Счастливых снов, мальчишки!..

           Лене нравилось, как я усыплял Свету, и обязанности семейного усыпителя свалились на мою шею. Алёша плохо засыпал, но в кроватке лежал тихо. И всегда казалось, что он крепко спит. А он лупал глазёнками и чему-то улыбался. Только один раз, когда его кроватку перевозили с места на место, он прокричал: «Би-би-и-и-и!..» Но романсов я ему не пел. Да и, по выражению его личика, видно было, что он плевал на них с высокой колокольни. А с Максимом надо было свершать обход по квартире. Без обхода он спать не желал.

           - Что ж, обход так обход! Максим, как Буратино, везде совал свой нос. Личико его, при этом, было серьёзным, и брови сосредоточенно сдвинутыми. На пути попадался книжный шкаф. Среди них, на самом виду, стояла его любимая книга  «Муха-Цокотуха, которую он цитировал, чуть ли не полностью.

           - Дальше был сервант, со звенящей посудой. На нём стоял пылесос. Его мы убрали от Максима повыше – любил он на нём кататься. Когда я его убирал, то сказал Максиму:
 - А теперь поплачь по своему «электромобилю». Больше тебе не придётся на нём ездить...
Максим изобразил троекратное рыдание, но без слёз. И пылесос был поставлен на сервант. Во время обхода, Максим мог потрогать его рукой - было высоковато. Он, молча, жалел, что не успел вдоволь на нём накататься.

           В отличие от Максима, его младший брат, Алёша любил елозить по полу на горшке. Но это транспортное  средство убирать было нельзя. До унитаза попёшка Алёши ещё не доставала. Однажды Алёша «укатил» в спальню, а там горшок, вместе с попёшкой «водителя», затянуло под кровать. Алёша не мог самостоятельно выбраться из-под кровати. Он висел на руках, ухватившись за край кроватной сетки, и хрипел.

           Только по его хрипу мы определили, что с сыном произошёл «несчастный случай». Его обессиленного и красного, как варёного рачка, уложили на кровать. Он отлежался, и мы увидели его снова на горшке, рядом с нами, у телевизора.

           А любимым занятием Максима, кроме катания на пылесосе, было рвать конверты из-под грампластинок. Он с любопытством разглядывал рисунки, изображённые на конвертах, а потом, выложив пластинки на пол, разрывал конверты на мелкие части. Мы с Леной знали, что если ребёнок притих, значит, где-то пакостит. И это «где-то» мы тоже знали. Мы видели, как Максим за нами подглядывал, а потом заставали его на полу, возле этажерки, за «творческим» занятием. Я грозил Максиму ремешком, он добровольно отдавал мне конверты. Потом, снова повторялось его «увлечение музыкой».

           Похоже, что Максиму каждый угол был интересен. Он тянул голову в туалет, задирал её на антресоль, где, по уверению Лены жили злые волки. Но кроме собственного любопытства и старых вещей Максим там ничего не видел. И, похоже, засыпать ему не хотелось. Тогда я накрывал его личико носовым платком. Максим со мной не спорил, а подсовывался под локоть, вытянув шею.

           Но, видимо, обход утомлял малыша. И он засыпал крепким детским сном. Однако напоследок в него протекал голос мамы, нежный и добрый:
 - Любопытный наш Буратинушка! Никак без обхода не может…
 - Тебя тоже усыплять, радость моя? – спрашивал я Лену, глядя в её серые глаза.
 - Не надо, Серёжа, я сама усну, но только с тобой, – отвечала ласково супруга.

                05.07.17г.