Чичи. Фрагменты 1 и 2

Чичи

1
Закончилась пауза.
Кожан вычислил Клавкин манёвр. Не торопясь подошёл, раззявил дверь и отправил Клавку в следующий нокаут метким чекистским сапогом.
Всё, не шевелится девка. Половина тела выпала в коридор, другая на кухне. Общая форма: раком стоит. Прищемил её Кожан на всякий случай дверью. Упругая девка! Хороша тварь, так бы и впежил. Пристроился к Клавке сзади, чтобы и коридор обозревать (для этого надо только вытянуть голову) и втихаря дыхнуть порошку. За двумя зайцами...
Достал цигарку, высыпал из неё и отложил.
Другую достал потоньше (дамскую) и тоже высыпал из неё табак. Вышла справная трубчонка для носа. Достал с верхнего кармашка дерьмеца-порошка.
Рванул у Клавки шейные кружева, дёрнул за рубаху, оголил полспины извращенец херов. Вспомнил про третьего зайца.
Дёрнул третьего зайца за панталоны. Не сымаются!
Насыпал тогда в белую ложбину спины дорожку. Третий подождёт: хотя бы этого нюхнуть.
Попахивает со спины клавкиным потом, организованным в капли. И не хорошо потому, и не очень здорово для коки.
– Ломайте, рушьте давайте!  – между делом крикнул в сторону кирпичного  карьера, – по методе, а не с кондачка.
Встал, пододвинул ближе к Клавке стул, и принялся дальше мухлю разводить.
В коридоре стучат кайлом. Кожан сгрёб порошок со спины и переместил его на стул. Соорудил две толстущих дорожки: по одной на могучую ноздрю. Втянулся махом.
В коридоре стучали, потом загрохотало. Молодцы, ребятушки. Будет всем Клондайк.
Посыпал ещё две вкусные дорожки. Ещё толще первой пары...  Шлёп в нос, ф-ф-ф-с-с! О-о-о!
Ой, хорошо стало Кожану.
Перепёрло почти сразу.
Закружилась голова.
Кайф!
Эйфор!
И вроде то ли спать захотелось, да нельзя, то ли хохотать до упада, а это не воспрещается. Так он и сделал. А пока хохотал, пытался вспомнить – зачем сюда пришёл.
– О! Золотодобытное дело у нас: ха-ха-ха! Мужики…
Время вдруг потянулось у него приятной многокилометровой резиной.
По башке дружненько застучали весёлые молотки. В ней же, драгоценной,  бегали от молотков, врассыпную, пшённой величины мысли-мышки.
А в коридоре наоборот стало тухнуть: что-то сначала пошумкало, потом бацнуло три раза подряд: с неприличной скоростью быстроты. И бумкнуло железным под занавес.
– Молодцы парни. Дело знают.
Кто-то там удовлетворённо  изрёк: «Вот так ни...уя спектакль!»
И после восторженного восклицания стихло. 
– Так всё по схвоим хварманам рассхуют, – подумал чекист-квадратна голова.
Встал, выглянул в коридор. Там тишина! – Что за бля! Парни, вы где!?
Молчание в ответ.
Кожан пихнул Клавку. Та распласталась чуть по-другому, и опять спит, дура.
Перешагнул через неё Кожан и двинул к кирпичному карьеру, держась за стенку.
Плыла стена и паркет под ней: как  дирижабль в зюйд-вест:
– Ай, добрая доза! Хорошо!
И вдруг, он же: «Парни! Что за ёп твать мать...»
Ноги Чёрного Желвака торчат из проёма. На нём  бесформенная куча из людей и битого кирпича.
– Что за чёрт, передрались что ли?  Пендрилы. Когда успели! Жалов! Стёпка, морж твой куев!  Алтын! Вылазьте, суки, что в темноте шарите? Свет где?  Газу поддайте! Ну!
Ти-Ши-На! Будто в Запретный Город попал Кожан. А за воротами нацелили в него копья грозные стражники.
– Эй! – неохотно заглянул Кожан в проём.
В комнате молчание, только кто-то будто сопит.
Вроде Стёпка.
Затих и Стёпка. Снова молчат бойцы.
Но будто кто-то тяжело дышит ещё... Невидимый... Будто в пещере медведь.
Только медведь почему-то над ним...
Всё страшнее Кожану:
– Свечу дайте. Свечу, свечу... – и стал поднимать вверх голову, чтобы на косолапого подивиться...


2
Чуток назад.
Остаток стенки Желвак двинул от себя и сам провалился  в темень от неожиданности. Слабая стенка! Через него попрыгали в темноту товарищи красногвардейцы. Все до одного.
И понеслось.
Никто ни хрена не понял.
Отделилось с потолка что-то вроде чёрной кучи тряпок, из неё высунулись длинные мохнатые палки и принялись молотбить воздух как цепами по колосьям. 
Молотило воздух, а вдруг отчего-то стало их головам, рёбрам, и сердцам больно.
Стали ни с сего заворачиваться челюсти и полетели брызгами несчитаные зубы.
Желвак только встрепенулся из-под обломков, и, только стал выползать из-под бушлатов товарищей, как и ему прилетело будто кувалдой. И ещё раз.
Тогда-то и прозвучало про «нехеровый спектакль».
И воцарилась тишина.
И вроде кто-то мягко, будто на воздушных цыпочках, похрустывал по кирпичным осколкам. А, может даже,  летал. Или ходил по стенкам. А, может, просто показалось. В темноте всякое может проживать чудо, начиная с простейших по списку и без рогов. То бишь с маленького человечка, редко выходящего на улицу, сидящего за печью, – с Домового.
Рядом с башкой Желвака чугунный волчок. Ручка  его погнулась от удара об стальной череп Желвака.
– Жив, нет ли Желвак?
Будто бы и не дышит вовсе.
Вот струйка выбежала из его носа. Тонкая-претонкая. Будто не могучий Желвак то был, а маленькая, добренькая и глупе-е-е неку-у-да Красная Ша-а-а-почка  тяжёлым вопросительным знаком оторвалась у Желвака, и все ответы, и все предложения, желательные за вопросом, улетели  в  забывчивое небытие... И стало Желваку совсем не больно.

***

Снова вперёд. Извините, тут нам не кино. Идут разборки по ролям.
...Поднял голову Кожан: никаких медведей.
Дальше  вошёл и держится за стенку храбрый Кожан: «Стёпка, Алтын!»
Прошёл дальше, отодвинул кого-то с дороги мощным пинком. Степан замычал. А он думал: медведь. Какое, нахрен, медведь. Только зачем все на пол  улеглись? Передрались: вот же стремглаво как вышло! Зачем до крови-то? Не углядел. 
Двинул  настежь чёрную штору с окна.
– Что за хрень! Ау-уа!
Стало виднее, но всё равно херово. Одни лежачие силуэты и воняет кирпичной пыльцой. И глазам своим не верит Кожан: на полу, раскинули ноги,  ну все наперечёт  неподвижные его товарищи. Только Степан ещё ворочается и мычит ягнёнком, жалобно и просяще так:  «Кожан, Кожан... Не знал, я не знал...»

***

Чего не знал Стёпка, больше тоже  никто не узнает, ибо случилось дальше вот что.
На стене, или на люстре ли, что-то непонятное сидит и большое.
Может крыса это сидит, а может чёрный-пречёрный медведь из самой чёрной-пречёрной детской сказки Кожана.
Сидит медведь  в чёрной-пречёрной комнате и  сверлит с чёрного потолка блестящими чёрными глазами.
Или коричневыми...
Нет, голубыми, бля!
Глаз у медведя то два, то три, то четыре.
Стало с арифметикой и зрением, и вообще со здоровьем и пониманием сказки худо. И понял Кожан, что наконец-то впервые в жизни «перебрал» самой наидешёвейшей коки.
Кожан  сам сознается потом, что перебрал, но медведей на потолке такой страховидности и с четырьмя глазами он всё равно никогда  и нигде... до и после... и нигде и никогда... не видел.
И понял Кожан, что заговаривается.
И не понимает Кожан, где он сейчас...
Кровати, белый потолок, воняет йодом.
---------------
продолжение следует