Борьба за женщин-2. Глава 1

От автора               

     События, описанные в предыдущей повести, происходили во времена одного из относительно непродолжительных глобальных потеплений, характерных для последней ледниковой эпохи (специалисты называют ее Вюрмским оледенением). Продолжалось оно четыре-пять тысяч лет. Затем ледниковая эпоха вернулась. Но через восемь-девять тысяч лет ее опять прервало неожиданное глобальное потепление, которое продолжалось еще меньше, чем предыдущее, – приблизительно два-три тысячилетия. К этому времени относятся события нашего нового повествования.               

1               

     На большой зеленой опушке высокого хвойного леса поблизости от из-вилистой речушки стояло с полсотни шалашей, покрытых кожами живот-ных. То было стойбище первобытных людей племени номариев. Их кону-сообразные нехитрые жилища теснились вокруг широкой круглой площад-ки, темнеющей голой землею, с островками редкой затоптанной травы. В центре этой площадки чернело большое кострище. Посреди него горел ма-ленький костер. Номарии владели способом добывания огня путем трения. Но дело это было хлопотное. Поэтому они предпочитали все время под-держивать небольшой огонь, который легко превращали в большой, если требовалось приготовить пищу или обогреться. Еще вчера здесь пылал огромный костер, на котором жарились туши добытых на близлежащей равнине лошадей. Сейчас их кости лежали в кучах по краям площадки, сме-тенные туда после завершения общеплеменного пиршества. Если в бли-жайшие дни охота окажется неудачной, то эти кости люди будут доглады-вать, а если удачной, то выбросят их за пределы стойбища, где они станут поживой собак и волков, которые часто появлялись вблизи селения в надежде на такую добычу. Площадка эта служила не только местом приго-товления пищи, общих трапез, но также местом разного рода племенных сходок, советов и даже празднеств, которые, правда, в те далекие времена, то есть тридцать тысяч лет назад, были лишь зачаточной формой содержа-тельных, красочных, увлекательных праздников гораздо более позднего времени, когда стали развиваться искусства и верования у первобытных людей современного типа.

     Сейчас на площадке было многолюдно. Здесь стояли или сидели на кучах хвороста, а то и просто на земле десятки людей: мускулистых мужчин, в од-них только набедренных повязках из звериных шкур, а также длинноволо-сых, с висящими грудями, женщин. Были тут и подростки – девочки и маль-чики. Они выделялись среди остальных юной, еще не огрубевшей наружно-стью. Выделялись также иные мужчины и женщины, которые не считали нужным хоть сколько-нибудь прикрывать свою наготу: несмотря на возраст, они так и не обрели ни чувства, ни понятия стыдливости. Несколько в сто-роне резвилась тоже совсем нагая детвора.

     Среди людей этого племени выделялись и те немногие из них, что имели белую кожу и светлые волосы, тогда как номарии преимущественно были смуглые, черноволосые или темнорусые. Когда немногим более ста лет назад кроманьонцы, а номарии были кроманьонцами, пришли в здешние края, то есть в центральную Европу, они столкнулись с местными жителями – неандертальцами, а точнее с тремя родами небольшого племени туканов, оказавших им упорное сопротивление. Гораздо более многочисленные, рослые, да и воинской смекалкой несколько превосходящие их, кроманьон-цы одолели аборигенов. Всех побежденных врагов, как убитых, так и пле-ненных, по своему обыкновению, они съели. Этой страшной участи повезло избежать лишь нескольким женщинам, которые понравились номариям-мужчинам. Те взяли их в жены. Смешение крови повлияло на внешность не-которых кроманьонцев следующих поколений. У одних неандертальские черты проявились незначительно, у других несколько более заметно, у тре-тьих сильно.

     Почему же смуглы были европейские кроманьонцы, жившие в описыва-емое нами время? Как известно, предки современных людей вышли из се-веро-восточной Африки. И поначалу вряд ли уступали смуглостью эфиопам. По мере продвижения в глубь Евразии они, особенно те из них, что осваива-ли территории в северном направлении, несомненно, становились светлее, насколько позволяла степень воздействия солнечных лучей. Прежде, чем начать заселять центральную Европу, кроманьонцы приблизительно две ты-сячи лет жили в восточной Европе и, конечно, успели неплохо освоиться в ее довольно суровых природных условиях. Однако этого времени недостаточ-но для того, чтобы заметно изменилась пигментация кожи и волос. «Насто-ящими белыми» европейцами кроманьонцы стали гораздо позже.   

     Завершая описание облика номариев, добавим, что волосы на голове у многих были перехвачены на уровне лба тесемочкой из волокнистой коры дерева, у некоторых собраны и стянуты узелком на затылке, откуда спадали в виде конского хвоста. Грудь многих мужчин и женщин украшали бусы из зубов убитых животных.

     Некоторые мужчины держали в руке копье. Копья других лежали на зем-ле, в ногах людей. Все номарии, представители сильного пола, считались охотниками и воинами. Поскольку войны случались редко, а охотиться при-ходилось часто, то их преимущественно называли охотниками. Никто сего-дня не собирался идти на охоту, поскольку немало мяса осталось еще от вчерашней ловитвы. Но людей везде и всегда подстерегала опасность напа-дения хищников. Поэтому ради собственной защиты и защиты женщин и де-тей мужчины старались не расставаться хотя бы с основным своим оружием, копьем, и держали его если не в руке, то где-нибудь поблизости, в то время как прочее их вооружение, дротики, палицы могли находиться в другом ме-сте, обычно в жилище, дожидаясь, когда хозяин возьмет их на охоту.

     Событие, которое собрало здесь соплеменников, для большинства было малозначительным. Но оно вносило некоторое разнообразие в скучную жизнь стойбища. Многие пришли, потому что видели в нем хоть какое-то развлечение для себя, другие – с ними за компанию. Но также для многих событие это имело очень большое значение, для тех, кто надеялся взять се-годня в жены красивую девушку. Ее сейчас собирались выдать здесь замуж. Это и было то событие, которое привлекло сюда людей.

     Невесту звали Каной. Фигура этой девушки обрела уже явные женские формы, причем весьма соблазнительные. Мужчины заметили это не сего-дня. Они бы раньше начали спор за нее, если бы не страх перед могучим, грозным вождем Гераном: только он мог решить кому достанется сопле-менница, которой пришло время отдать себя мужчине. Самых красивых он, конечно, брал себе. У него было пять жен. Но после того, как взял Элину, вскоре всех их раздал другим мужчинам и перестал быть многоженцем. С тех пор прошло почти два года, но ничто не свидетельствовало о том, что красавица Элина хоть сколько-то утратила свою безраздельную власть над ним. Поэтому многие мужчины надеялись заполучить сегодня Кану. Однако те, у кого, казалось, имелось шансов больше остальных, вообще не могли надеяться на это. То были самые молодые охотники: среди номариев неукоснительно соблюдался закон, разрешающий им брать в жены только женщин, которых уступали гораздо более старшие мужчины. А они уступа-ли, конечно, лишь менее красивых и молодых. Но принявшие в свои объятия таких невест юноши, почитали себя истинными счастливцами, а вынужден-ные продолжать терпеть тяготы холостой жизни их менее удачливые сверст-ники завидовали им. Стоит заметить, что подобный закон еще в двадцатом веке существовал в некоторых племенах австралийских аборигенов.

     Уж коль речь зашла о возрастных группах номариев, то надо сказать, что самому старшему мужчине было сорок два года, а самой большой долго-жительнице только что исполнилось тридцать восемь лет: соотношение воз-раста у первобытных людей было не в пользу женщин, наверное, потому что условия, в которых им приходилось жить, были слишком беспощадны для женского здоровья. Тем не менее женщин в первобытных кланах было обычно больше, чем мужчин, поскольку тех много гибло на охоте, а порой и в военных столкновениях между племенами.

     Ясноглазая светловолосая Кана глядела на всех с радостью. С особенной гордостью смотрела на еще незамужних сверстниц. Она была уверена, что жених ей достанется красивый, один из тех, неясные, сладостные грезы о ком, в последнее время стали волновать ее начинающую расцветать жен-скую чувственность.

     Рядом с невестой стоял вождь. Он был рослый, широкоплечий. Правда, мускулатура его не выглядела столь уж внушительной. Но все знали, что он очень силен, гораздо сильнее любого из соплеменников. Загорелое не-сколько удлиненное лицо его обрамляли курчавые пряди темно-русых во-лос и такая же борода. Строгие серые глаза глядели с сознанием своего ве-личия, с сознанием значительности происходящего события и значительно-сти своей главной роли в происходящем. Стоял он, выпятив грудь, с атлети-ческой стройностью.

     Вот Геран взял огромной ручищей руку невесты, которая казалась ма-ленькой и хрупкой в сравнении с нею. Понимая, что наступает решающий момент все женихи стали приближаться к ним. Вождь остановил взгляд на одном из них. Это был коренастый, на очень волосатых кривоватых ногах человек, с гривой грязных спутанных волос на большой голове и обветрен-ным некрасивым сильно выдающимся вперед лицом. Звали его Дуил.

      Геран неслучайно остановил свой выбор на нем. Дуил часто, гораздо больше остальных ублажал его лестью. Правда, делал это безыскусно, слишком прямолинейно, так, как подсказывал ему малоразвитый перво-бытный ум, однако ум хитроватый, способный предвидеть немалую выгоду от лести. Впрочем, вождь нисколько не превосходил его интеллектом. По-этому получал удовольствие и от такой лести. Лесть тонкая, завуалирован-ная была ему неведома. Он бы ее и не понял. Подобно многим другим лю-дям, обличенным властью, Геран не мог устоять перед всесокрушающей си-лой упорного подхалимажа и наградил льстеца поистине щедро.

     – Ты, – указал он на Дуила.

     Тот подпрыгнул и вскричал от восторга, в то время, как остальные женихи разочарованно, недовольно и даже возмущенно загудели. Он поспешил к невесте. При этом радостно широко улыбнулся, обнажив большие желтые, как у лошади зубы.

     – Нет! – вскричала Кана: Дуил явно не был из тех, о ком она мечтала. Но к мнению невесты тут никто не собирался прислушиваться. Геран грубовато подтолкнул ее к жениху. Восторженно-похотливо зарычав, тот схватил ее, поднял на руки и быстро понес прочь отсюда, не взирая на то, что девушка, отчаянно сопротивляясь, била его кулачками и брыкалась розовыми точе-ными ножками, удары которых, правда, попадали только по воздуху.

      Петляя среди островерхих темно-коричневых жилищ, Дуил быстро шагал к своему шалашу, находящемуся на краю стойбища. За ним поспешно сле-довали молодые холостые охотники. Они надеялись, что счастливый из-бранник на радостях отдаст кому-нибудь из них старшую жену. Так обычно поступали многие мужчины, которым удавалось обзавестись новой супру-гой. Правда, жадность, ревность Дуила могли пересилить радость удачи. Кроме того, ему не очень трудно было прокормить свой гарем с детьми: при дележе охотничьей добычи Геран щедро наделял его семью мясом. Так что Дуил вполне мог и не отдать ту, которую возжелали сейчас юноши.

     Придя к своему шалашу, тот снова зарычал восторженно-похотливо и скрылся с Каной за завесой из звериной кожи, прикрывавшей вход. Юноши остановились перед ним. Стоя в ожидании, они с вожделением воззрились на эту завесу, понимая, что там, за нею, происходит сейчас то, о чем они так долго мучительно мечтают.

     Подошли три жены Дуила. Старшую звали Кухрила. Она была рослая брюнетка, тридцати семи лет от роду. Ни формами, ни живостью цвета кожи своего тела она ни чуть не уступала гораздо более молодым подругам по гарему. Однако обветренное, обожженное солнцем лицо покрывала сеть морщинок, делавшая его некрасивым, почти старческим. Контрастным и странным казалось обрамление такого лица черными как смоль нисколько не тронутыми сединой густыми волосами. Впрочем, лицо второй, двадцати восьмилетней жены Дуила Татилы, тоже обветренное, обожженное солн-цем, выглядело почти столь же увядающим. Третья же его женщина, семна-дцатилетняя Ламина, отличалась от них юной, нежной красотой. Она была женой Герана. После женитьбы на Элине он отдал ее своему любимцу Дуи-лу.

     Конечно, когда подошла Кухрила, юноши перевели свои вожделенные взоры на нее. Кроме одного, по имени Кэсиан. То был рослый, крепкого сложения белотелый молодой человек. Он имел большую рыжеватую пыш-ную шевелюру, широкое красивое лицо и жидковатую пока, в виде пушка, бородку.

     Необычайно бледный Кэсиан глядел на завесу входа в шалаш широко округленными, словно безумными глазами, как глядит человек, готовый со-вершить отчаянный, чрезвычайно дерзкий, страшный поступок.

     Татила и Ламина смотрели на юношей взглядами, явно выражавшими ин-терес к ним как к мужчинам. В то же время в глазах их можно было заметить затаенную тоску. И причину этой тоски можно было угадать по этим же гла-зам: конечно, женщины весьма сожалели, что еще не скоро им доведется познать таких молодых. На старшую подругу по гарему, имевшую шансы се-годня стать женой кого-нибудь из них, они поглядывали с завистью.

     – Смотри-ка, Кухрила, какие женишки к тебе пожаловали. Молоденькие, – произнесла Татила, и в голосе ее прозвучали и эта зависть, и та, упомянутая нами, тоска.
     – И правда, смотри-ка, как копья свои навострили, охотнички молодые, щ – рассмеялась Ламина.
     – На изготовку взяли, – хихикнула Татила.

     Обиду на свою незавидную участь, оставившую им возможность искать любовные утехи только в объятиях грубого постылого мужа, они принялись вымещать на этих же самых юношах, которые им так нравились, осыпая их язвительными похабными шутками: конечно, и в те далекие времена пред-ставительницы слабого пола были весьма остры и не сдержанны на язычок.

     Молодые люди старались не обращать внимания на эти колкости. Они не отвечали, потому что Татила и Ламина были замужними женщинами. При обмене подобными репликами легко было обидеть собеседниц, а многие мужчины обиду, нанесенную его жене или женам часто воспринимали как личную со всеми вытекающими из этого последствиями, которые никогда не могли быть хорошими для юноши. Его крепко поколачивали. При этом он не имел права защищаться и даже, если был очень силен, ему все равно прихо-дилось терпеть побои. Не смел давать отпор потому, что знал, что противни-ку сразу придут на помощь все «старшаки». Так звали всех охотников, кото-рым было двадцать два года и более. Костяк этой группы составляли очень сильные мужчины в возрасте от двадцати двух до тридцати одного года, в возрасте, являющемся, как известно, самым оптимальным для физических возможностей, что, кстати, проявляется и в наше время, например, в спорте. Именно эти воины-охотники поддерживали незыблемость издревле устано-вившихся законов племени, конечно, более выгодных в первую очередь для них самих. Молодыми же воинами-охотниками считались номарии мужско-го пола, не достигшие двадцати двухлетнего возраста. Каждый год им нано-силась на правое бедро татуировка в виде короткой полосы. Тот, кто нано-сил ее, обладал замечательной памятью и хорошо помнил кому когда делал очередную метку. Поэтому никто не надеялся схитрить и собственноручно добавить себе лишнюю полосу. Кроме того, за подобную хитрость полага-лась смертная казнь. Количество этих полос не позволяло ошибиться в определении возраста. Молодые имели право вступать в силовое противо-борство со «старшаками» только в дружеских состязаниях. Лучшее, что их ожидало в других случаях, это жестокое избиение. Однако чаще дерзких юношей убивали. Молодые охотники всегда жестоко карались, если хотя бы немного осмеливались переступить за рамки, которые определяли их поло-жение в обществе соплеменников.

     Кухрила придирчивым оценивающим оком осматривала юношей, желая выбрать жениха получше. Приглядела себе двоих, наиболее красивых. Стала испытывать сильные колебания, не зная кого предпочесть. Наконец остано-вила выбор на Кэсиане. От избытка радости в ожидании большого счастья забыла, что только муж мог решить кому подарить надоевшую жену. Обыч-но мужчины отдавали ее сразу, как получали в руки невесту. Другие лишь после того, как удовлетворяли страстное желание первого обладания новой супругой, от нетерпения не в состоянии обращать внимание на что-либо дру-гое. Почти всегда отдавали жену кому-нибудь из холостых молодых охотни-ков. Таково было правило, призванное, как бы сейчас сказали юристы и по-литики, смягчить положение бесправной части населения, ущемленной, до-бавим мы, в самом главном.

     Кухрила вдруг вспомнила, что лишена права выбора жениха, а также то, что когда Дуил взял Ламину, то не пожелал расстаться ни с нею, ни с Тати-лой. Она пришла в сильное уныние, которое быстро сменилось возмущени-ем, принимающим, как мы знаем, у иных женщин довольно крутые формы. Кухрила видела, что Дуил явно не торопится давать развод. Ждать не входи-ло в ее планы: ей слишком не терпелось отдаться поскорее молодому кра-савцу. К тому же она почти не сомневалась, что Дуил и после того, как насы-тится девственницей, снова не пожелает изменить ее семейное положение. 

     Кухрила перешла к решительным действиям. Она порывисто отбросила рукой завесу, нагнулась и вошла в жилище. Завеса упала за нею, снова за-крыв вход. Изнутри раздались крики разгневанной жены, обрушившей на мужа лавину упреков и ругательств, сопровождавших требование сейчас же выдать ее за молодого охотника.

     Хотя женщины тоже являлись бесправной частью местного населения, к их бунтарским поступкам «старшаки» относились куда снисходительней, чем к юношеским. Правда, строптивых жен мужья, конечно, били. Порой нещадно «учили уму-разуму». Тем не менее семейные ссоры отнюдь не бы-ли редкостью. Причем часто женщинам даже удавалось доказать свою правоту. И вот благодаря чему. Выше уже говорилось, что жизнь стойбища протекала однообразно и скучно. Семейные же скандалы, конечно, чужие, развлекали многих. Едва они вспыхивали, как сразу становились всеобщим достоянием. Ведь стойбище было небольшим, шалаши стояли близко друг к другу, а тонкие покровы их лишь немного приглушали звуки. Кроме того, номарии значительную часть времени проводили вне жилищ. Так что и ссо-ры тоже происходили часто вне их, у всех на глазах. В те времена еще отсут-ствовало понятие такта. Поэтому люди, не стесняясь, лезли не в свои дела. Семейные же чужие ссоры наблюдать страсть как любили. При этом почти всегда вмешивались в них. Впрочем, какое-то право на это они все-таки имели. Потому что все номарии в той или иной мере были родственниками. Например, Кана приходилась Дуилу троюродной племянницей. Такое вни-мание к семейным распрям в основном имело положительное значение. Соплеменники, как правило, брали на себя роль третейских судей. В те вре-мена много важных понятий у людей отсутствовало. Однако понятие спра-ведливости уже имелось. Правда, далеко не всегда удавалось отстоять ее. Но вот в разборе семейных конфликтов она часто торжествовала. Помня об этом, а также о том, что его жадное, ревнивое намерение противоречило обычаю при обретении юной невесты отдавать старшую жену кому-нибудь из молодых охотников, Дуил согласился уступить Кухриле. Особенно спо-собствовало этому опасение, что скандал, который, конечно же, привлечет много любопытных и потребует сколько-то времени на спор с ними, выну-дит отложить наслаждение «брачной ночью». 

     Он вышел из шалаша, щурясь от света, недовольным взглядом окинул женихов Кухрилы. Дуил решил отомстить ей за непокорность и испорченное начало «брачной ночи». Грубо и сильно до болит схватил ее руку выше лок-тя и толкнул Кухрилу одному из молодых охотников, самому некрасивому из них, который был к тому же ростом намного ниже ее.

     – На, Каил! Твоя будет! – хрипло рявкнул он.

     Каил в первый момент даже растерялся и недвижимо стоял в изумлении, словно боясь поверить в неожиданно свалившееся на него большое счастье. Кухрила несколько разочарованно посмотрела на него сверху. Потом улыб-нулась и нежно положила ему на плечо руку. Каил просиял, издал радост-ный звук, напоминающий то ли рычание, то ли мычание и вдруг подхватил невесту на руки как пушинку и побежал с нею к своему жилищу. И можно было бы удивиться тому, что маленький, тщедушный на вид человек так легко несет большую женщину. Но удивительного в этом ничего не было: первобытные мужчины, все, какой бы рост они не имели, были силачами. К тому же немало сил Каилу прибавляла радость. И надобно заметить, что не-веста не брыкалась и не била его кулаками, как, Кана Дуила, а, напротив, ласково обвила его шею руками.

     Дуил хотел поспешить к своей новой жене и повернулся, чтобы войти в жилище, но произошло неожиданное: Кэсиан вдруг схватил его за плечо и гневно-предостерегающе произнес:

     – Не ходи туда. Не ходи к ней. Понял?! – Развернув его обеими руками к себе лицом, проговорил тише, но внушительнее и взволнованней. – Не ходи к ней. Кана не для тебя. Не для тебя. Понял?
     – Как это не для меня?! – опешил Дуил. И спросил дрогнувшим голосом, явно оробевший. – А для кого, для тебя что ли?
     – Нет, конечно, не для меня… И не для меня тоже.., – вздохнул Кэсиан. Она такая..., она такая…, такая хорошая.
     – Да, она хорошая. На нее приятно смотреть. У нее красоты много. А у ме-ня красоты немного. Но Геран ее дал мне. Его воля, – сказал Дуил.
     – Да у тебя..., да у тебя язык, как у суки или как у волчицы. Они щенков лижут, а ты Герана. Вот он тебе и дал Кану.

     Дуил понимал, что столкнулся с явным проявлением бунтарского поведе-ния одного из молодых охотников. Как уважающий себя «старшак», он дол-жен был немедленно подавить этот бунт. По крайней мере хотя бы реши-тельно начать это делать – товарищи придут на помощь. Но тогда придется принять на себя первый бунтарский силовой натиск, который обычно бывал самым яростным и опасным. Кэсиан, как упоминалось выше, был крупный и мощный. Кроме того, Дуил видел, что он вне себя от гнева, а, значит, может пойти на особенно решительные, на отчаянные действия. Рядом стояли еще семь молодых охотников, от которых вполне можно было ожидать, что они поддержат товарища, поскольку, несомненно, тоже таили обиду и озлоб-ленность на «старшаков». Тех же еще никого не было поблизости: подходи-ли пока только почуявшие назревающий большой скандал женщины, обыч-но более скорые в таких случаях. Именно поэтому Дуил вместо того, чтобы сейчас же попытаться поставить на место дерзкого юнца, вступил в разговор с ним, стал доказывать свою правоту, чем унижал свое достоинство «стар-шака». Однако язвительное замечание Кэсиана взбесило его. Он, как это было свойственно людям того времени, сразу вылил эмоции в действие – нанес мощный удар кулаком в челюсть обидчику.    

     Удары первобытных бойцов были ничуть не слабее ударов хорошо трени-рованных современных боксеров, но приемы бокса, конечно, им были не-ведомы. Вот почему Дуил ударил с замаха. Кэсиан легко мог бы отбить удар или уклониться. Но он, хоть и вышел уже далеко за рамки, отведенные ему законом племени, все же прилагал усилия оставаться в них. Поэтому ничего не предпринял для своей защиты и всей тяжестью своего могучего тела рух-нул на жилище, соседнее с жилищем Дуила, и, конечно, провалился в него. Половина ветхого строения развалилась, накрыв его кожами и обнаживши-мися из-под них еловыми ветвями.

     Это падение вызвало у всех окружающих дружный хохот. Смеялись жен-щины, дети и те «старшаки», которые уже успели подбежать. Этот смех вполне мог спасти Кэсиана: порой непростая ситуация, переходя в смешную, как бы исчерпывает себя, по крайней мере значительно смягчаются ее по-следствия. И в самом деле, Дуил чувствовал себя вполне удовлетворенным: он приобретал славу победителя, уверенно и очень эффектно покаравшего бунтаря. Никому из всех, от души смеявшихся «старшаков», не пришло и в голову чинить расправу. «Он уже получил свое», – подумали иные. Удар, который современные комментаторы спорта назвали бы великолепным, вразумил и Кэсиана. Он вдруг осознал, что натворил – как далеко зашел, поддавшись вспышке сильной ревности из-за девушки, на которую по зако-ну племени не мог иметь никаких прав. У него сейчас было достаточно шан-сов избежать не только гибели, но даже побоев. Но в благополучно разре-шавшееся дело, как это нередко бывает, роковым образом вмешалось одно обстоятельство – из-за завесы, прикрывавшей вход в жилище Дуила, выгля-нула хорошенькая головка. Увидев ее, Кэсиан понял, что Кана, несомненно, наблюдала за происходящим, слегка отодвинув край завесы, и, конечно же, видела его позорно-смешное фиаско. При мысли об этом молодой охотник вообще перестал соображать. Он быстро яростно раскидал руками зава-лившие его кожи и ветви и вскочил на ноги. Его словно подняла какая-то мощная звериная неукротимая сила. Она заставила его, сжав кулаки, ри-нуться на Дуила.

     Одновременно с Кэсианом из полуразрушенного сооружения выскочила кудлатая разгневанная домохозяйка. Визжа и бранясь, она стала требовать от мужчин идти выяснять отношения подальше отсюда, указывая при этом на поле, которое начиналось всего в нескольких шагах от ее пострадавшего жилища: место, где разыгралось описываемое нами драматическое собы-тие, находилось на краю стойбища.

     Дуил и Кэсиан отошли немного от шалашей и стали драться. Никто из «старшаков» не спешил приходить на помощь Дуилу. Слишком они верили в очень большое его превосходство над противником. Поэтому решили не мешать ему собственноручно покарать юнца, осмелившегося затеять с ним ссору. В то же время рады были посмотреть на любимое ими зрелище – ку-лачный бой.

     Поначалу Дуил, и правда, убедительно доказывал свое явное превосход-ство. Кэсиан еще не пришел в себя от первого удара, отправившего его, го-воря языком современных спортивных терминов, «в тяжелый нокдаун» (но не нокаут, полностью оглушающий бойца не менее, чем на десять секунд).  Выражаясь тем же самым языком, он «плавал», то есть неустойчиво дер-жался на ногах, бил невпопад, не успевал вовремя загораживаться руками от ударов. Дуилу удалось «провести еще несколько неплохих ударов в голо-ву противника», как бы сказали сейчас комментаторы боксерских состяза-ний. Хотя эти удары не потрясли Кэсиана так, как первый, но тоже были до-вольно сильными. После одного из них тот потрогал ушибленную челюсть. Со стороны выглядело так, словно он проверяет на месте ли она. Это снова вызвало дружный всеобщий хохот. Из толпы, окружающей дерущихся, раз-давались злые, веселые крики:

     – Давай-давай, Дуил, всыпь хорошенько щеглу желторотому!
     – Так, чтобы кровью блевал!
     – Чтоб не забывал свое место!   
     – И, чтоб другим не повадно было!
     – Бей-бей его! Вот так! Вот так! Чтоб не вздумал больше идти против наших обычаев!

     Не смотря на свое очень тяжелое положение, Кэсиан все же удержался на ногах и даже сумел оправиться от продолжительного полуоглушенного со-стояния, которое усугубляли новые достигающие цели удары противника. Едва он пришел в себя, как преимущество Дуила сразу кончилось. «Ход по-единка резко изменился не в его пользу», – сказали бы все те же коммента-торы. Все ахнули, когда увидели вдруг, что Дуил лежит на земле. Причем, в том, что он находится в нокауте, усомниться было невозможно.

     Даже и теперь никто не спешил на помощь Дуилу. Но уже по другой при-чине, нежели раньше. «Да, а ведь этот Кэсиан, и правда, силен очень, раз победил такого хорошего бойца, да еще после того, как еле стоял на ногах. Да разве мало было других случаев, убеждавших, что он очень силен?! Если на него, Кэсиана, напасть, он срубит кого угодно – вон, кулачищи какие! А со временем он станет только сильнее. Уж не ждет ли его будущее нового во-ждя?! А новые вожди всегда жестоко мстят тем, кто когда-то нанес им оби-ду». Такие мысли смутили «старшаков». Поэтому они медлили.

     Но не медлил Геран. Он выхватил копье из руки стоявшего рядом охотни-ка, и, бросившись на Кэсиана, пронзил им его насквозь. Юноша вскрикнул и схватился руками за древко копья, которое сразу обагрилось до его ладо-ней. Кровь обильно потекла по животу и ногам молодого охотника. Геран отпустил древко, и, Кэсиан упал на колени, потом – на бок. Он умирал мед-ленно и тяжело. Жизнь никак не хотела оставлять молодое сильное тело. При этом большими, блестящими, черными глазами он с мольбою смотрел на соплеменников так, словно надеялся на их помощь. 

     Дуил очнулся, встал на ноги и, набросившись на лежащего в луже крови Кэсиана, принялся яростно бить его руками и ногами. Остальные «старша-ки», словно только и ждали этот поданный им пример, и тоже набросились на умирающего и стали также избивать его. Жестокое избиение сопровож-далось яростными возгласами:

    – Против наших обычаев вздумал пойти, собака!
    – Вишь ты, Кану ему захотелось!
    – Ух ты, гад ползучий! Смерть тебе!
    – Всех вас надо, щеглов желторотых, уму-разуму учить! Чтоб не наглели!
   Кто-то крикнул:
    – Бей их, молодых! Всех их бей! Хватит им на нашей шее сидеть! Только и думают, как наших жен в кустах где-нибудь подмять!

   Сразу несколько «старшаков» поддержали его:
   – Правильно! Правильно! За ними разве уследишь, за этими поганцами! Я чую, моя брюхата от кого-то из этих мерзавцев! Не иначе! Ух, гады!
   – Бей их! Бей их всех! Сколько можно терпеть этих гадов!
   – Ух, морды собачьи! Смерть вам! Смерть вам, гнидам, как и этому ублюд-ку!
   – Смерть молодым! Смерть молодым! Бей их всех!

     С огромной яростью «старшаки» набросились на молодых охотников. По-ложение последних значительно усугубило то, что все они оказались без-оружными: охваченные страстным желанием заполучить Кухрилу, они за-были взять свои копья, лежавшие на площадке, где горел костер. Впрочем, многие «старшаки» тоже оставили там оружие. Это спасло жизнь большин-ству молодых охотников. Отчаянно защищаясь, они размашисто, мощно ра-ботали кулаками. Шестеро пробились из плотного гибельного окружения и бросились бежать в поле. Одному не повезло: его, как и Кэсиана, пронзили копьем. Чуть не погиб от копья и другой молодой охотник. Его звали Лумом.      

     Это был один из тех номариев, которому достались ярко выраженные неандертальские черты. Он имел белую кожу, светлые волосы, массивные надглазные дуги, несколько скошенный подбородок. У него были характер-ные для палеонтропов мощные телосложение и крепчайший ширококост-ный скелет с большой бочкообразной грудной клеткой. Лум унаследовал от неандертальцев невысокий рост – 165 см, впрочем, для них самый высокий. Среди номариев он был одним из самых низкорослых.

     Первых двух напавших на него, Лум сбил с ног мощными ударами кула-ков. Третий набегал на него с копьем, взятым наперевес. Молодой охотник увернулся и сумел схватить левой рукой древко посередине. Кулаком пра-вой оглушил и этого противника. Не успев перехватить копье острием впе-ред, четвертого ударил тупым концом в грудь, да так сильно, что пробил ему грудную клетку. Он так и не узнал, что ночью этот человек скончался от полученной страшной раны. Двое нападали сзади, но увидев в руках моло-дого охотника копье, обращенное острием к ним, отпрянули в стороны, освободив ему путь к спасению. Лум проскочил между ними и бросился бе-жать в поле.

     «Старшаки» устремились в погоню за молодыми. Все мгновенно промча-лись через речушку, вода в которой едва ли доходила до колена и побежали по зеленой равнине, уходящей к мягко голубеющей в дали гряде гор. Одна-ко преследователи не могли состязаться в скорости с юношами и стали быстро отставать. Трое по охотничьей привычке метнули копья в удаляю-щуюся цель погони. Два копья пролетело мимо. Правда, одно из них едва не попало в юношу. Проскользнув над его плечом, оно воткнулось перед ним в землю. Он успел его ловко схватить и побежал дальше. Все же третье копье настигло цель. Вдруг один молодой охотник стал как вкопанный, громко вскрикнув от боли, широко раскинув руки и прогнувшись назад. Из спины его торчало древко. Убойная сила смертоносного снаряда, снабженного острым как игла костяным наконечником, была такова, что он, пронзил его насквозь. Снова издав крик, но уже глухой и хриплый, молодой охотник беспомощно взмахнул руками и пал назад, отчего копье, упершись тупым концом в землю, еще больше вышло из груди, совершенно красное от кро-ви. Еще раз вскрикнув, он повалился на бок.

     «Старшаки» словно только и ждали, чтобы еще был убит один из моло-дых охотников. Их ярость нашла выход в драке, убийствах, быстром беге. Они начали успокаиваться. Все сразу перешли на шаг и неспешно подошли к пронзенному копьем. Окружили его. Владелец копья, упершись ногой в грудь несчастного, вытянул копье из него, причинив ему неимоверные му-чения, потомучто древко было отнюдь не гладкое. Но у умирающего хвати-ло сил только на то, чтобы тихо простонать. Из открывшейся раны стала обильно, почти фонтаном, изливаться кровь. Удивительно быстро поблед-невшее молодое худощавое тело содрогалось в конвульсиях. Поразивший его охотник, торжествующе стал потрясать над головой своим смертонос-ным оружием. С окровавленного копья капала кровь. Он радовался и по-хвалялся так, словно сразил на охоте большого зверя или убил на войне вра-га. Остальные «старшаки» радостным шумом выражали одобрение. Все вы-глядело так, будто они, и правда, победили воинов какого-то вражеского племени. Возвращались в стойбище торжествующе шумя, возбужденно об-суждая запомнившиеся моменты драки. Такая радость, вызванная распра-вой над молодыми соплеменниками, объяснялась тем, что один из них по-кусился на самую ценную для них привилегию, касавшуюся распределения юных невест. Это же толкнуло и на жестокие действия.


Рецензии