Венок сюжетов-2. Опыт иллюстрации отечественной ис

                ЧАС  ТУРА



                I

- Отдай отрока, Варяг!
Ревела толпа. 
- На него жребий пал: зарежем богам в жертву!
Киевляне уже разнесли в щепу окованные железом ворота и заполнили двор, словно в половодье вода весенняя. Мелькали лисьи и куньи малахаи. Щетинились копья и топоры.
- Не стой спротив людей, Тур!
- Не перечь, Отар,  народу богоизбранному!
- Сына давай: резать во славу Перуна будем!
Ревела толпа красноглазая.
Феодор Варяг стоял на галерее второго этажа просторного дома своего посреди стольного Киева, чутко опершись на крылатые рукояти огромного меча. Могучие плечи Варяга как бы прикрывали от ревущей толпы белокурого юношу. Красивого и тоже высокого.
Это был единственный сын Варяга. Опора его завтрашняя и надежда светлая в чужой стране. Которую, впрочем,  он уже любил не меньше отчих фьордов, суровых и  грозных. Честно служа её великому куннингу длинным мечом своим.
- Отдай парнишку, Варяг: боги его себе на заклание избрали!
Феодор знал многих из этих людей, что внизу сейчас бесновались.
Бондари. Скорняки. Гончары. Кузнецы. Кожемяки. Ловцы гогольные и заячьи. Кощеи и  седельники. Кучера подводные и пивных дел умельцы. Братия плотницкая.
И хотя мужей доброимённых здесь не было, каждый из них был пчелой, мёд в улей княжества приносящей.  Однако вместе – зверь многолапый. Вместе – неукротимый и яростный рой, не ведающий, что  сотворится им  же в миг следующий…
- Люди града Кыя,  это не боги,- спокойно-громко крикнул Феодор толпе на языке ей, а теперь уже и ему внятном, стараясь утишить людей уверенностью голоса своего; и ветерок, с близкой реки налетевший, шевельнул его прямые, синие от седины волосы.- Это дерево:  оно не ест, не пьёт, горит и гниёт. Зачем ему – кровь? Великий Бог один, люди. Он Светлый! Небо им и земля сотворены. И скоты, и птицы,  и всё живое. Эти  же боги засапожным  топором струганы. Им плотники недавно сучки обрубили . Не отдам сына своего деревянным бесам! Я, Тур-варяг, -  всё сказал.  А вы слово моё знаете.
Толпа словно полыхнула багровым и алым. Цветами гнева.
- Отдай  добром!
- Девку красную мы уже закололи!
- Боги велят: зело парнишка твой жертвенному ножу люб!
Огромная толпа  уже разметала в прах, словно вепрь яростный, просторное,  размашистое подворье Варяга. Со всеми его строениями кряжистыми, из могучих брёвен сложенными.  И теперь, словно удавом-аспидом, туго окольцевала сам двухэтажный дом.
«Это смерть, Господи?- молча Варяг спросил Бога нового, в небо южное  коротко глянув.- Я отдал за Твой свет высокий лесную веру своих пращуров с её сумрачными духами фьордов. Но сына – не отдам! Даже, прости меня, если велишь Ты: они же разорвут Иоанна в клочья и опоют идолов своих его кровью… Господи, возьми - меня! А сыну – дай крылья: пусть он скорее улетит отсюда, из ада, злобой чёрной кипящего…»
Толпа уже громыхала по широкой лестнице, на второй этаж ведущей. Ступени стонали и со стоном гнулись под ударами множества ног. Сломав перила,  часть нападавших с воем и проклятиями  рухнула вниз. Глаза у шедших на штурм безумно горели.
- Отдай сына, Тур: это - вера наша, это обычай наших отцов  -  самых красивых резать!
Распахнутый рот огромной толпы  чернел грозно.
- Опомнитесь,  люди града Кыя!
Варяг осенил крестом идущих на штурм.
- Если ваши боги так жаждут крови -  пусть выставят против меня пятерых поединщиков сразу - и помогут им в открытом бою отнять у меня сына!
Но толпа уже перешла грань безумия. И, забыв смысл всех иных слов, ревела:
- Отдай отрока, Варяг! 
- Боги велят зарезать!
- Тур-р-р!
- Отар-р-р!
- Сына -  под нож, Тор-р-р!





                II

Да, не ведала доселе, в истории уже не пещерной,  такого истинного,  такого грозного язычества Русь, каким  вдруг и нечаянно, - да вот и не чаяли: думали навсегда прошло,-  заполыхал стольный  Киев при молодом князе Владимире.
Святослав –  кому он там молился?
У него два бога с детеских лет было: Меч да  Задруга!
Он первое своё копьишко во врага кинул, когда ещё и ходить толком не научился.
Нет: кое-что, конечно,  делал. Если случайно не в походе был. И если  старики слишком  уж на засилье иноверцев  в Киеве ворчали.  Погонял разок  первохристиан тутошних. Махнув рукой на заклинания и даже слёзы многомудрой матушки. Но не его это, воина вечного,  дело в капищах тёмных гнуться да требищам  в пояс кланяться.
Погонял да бросил.
И совсем другое -  сынок дальновидный, от Малки сладенькой впопыхах зачатый.
Он, конечно, преобразований этих уже не видел, отец-воин. Но ещё с детеских лет, головастик  смышлёный широкую  улыбку Святослава , для всего мира грозного, всегда вызывал: ручонки, как лапки курьи, а глазёнки - просто  в душу тебе  глядят.
Ладно-ладно, не в душу: не знал таких слов  князь-воин. Но в нутробу тёмную - точно.
Что ты там ищешь, сынок, нелюбимец бабкин, которая тебя рабичичем погоняет? Кем ты станешь в яростном мире этом, потянувшийся лапкой курячьей не к мечу, а к свитку грецкому, буквами-картинками разукрашенному?
Когда Святослав столы княжеские детве своей раздавал, с Вовкой некий  конфуз вышел.
Или  - не  конфуз, а что-то другое?
Сами разбирайтесь, досужие: мне, кого от других в бою отличала лишь рубаха белая, - великий князь отмахнулся, -  в такие дела полубабьи - скука смертная лезть.
А было так.
Ушлые новгородцы, князей, как рукавички, меняющие, за него прямо аж ухватились, за Вовку. «Берём!- сказали решительно.- Ладно, что рабичич: нам лишь бы Святославович».
А ведь привирали факт, торгаши да плотники: чем-то он им приглянулся, вечникам.
-  Берите,- вновь отмахнулся князь грозный, мыслями уже из нелюбимого Киева на Балканы в голоп скачущий.- Других нету: все парнишки мои  по столам расхватаны...
Что дальше было с Вовкой шустроглазым, Святослав-воин, ясно, уже не ведал.
Не знал он, как новгородцы мальчонку его от смуты росской во фьордах норвежских прятали. Как уму его не детескому удивлялись: «Тельцем хлипкий, лицом поган, а голова!» Как вошедший в возраст Вовушка с братьями родными варяжской сталью разделался. Как, блудом не сыт, баб целыми селами на утеху себе  держал.
Не было уже Святослава грозного: Куря, хорь вонючий, из него вино на пирах уже пил...
А Вовка буквально метался по исторической арене.
Ибо чуял: надо что-то с Русью делать.
Вот только -  ЧТО?
Кто подскажет?
Ни отцова меча грозного, ни бабкиной мудрости уже нет.
Сам он! Сам - как перст.
Словно на вершине  башни огромной стоит. Которую ветра Истории  люто качают.
Думай, князь!
Ох, думай!
На тысячелетия путь народу родному выбираешь...
Да, то была не перестройка:  то было ВОЗДВИЖЕНИЕ!
Все прочие наши переделки,- Ванькина опричнина, петровско-голландские букли, будённовки и гайдаровки,-  это лишь ремонт запущенного российского Хлева.
Чаду же любви случайной предстояло ВОЗВОДИТЬ .

                Он чуял, что чего-то не того:
                Он чуял, что чего-то не хватает
                Родной Руси. А вот ЧЕГО -  то тайна,
                Которой нет разгадки у него...
                Пока что нет -
                И он искал ответ!
               
И он , рабичич, мудрой бабкой явно не разгаданный, во все очи на Мир глядел.
Вон как  всё ладно у Византийки лукавой: сразу и не поймёшь, где Власть кончается, где Вера начинается -  всё в сплав бриллиантово-золотой мудро слито.
Вот и нам бы  так!
Потому что Власть есть десница меченосная. А Вера? Вера - путь, деснице указанный...
И решил Владимир,- дабы стать в перспективе Красным Солнышком,-  пристегнуть веру отцов к государственной колеснице. Или государство - к колеснице веры отчей.
Короче, чтобы они в одной упряжке шли.
Оглядел Русь оком зорким - и приступил.
Сперва, как положено, кумиры позолотил.
Особенно Перунов. Он же главный в пантеоне язычества нашего! Усы-бороду велел князь киевский ему очервонить, в глазищи грозные  рубин-камень вставил.
Гляди, какие сделались: настоящие молнии они теперь метали! Правда, алые.
Работы оказалась тьма тьмущая!
Капища-требища в  вид  потребный привёл. Мусору там, в пещерушках отчих, оказалось - просто страсть. Винишком небось тута баловались волхвы кудлатые? Девок красных прищучивали?  Нет: это по вере нашей, это любо. Но грязищу-то чего так поразвели?
Убирать!
Все - на воскресник Перунова дня!
Вот, теперь, гляди, как баско стало: чистота, порядок.
Камлайте, ребятушки, в своё удовольствие!
Но знайте-ведайте, Перуну верные: власть, - хоть небесная, хоть земная,- неукоснительное подчинение любит. Тогда и она, с верхов данная,  добром  на  поклоны тебе ответит.
В общем: Вера - в полный рост!
Однако князь, - несмотря на молодость, уже всеми любимый, - был не совсем правильно понят вечно исполнительным населением града Кыя. Которое, как то у нас  завсегда делается, решило: если бить челом об пол  - так уж до основанья, а затем.
Тем паче, что и кудесня волосатая, в вере сведующая,  туда гнёт.
- Вы что богов своих дурите? - волхвы прижмурились.- Вы что, как жиды вёрткие, курицами мёртвыми  Перуна-отца охмуриваете, богохульники? Не курья-овечья, а кровь человечья Перунищу люба -  режьте Любку! И парнишку - под нож, который лицом гож, но веры не нашей - поганской: желательно - христианской. Ишь, как они тута по граду витийстуют, подшкурники византийские? Крови Перуну - алой и юной!
Что бы, - полюбопытствуем всуе,  мог думать князь Владимир, если бы в окошко на штурм Турова дома глядел? Как истинно верующий, он должен был бы так думать.
А что тут не по Вере отцов?
Что, гой-еси?!
Народ града Кыя жаждет принести жертву Перуну. А Тур-христианин не даёт им убить своего сына. То есть сейчас Перун должен помочь киевлянам? Только так!
Почему же не так получается?
Где мы, - истинно верующие,-  ошиблись?
 
                Неужто мы опять не тем путём
                Сквозь бурелом болотами идём?
                Ты что, Перун, аль крови недопил?
                Чего ты нас, отец, с дороги сбил?!



               
                III


- Отдай! - ревёт толпа рыком истинно верующим.
В лютой давке на лестнице вязовой, ко второму этажу варягова дома ведущей, штурмующий народишко града Кыя натыкался на свои же копья-топоры, на свои кии и сулицы. И остервенело дрался заодно ещё и как бы сам с собой. Что придавало картине штурма варягова дома вид пока никому не ведомого апокалипсиса.
- Не перечь богам правильным, отродье христианское!
- У греков лукавых с жидами вёрткими божка нового себе прикупил, а Утор?
- Парня сюда, Оттар!
- Не миновать ему ножа, Тор!
- Люди…
Но было уже поздно.
И Феодор вскинул меч.
- Я с тобой, отец! – раздалось сзади.
Они сомкнули плечи, чтобы принять на себя первый натиск взбесившейся толпы.
Как от стальной пружины, была отброшена она назад и вниз, изливаясь потоками крови. Покатились по лестнице выпавшие из отрубанных рук топоры. Со звоном жалобным запрыгали по ступеням копья. Но, встав с четверенек, - тут же вновь ринулась на галерею второго этажа толпа, от своих же ран  пьяная.
- Варяг!
- Смерть!
- Отдай!
- Крови – богам!!!
В течение долгих двух часов,- а по иным источникам и того больше,- бились с толпой наших неоязычников на галерее дома своего отец с сыном первохристиане наши.
Он, конечно, надёжен в чёрную годину мужицкий кованый топор. Но мечник из клемства, но дружинник доброимённый -  это воистину машина войны!
Сила страшная... 
Вместе со святой княгиней Ольгой поцеловал когда-то давно-давно  крест в далёкой Византии тогда ещё молодой и соломеннокудрый мечник Варяг.
Ах, княгиня-княгинюшка, - красавица наша писаная: алогубая, волоокая!
На вечную любовь ты была дана Небом высоким двум народам. С именем твоим на устах шли мы всегда в бой. И не только в бой:  и в новую веру - тоже. 
Какого ты назвала мне, воину твоему,  Бога, - тому я и молиться до гроба  буду.
Спасибо, что Христа назвала! 
Но закрою глаза - тебя вижу,  живую икону Руси.
Я - Тур варяг...


                Когда кончается эпоха,
                Конечно, всем бывает плохо.
                Но-  что герои, что столпы?
                Всех хуже -  людям из толпы!
                Всё: из-под ног уходит вера
                Древнейшего эссэсэсэра.
                Да, фигурально. Что с того?
                Скажите: верить нам в кого?
                Кому молиться? Где начальство?
                Не перепутать бы случайно...
                И хочется найти врага -
                И обломать ему рога!
 




                IV

Сотня  яростно нападавших ничего не могла поделать с искусством их огромных мечей. Варяг, один из лучших мечников дружины Владимировой, уже приобщил сына к ремеслу мужскому. В великого воина обещал вырасти Иоанн златокудрый.
Но – только ли в мечах дело?
Только ли в искусстве фехтовальном?
На это у нас ответа нет…
- Мужайся, Иоанн!
- Я слышу тебя, отец: не пить идолам чёрным живой христианской крови!
Ах, мальчик-мальчик…
- Столбы!
Раздался внизу крик заполошный.
- Пили столбы галерейные!
Часть нападавших отхлынула. И Феодор Варяг услышал сквозь металлический лязг и скрежет кипевшего боя уютное, мирное поскрипывание плотницкой пилы…
- Иоанн, где ты!?  Ближе ко мне!!!
Не выпуская из рук мечей, Варяг с белокурым сыном своим  вскочили уже на земле, среди обломков рухнувшей галереи. Мгновенно стали спиной друг к другу.
И бой закипел с новой силой.
- Отец? Я слабею…
- Мальчик? Крепись, с нами Господь!
И вот он уже один, Тур, Отар, Тор Варяг.
Его огромный меч, как молния голубая, разит обезумевших язычников.
Где же, смерть?
Я Варяг – возьми меня!
Наконец, его убили, метнув камень огромный.
Слава Тебе, Господи: не зря принял я веру Твою!
Это были последние слова Варяга.
Вернее – последняя его мысль…
У автора же лишь стило да память.
Причём – всякая.
Которая вовсе не всем нравится.
Но это не его проблемы.
Пока - не его, если точнее.
               
 


                V

У каждого человека и у каждого народа, вестимо, есть и свой звёздный час, и свой час позора. Первому славу поют. А второй как тень насмешливая сзади ходит.
И так – у всех.
И так – тысячелетия…   
Вот – куда уж звёздней!- сам Александр Македонский. Он только что буквально выклянчил мир у храбрейшего и благородного племени индусов. И тут же – в ярости, подло напал на индусов сзади. Перебил или пленил всех, чтобы потом перебить.
Уже безоружных.
Александр ли это ?
Александр: в час позора…
А вот – Цезарь. Покоритель стран, народов, женских сердец. И – любовник вифийского царя Никомеда, его нимфет. В течение всей жизни ходил по пятам за блистательным Цезарем этот грех юности. Иногда становясь даже издевательской солдатской частушкой, в которой Юлия воспевали как Юлию…
Что до нашего сюжета, то фактура его, если без эмоций,  выглядела так.
Тур Варяг (Феодор –  христианское имя) и его белокурый красавец-сын приняли бой, который просто неравным  и называть-то неприлично: вдвоём – против сотни.
И с кем же они его приняли?
С жителями древнего Киева, чтимыми предками нашими!
Обстановка на Руси, ещё не святой, была, как вы уже знаете, сложная.
Кто вспомнит, когда она была несложная,- пусть поднимет руки.
На стол киевский  сел Владимир, будущее Красное Солнышко и Креститель наш мудрый. А пока -  язычник ещё тот, совершенно отвязанный.
Ну-ну: ещё не прозрел.
Он только что укокошил руками варягов,- не этих, конечно, к грецкому Христу отступников, а любезных его сердцу перуновцев, которые без мук душевных сменили свои деревянные чуды-юды на наши,- брата своего Ярополка.
Прямо на пиру укокошил, во время досуга культурного.
И теперь наводил порядок в религиозном хозяйстве стольного Киева. Ибо проникся мыслью мудрой , что без настоящей, без крепкой Веры государству никак нельзя.
А народ –  что?
Уже колеблющихся в те времена  частью своей меж двух религий,- старой, пещерной, и новой, что с пением  громким от грека на Русь шла,- народ с радостью оголтелой отпрянул вместе с князюшком назад: в дебри понятного и любезного язычества.
Простого, как чучело деревянное. Ничего, кстати, от рядового верующего, кроме заклания девок да отроков, не требующего. Зарезал – и камлай на здоровье…
Идее всегда нужна кровь.
Языческой - тем паче: она на крови настояна!
Красную девку  только заклали. Где парнишку взять?
Да у Тура Варяга!
Двух зайцев, ребята, бьём.
Во-первых, христианин поганый, отступник от лесной веры отцов. Во-вторых, чужой. Ишь, как они  возле князюшки попристроились, супостаты заморские с мечами калёными! Знают, где навар круче.
Но ошибся в запарке народишко посадский: за двумя зайцами погнался – да на льва нарвался. На Тура Варяга – одного, повторим  хоть сотый раз,  из главных мечников дружины Владимира. Будущего Красного Солнышка нашего. Который вскоре буквально очнётся от языческих туманов своих. И прозреет! И к Христу смиренно преклонится.
А для него, для Христа, один новообращённый - дороже ста уже давно верящих.
Так, кстати, - у всех и всегда...
Позорная бойня наших предков, на час лишившихся разума, вошла во многие скрижали исторические . А Феодор с Иоанном стали одними из первых, если вовсе не первых,  «русских граждан Небесного Града». То есть – святыми.
12-е июля 978 года.
Летом, стало быть, дело было. По теплу.
Помолимся виновато?
Кто  без лукавства верит...
               

                О Тур и сын!  В бою том не блеснули
                Стоявшие на грозном карауле
                Защитники Перунова бревна.
                Как говорится, вот тебе и на:
                Мы ж думали, что с той пещерной верой
                Шагать нам вплоть аж до СССРа,
                Когда все веры (эту - заодно)
                Накроет пролетарское рядно...
                Ошибка вышла. Бедные варяги,
                Мы не под те тогда сгрудились стяги.
                Но разве там грудились только мы?
                И немцы тоже были «дети тьмы»:
                Они едва ли не тысячелетье,-
                За цифры пусть историки ответят,-
                В леса свои бежали от Креста,
                Не веря светлым помыслам Христа...
                Прости нас, Тур, и сын его - прости!
                Теперь вы оба тут в большой чести:
                Под златом куполов Руси Святой,
                Давно сменившей Веры облик свой.
                А кто сменил? Да тот же и сменил:
                Перуну кто усы позолотил.
                Но, Господи, как он в Тебя поверил:
                Как будто к Свету распахнулись двери!
                С ним вдруг такое приключилось дело,
                Что сразу он прозрел - душой и телом!
                В Днепре кумир Перунов утопил,
                Секс-сёла в миг единый распустил.
                И по дорогам Киева пошли
                (Весь день, а не с семи до десяти)
                Едой-питьём груженные телеги.
                «Соверники, по Господу коллеги!-
                Возницы голосили с тех телег.-
                Князь шлёт винцо и мясушко для всех.
                Теперь у нас  все братья, все равны,
                Поелику все Господа сыны».
                Вот это -да: вепрятина, говядо!
                Ну, Солнышко, так это ж то, что надо!
                Вот это Христианство на Руси!
                Как говорится, гой ему еси...
                Но - SIC и SIC! Не шибко верьте греку,
                Что-де нельзя в одну и ту же реку
                Два раза окунуться и войти:
                Иные входят - и до десяти!
                И хоть у нас в почёте ныне Крест,
                Но чудеса случаются окрест:
                То пели хором, что-де бога нет,
                Теперь у нас - и крест, и минарет.
                Короче:  фиг от нас всем ушлым грекам -
                Мы запросто сигаем в ТЕ ЖЕ  реки!

               
               
                ВИКСАВЕЛ-2.