Семь дней

                (самая статичная новелла)               


                Ев-фу


       Стол, поверхность которого блестит. На нем: никелированный календарь (ПОНЕДЕЛЬНИК); глиняный в полоску стаканчик с ржавыми авторучками, сломанными карандашами, кисточкой, застывшей в клее, и двумя большими камышинами, привезенными сюда прошлой осенью; то ли пепельница, то ли ваза для цветов с круглой сеточкой то ли для стебельков, то ли для пепла - холодная придавленная сигарета; еще одна авторучка вместе с подставкой черного цвета; другая пепельница: черная, длинная, совершенно чистая; а та (то ли ваза для цветов) украшена красным рисунком: красные веточки, красные листики - какие-то бесконечные красные штрихи-царапинки; коробок без спичек; одна только, наполовину сгоревшая, лежит рядом с чуть приподнятой от любопытства черной головкой - скоро она отпадет. Стопка книг. Среди прочих - Цубербиллер и «Словарь Сатаны». Лампа на выгнутой, в нежном поклоне, ножке. Прямо на стене - портреты, вызывающие у одних усмешку (намекает), у других любопытство, у третьих - ничего. «Утрата девственности» - Гоген - семь цветов радуги. Но почему радуга? Опять книги. Только схваченные коричневой полкой. Все разные, а на самом деле одни и те же: Гоголь. Диван, низкий и красный, на котором кто-то спит. Спит - значит, нету. Старые стулья, отделанные резьбой и коричневой кожей. Газеты. Сумка. Маленький столик с отключенным телефоном. Стоптанные домашние тапочки. Два ковра ни полу - когда-то был один; потом разрезали пополам. Приемник с выхваченной антенной. Окно... Быстрей-быстрей. Нету окна. Другая комната. Еще меньше. Старый платяной шкаф; в нем: серый клетчатый костюм, жилет, полосатый костюм, пара галстуков, две белые сорочки - ни одной запонки. Рядом со шкафом — маленький столик, покрытый коричневой скатертью. На столике вилка, голубая хлебница, похожая на гильотину; солонка, засохший таракан. Обувь. Пустая вешалка. Зеркало... Быстрей-быстрей. Одеяло на зеркале. Много часов: большие деревянные, металлический будильник, ручные, ходики. Они стучат, заполняют паузы друг друга; кажется, будто время идет в три раза быстрее. Но оно идет еще медленнее. Тиканье часов - тише тишины. Замолчат часы - будет громко. Затупленная рапира. Кажется, все...


       Стол,  поверхность которого блестит. На нем: никелированный календарь (ВТОРНИК), глиняный в полоску стаканчик с ржавыми авторучками,  сломанными карандашами, кисточкой, застывшей в клее, и двумя большими камышинами. привезенными сюда прошлой осенью; то ли пепельница, то ли ваза для цветов с круглой сеточкой то ли для стебельков, то ли для пепла - две холодных придавленных сигареты; оплывшая опухолью свеча; другая авторучка вместе с подставкой черного цвета; другая пепельница: черная, длинная, со светло-серым пепельным мазком; а та (то ли ваза для цветов) украшена красным рисунком: красные веточки, красные веточки - какие-то бесконечные красные штрихи-царапинки; коробок со спичками; одна, только наполовину сгоревшая, лежит рядом с чуть приподнятой от любопытства черной головкой - вот-вот она отпадет, только приоткрой окно. Стопка книг. Среди прочих - Достоевский и Го Мо-жо. Лампа на выгнутой, в нежном поклоне, ножке. Прямо на стене портреты, вызывающие у одних усмешку (намекает), у других любопытство, у третьих - ничего. «Утрата девственности» - Гоген - семь цветов радуги. Но почему радуга? Опять книги. Только схваченные коричневой полкой. Все разные, а на самом деле одни и те же: Гоголь. Диван, низкий и красный, на котором никого нет. Старые стулья, отделанные резьбой и коричневой кожей. Газеты. Маленький столик с отключенным телефоном. Два ковра на полу - когда-то был один; потом разрезали пополам. Приемник с выхваченной антенной. Затупленная рапира. Другая комната; еще меньше. Старый платяной шкаф; в нем: серый клетчатый костюм, жилет, полосатый костюм, один галстук (тот, что покороче), одна белая сорочка (та, что была без запонок); маленький столик три засохших таракана. Обувь. Пустая вешалка. Занавешенное зеркало. Много часов. Тиканье часов - тише тишины. Замолчат - будет громко. Голубая хлебница, похожая на гильотину. Кажется, все...


       Стол, поверхность которого блестит. На нем: никелированный календарь (СРЕДА); глиняный в полоску стаканчик с ржавыми авторучками. Прямо на стене - портреты, вызывающие у некоторых усмешку (намекает); затупленная рапира. Тараканы. Стоптанные шлепанцы. Низкий красного цвета диван, на котором никого нет. «Словарь Сатаны» и Акутагава Рюноскэ. Еще книги, обрамленные коричневой полкой. Приемник с выхваченной антенной. Низкий столик; на нем: галстук, который длинней висящего в старом платяном шкафу. Высокая, очень высокая, как во всех старых домах, дверь. Под ней голубая с пылью хлебница, похожая на гильотину. Кажется, все.


       Стол, поверхность которого блестит. На нем: никелированный с пылью календарь (ЧЕТВЕРГ), глиняный в полоску стаканчик с ржавыми авторучками, сломанными карандашами, кисточкой, застывшей в клее, и двумя большими камышинами. Пепельница. Мертвые сигареты. Стопка книг, среди прочих - «Барон Мюнхгаузен» и Сартр. Лампа на выгнутой, в нежном поклоне, ножке. Остывший, мочой, чай; ложка. Прямо на стене — портреты, вызывающие у одних усмешку (намекает), у других любопытство, у третьих  ничего. «Утрата девственности» - Гоген - семь цветов радуги. Но почему радуга? Опять книги, только схваченные коричневой полкой. Диван, низкий и красный. Старые стулья, отделанные резьбой и коричневой кожей. Газеты. Маленький столик с отключенным телефоном. Стоптанные тапочки. Другая комната. Еще меньше. Старый платяной шкаф. Высохшие тараканы. Обувь. Пустая вешалка. Много часов: большие деревянные, металлический будильник, ручные, ходики. Многие молчат. От этого - громче тишина. Затупленная рапира. Кажется, все...


       Стол, поверхность которого блестит. На нем; никелированный с пылью календарь (ПЯТНИЦА), глиняный в полоску стаканчик, пепельница, еще пепельница, коробки для спичек без спичек. Прямо на стене - портреты. Один отклеился, завернулся и исказился в неестественной длинноте; как будто вытянулся в судороге смерти. «Утрата девственности» — Гоген — семь цветов радуги. Опять книги. Только схваченные коричневой полкой. Все разные, а на самом деле одни и те же: Гоголь. Диван, низкий и красный, на котором никто не спит. Старые стулья, отделанные резьбой и коричневой кожей. Газеты. Стоптанные шлепанцы. Два ковра на полу — когда-то был один; потом разрезали пополам. Приемник с выхваченной антенной. Желтый, мочой, чай в граненом стакане. Затупленная рапира. Галстук, который длинней, колышимый непонятно чем. Кажется, все...


       Стол, поверхность которого блестит. На нем: никелированный с пылью календарь (СУББОТА); глиняный в стаканчик полосатый портсигар, пепельница с черствой головкой цветов на тонком красном рисунке. Книга стопок, среди которых ЦУБЕРСЛОСАКУТАГАДОСТОЖОГОТАБИДГОГОГОГОГО...Гоголь. На портретах стена, которая усмехается. Но почему радуга? Опять книги. Гикни, ги-кни, ги-кни, ги-кни. Кни-ги. Книги. Одеялом их. Душшши... Рядом с полосатым платяным  столиком — низкий шкаф. Галстук петлей. Два пола на ковре - когда-то было семь: понедельник, среда, вторник, четверг. Сколько же?


       На столике вилка: гильотина, похожая на голубую хлебницу. Вешалка. Ве-шал-ка. В-е-ш-а-л-к-а Вешать как. Много часов. Молчат, рыбы. Нет тиканья - времени нет... Рапира ядовитая жалом остро-тупым. Кажется. Кажется, все.


       Стол, которого блестит поверхностью. Нет: поверхность, стол которого как блеск, как семижальная рапира мушкетера, и Го Мо-жо. На ней календарь никелированного цвета (ВОСКРЕСЕНЬЕ); ручки ржавого характера - обрыдлые, косые. На портретах стена, которая ни бэ ни мэ. Шкаф то ли для цветочков, то ли для окурков, то ли для петли, то ли для рапиры, то ли для гальюна, то ли для гробовой тишины со скрипом несмазанным. Стоптанные шлепанцы. Прозрачные тараканы. Галстук, который длинней, колышимый неизвестно чем, только не ветром. Запах прошлогодней мочи и чая. Книги, обрамленные коричневой рамкой, купленные вчера у старого жида на новом базаре...


       Стол, поверхность которого блестит. На нем никелированный с пылью календарь (вечер воскресенья); глиняный в полоску стаканчик с разными авторучками, сломанными карандашами, кисточкой, застывшей в клее, и двумя большими камышинами, привезенными сюда прошлой осенью. Прямо на стене - портреты, вызывающие у всех усмешку (намекает)... Затупленная рапира. Тараканы. Стоптанные тапочки. Низкий столик. Высокая, как и положено в старых домах, дверь; в два человеческих роста - даже Подтелков за порог не зацепится...


       И в узорчатой, выпиленной лобзиком давным-давно во Дворце пионеров рамке шутка (или нет): «ИСТИННО ЖИВ ЛИШЬ ТОТ, КТО НЕ РОДИЛСЯ» (САМ ПРИДУМАЛ).


       Чу. Звонок!


       Наконец-то. В сторону эту гадость...


       А вдруг просто замыкание?


------