времена года продолжение

     Ноябрь.Но  осеннь  как-то  не  всерьез,
     Обманчивы  и  мрак  и  холод  утра,
     Не  нужен  зонт, и  не  таят  угроз
     Набеги  туч,стираемых,как  пудра,
     Одним  прикосновением  лучей,
     И  снова  катит  зной  без  передышки,
     Чтоб  пламенем гефестовых  печей
     Жечь  головы  и  увлажнять  подмышки.
     До  основанья  выжженый  пустырь
     Сродни  нечистой  желтизне  песочниц,
     И  верят  только  юные  цветы
     В  свою  неиссякаемую  сочность.

     Как  ждут  улыбки  милого  лица,
     Как  ожидают  сына  из  похода,
     Как  роженица - первый  крик  мальца,
     Как  пахарь  ожидает  первых  всходов,
     Как  Русь  в  безвластьи  требует вождей,
     Так  серый  город  молит  о  дожде.
          
           *  *  *

      По  Цельсию двенадцать.Холода.
      Пришла  зима  и  в "наши  Палестины".
      Лавиной  с  неба  рушится  вода,
      Дрожащий зонт  едва  скрывает  спину.
      Пророчат  наводненье  в  Араве,
      Хермон  уже  укутан  снежной  ватой.
      Песочница  вздыхает  о  траве,
      Стыдясь  наряда  в  голубых  заплатах.
      А  наш  пустырь...Да  где  же  он,пустырь?
      Преображенный  ханукальным  чудом,
      Он  превратился  в Луг  ее  мечты
      Под  мантией, расшитой  изумрудом.
      А  мы? Суфганией набив  живот живот,
      Уже  несем  из  "Супера"  продукты,
      Чтоб  встретить христианский  новый  год,
      Потом  опять  корзины сухофруктов,
      Ведь  на  пороге  масленицы  брат,
      Гонец  весны  садовник  тубишват.
               * *  *
               Хамсин
    Если  утром  нет  сил
    Сбросить  сна раскаленную  крышку,
    Это  значит- хамсин-
    Аравийской  пустыни  отрыжка.
    Воспаление  дня,
    Несваренье  желудка  природы.
    Слишком  много  огня,
    Чтоб  назвать  это  бремя  погодой.
    Нагноившийся  глаз
    Прячет солнце  во мглу без  заката.
    Вместо  воздуха - пласт
    Автоклавом  пропаренной  ваты.
    Едкий  пот, как  песок,
    Разъедает  набухшие  поры.
    Наболевший  висок
    Туго  вбит  в  ошипованный  короб.
    Даже сердцу  плевать
    На  стенанья сосудов  бескровных.
    Цепенеет  трава.
    В  землю тянутся  вялые  корни,
    Как  слепые  щенки
    В  омертвелый  сосок  мертвой  суки.
    Как на  отмели  кит,
    Чуя  в  шкуре  смертельную  сухость,
    Город  тяжко  обмяк,
    Задыхаясь  миазмами  смога.
    И  неведомо  как 
    Наростает  тоска  и  тревога.
    А  в  расплавленный  мозг,
    Потерявший  изгибы  извилин,
    Тупо  лезет  вопрос:
    "Чем  же  Господа  мы  прогневили?"
    Если  землю  в  обет
    Получил  мой  народ,как  избранник,
    Что ж  у  Господа  нет
    Уголочка  пообетованней?
    Бог, прости,что  в  душе
    От  жары  зарождается  смута.
    Может,это  Моше
    При  Исходе  дорогу  попутал?
    Почему марш-бросок
    Торопился  закончить  поближе?
    Сорок  лет- это срок,
    Чтоб  гуляя  дойти  до Парижа.
    В  закипающий  мозг
    Так  легко  заплзают  идеи:
    Может  статься,что  Бог
    Для  того  и  создал  иудеев,
    Чтобы кто-то  один
    Был  гарантом  за  все прегрешенья,
    Чтоб  имел  Господин
    Для  взысканий  Козла Отпущенья.

         Иудейская  пустыня

    На  гладкой, безупречной  синеве
    Мазками  охры  выписаны  горы,
    Как  тело  воина  с  буграми  вен,
    Как  плечи  смуглой  девочки  в  уборе
    Стыдливой  дымки, сбившейся  вдали,
    Как  очертанья  сказочной  земли.
    Песок  и  камни.До  пустынных  гор
    Не  доберется буйная  дружина
    Зеленых  рощ.Не увлекает взор
    Ни  снегом  убеленная  вершина,
    Ни  водопадов  пенная  волна,-
    Со  склонов  вниз стекает  тишина
    И  растворяет  время, точно  соль,
    И  факты  бытия  размыв  до  мифа,
    С  лица  веков  смывая  кровь  и  боль,
    Обманной  гладью  укрывает  рифы.
   
    Так, стоя  над  обрывом  в  вышине,
    Купаю  душу  в  сладкой  тишине.