Ожидание

                — ...Молодежь нынче от компью-
                тера не оторвешь, вся их жизнь там!
                — Не знаю, не знаю. А как же любовь?
                — О чем вы?..

                (Из разговора)



      Никита все еще пытался отогнать от себя назойливую, подобную жужжанию зеленой мухи мысль о том, что он ждет Веру; но попытка его была очень вялой, как бы невесомой, потому что все-таки первой и первой мыслью было ожидание. Он уже измучил свои ноги; казалось, что недавно купленные на углу Вятской и Коминтерна новые башмаки Никиты сточились от фланирования из угла в угол наполовину.


       Ник (так его иногда звала Вера) еще раз присел к столу и открыл книгу с полукруглым цветным названием: «Приключения капитана Врунгеля». Строчки мельтешили, прыгали, уходили. И только иногда Никита погружался в читаемое; а когда это случалось, что, впрочем, он замечал гораздо позже, то вдруг весь его организм, все его тело вздрагивало, и Никита с невероятной надеждой и трепетом, веря и не веря себе, что он ВСЕ-ТАКИ читал, а это значит, что он ВСЕ-ТАКИ мог читать, а значит, и не ждал ЕЕ, выбегал в большую комнату и, медленно поднимая голову, наслаждаясь этим медленным, смотрел на часы. Сердцу его в тот момент вырастало до громадных размеров; весь организм превращался в сердце и трепыхал, гудел, заставляя Ника удерживать равновесие с помощью стены. Так было до тех пор, пока глаза поднимались достаточно высоко для того, чтобы увидеть циферблат настенных часов.


       А часы, как назло, были очень старинными и всячески напоминали Никите о чем-то ЛИТЕРАТУРНОМ в его жизни и теперешнем поведении. Никита любыми путями старался уберечь себя от какой бы то ни было позы, от чего-то «романического», а если проявления этого он все-таки чувствовал в себе, то гнал, гнал прочь.


       Но вот часы... Это дьявольское вещественное доказательство. Как часто Никита хотел разбить, растоптать их за то, что они делали из себя что-то очень большое, значимое, одушевленное; ЗАСТАВЛЯЛИ ПЫТАТЬСЯ не думать о них так же, как и не думать о НЕЙ самой; заставляли трепетать перед ними. И все-то всего на некоторое время, на время мучительного ожидания. Потом ведь все проходило, все становилось на свои места, и часы превращались в обыкновенный деревянный тикающий ящик...


       Как это странно: в отношениях Никиты с Верой, СОЗНАТЕЛЬНО естественных, было очень много неестественного; и Ник, будучи неглупым молодым человеком, очень хорошо понимал это. Но как заставить себя уйти от СОЗНАТЕЛЬНОЙ естественности, Никита не знал. Ну вот, например, такая вещь: позавчера Вера позвонила и сказала о том, что, очевидно, завтра, то есть вчера, если у нее будет свободное время, то она «появится на проводе»; это означало, что Никите звонить не было смысла, поскольку Вера сказала вполне определенно: «Я позвоню САМА». На следующий день Никита, придя с завода, умывшись, обтершись лесной водой, которую он очень любил за запах хвои, и плотно пообедав, сел за чертежи. О Вере он подумал только раз, потому что звонила она обычно после семи вечера, а Никита заканчивал работу раньше. Думая так, Ник удивлялся тому, как это Вере удалось, абсолютно не зная того, руководить его подсознанием, то есть сознание Никиты САМО знало, когда нужно было начинать думать об ожидаемом звонке...


       Проходило время, и деревянный ящик, соответственно с проходящим временем, начинал превращаться в дьявола. Часовая стрелка дьявола подходила к цифре семь; потом она медленно и важно уходила от семи; потом она переваливала за восемь, делая из Никиты комок нервов; и тут он начинал, как всегда, вспоминать о сознательной и несознательность естественности в отношениях с Верой. Ведь что получалось: Ник хорошо знал о том, что Вера уже дома; и не звонит  она по ненавистной для него причине: то ли от занятости, то ли от желания пока не звонить, что означало ее выдержку и своего рода заслон от надоедания Никите - ох, как сложно! Ох, как все наворочено! Но для Никиты всего этого не существовало. Ему хотелось слышать голос Веры, ему хотелось встретиться с ней; стало быть, это желание естественно; если же это так, то Никите нужно просто-напросто снять трубку и набрать номер телефона Веры. Но тут-то как раз и вступало в силу сознание Вериной естественности: если она не звонит, то не иначе как потому, что у нее такого  желания, как у Никиты, нет; а если его нет, Никита, как существо мыслящее, ДОЛЖЕН это понимать и продолжать ЕСТЕСТВЕННО ждать... Но такое ожидание, когда кто-то из наших героев обещал позвонить другому, придав таким образом ожиданию характер односторонний, - это еще полбеды; хуже было, когда ни тот, ни другой не были связаны таковым обещанием. Тогда получалось примерно то же, только Никита к сознанию своей естественности прибавлял еще и сознание естественности Веры, и получалось что-то невероятное: ведь если он не звонит, думая о нежелании Веры позвонить ему, то выходит, что и Вера так же думает... В общем, это могло продолжаться до бесконечности. И очень вероятно, что если бы мы с большой высоты посмотрели на квартиры и Никиты, и Веры одновременно, то увидели бы и ее, и его топчущимися, как у источника вдохновения, около черного жука-аппарата.


       По теории Эйнштейна из ста бросков монеты количество выпадения орла и решки будет абсолютно равно; мудрено, правда, такое представить, но тем не менее это так. Нетрудно заметить аналогию вышесказанного со звонками Никиты и Веры. Если подсчитать, кто первый из них протягивал указательный палец к диску аппарата, по получится примерно то же, что и с монетой Эйнштейна, но вот что именно заставляло того или другого подходить к аппарату и что в общем итоге уравнивало количество первых шагов Ника и Веры, известно, наверное, только Эйнштейну; и как хорошо, что ни Вера, ни Никита не занимаются такими подсчетами. Только мне, поскольку я ближе знаю Ника, всегда казалось, что он таких первых шагов делает больше, нежели Вера; и когда мне так казалось, то тоска обволакивала мое сердце. Но я почему-то уверен (и хочу быть уверенным) в том, что Эйнштейн все-таки не ошибся. В том гармония, думается мне...


       Оставим, однако, пока витиеватые рассуждения о теориях и вернемся к сегодняшнему ожиданию моего героя. Но прежде чем это сделать, надобно отметить, что ожидание это было необычным. И вот почему: Вера, позвонив вчера, пообещала Никите, что бывало очень редко, прийти к нему. Ну а если это учесть и присовокупить к тому скромность Никиты, его утонченную натуру, хорошее воспитание, мягкий характер и, наконец, самое главное - любовь его к Вере, то сегодняшнее превращение настенных часов в самого дьявольского дьявола нам вполне понятно. А необходимо еще отметить, что кроме перечисленных черт Никиты была еще одна, не менее приятная: аккуратность. Комната, где он жил, содержалась всегда в идеальной чистоте, а кабинет, в котором Ник рассчитывал железобетонные опоры, вполне можно было с помощью подъемного крана отправить в местный краеведческий музей: пусть дети учатся. Становится ясным НЕОТъЕМЛЕМЫЙ привычный порядок в комнатах Никиты; но сегодня в них царил порядок НЕВЕРОЯТНЫЙ, и сам Никита всячески пытался навести порядок в мятежной своей душе. Там он выстраивал из разрозненных отрядиков мятежности полки логики и независимости; он готовил их к решительной атаке на Нерешительность, потому как очень часто случалось так, что казалось бы разрушенное звонком или встречей ожидание вновь возрождалось и продолжало жить внутри Никиты, несмотря даже на рядом идущую Веру. Так было обычно в моменты ожидания чего-то очень важного для себя из разговора Веры, из ее жестов; всё в такие минуты превращалось в сплошной символ, и парню постоянно чудилось во всем двойное дно; чего-то важного, может быть, ждала и Вера от Никиты, но ожидаемое и тем, и другим так и оставалось невысказанным, завуалированным в начале встречи искренне-радостным приветствием Ника, а затем напряженной болтовней «о делах», которая заканчивалась уже естественным; «Ну ладно...» Получалось так, что физическое ожидание разрушалось на очень короткий миг, только первым замечательным всплеском глаз Веры, неувядающей всякий раз новизной во всей ней; а потом опять начиналась мука и именно даже оттого, что Никита очень хорошо видел Верины замечательные глаза и ее нетускнеющую новизну. Это еще больше томило Никиту и еще больше заставляло ждать чего-то от нее самой, хотелось хотя бы мгновенной слабости ее, хотелось увидеть ее ожидание... Таким образом и получалось для Никиты совсем непонятное: ОЖИДАНИЕ ОЖИДАНИЯ, или же ожидание в квадрате, или же как хотите...


       После естественного «ну ладно...» становилось до жути пусто на душе Никиты; казалось, что никакой встречи и не было, а что было опять сплошное ожидание, за которым опять последует не менее тоскливое и томительное ожидание... Именно против такого вот «квадратного ожидания» и настраивал себя Ник.


       Но то состояние, в котором мы застали парня в начале повествования, уже говорило о том, что полк'и Никиты были разбиты и страшное желтозубое ожидание в союзе с деревянным дьяволом пожирало бедного героя...


       ...Никита вздрогнул. Подняв глаза до нижнего основания часов, он увидел вдруг, что желтый маятник их остановился. Никита взял стул, поставил его к стене и, опершись о плоскую спинку, встал на сиденье. И вот тут-то, с высоты стула, он заметил, что в его комнате царит тот самый невероятный порядок; и вот тут-то, как он рассказал мне лотом, ему вдруг показалось, что он суеверен: «А к чему это мне такой порядок? Ведь вчера же и позавчера у меня был ВЕРОЯТНЫЙ порядок, обычный порядок, а сегодня...» Нику показалось, что именно условность ожидания (невероятный порядок, внутреннее напряжение) и создала нетерпимую обстановку уже какого-то безусловного ожидания: ждать — И ТОЛЬКО. То есть Ник осознал: ему уж и не так важен приход Веры, но само ожидание... Парень со страхом отметил превращение ожидания в наркотик. И к этому выводу его подтолкнул невероятный, условный порядок, который он увидел с высоты стула. Никита забыл о маятнике, обо всем на свете; он спрыгнул как-то очень лихо на пол, застеленный цветным линолеумом, присвистнул и начал расшвыривать все, что попадалось ему под руку...


      Это делалось с удалью, живостью и диким весельем. Это было похоже на танец знойного народа, когда гармония ритма и чувств достигала высочайшего своего пункта... Под руку попался круглый стол; его Никита обнял, чуть приподнял и поставил так, что дальние от Ника ножки уперлись в стену гораздо выше плинтуса; получился покатый стол. Никита посмотрел, и это очень ему понравилось. То же самое он сделал с диваном (благо сил много), стульями, потом взял да и высыпал содержимое пепельницы на линолеум... Наконец он оглянулся и, увидев совершенное, искренне рассмеялся.


       Как раз в этот момент раздался  телефонный звонок... Никита вначале не понял, что это ДРЕБЕЗЖИТ: телефон или же дверной звонок, но характерное для телефонного аппарата повторение зуммера устремило его к низкому столику, который, к счастью, он еще не успел поставить под углом.


       Устремившись туда, Никита как-то вдруг абсолютно забыл о том, что он чего-то ждет; это дало ему повод для недовольства своей памятью: посмотрев на дребезжащий неприятно аппарат, Никита вспомнил о до сих пор не осуществившемся намерении поставить на аппарат регулятор зуммера, что дало бы возможность добиться от звонка хоть маломальской мелодичности...


       - Это квартира Шерлока Холмса?.. — спросил женский голос в трубке; там ОСТРИЛИ. Никите от остроты стало очень горько и душно. Именно сейчас он почувствовал одинокость и глупость своего положения: перевернутые стулья, стол, пепел, остановившиеся часы... И уж конечно, той, по ту сторону провода, это совсем неизвестно да и неинтересно... И в то же время Никите стало очень стыдно: жизнь идет, шарик вращается, ТАМ острят, а он... Пот холодный прошиб Ника; он собрал в себе силы и очень просто и убедительно, налегая побольше на «да», ответил:

       - ДА, это квартира ЭЗОПА.

      
       Трубку немедленно повесили. Вот тут уж Никита устал, он ощутил тяжесть во всех членах своего тела; а ощутив ее, он вспомнил об ожидании; вспомнив же об ожидании, он тихо забормотал:


       - И как это я не предположил, не успел предположить, ЧТО ЭТО МОГЛА ЗВОНИТЬ ВЕРА... Я даже сейчас не пойму, она это была или не она... Это невероятно... Это неприятно... Невнятно... Незанятно... Нерационально... Неэмоционально... Не бетонно... Не шлакобетонно...


       В таком-то виде, сидящем и перебирающим вслух наречия, и застала Никиту наша красивая и очень модная героиня, вошедшая в комнату бог весть каким образом.


       Никита тупо посмотрел на Веру и вместо привычноо для нее искренне-радостного приветствия спросил глухо:


       - А как это ты вошла через закрытые двери?..


       И далее последовал необычный для этих молодых людей диалог, который и начался сегодня необычно; было в нем много ЕСТЕСТВЕННОГО по той причине, что Никита был действительно растерян и зол, а потому и забыл о СОЗНАТЕЛЬНОЙ естественности, а Вера была ИСКРЕННЕ озабочена потерянным видим Ника.


       Так после этого мучительного ожидания они и встретились...
 

------