История одной компании

Дружили так, что по прошествии 15 лет даже в соцсетях не общаемся. Те немногие, кто смог завязать, давно обросли семьями, детьми и льготной ипотекой.  Все, кто смог выбраться из этого дерьма, боятся…
Вдруг при встрече их новый мир не выдержит проверку призраками прошлого.
                I
 По грунтовой дороге с Чёртовой горы, мчалась старенькая «Волга» ГАЗ-24, поднимая столбы пыли. Подпрыгивая на ухабах, машина то и дело, уходила в занос, пугая случайных прохожих.  Из раскрытых окон орала модная на то время песня  «Ай я-яй девчонка, где взяла такие ножки...»
 В потёртом салоне, озираясь по сторонам, сидели четыре товарища: Татарин, Амиго, Американец и я. Мы были частью одной большой компании,  которую объединял общий интерес, одна страсть на всех — любовь к опиуму.
— Лень — мать всех пороков, — любила повторять моя бабушка. До чего же она была права.  В новых реалиях зарождающегося капитализма мы вдруг оказались предоставлены сами себе, пропадая на улицах безразличного мегаполиса. Пока извилистые тропинки не вывели нас на опиумную дорогу. Наш город еще не захлестнула «героиновая волна», которая через пару лет накроет остатки разбитой империи, унося за собой тысячи молодых жизней. К середине 90-х в ходу еще были растительные наркотики: анаша — для тех, кто хотел зайти в болото только по щиколотку, и опий-сырец, в простонародье — «ханка», для тех, кто не боялся завязнуть с головой.  Каждый из нас когда- то сделал свой выбор, в итоге собравший нас вместе в раздолбанной «Волге» Татарина.
 Тем временем градус стресса в салоне достиг напряжения сапёра, выбирающего красный или синий провод. С одной стороны, на Чёртовой горе было столько ментов, выполняющих план, что мелкая дрожь пробирала по всему телу от появления на дороге любой новой машины. С другой стороны, мы всё взяли, и радость от скорого кайфа была сравнима с предвкушением новогоднего чуда в раннем детстве. Довольно странное чувство страха и вожделения. А зачем из машины орала музыка?  Так мы всегда так ездили в 16 лет.
  Подъезжая к перекрестку, ведущему с Чёртовой горы в город, мы наглухо закупорили двери и окна в салоне. Наступала самая тревожная минута. Обычно в этом месте тихушники устраивали свои засады, зажимая машину с двух сторон, лишая кайфа и свободы. На перекрёстке стоял самый «долгий» светофор, который я видел в жизни. Помните тот бородатый анекдот — про относительность пяти минут с любимой женщиной и раскалённой сковородкой? Так вот, каждая секунда на этом перекрестке — это та самая раскалённая сковородка, где время словно провалилось в другое измерение.
— Татка, давай, давай, попробуй его объехать.
— Да как я, бл*ь, его объеду, стоят в два ряда, у меня  не джип.
— Глянь сзади, кто едет? Номера не видно?
— Вроде не мусорские. Погнали, погнали, я, бл*ь, поседею сейчас.
 Как только светофор моргнул жёлтым цветом, Татарин утопил педаль в пол, выскочив на дорогу в город. Я сидел вполоборота на заднем сиденье, вглядываясь в удаляющийся поток машин. Позади не было тонированных «жигулей», вроде пронесло.
Рустэма считали водителем-асом. Его отец всю жизнь таксовал возле ж/д вокзала, и он был сыном своего отца, таким же дерзким, жадным и хамоватым, но знающим своё дело.
— Пятнадцать минут. Мой новый рекорд, — сказал Татарин, остановившись у подъезда.
— Что-то я сегодня перенервничал.
— Сейчас, Америкосик, подлечишься, пятак весовой. Мне эта цыга хорошо даёт последнее время — в доказательство Амиго потряс свёртком, зажав его между пальцев.
Ханку нельзя было сварить просто в ложке, как героин, для неё нужна была варочная и кухня. Кухней назывался нехитрый набор, обычно состоящий из поварёшки, шприцов разного калибра, ангидрида, ваты и бутыльков. Хозяин квартиры, в которой находилась варочная, был довольно мерзкий тип, особенно меня бесили его засаленные волосы, зачёсанные назад, и ублюдская улыбочка, не слезающая с мышиной морды. На хату он пускал весь сброд района за небольшую дозу.  Это обстоятельство мне очень не нравилось, в квартиру спокойно могли нагрянуть мусора, по наводке «варившихся» тут часом ранее стукачей. Но всё лучше здесь, чем в подвале или подъезде. Раскумарившись, я закурил сигарету и вырубился. Открыть глаза долго не получалось. Немного позже пришло осознания того, что меня несут вниз по лестнице.
— Почему ногами то вперед? — верещал Амиго. — Давайте его хоть развернем в следующем пролёте.
— Что вы творите? Отпустите меня, — вероятно, мой голос был настолько слаб, что меня не сразу услышали. — Эй, поставьте меня!
 — Он очнулся. Очнулся! – обрадовался  Амиго. — Дэнис, у тебя «золотой» был.
Друзья вынесли меня на улицу. — Походи, походи, не садись. Пусть легкие заработают.  Мы тебя хотели уже в БСМП  отвезти. Хорошо, что сам очухался, — улыбнулся Американец.
Осознав, что произошло, я не выходил из дома несколько дней. Обычно, в таких случаях не вызывают неотложку и не зовут на помощь. Товарищи просто выносят «тело» на улицу, оставляя умирать  от передозировки или от холода. Никому не нужны лишние вопросы о «жмуре» в квартире.  Мне повезло, что я был с друзьями. Когда страх ушел, появилось ощущение назревших перемен.
                II
 Наверное, я не с того начал. Каждая такая история не может обойтись без первого раза.
Двумя годами ранее внезапно оборвалась история моих первых нежных чувств.  Три месяца «вечной любви» пронеслись по улицам имени советских академиков и революционеров, закончившись обидными надписями на двери, бывшей возлюбленной.  Убитый горем и лёгкими наркотиками, я сидел с лучшим другом Жорой на скамейке, рассуждая о жизни, любви, и о переменчивом нраве юных красавиц. Поднявшийся к ночи холодный ветер лениво шелестел опавшей листвой, навевая грустные мысли о так некстати заканчивающемся лете 1996 года. Не помню, кому из нас пришла в голову идея попробовать ханку. Обсудив, пришли к выводу, что только слабаки и неудачники не могут вовремя остановиться.  И руководствуясь принципом «в жизни надо всё попробовать»,  «забились» на следующую неделю. Раздобыв деньжат, мы отправились к долговязому «наркоше» по прозвищу Малой в заброшенный детский сад «Улыбка». Но случилось то, чего мы никак не ожидали.
— Лучше потратьте деньги на своих подруг или пропейте, — посоветовал Малой. А ко мне с этой просьбой больше не обращайтесь.
 Позже я понял, почему он так поступил. Люди, давно знакомые с «отравой», просто не хотят брать грех на душу, создавая  неофитов, которые, возможно, умрут в первый же год  членства в  опиумном клубе. Как бы то ни было, всё же мы нашли людей, готовых нам помочь. Встреча состоялась на окраине города, Жорин знакомый свел нас с человеком по прозвищу Хорёк. Невысокого роста, худой проныра, петляя меж облезлых бараков, ловко вывел нас к единственной кирпичной трехэтажке, около которой стояли две девушки. Затягиваясь  дымом, они с интересом, обвели нас взглядом.
— Знакомьтесь. Это мои братишки, Жора и, .. ля, память подводит, как тебя там?
— Денис, — представился я.
— Оля.
— Жанна.
— Ладно, я полетел. Буду примерно через час, — кричал уже на ходу Хорёк. Прошмыгнув между машин, он скрылся за двухэтажным деревянным бараком с выбитыми стеклами.
— Мальчишки, вы откуда?
— С Октябрьского.
— Ох и занесло вас.  А что, поближе не продают? Курить будете? –  протянула Жанна раскрытую пачку «Бонда». 
Прикинувшись бывалыми, наплели, что мусора все точки позакрывали, а сами мы не колемся, просто пока пробуем. Девчонки заржали, заразив нас своим смехом. Как-то незаметно наш разговор зашёл о мечтах.  Ольга не пожелала себе ни богатого мужа, ни красивую жизнь в Монте-Карло.
 — Я хочу, чтоб дождь из ляпок пошёл, обильный такой, и ляпки весовые , не «разбодяженные»,
 а я бы их собирала, собирала.
Через час, как и обещал, появился Хорёк.
— Отлично всё.  Сейчас раскумаритесь в хлам, ребята. Вы телеги с собой взяли?
— Конечно.
— Кто из вас пойдёт? На хату всем нельзя. Решайте быстрей, — переминаясь с ноги на ногу, протараторил Хорёк.
С Хорьком пошёл Жора, оставив нас наедине с Ольгой. Ей было слегка за двадцать, милая, лёгкая в общении, без лишних заморочек.  Наверное, о такой девушке я мечтал в тайне.
Через полчаса появился Хорёк, позвал нас внутрь. В коридоре еле держась на полусогнутых ногах, стоял Жора. Он поднял голову, опиум изменил его лицо, сделав хмурым и безжизненным, но больше всего поражали его глаза. Ледяные, одновременно сосредоточенного и невыспавшегося человека с неестественно узкими зрачками.
— Пи*дец у тебя взгляд.
— У тебя сейчас такой же будет, — буркнул Хорёк и захлопнул дверь.
В небольшой комнате был идеальный порядок, венгерская мебель и цветастый ковер  выглядели как новые. Огромный аквариум во всю стену — с настоящим подводным миром, был вишенкой на торте в этом странном жилище.  Диковинные рыбы с важным видом плавали между водорослей, а в затонувшем пиратском корабле развалился огромный сом, с безразличием наблюдавший за своими владениями.
— Садись, качай вены, — выпуская пузырьки воздуха из шприца, сказал Хорёк. Почувствовав на коже холодную сталь, я машинально дернулся.
— Спокойней.
Бордовая краска влилась в желтоватый раствор шприца и не успев перемешаться медленно вернулась обратно. Хорёк взял ещё раз контроль, запустив кровь в пустой шприц, и снова нажал на поршень. Обычно в книгах и фильмах опиумный приход сравнивают с оргазмом. Это не так. Вначале появилось покалывание по коже. Где-то внизу лёгких, переродившись в холодный комок воздух, стал подниматься вверх, перехватывая дыхание. Наконец  добравшись до головы, мягкая волна накрыла мозг. Минуты две, что длится приход, в голове стоит приятный гул и ощущение, будто миллион маленьких фей делают минет  твоему мозгу. Когда феи заканчивают работу, откатная волна  погружает тебя в барокамеру спокойствия. Всё отступает на второй план, мысли становятся лёгкими и плывут своим потоком, не отвлекая тебя от сосредоточенности на пустоте.
Домой возвращались молча, полностью погружённые в новые ощущения. 
Пережив вторую чеченскую кампанию, неудачный брак, несколько лет колонии, Жора умер от передозировки, не дожив четыре месяца до рождения дочери.
 В 1999 году мы с Американцем, несмотря ни на что, окончили школу и готовились к поступлению в вуз.  Кстати, прозвище своё он получил после того, как целый год прожил в Штатах по программе обмена. Его родители были образованными и весьма состоятельными людьми по местным меркам. Отец владел тиром и долей в оружейном магазине. В Паше-Американце, что-то изменилось с годами. Из застенчивого заикающегося парнишки он превратился в расчётливого и жесткого человека. Татарин и Жора отправились отдавать долг родине. Только Амиго, прозванный так по созвучной фамилии, продолжал употреблять, найдя себе новых друзей.
Осенью опять всё круто поменялось. Вуз, в который мы поступили с Американцем, оказался самым наркоманским университетом города.  Эта была одна из самых больших площадок  продажи героина в городе. Пятак возле главного входа походил на своеобразную биржу, где тёмные брокеры постоянно продавали и покупали незаконный товар. Периодически в универе кто-то умирал от передоза, заснув в одном из тёмных уголков-аппендиксов. После обязательно проходили облавы, не приносившие никаких результатов. И да, к этому времени наш город накрыла героиновая волна, вытеснив все остальные наркотики. Доступность и простота в приготовлении сделала героин основным дурманом города.  Зимой из армии комиссовали Татарина. Амиго к тому времени посещал наш вуз, как приличный студент не пропуская ни дня. Мушкетёры снова были вместе. Вновь закрутилась череда обмана и краж во имя опиумного Бога. 
                III
 Ко второму курсу я осознал, что только чудо поможет мне выбраться из этой трясины.
Всё изменилось холодной ноябрьской ночью 2001 года.  Я сидел за рулем, в заведённом автомобиле, напряжённо вглядываясь в темноту. Опять секунды замерли на раскалённой сковородке. Раздался хлопок, и через минуту из павильона напротив выбежали три человека. Подобрав их на ходу, я рванул по заранее спланированному маршруту.      
— Шуметь обязательно надо было?
— Эта сука полезла под прилавок, я думал у неё там кнопка, — заикался на каждом слове Американец.
— Так кнопка была или нет?  — меня аж трясло от одной мысли, что нас повяжут.
— Мне пох*й,—  вальяжно ответил Американец.
— Посмотрим, как тебе будет пох*й, когда ты кумарить начнешь в КПЗ.   
— Ой, Дэнис, что ты каркаешь? Нормалёк всё будет, — попытался снизить градус в салоне Амиго.  — Сигарету подкурить?
— Давай.
Обычно нервный и резкий на язык, Татарин ехал молча, не встревая в разговор. Казалось, что его ещё не отпустило с дневной мутки. Остановившись возле гаражного массива, мы пересчитали и поделили деньги.
— Паша, ты говорил, что я вас просто отвезу «пробить поляну». На этот криминал я не подписывался.
— Ты что, зассал что ли?  — врубил вальяжного босса Американец.
— Паша, за базаром следи!
— Иди на х*й Денис. Забудь, что когда то были знакомы. Обойдемся без тебя.
 Я смотрел в лицо человеку, с которым был бок о бок всю сознательную жизнь, а перед глазами проносились картинки из детства, построенная вместе снежная пещера, соревнования в клубе его отца,  как он спас меня, когда я провалился в колодец. Вдруг всё осталось только в доброй памяти, а передо мной стоял незнакомый, посылающий меня на .., человек.
Так мы и расстались.
 Через два месяца их всех закрыли. Менты отрапортовали о ликвидации очередной дерзкой ОПГ в нашем городе, получив лычки на погоны. А про меня друзья просто забыли или не стали сдавать по совету адвокатов.  Закончив институт, я женился, переехал в другой город. Амиго и Татарин превратились в вечных сидельцев, не задерживаясь на воле больше полугода. А про Американца ходили разные слухи. Кто-то говорил, что он удачно женился и уехал в Германию на ПМЖ, по другим сведениям он словил «золотой приход» и похоронен на одном из городских кладбищ.