Зимнее утро

(Из ранних опытов пробы пера)

Давно это было...
Да разве сейчас бывают настоящие зимы? Так, припорошит слегка снегом, а через час, глянь, уже тает.
А вот в ту зиму...

Витька проснулся от того, что ему было тревожно во сне. Ещё не понял он, что случилось, но почувствовал уже захолонувшим сердцем, что стряслось что-то недоброе. Мать в темноте о чём-то тревожно переговаривалась с отцом. Тому всё никак не проснуться, и он что-то мычал в стену.
- Да вставай же, Вань!– повысила голос мама.– Я дверь открыть не могу. Замело нас!
У Витьки ёкнуло под ложечкой и тепло пошло по телу: «Замело!».Мысли его замелькали беспорядочно – о дворе, скотине, школе... И он, хотя уже окончательно проснулся, подтянул повыше к подбородку одеяло и затаился: мать заглянула к нему за печку. Вздохнула – «Спит» – и опять пошла к отцу.
- С вечера еще сыпало, а ночью ветер с запада был сильный, я слышала, как он выл,– вот нас и занесло снегом. Только в одно окно и видно наполовину,– говорила она, пока отец быстро одевался.– Что делать-то будем,– всё полошилась она.
- Что, что!.. – раздраженно сказал отец. С ним такое редко бывает: вообще-то отец у Витьки шутник и весельчак.– Люди помогут, если не выберемся сами,– продолжал он уже поспокойнее.
Затем Витька слышал, как отец в сенях пытался открыть дверь: щелкала щеколда, пыхтел отец, толкая дверь плечом.
- Ничего не могу сделать,– говорил отец, войдя в дом.– Снег как спрессованный, очень плотный. Дверь никак не поддаётся. Хоть бы часа через два нас отрыли, а то свиньи голодные, орать будут, как резаные.
Отец Витьки работал на колхозной ферме кашеваром, и сегодня была его смена. После этих слов его Витька не мог выдержать больше и вылез из-под одеяла. Мать обернулась на скрип постели:
- Чего так рано встал? Спи ещё.
Она помолчала и добавила со вздохом:
- Замело нас, лежи.
- Больше не могу, – буркнул Витька.
Но мать о нём уже забыла:
- Господи, скотину же поить-кормить нужно, гусей  и уток выпустить, а тут всё замело! И что это за напасть такая!
Витька тем временем уже натягивал штаны, свитер, шерстяные носки. «Хмурое утро, хмурый отец – всё хмурое. Тоска» – уныло думал он. Витька ходил уже в пятый класс и склонен был иногда пофилософствовать, особенно когда был не в духе. И вдруг он встрепенулся: «Сегодня же в школу не пойду! Целый день – гуляй-Вася! Хоп-ля!» – он вскочил и подошёл к окну, что было заметено только наполовину. Нет, с полу не видно ничего толком, только верхушки деревьев и столбов. Он пододвинул к окну табурет, встал на него и выглянул через край сугроба.
Что за чудо там! Хоть и сумрачно ещё на улице, но так бело! так бело, что за глаза хватает! Витька сильно зажмурился и потихоньку открыл глаза. Вот теперь получше. Ну, и что ты скажешь? Всё как есть замело. Вот от касуцы* только верх торчит, и столб электрический стал наполовину короче: подпрыгни, и за провода ухватишься. А от тополька, что у ворот растёт, лишь треть торчит из снега, а самих ворот и вовсе нет.

* касуца (домик – молд.) – длинный открытый навес для просушки нанизанных листьев табака. Зимой использовался для хранения сена и прочих кормов для скотины.

«Здорово!– подумал Витька.– Этак вот я под снегом пройду в полный рост, и меня никто не увидит. Ну и навалило снегу! Как есть, на все два метра будет, а то и больше». Он измерил взглядом свой рост: точно больше двух метров снега намело.
А от ивы,– продолжал рассматривать он картину за окном,– только несколько веточек торчат из снега: смешно! Как будто она выкарабкаться хочет из сугроба, цепляется своими пальцами-ветками за снег, только больно хрупкие они у неё. Нет, не выберется она – это уж точно. А вот если б тополь захотел выбраться из снега, тот бы враз – прыг, и готово. Тополь молодец, стройный стоит он, как подтянутый солдат. А эта ива распустила свои нюни и мается – с осуждением закончил он наблюдения за деревьями.
Витька сунулся дальше в окно, прижался носом к стеклу и скосил глаза. Соседский дом только чуть виднелся из-за наметенного у стены сугроба. Соседям хорошо: их дверь выходит к югу, и с этой стороны дома меньше снега. Может, они и смогут сами выбраться на свет божий. А наша дверь – лицом на восток, тут уж никак не выбраться: западный ветер надул сугробов вровень с домами.
Нет-нет, не могло же всех подряд занести снегом. Это наша улица в один ряд домов ниже всех в селе и ближе к речке, поэтому открыта всем ветрам. А тех в селе, что наверху живут, не могло замести так сильно, как наш дом.
Витька прошёл через комнату и влез на лавку, что стояла за столом вдоль стены. Мать сидела на кровати, а отец – возле печки на табурете, они о чем-то говорили, и мама горестно покачивала головой, подперев щеку рукой. Они только глянули на сына и продолжили свою беседу.
По лавке Витька пробрался ко второму окну, почти занесенному снегом. Сверху была узенькая щель, и через неё Витька увидел, что холм, начинавшийся с середины огородов и уходивший далеко за горизонт, на вершине своей не так уж и сильно был заметен снегом. Столбики  верхнего забора, на которых держалась сетка-рабица, были заметены едва наполовину. И дом дяди Гриши, что с трудом просматривался наверху справа, тоже не был сильно заметён: виден был даже верх оштукатуренного фундамента, подкрашенного зелёной краской.
«Не пропадём!» – уверенно подумал Витька и вернулся к окну, откуда видно было всё же лучше и больше. И точно: где-то далеко, на тракторной бригаде, наверное, надрывно затарахтел тракторный пускатель, вскоре сменившийся уверенным, мощным гулом мотора железного коня. Смешно заводятся тракторы, как будто спросонок простуженные глотки прочищают: сначала петушиным дискантом, а потом солидным басом. А на ферме, что виднелась за речкой, вернее, за сплошной белой целиной, никого пока не видать. Ох, и визжат же там свиньи сейчас – гул идёт по свинарникам...
- Кушать иди! – позвала мать....
Разогревать еду ей пришлось на электроплитке: снегу в дымоход намело много, весь дым назад идёт, не продохнуть в доме. Хорошо хоть, что мать немного хворосту положила для растопки. И то, пока его притушили, едкого дыму в доме было много. Он потихоньку выветривался, но глаза ело всё ещё сильно. И от дыма, и от всего увиденного кушать не хотелось. Но Витька прилежно поел: мать наблюдала за ним.
Когда поели, и мать стала убирать посуду, отец, чтобы хоть чем-то занять себя, продолжил вязать начатый вчера вечером веник. Тогда ещё Витька заметил, что отец подустал, вот и отложил работу до утра. А оно видишь, что наутро получилось...
 Витька не раз видел, как отец вяжет веники, но ему всегда интересно наблюдать, как отец работает. Отец у Витьки молодец! Хоть и ни одного класса не закончил, потому что рос при румынах, да сиротой, а умеет делать он многое. И в технике разбирается, и в электричестве, и в приборах. Даром, что верующий.
Тут Витька вздохнул. На школьном Совете дружины ему иногда доставалось за то, что родители у него верующие. В его классе родители нескольких учеников были верующими, но те не высовывались сами, и их не трогали. А Витька и был запевалой школьного хора, председателем Совета отряда класса, но олимпиады районные ездил – активист, короче.
А вот родители – баптисты, верующие. Но Витька их ужас как любил – и отца, и мать. Они не строгие, не заядлые верующие. Вот как в других семьях баптистов бывает: и в пионеры вступать не разрешают, на свои собрания по несколько раз в неделю таскают. Витькины же родители – ничего, а папа вообще самый лучший. И как у него всё ловко получается!
 Отец обвязал себя вокруг пояса толстой бечёвкой, второё конец её привязал к спинке металлической панцирной кровати. Взял пучок стеблей проса, выровненных и обрезанных по размеру будущей метёлки, положил сверху их на бечёвку и ловким движением провернул концами так, что на бечёвке образовалась петля. Он упёрся ногами в спинку кровати и натянул бечёвку. Прокручивая руками пучок взад-вперёд, он спрессовал его так, что сверху даже образовалась бороздка. Не ослабляя натяжения бечёвки, отец потуже связал веник крепким шпагатом, продвинул будущую ручку веника на ширину ладони и начал спрессовывать стебли проса. Он сосредоточился на работе и даже напевал что-то божественное, не обращая на Витьку никакого внимания. Понятно: он не в духе. Витька стало скучно.
Витька полез на родительскую кровать и забрался на вторую её спинку.
- Куда?– коротко бросил отец.
- Посмотрю только,– обиженно буркнул Витька.
- Смотри, не упади,– и отец продолжил своё занятие.
Витька перелез со спинки кровати на лавку – так удобнее, да и видать получше. В окно почти ничего не видно. Только слева наверху просвечивает узкая полоска света. Витька прильнул к стеклу.
На улице совершенно рассвело. И тут снегу полным-полно, не меньше, чем во дворе. Хотя в конце огорода наверху видны даже лозы винограда, там намело поменьше. А вот внизу деревья почти наполовину в снегу – и яблони, и сливы, и груши. Отец любит груши, а Витька – сливы. Как вкусно утром по росе жевать сочные сизоватые плоды! Да и в компоте они вкуснее, чем груши...
И тут  глянь-ка: сорока прилетела! Беспокоится, трещит без умолку, с ветки на ветку перепрыгивает, хвостом раскачивает и лопочет о чём-то своём, птичьем.
- У нас сорока сидит? – из-за спины спросила Витьку мать.
- Да, на яблоне, – ответил Витка, не отрываясь от наблюдений.
- Наверное, от Гриши письмо будет, – обрадовалась мать и тут же вздохнула: далеко сейчас её старший сын, в Прибалтике служит. Если у нас такая вьюга, то у них, на севере, что тогда? Наверное, намного больше надуло. Там и на танке, не то что возом не проедешь.
Сорока улетела. Зато вскоре на старую шелковицу сел дятел. Витька обрадовался: редко можно увидеть эту птицу. Ишь, яркий какой и пёстрый. И непоседа! Всё прыгает по стволу влево-вправо, и всё постукивает клювом – ищет пустоты, наверное. Напрасно! Шелковица хоть и старая, но кора у неё крепкая, здоровая, нет там никаких личинок. И точно, дятел поспешно вспорхнул и перелетел на яблоню, что ближе к дому растёт. Из-за ствола яблони его почти не видно, но зато вдруг стало слышно, как он мощно затараторил своим клювом по дереву. Дятел чуть продвинулся по стволу вправо, и теперь Витьке хорошо видно, как он, упёршись хвостом о ствол, изо всех сил долбит ствол яблони. Во даёт! Витьке в диковинку, как работает дятел, второй раз только и видит его. Ну, надо же! И как только у него мозги выдерживают? Вот когда сам нечаянно ударишься головой – в глазах темно становится. А это вон как долбит – как из пулемёта строчит. Без мозгов он, что ли?
А тут и стайка синиц подлетела. Сели на грушу и сразу же нахохлились – холодно им. И разные они какие-то: одни поярче и покрупнее, а другие не очень. Почему так? Наверное, есть среди них петушки и курочки. Вот как у домашних кур: петух важный, яркий и крупный, а куры – так себе. Может, и среди синиц точно так же?
Дятел улетел, а синичек воробьи прогнали. Ух, заразы малые! Как хищники налетели, шум-гвалт подняли, в снегу купаются, дерутся. И чего им неймётся? И сами не поели, и другим не дали – им лишь бы набедокурить.
Воробьи тоже упорхнули, никто долго не прилетал, и Витьке стало скучно. Он совсем было засобирался с лавки слезать, как вдруг в прорыве туч выглянуло солнце. Как все враз засверкало! Снежная целина вся заискрилась, пошла плясать-переливаться мелкими-мелкими разноцветными зайчиками – красноватыми, лиловыми, желтыми и даже зелёными, но больше всего ослепительно-белыми да так, что глазам даже больно стало. Витька зажмурил глаза, немного отдохнул от слепящего света.
А какими стали деревья! Яблони стоят так себе, да и груши тоже. А вот шелковица – чудо! Крона у нее пышная, густая и вся – ну, прямо и не знаешь, как что!– как хрустальный фонтан стоит. Сказка, да и только!..
А потом к ним пришли и стали откапывать, освобождать из снежного плена. Сначала пришла сестра Наталья с мужем и дядей Ваней, папиным тёзкой. А потом подтянулись соседи – дядя Фёдор и дядя Андрей. Работали споро и всё шутили, мол, тут люди добрые как в берлоге стали жить. Отец шутил и смеялся в ответ, да и мать повеселела. В доме стало светло, потому что окна первыми освободили от снега. Витька не мог дождаться, пока дверь откопают, и можно будет на улицу попасть.
С полчаса рыли снег и откидывали его ярусами в несколько приемов, так много намело. Расчистили, как просеку в лесу сделали: снежные стены почти отвесные, и хоть узко пока, но по тропинке пройти можно, как по ущелью. Мать приглашает всех к столу, накрыла его, чем могла. Но все больше смеялись и рассказывали всякие истории, что произошли в селе утром.
Витька под шумок улизнул. Заглянул в хлев к корове Марцоле, та благодарно повернула свою большую и добрую голову, жуёт сено – вот и ладно. Витька побыстрее выбрался на улицу.
Везде полным-полно снега, но трактора уже пробили главные пути от бригад к ферме и прививочной. Здесь довольно оживлённо: люди группами идут по своим делам, оживленно переговариваются. Где-то рокочут трактора – расчищают дороги. Многие женщины спешили мимо Витьки на окраину села: там прививочная. Зимой там окулируют виноград и выращивают саженцы привитых сортов, готовятся к весне. Мужчины тянулись к магазину и на тракторную бригаду, в конюшню и на ферму.
Школу тоже замело, и там пока не расчищали снег: занятий сегодня в школе не будет, а расчищать в первую очередь нужно дома людей, освобождать их из снежного плена. Во многих дворах всё еще копошились люди, отрывали хлева и пристройки...
В селе теперь две школы: новая наверху и старая внизу, теперь тут только начальные классы. От старой школы метров на сорок протянулся высоченный сугроб. Он пересекал школьный двор и далее перекрывал центральную дорогу – метра четыре в высоту будет. Вначале трактором проделали в нём туннель, а потом обрушили свод – чтобы не приведи господь, не придавило кого-нибудь снегом.
Снег был плотным и хорошо держал. Витька взобрался на сугроб, где уже хозяйничали его сосед Васька и Витька-поляк с верхней магалы (часть села  – молд.). У Васьки были санки, а Витька-поляк катался на блохе. Блохой у нас называют толстый железный прут, согнутый пополам, а потом еще раз таким образом, что получается дуга с полозьями. Блоха лёгкая и удобная вещь, на ней хорошо и по льду кататься с разбегу, и с холма лететь по накатанной дороге во весь дух – только держись!
С вершины сугроба видно почти всё село: там машина буксует в снегу, там трактор тащится, там люди идут. Покатались, несколько раз съехали с сугроба. Только неинтересно это: спуск совсем коротенький, неинтересно стало. Да и замерзли немного.

Решили идти домой, полдороги Витька тащил Ваську на санях, потом поменялись местами. На небольшом спуске возле дяди Гавриила было много катающихся ребят. Хоть Витькина улица самая короткая в селе, ребят здесь достаточно, и все дружные. Валера и Петя постарше, вместе с Жорой и Виталиком они подбивают всех пойти в яр, что за огородами. Там снегу намело много, можно сделать катакомбы, как в Одессе – они там были летом, счастливчики!
Собралось человек десять, а шумят, как все сто. Тысячу предложений высказано, а дельного мало.
- Рыть чем будем? – спросил Витька.
- Так! Всем по домам и захватить лопаты, – это уже Валера командует.– Собираемся у нас во дворе, через наш огород в яр короче всего путь.
На том и порешили, разбежались. А потом всей ватагой повалили в яр через дяди Васин огород. Санки, лыжи, лопаты – всё тут, и всем весело!
Кое-как по глубокому снегу выбрались за огороды. А снегу по одну сторону яра надуло – ужас один! По открытой стороне яра, где намело меньше, пробрались вверх по руслу ручья: тут холм покруче, и снега надуло в два роста. Разбились на два лагеря. Валера со своими пошёл еще дальше, а Петя с Виталиком, Васька и Витька, и еще один Васька с сестрой Марусей остались копать землянку здесь.
Легко сказать – сделаем! А пока вырыли первую землянку, устали. Маруська даже хныкать начала, что хочет домой, что замёрзла. Но Петя был строг и неумолим: надо работать, а иначе он прогонит, и всё тут. За Маруську заступились и оставили в команде, главное, чтобы не хныкала и не мешала.
Рядом вырыли ещё одну землянку и между ними под снегом – ход сообщения. Все вконец устали, да и надоело в снегу копаться. Вылезли на верх, а Валеркина команда уже вовсю катается кто на лыжах, кто на санках. Взбираются на холм, что с другой стороны яра, и там снегу не много надуло, а потом с самой вершины – вниз, что есть духу! Тяжело и долго тащить наверх железные самодельные санки. Зато отдохнёшь там маленько, и как ухнешь вниз, что только слёзы из глаз от ветра.
Катались долго, да ещё сделали трамплин из снега. Но он был мягким и быстро разваливался. Решили облить трамплин водой, принесли ее из крана, что стоит во дворе     у дяди Васи, и весь укутан от мороза. Начинало смеркаться, поэтому решили расходиться по домам. Витька вместе в Жорой и Виталиком пошел за огородами поверху. Зашел в свой огород и сел на санки, сверху которых положил лопату так, чтобы её ручка была вместо дула, и как на танке съехал по огороду почти до дома.
Дома влетело. Мать ругалась, что он не пришёл обедать, что он утащил лопату, а дома работы по горло, а этот сорванец только и знает, что кататься. Она всё ещё что-то причитывала, подавая Витьке еду, и грозилась нажаловаться отцу. Но веником не стала лупить, и ладно.
Витька быстро поел, и стал помогать матери по хозяйству. В первую очередь, сколько мог, расчистил снег возле двери в хлев: к Марцоле можно было попасть только через узкую щель. Сделал мало, потому что быстро стемнело. Витька пораньше лёг спасть на свою постель за печкой, чтобы ещё и от отца не досталось на орехи, да и устал он за день, честно говоря. И сон вначале вроде бы не шёл, но это только вначале было и вроде...
На следующий день в школу опять не пошли: там что-то было не в порядке с отоплением.
Отец был уже на работе, но он с утра пораньше расчистил ход к корове, свиньям и в курятник. Витька схватился было за санки, но куда там! Вдвоём с матерью они ещё с полдня вывозили снег большим корытом, привязанным к санкам. Снег везли за дорогу и прямо поверх ворот – их еще не расчистили от снега.
Когда он наконец-то попал в яр, там уже всё кипело. Были нарыты пещеры с целой системой ходов сообщения. Играли в войну, но Витьку не приняли в наказание: за то, что поздно пришёл. Объяснять бесполезно: все тоже поработали с утра дома.
Витька не стал расстраиваться и решил на санках прыгнуть с трамплина. Он прилёг на санки на правый бок, правую ногу подогнул в коленке, а левым сапогом рулил. Накатанная дорожка всё быстрее и быстрее несётся навстречу санкам. Вот и трамплин. Сердце замерло. Рывок и в еще в полёте Витька чувствует, как заваливается на спину, переворачивается. Бряк на спину, да еще и санки тяжёлые сверху, так и поехал дальше вниз головой – немного больно, но интересно. А вокруг такой хохот стоит, что хоть глаза не поднимай! Но смеялись над ним недолго. Некоторые уже бросились вверх по склону – кто первым попадёт на трамплин.
Первым оказался Виталик. Едет он на догах – самодельных лыжах, сделанных из дощечек для винной бочки. Лыжи эти довольно широкие, на них удобно съезжать с горки даже по рыхлому снегу. Но вот Виталий взлетел с трамплина, он не удерживает равновесия, и лыжи уходят вперёд. А сам горе-лыжник хлоп на задницу и поехал на ней дальше Хохот!
За ним Валера на санках съезжает – и хлоп на бок, санки без ездока понеслись вниз, а он кубарем катится под ноги товарищам. И снова хохот, а у Валеры от неудовольствия даже пятна пошли по щёкам.
Трамплин невысокий, с полметра всего будет. Но он коварный какой-то. Вначале редко кто не падал, но потом приловчились приземляться и прыгали здорово хоть на лыжах, хоть на санках.
Однажды в самый разгар катаний вверху яра вдруг как ухнет что-то! Все так и обмерли. Глянь, а это дядя Ванюша охотится на зайца. И как только он зайца увидел? Тот белый весь и перебегал белое же поле, дядя Ванюша сверху на лыжах ему наперерез кинулся. Стрелял на ходу, да промахнулся. Вот и слава богу: живи пока, косой!

ноябрь, 1981 год