Историческая случайность

        Историческая  случайность
       


                "Владимир Ульянов родился в Симбирске,
                Ленин - родился в Самаре"
                ("История КПСС" из-во "Академия" 1970 г.)

               

     Фонтан чёрной маслянистой жидкости вдарил внезапно в ситцевую голубизну степного неба. Буровая вышка, сколоченная из стволов молодых берёзок, в пару минут из белой превратилась в чёрную. Бежевая косоворотка на груди и рукавах покрылась россыпью нефтяных брызг.
     Володя пальцем тронул одну капельку, понюхал, лизнул языком. Он смотрел на нефтяной фонтан, и его глаза наполнились восторгом.
      Удача! Нет, не удача – победа. Победа в упорной борьбе, симбиозе теории, геофизических гипотез, многочисленных, нудных двухлетних разведочных бурений степного суглинка. Как громадные суслячьи норы, обозначился путь пробных бурений ещё с весны позапрошлого года.  В конце этой весны пришла победная удача. Но не та удача для дилетантствующих авантюристов, как рулеточная вероятность, а закономерный истинный результат своей работы, спланированной по методу материалистической диалектики.
       Четверо чумазых рабочих, сверкая улыбками, подошли вразвалку. Поздравили, сказали с игривым подколенцем:
- Хозяин, а по такому случаю и по народной привычке с тебя ведро водки, круг колбасы и калач саратовский.
       Владимир, тоже радостно улыбаясь, готов был по-родственному обнять своих бурильщиков. К одному подошёл, похлопал по голому плечу.
- Ребята, друзья – вы есть рабочий класс. Самый передовой и организованный класс за всю историю человечества. И как сказал один мудрый человек, вам скоро будет принадлежать весь мир…
       Дождавшись конца цветастой длинной фразы, один из бурильщиков съехидничал:
- Хозяин, нам весь мир не нужон. Нам бы на сей момент ведро водки.
    Владимир согласно покивал, похлопал себя по карманам штанов.
- Товарищи, у меня сейчас только мелочь. К субботе вернусь с Самары и всё предоставлю по вашему списку.
     Он бодрой, возбуждённой походкой направился к своей бричке, по пути критически подумав про русский народ с его особенностями национального характера, бурлящего дерзостью, бесшабашностью, полным нежеланием смотреть на жизнь дальше сегодняшнего дня. «Такому народу только в разбойники, - подумал Владимир. – Кипит у них в башках дурная энергия. Но очень он доверчивый, русский народ. И это большое благо для его правителей».

             2.

     Рыжая кобылка резво бежала по просёлку. Одноосная бричка, грубо сколоченная из четырёх кусков фанеры, весело поскрипывала в такт лошадиной рыси. Вокруг степное безбрежье с холмистым закруглением по линии горизонта. На более широком и наезженном просёлке Володя вожжами направил лошадку налево, решив не заезжать в Алакаевку, а сразу отправиться в Самару, с радостной вестью для матери.
      В Алакаевке, в арендованном у наследника золотопромышленника Сибирикова поместье, и проходили безвыездно последние два месяца весны этого года. Это была случайность, что мамаша  по приезду из Казани выбрала для заведения молочного хозяйства именно этот участок степной непаханной территории. Впавший в филантропию наследник миллионщика определял  размер аренды, исходя из личных симпатий к биографии обратившегося. Володиному семейству аренда была обозначена в самый мизер. А по этой территории в сорок пять земельных гектар, как потом оказалось, и проходит нефтеносный поток, про который Володя услышал от молодого учёного-геолога в Петербурге, куда приходилось наезжать для сдачи дипломных экзаменов в положении самоучки-экстерна.
     В восторге, доходящем до фанатичной веры, этот молодой геолог вещал при каждом удобном случае о великом будущем России за счёт её нефтяных богатств, за счёт «чёрного золота российских недр», как называл это богатство Дмитрий Менделеев. От самоедских земель в устье Оби и дальше через Поволжье на Каспий неровным языком тянутся древние нефтеносные пласты, уходящие потом в аравийские пустыни. «Нефтеносностью поволжского региона, в частности, был поражён англичанин Мургисон, исследовавший те земли ещё полвека назад, - как Робеспьер с трибуны Конвента,  азартно и громко, точно проводил сеанс гипноза, заявлял этот профессорский сынок Романовский. – А мы по своей природной лени не хотим поднять богатство, лежащее просто под ногами».
      Опять же случайность и свела с Романовским. На Плехановских чтениях по изучению вошедших тогда в моду марксовых теорий о классовой борьбе, устав от зубрёжки юридических дефиниций, для отдыха мозгов при наездах в столицу, стремился Владимир к общению с людьми, прогрессивно и неординарно мыслящими. Авторитетным пропуском для вхождения в близкий круг прогрессивно мыслящих являлось то, что он – родной брат того самого Александра. И Владимиру чрезвычайно нравилось, как менялось выражение глаз у собеседника, когда тому кто-то походя, коротко, на ухо сообщал:"Он - брат". «У-у,… Ого! Надо же…». И Володя чувствовал в лице собеседника нескрываемое искреннее уважение к собственной персоне.
      А Романовский не верил Марксу и при дискуссиях громко возражал его апологетам. С улыбкой всезнающего о пороках человечества Мефистофеля он заявлял: «Какие-такие классовые противоречия, какой-такой гегемон и мировая революция? Вопрос в перераспределении богатства. Ваш Карл Маркс ничего нового в экономической системе не открыл после Адама Смита. Ваш Карл Маркс из непонятно каких личных спекулятивных соображений провозгласил, что для справедливого перераспределения общественного богатства нужно весь мир ввергнуть в катастрофу, сменить общественно-экономическую формацию. Как же так, господа? Так выходит, что при недовольстве одним жадным лавочником надо сломать его магазин, потом построить новый магазин, назначить в магазин нового хозяина – и всё пойдёт по справедливости. Какая невероятная ошибка… Ваш любезный вам Маркс был просто неудачник в жизни. И очень был обозлён на своё место в жизни. А если бы он пошёл другим путём и занялся бы поисками источников общественного богатства? Например, разработками нефтяных месторождений, промышленной переработки нефти. И, господа, ваш Маркс упустил из виду, что справедливый механизм распределения богатства – это вопрос уже человеческой культуры. А культура – надстройка над экономическим базисом, и развивается культура благотворно лишь в богатом обществе. И упорно настаиваю на своём постулате, господа! Добывайте богатство для общества. Менделеев прозорливо предвидит, что нефть не только топливо, не только американский керосин. Нефть – это золото, хлеб для России. Подписываетесь, господа, на журнал «Нефтяное дело», изучайте это дело и пошлите в задницу баламута Карла Маркса».
     Володя тогда тоже задумывался о своём месте в окружающей жизни. И был этим местом в предстоящей жизненной карьере чрезвычайно недоволен. Прозябание на пенсию покойного отца, заранее обозначенные ограничения в карьере за вину перед престолом старшего брата. И никакой перспективы. Предопределённый уровень мещанской убогости в низших слоях чиновничьих рангов. И хотелось, поэтому какой-нибудь катастрофы мирового масштаба…
     Но забил фонтан нефти – и жизнь приобрела лучезарный, созидательный смысл. И требовалось под этот новый смысл подвести теоретическую базу, расставить по ранжиру идеалы и цели. А про распределительный механизм общественного богатства, этой самой прибавочной стоимости, ещё Ушинский, русский камералист, до Маркса ознакомившийся с теорией Адама Смита, сделал вывод о наличии гармонии между трудом и капиталом. Без всяких мировых революций возможно справедливое распределение прибавочного продукта через избираемые комитеты из культурных граждан с честью и совестью. Было бы только из чего извлекать прибавочный продукт.
      И не нужно кровавых мировых катаклизмов, и нет никаких классовых противоречий, а есть затаённая озлобленность кучки амбициозных людей, не умеющих создавать общественное богатство, но рвущихся участвовать в распределительном механизме.
      И вот забил фонтан нефти – и это не слепая удача, не воля случая. Это результат целенаправленного труда . Это закономерный эффект от вложенного труда.

      Оживляя в памяти цитаты из прочитанных философом, размышлявших про закономерности и случайности, Володя одновременно формулировал для себя и новую жизненную позицию без мрачного романтизма карбонариев, без кровавого фанатизма якобинцев, без истеричных эксов своих недавних единомышленников из «Земли и Воли». Ион постепенно приходил к выводу, звучавшему по-простому, по-русски: «И на хрена мне эта мировая революция».

         3.

      «Надо будет ещё несколькими пробными бурениями определить пространство залегания нефтяных пластов – и заняться скупкой этих земель в собственность. Пока местные землевладельцы не осознали, что владеют территориями Клондайка. Мамаше лучше не сообщать о первом фонтане… Хотя,- Володя на миг задумался, - деньги на покупку степных пространств, хочешь - не хочешь, а придётся просить у неё. Какие не бросовые эти степные суглинки, но местные помещики – не индейцы, с которыми можно расплатиться стеклянными бусами. Мамаша средства выделит с прибылей своего сырного заводика, без сомнения. И даже обрадуется, что младший сын не пойдёт по пути старшего брата. Компаньон мамаши в её молочном предприятии любимый зять-аккуратист Илизаров, конечно, поначалу надует губки. Но семейное большинство призовёт его быть верным принципам демократии. Архиважно провернуть эти сделки как можно быстрее и секретнее, с применением всех правил конспирации, тайком от самарских газетчиков, ставших слишком болтливыми за время губернаторства последнего царского сатрапа…».
      Вспомнив про газеты, Володя вспомнил о недавнем коротком сообщении в одной из городских газеток. Пронюхали же эти писаки-щелкопёры, что некий авантюрный делец из американских северных штатов, какой-то мистер Ласло Шандор, разместил в местном земельном банке большое количество своих вшивых, никому не нужных долларов с их масонской символикой.
      «А что, если какой-нибудь ушлый обыватель, применив элементарную дедукцию, сделает вывод из газетных строчек, в которых косвенно сообщалось, что мистер Шандор в своей Америке имеет бизнес в разработке нефтяных месторождений… Скупать, скупать земли. Однозначно и бесповоротно. Вчера было рано – завтра будет поздно…»
      Несмотря на быстрый темп езды на лбу выступила испарина. Организм охватило азартом предстоящей работы, и мысли Владимира опять вернулись к обоснованию своей жизненной позиции с учётом повестки дня.
      «Да и хрен с ним, с призраком, который бродит по Европе, - азартно решил Владимир. – О реальность товарищества братьев  Нобиль расшибаются, как волны о скалы, сотканные из туманов утопий все призраки марксово-энгельсовского манифеста . Вот и пускай этот призрак бродит по сытой Европе, а мы займёмся созданием из России непотопляемого дредноута мировой экономики. Создадим мировую нефтяную монополию и будем торговать русским керосином по ценам, которые сами и установим. Создадим синдикат как высшую степень концентрации финансового капитала. Весь мир будет в российском кармане… А царь-батюшка пущай царствует, лёжа на боку, лишь бы не совался в дела предприимчивых людей. Со временем заставим его подписать свою, российскую великую хартию вольности. Экономика, как не крути, хребет государства, а политика – у неё на посылках…».

           4.

      На левом повороте, при выезде на широкий уфимский тракт, с брички сорвалось правое колесо. Бричка опрокинулась, и Володя с кувырком шлёпнулся в густую пыль обочины. Поднявшись, отряхнул косоворотку, полотняные штаны, заправленные в кирзовые полусапожки - и горестно вздохнул. Отчего-то ему вспомнилось детство в Симбирске, зима, ледяная крутая горка. Кобылка, повернув голову вправо, косила глазом прямо-таки с человеческим лукавством.
        Владимир посмотрел в оба конца дороги. День был будний, и только вдалеке с восточной стороны виднелась медленно приближающаяся крестьянская телега. Он подкатил укатившееся колесо, сам попробовал приподнять фанерную конструкцию, но бричка только скрипнула рессорой и нисколько не сдвинулась вверх.
       К подъехавшему на телеге мужичку Владимир подошёл с радушным видом демократического барина. Оказал на свою тележку, вздохнул, развёл руками. Мужик с явной неохотой слез с телеги, подошёл к слетевшему колесу и непонятно долго смотрел на него. Володя пообещал заплатить, и мужик с кряхтением взялся приспосабливать колесо на ось брички. В одни руки не получалось, и он попросил Володю подсобить. Тот, поднатужившись, попробовал приподнять фанерную сиделку, но тут же бросил и замахал в воздухе натруженными ладонями. Мужик выпрямился и сначала угрюмо посмотрел на Володю, а потом в обе стороны тракта.
- Могёт, кто-нибудь поедет. В подсобники чтоб,- сказал мужичок и вернулся к своей телеге.

      Пока дожидались помощника, Владимир, чтобы зря не пропадало время, решил поинтересоваться настроением простого народа. Мужик, слушая его вопросы, пыхтел коротенькой трубочкой, хмыкал и про настроение простого народа ничего не рассказывал. Потом, докурив, выбил пепел из трубки и сказал насмешливо:
-  Барин, какие виды на урожай с осенней зяби по весне?..

      Лишь через полчаса подъехал на телеге, гружённой мешками, ещё один крестьянин, и они вдвоём установили колесо на ось, заклинили шпилькой.
- Вот спасибо, братцы, выручили, - сказал Владимир и протянул одному из мужиков семишник . – Поделите на двоих. А у меня, к сожалению, больше нет. – И он похлопал по штанам, стараясь, чтобы не зазвенела в карманах мелочь.
     Он прыгнул в бричку, встряхнул вожжами. Краем глаза увидел, что мужики смотрят ему вслед одинаково с кривыми ухмылками.
      «Неблагодарный всё-таки у нас народ. Куда его не целуй – у него везде задница, - с досадой подумал Владимир. – Живёт узко собственническими интересами, одним днём, не имея перспектив ни в своей жизни, ни в общественной окружаемости. И международным положением совершенно не интересуется. Лишь бы войны не было…».

             5.

        Кобылка, войдя в ритм, опять резво побежала рысью. Владимир погрузился мыслями в рассуждения о характере народа. По хорошо знакомой ему пролетарской прослойке в лице четырёх постоянно чумазых бурильщиков, с которыми он почти два года существует в атмосфере классовых противоречий, можно сделать вывод, что особо потакать рабочему люду при распределении прибавочной стоимости не следует. Излишек от минимума жизненных потребностей уйдёт на пьянство и леность. Нерегулируемая рождаемость приведёт к безработице, а та, в свою очередь, к социальным конфликтам. Чрезвычайная осторожность требуется в деле дележа прибавочного продукта.

        «Вот эти бурильщики, - размышлял Владимир – нет, чтобы радоваться вместе с хозяином наконец-то достигнутому результату изысканий. А им первым делом подавай ведро водки – и вся радость народная. В этом первом фонтане нефти, может быть, вся их будущность заключается, все перспективы жизни. Дети их будут от этого фонтана иметь перспективы. А они – ведро водки… Вполне возможно, что ещё раньше бы обнаружили нефтяной горизонт, если бы добросовестно бурили в нужные триста саженей глубины. Но этот узко мыслящий пролетариат только и ищет уловки, чтобы не перетрудиться и чтобы обмухлевать своего работодателя. Говорил же им при замере очередной скважине, что глубина недостаточная, а они смотрят нагло и твердят упрямо, что в скважину возможно камешек завалился, вот верёвочка дальше и не пролазит, а кернов вокруг скважины валяется как раз на нужную заказанную глубину…».
        Лошадка замедлила бег на крутом подъёме и пошла шагом. До Самары оставалось ещё около сорока вёрст. «По этой пересечённой местности не скоро ещё проведут чугунку, - подумал Володя. – Не Европа, нет. Заскорузла Россия в феодализме. Хорошо бы, наладив дело, имея приличный барыш, жить в Европе. И удобно бы было все европейские страны объединить в одну конфедерацию, чтобы не было излишних таможенных и пограничных формальностей. И назвать такую конфедерацию – Соединённые штаты Европы…»

        Кобылка остановилась, тяжело дыша, чуть ли не на самой вершине одной из возвышенностей Жигулёвской гряды. С этой позиции отчётливо в прозрачном воздухе было видно как широкое течение Волги, проползая, точно в мучении, через створ речных ворот, превращается в узкую Самарскую Луку, меняет направление течения, а Жигулёвские горы надменно смотрят на покорённую реку, будто кочевник-монгол на захваченную в полон вольную славянку. «Мощь какая, - подумал Володя, наблюдая уже в который раз открывшийся пейзаж. – Вот она, разбойничья родина ушкуйников, русских древних пиратов, вольных людей. Тут, наверное, и место зачатия русского бунтарства, мятежного духа… Если в России организовать, допустим, какую-нибудь политическую партию бунтарей-анархистов, то это будет самая многочисленная партия…»
       Под горку лошадка опять побежала легко и шустро, и фанерная тележка вдруг представилась Володе каретой мировой истории, несущейся по извилистому пути цивилизации и совершенно случайно выбирающая на развилках дорог именно то самое верное направление.
        В продолжение разбойничьей темы вспомнилось о недавней краже из имения двух бельгийских молочных коров и немецкого жеребца-тяжеловоза, только недавно купленных на ярмарке Илизаровым, зятем. Розыск похищенной скотины результатов не дал, даже для получения страховки необходимо было найти кое-что из останков. Флегматичный полицейский пристав разводил руками.  «Скорее всего, скушали, - уверенно предполагал он. – Ищем, ищем шкуру, рога и копыта». На ехидный вопрос Илизарова «и тяжеловоза тоже скушали?» - отвечал, кивая фуражкой: «Татары, башкиры, к примеру, могут и тяжеловоза скушать. Разбойники, сударь. Хотели его императорское величество Александр Александрович потуже гайки затянуть –,но не вышло, видимо, уже дальше некуда… Ох-хо-хо, господа, так и живём. От Стеньки до Емельки. В промежутках копя злобу. И предчувствуется мне, что скоро возникнет из народа новый баламут, похлеще прежних. Раньше вон, в царей и губернаторов не стреляли, бомб не бросали. Кровавая бражка, господа, бурчит уже в российском государстве…»
        Слушая пристава, Илизаров вежливо поддакивал и кивал головой, а Владимира прямо-таки распирало сарказмом, и он еле сдерживался, чтобы не вступить в ехидную полемику с мыслителем в полицейской фуражке. Полицейский, войдя в дом, было снял фуражку, чтобы перекреститься на красный угол. Но, не найдя иконы, опять надел фуражку и больше её не снимал за всё время своего присутствия, видимо зная, в чьём поднадзорном семействе он находится. Жгучей ненавистью к полицейским и жандармским чинам Владимир пропитался ещё первокурсником казанского университета и теперь думал, слушая псевдо философские разглагольствования: «Воистину прав был Достоевский насчёт того, что дай русскому человеку карту звёздного неба, которую он видит первый раз в жизни, и тот заявит безапелляционно, что звёзды там расставлены не в правильном порядке».
      Пристав распарился лицом, снял фуражку, вытер клетчатым платком лысину и опять вернул фуражку на место и будто торопился высказать накопившиеся у него мысли внимательно слушавшему его Илизарову. «Вот по-нужному и правильно применили когда-то энергию Ермаковских бузотёров. Взяли и направили разбойничьи ватаги на завоевание Сибири. И на Волге тогда для торговых людей спокойная жизнь настала. А то ж Колумб испанский к тем временам уже неизвестную Америку открыл, а нам всё лень было через Уральский камень перелезть пешим ходом. Но энергии сколько бурлит – девать некуда. Вот и надо по такому примеру: как забурлит в народе энергия, так посылать особо бурлящих какую-нибудь Индию завоёвывать. А как омоют свои сапоги в океанских водах – то пусть домой возвращаются с полным почётом…».  «Индия, - хмыкнул тогда мысленно Володя. – Что Индия? Весь мир содрогнётся от тяжёлой поступи пролетариата…».
        Но в таких катастрофических измерениях Владимир мыслил, пока не забил первый нефтяной фонтан. В текущий момент, катя на бричке, он думал, что своё дело надо делать с общественной гармоничной пользой. И в чём-то прав был тот полицейский пристав. А похищенную скотину так тогда и не нашли и страховку не выплатили. «Самый объективный ход истории в последовательной эволюции без революционных потрясений, отбрасывающих общество в предыдущую формацию», - формулировал Владимир свою теперешнюю жизненную позицию, вцепившись крепко обеими руками в фанерные борта разогнавшейся брички и клацая зубами, когда фанерный экипаж подбрасывало на кочках.
   
         6.

      Уже в вечерних сумерках, оставив экипаж в конюшне при семейной сырной фабричке, Володя направился к себе домой на улицу Сокольническую. Квартира на втором этаже, купленная у купца Рытикова сразу по приезду из Казани, устроила по цене, поскольку более щепетильные обыватели брезговали проживать на улочках, заполненных трактирами, кабаками, ночлежками, домами терпимости. «Всё равно, - рассуждало солидарно всё семейство,- большую часть времени мы будем проводить в арендованном имении, на степных просторах, вдали от миазмов убогой жизни окружающей среды».
       По скрипучим ступенькам, через дворовый вход прошёл на кухню. На кухне горела свечка, и кухарка Дарья дремала за кухонным столом, подперев щеку кулаком.
- Мамаша ещё не спит? – походя, направляясь в залу, спросил Владимир.
- Не спит мамаша. Всё ходила тут счётами щелкала, - зевая, ответила Дарья. – А я вам чичас яишенку со шкварками на керосинке заделаю. Как заскворчит – я кликну.
- Кликни. Как заскворчит, - покивал с иронической усмешкой Володя.

      В большой комнате под потолком светилась хрустальная люстра, которая помнилась Володе ещё с детских лет в Симбирске. Вечерами люстра освещала синим светом собравшуюся за ужином всю семью. И был жив отец, заслуживший своей преданностью престолу наследуемое его потомками дворянство, и был жив старший брат, мечтавший разрушить этот самый преступный престол.
      Мать расхаживала медленным шагом, с задумчивым видом вокруг длинного стола. Как всегда в тёмно-коричневом платье с глухим воротом с кружевной белой каёмочкой. Владимир внутренне подобрался для сообщения важного известия и, стараясь не выглядеть по-театральному, подошёл вплотную к матери. Приобнял её за плечи, поцеловал в седую прядь на виске, сказал намеренно нейтрально:
- Мамочка, всё получилось отлично. Нефть обнаружилась. Фонтан забил. Теперь наша жизнь переменится в сторону грандиозных перспектив. У меня душа клокочет и, как говорит наша Дарья, скворчит от этих грандиозных перспектив… У нас дальше всё будет просто замечательно.
- Фантазёр ты, Володичка, - с улыбкой вздохнула мать. – Мечтатель ты грандиозный. Алакаевский мечтатель просто.
      Не выразив никакого восторга от известия, мать ласково потрепала рукой по загорелой щеке сына в рыжеватой юношеской кучерявой бородатости и удалилась в свою комнату. Поужинав яичницей, запив ужин квасом, Володя устроился в зале за большим столом разбирать скопившуюся почту.
       В запакованной бандероли прислали очередной номер научно-практического журнала «Нефтяное дело». С его серьёзными статьями требовалось прочтение в менее возбуждённом состоянии, и Володя отложил журнал, даже не перелистав. В большом конверте прислали газету «Бакинский факел». Её Владимир выписывал уже с полгода: интересовался, как идут дела у бакинских нефтепромышленников,  чём они солидарны и в чём враги друг дружке. В свежем номере была помещена тревожного характера статья о новом способе разбоя на хозяйские капиталы. Когда рабочие, организовавшись, избрав вожака, прекращают работу и начинают требовать от хозяина прибавки к жалованью. Журналист, сочинивший эту статью, рассуждает так, что рабочие имеют такое моральное право требовать от работодателя справедливости в распределении прибыли.
      Владимир мысленно возразил, мол как же так:  хозяин-промышленник, как капитан своего корабля, и знает лучше своих матросов, как править кораблём и куда инвестировать прибавочную стоимость, этак все прибыля в один миг проедят- пропьют, и не произойдёт никакого  технического прогресса.
      А руководит подпольно такими рабочими бунтами тифлиский абрек, которого долго разыскивает полиция за ограбление казённой почты. По кличке Рябой, из бывших семинаристов. «Однако, - задумался над газеткой Володя, - этот несостоявшийся дьячок, крапивное семя, как мыслит по-марксистски. Использует пролетариат в качестве разбойничьей дубины для вышибания мошны из купца на лесной дороге».
      Налив ещё холодного квасу из глиняного кувшина. Володя задумался над прочитанной газеткой стоимостью в одну копейку. «Мощная сила – газета. Учит, в какую сторону думать. Как дорожный указатель на развилке дорог. Когда пойдёт капитал от нефтяных дел, надо будет тоже завести свой печатный орган. Чтобы напрямую, без цензуры мозги народу заправлять нужными мыслями… И назвать тоже как-нибудь огненно. Огонь… пламя… искра. Искра, из которой возгорится пламя…».
     В почте лежала записка без конверта, видимо доставленная посыльным. По почерку сразу понятно: патрон изволит беспокоиться – Хардин, местный самарский знаменитый присяжный поверенный, подготавливающий своего помощника на право надеть адвокатскую мантию. «Володя, хватит заниматься белибердой! Хватит сверлить землю. Бросайте глупости. Займитесь делом!»
      «Ну-ну, - усмехнувшись, подумал Владимир. – Это я занимаюсь белибердой? Это вы в своей византийской казуистике занимаетесь белибердой. Разыгрываете любительские спектакли в театре правосудия. Сам-то себе миллионные дела в суде подбирает, а мне всякую копеешную мелочёвку подбрасывает. Вот посмотрим-поглядим, как забьёт у меня сотый фонтан, как поставлю пять заводов по производству русского керосина – и кто будет более славен в российской истории…»
       Два замахрившихся конверта, взглянув на отсылочные адреса из далёкой глубинки, Володя, не читая, отложил в сторону. Так решив, что нужно решительно подводить черту под юношескую конспиративную романтику. «Хватит играть в индейцев. Нас ждут великие дела, как кто-то там кому-то сказал в мировой истории. Разрушая, нельзя созидать. Это нонсенс, это абсурд, это – провальная яма на пути прогресса… Все вы, друзья, ещё мальчишки. Рассказать вам в вашей отдалённости о своих грандиозных планах и перспективах, так вы же меня заклеймите оппортунистом и ренегатом . Проститутка, скажете, этот Володька, политическая… Увы, слепы вы, братцы, зашорены выводами Маркса о неминуемости мировой пролетарской революции. Как фанатики-староверы, себя сжигающие и других к тому же призывающие. Широким взглядом надо смотреть на объективную реальность. Диалектику Спинозы и Гегеля учите лучше в долгие, тоскливые вечера безделья в своих местах отдалённых…»
      Володя услышал треньканье колокольчика у парадной двери. Дарья пошла открывать, затем она зашла в залу и оповестила, что идёт спать. Из-за ей спины возникли улыбающиеся и заметно навеселе: Водовозов – сын знаменитой самарской писательницы дамских романов, известной даже столичным сентиментальным читателям и допущенной по причине своей известности в семейный круг самарского губернатора Бренчанинова, и местный фельетонист, гроза самарских лавочников и трактирщиков, с псевдонимом «Враль несусветный».
- А он всё пишет, - ухмыляясь, вместо «добрый вечер», сказал Враль. – Нельзя, Володя, всё время писать. Надо оставлять время и для размышлений в свободном полёте мысли. А мысль, зафиксированная письменно, точно листок, положенный в гербарий, перестаёт питаться жизненными соками.
- Ничего я не пишу, - фыркнул Владимир. – Вот читаю почту.
- И что же там пишут? – опять с насмешечкой поинтересовался фельетонист.
      Он с шумом, ногой подвинул к себе стул и встал, сделав одну руку крендельком, а другой - опершись на спинку стула. Водовозов же, в отличие, очень деликатно отодвинул от стола стул и присел, поддёрнув брюки со штрипками.
      Владимир не ответил, насуплено промолчал и спрятал под стопкой писем газету «Бакинский факел». Из пришедших ночных гостей, сын писательницы, скромный и эрудированный был ему симпатичен. Но его постоянный приятель-фельетонист –наоборот, прямо противоположно неприятен. «Неужели не понимает, -подумал Владимир про писательского сынка, - что циничный Враль держит его при себе в качестве клеврета, пользуется его кошельком как своим и, как хромой бес пытается затянуть чистую душу в болото разврата».
- И что ж такой серьёзный, ай-яй-яй? Мыслим? Да? Сидишь тут, нахохлился, как мудрый кролик из английской сказки, - пьяненькому сатирику, видимо хотелось зацепить кого-нибудь своим острым язычком. - Настоящий философ, запомни Владимир, серьёзным не бывает. Иначе, это не настоящий философ.В мировой истории тьма примеров тому.
- Костя, ты просто пьян, - коротко, с упрёком ответил Володя.
- Да. Я - чуть-чуть пьян. И что? А настоящие философы трезвыми редко бывают. Тогда - когда выпить нечего. Потому что невозможно, разбираясь в мерзостях окружающей жизни, не выпить, чтобы самому от такого анализа жизни не сойти с ума.
       Водовозов почему-то при этих словах начал громко хихикать, а потом перешёл к громкому, частому иканию. Владимир пододвинул ему свой стакан с квасом. Писательский сынок, сделав несколько глотков, икать перестал, но выглядел весьма сомлевшим.
   
- Какие новости в городе? – без всякого интереса спросил Владимир. – Имеются ли какие-нибудь подвижки в борьбе с грязью, бездорожьем, обывательской тупостью?
      Ему хотелось, чтобы гости поскорее оставили его наедине с глобальными планами, расчётами, составлением списка важнейших, первоочередных дел. И какими мелкими, плоскими, пустыми представлялись сейчас все эти разговоры.
- А вот такая новость есть, - Враль несусветный азартно хлопнул в ладони, как перед цирковым фокусом. – Вчера вечером в пивном павильоне фон Вакано, на набережной одна актриска из гастрольного пензенского театра так накачалась пивком, что шатающейся походкой направилась на берег Волги, там разгонишалась до самых панталончиков и плескалась в волнах под луной, аки русалка. Я уже с утра в две газетки заметочку пристроил насчёт сего события.
- Я так думаю, что это была обдуманная акция,  глубокомысленно, но запинаясь, заявил Водовозов, покачиваясь на стуле. – Для привлечения публики на свои спектакли.
- Может, может, - засмеялся мелким смехом фельетонист. – Весьма манёвр удался. Половина мужской публики из павильона вывалилась наблюдать эту гастроль. А твой, Володя, марксистский дружок Богданов даже хрюкал в кустах от удовольствия.
-  И что? Ничто человеческое нам не чуждо. Так и заявлял его кумир Карл Маркс. – Володя раздражённо побарабанил пальцами по столу. – И откуда куда теперь путь держите?
- И мы вот тут рядышком барышень навещали у мадам Вуаль, - хихикнул фельетонист и переглянулся с сынком писательницы. – Тебе, кстати, Ирэшка привет передавала. Интересовалась, почему долго не навещаешь. Куда, говорит, подевался Володька-шалун? Маменька, что ли, ему денег на девочек не выделяет?.. Заходи, ждут.

      Ещё минуты две газетный Враль поизображал хмельную весёлость. Водовозов уже клевал носом, а сам хозяин квартиры насуплено молчал. В конце концов, фельетонист окликнул писательского сына, и они направились к выходу. Владимир даже не привстал со своего места, усталым голосом пожелал спокойной ночи. Он сегодня действительно чертовски устал. И физически – от долгой дороги. И морально – от напряжённых мыслей о будущем, от переосмысления прошлой жизненной позиции, будто самолично вспахал целинное поле и засеял это поле новыми семенами.
    С лампой в руке, расслабленным шагом он направился из залы, чтобы запереть парадные двери на первом этаже. На пути свет лампы мелькнул по портрету старшего брата с  траурной ленточкой на уголке рамки. Отретушированные фотографом черты лица Александра выглядели сурово и фанатично упрямо. Будто вступая в спор с лицом на портрете, Володя вслух и тоже упрямо произнёс:
- Нет, Саша, мы пойдём другим путём. Путём созидания, во славу России. Да. Созидать надо, а не искать пути разрушения.

      Закидывая запорный крюк на входной двери, Володя втянул ноздрями идущий с улицы сладкий запах цветущей сирени. Соловьи в любовном экстазе заливались трёхколенными трелями. В бархатной темноте майской ночи спала Самара, спала Россия.
       Володя подёргал для проверки запертые двери. Двери были заперты надёжно.


       Примечание: Все применённые в сюжете обстоятельства, персонажи-антуражи соответствуют архивным фактам. Нефть в тех местах действительно нашли. Просто бурить надо было глубже. Но попались ленивые рабочие. Ах, если бы Володя в самом деле нашёл нефть... Каким бы путём пошла бы тогда мировая История. Без знака вопроса... Лишь одни многоточия.
 

                ========== «»============