День сквозной пробоины

Радио на полке в углу у двери иногда издавало какие-то невнятные звуки. Особой нужды в нём давно уже не было, но и убрать совсем руки не доходили, а может этот старенький, дышащий на ладан приёмник был дорог как память работающим здесь людям. И сейчас в нём что-то  щёлкнуло, пропикало двенадцать и, потрескивая, загнусавило государственный гимн.
- Ну вот, ещё один день сквозной пробоины благополучно прошёл, - Митрич поднялся с табуретки и направился в тот угол, из которого только что звучало радио. Поправил стрелки часов на стене и оторвал листок календаря. Вернулся к столу, цвиркнул зажигалкой  и, придвинув к себе массивную пепельницу, бросил в неё горящий листок численника.
- За что ты с ним так? День как день, плохого ничего не случилось, - удивился я, наблюдая за процессом.
- И то правда. День как день был. Теперь можно  дальше спокойно жить, - согласился мой напарник, глядя на последние языки пламени.
Не первый день знакомы, ночные вахты коротаем часто, но такого я не видел, и это было непривычно.
- Всё нормально? – спросил я – Ты чего такой, Пал Дмитрич, что-то случилось?
Он сходил за занавеску, которая отделяла у нас «камбуз» и вернулся, неся в полотенце чугунок. Поставил на стол и открыл крышку. Пар клубами вырвался к потолку. Не… Камбуз есть и нормальный, а тут за занавесочкой у нас просто плитка, чайник вскипятить или кашу погреть.
- Картоха сварилась, давай поедим? – Предложил он, явно не испытывая желания отвечать на мой вопрос.
Я достал тарелки, солонку, принёс масло из холодильника, сел напротив и уставился  на него в ожидании. Митрич достал картофелину, поперебрасывал из ладони в ладонь, подул на неё, остужая, и стал чистить. У нас всё было по-простому. Картоха в мундире с солью самое нормальное из блюд. Селёдка или сало к ней по праздникам души.
Метеостанция островная. Вахтовая работа.  Митрич на все руки по оборудованию, Димка с Тамаркой Егорьевы. Он радист, она его жена. Ну и по хозяйству. За медсестру, кухарку, хозяйку…  В общем то все всё могут, взаимозаменяемость обязательна, но специализация таки есть, у каждого свой участок. Я показания приборов снимаю и систематизирую, потом передача данных, так вахта и идёт.
Митрич вообще молодец. Золотые руки мужик. В возрасте уже, но здоровье позволяет, вот и ездит на вахты. Привык. «А чо в городу то сидеть? Четыре стены, да ящик говорящий. Ни соседей толком не знаешь, ни родни никакой. Сюда душой отдыхать  едешь, природа, раздолье, река… Ну и люди нормальные.» Вернее как раз не-нормальные. Какой нормальный поедет на полгода  в эту тьму-таракань? Это на всю голову больным надо быть. Энтузиастом. Я вот на практике институтской, а так бы не поехал. Димка то с женой? Ну, им нормально, они вместе. Тут только семьёй или  если совсем один.
Ну не хочет, ладно, потом снова спрошу, подумал я и вышел в сенки за водой. Вернулся, чайник на плитку поставил и сел за стол. За это время Митрич почистил несколько картофелин, разложил по тарелкам, сверху бросил по кусочку масла сливочного. Ну да, само по себе это уже оказывает терапевтическое действие. Вид картошечки и тающего по ней масла, да крупной солью присыпать, перчику молотого чуток, укропчика свежего если есть… Это кого хочешь успокоит. Я тоже взял пару горячих, с кое-где уже лопнувшей кожурой картох и принялся, обжигаясь чистить. – Хороша картошечка!
В мундире… Одно название уже располагает к доброте, к беседе, к юмору. Вовсе не дурак был тот, кто так назвал не очищенную от кожуры варёную картошку. - Горячая… Нёбо обжигает,-  выдыхая через рот, чтобы быстрее остывала, ели мы с удовольствием, разминая жёлтую, рассыпчатую, сдобренную маслицем вкусноту. Какие диеты? Вся ночь впереди. Показания приборов снимать каждые три часа, вы о чём?
- О, чайник поспел. Чай, кофе? Спросил я вставая.
- А давай чайковского, по простому, по нашенски, - убирая со стола ответил Митрич.
По «нашенски» - это значит щедрая горсть индийского, веточка сайган дайли и пол ложечки сахарного песку. Всё это в восьмисот миллилитров банке залить крутым кипятком, накрыть чем-нибудь и ждать. Оно там шевелится, дышит, поднимается, опускается, настаивается, напитывается водой, и цвет приобретает тёмно-янтарный. А про аромат я вообще молчу.  И по стаканам разлить. С нифилями, с чаинками. Пусть. Выплюнь, чо такова?  Вот это и есть по «нашенски». Ну что, вы чай, что ли ни разу не заваривали? А чайники, да блюдца, это пусть Тамарка этикеты устраивает, а мы мужики брутальные и у нас всё проще, ибо условия полевые. Ну, так, гипотетически.
На самом-то деле станция старая, хорошо обжитая. Всё по человечески. Печи, дрова, свет, ветряк, аккумуляторы, дизеля. Тамарка даже умудрилась на огород с козой довольствие выбить у начальства. На удобрения, на прикорм, то-сё…
- Ну так что всё-таки случилось, Митрич? - Налив нам чай, снова задал я вопрос  - Вроде сообщений плохих днём не поступало, по какому поводу пессимизм и расстройство?
- Больно глазастый ты Петруша, - усмехнувшись в усы, ответил он.
- Не, ну а чо? Слепым надо быть, чтоб не увидеть. Коллектив маленький, всё на виду. Нормальные все люди, а он сегодня как в воду опущенный, да про пробоины ещё какие-то… Ясное дело – что-то не так.
- Так, не так… Так. – прихлёбывая горячий чай согласился он. – Особый у меня день был. День рождения.
- Да ладно!- чуть не подскочил я на стуле. – И чо мы не празднуем? Почему не сказал, надо Димыча с Тамаркой позвать!
- Не надо Петруша никого звать, успокойся. Сядь. Пусть ребята отдыхают. Не праздную я его, всю жизнь. Повода нет.
- Ну как нет?! Хороший человек родился, разве не повод?
- Ну ты похвалы-то свои прибереги, другому кому нужнее будут, а я то… Ну что праздновать? Чему радоваться? Тому, что в один единственный день в году никогда не выходит быть с тем,  с кем хочешь? То что человеки которых любишь, не удосуживаются запомнить, о важном для тебя дне, или некогда им, возможности нет… И так раз от раза. От человека к человеку. Со школы. Как день рождения, так никого, каникулы. И с любимыми та же ситуёвина. И вроде всё хорошо, но не важно же тебе, как и что говорят вокруг, одного, единственного человечка рядом нет или он не помнит-не знает, и тебе уж весь свет не мил… Ну что я тебе говорю. Сам же молодой, знаешь, как это всё бывает. Вот и накапливается.  А день –то так назвал давно уж. На сплавах мотористом по молодости, после училища работал. Дак топляк херак под кильватерную линию, и ладно, если вскользь пройдёт, только борт помнёт, а бывало и насквозь пробивало, вот тут самая свистопляска и начиналась…Так же и с душой. Как тот топляк тебе по сердцу.  Больно это, когда любишь и ждёшь, а о тебе не помнят. Значит не важно, самое важное всегда помнят. Родителей, детей, близких. А если нет, то значит  так важен.  За всю-то жизнь пробоина сквозная образовалась. Залатываешь и дальше живёшь, потом снова и снова. Вот и решил – херово мне в этот день, хоть вой, а я радость должен изображать, зачем. Просто его не будет. Или будет в другой день. И перенёс его на 29 февраля. Вроде как есть формально, а вроде и нет. И не трогает никто, не вспоминает. И мне спокойнее.  Прошёл и ладно. Главное не напоминать. Потом уж всё равно, но в этот день – нет. Такие брат дела.
Выслушал я это всё. Ну что тут можно возразить? Решил так, ну может легче ему, да ещё и высказался.
 - Слушай, а давай через неделю скажем? Сам же говорил, что потом можно. Тамарка пирогов напечёт, посидим, под гитару попоём, Димычу как раз инструмент новый пришёл, надо опробовать. А чо твоё 29февраля ждать? Меня через четыре года сюда и не пришлют может. А?
Видимо моё это настроение и пацанское желание устроить ему праздник сделали своё дело, и он усмехнувшись ответил: - День залатанных бортов устроить? А давай…