Шаг к пониманию. Эссе

                Общедоступность произведений искусства – это ведь фикция.
                Ариадна Громова
                Не все так просто в простоте...
                (из ранних стихов)


          Критика на бытовом уровне произведений искусства – дело неблагодарное. Много раз, сталкиваясь с различными её проявлениями, я больше всего поражался категоричностью суждений и вопиющей безграмотностью. Лозунг ”Искусство для народа” нёс в себе страшный заряд неприятия. Если мне не понятно, значит – плохо. Соцреализм и был рассчитан на всеобщее понимание. Чем ближе к фотографии – тем лучше. Я уже не говорю о тематике: рабочий с кружкой, девушка с веслом, Ленин в разливе. Соцреализм, как официальная идеология, надоел всем. Но были и его рьяные защитники. Сейчас они могут радоваться: на Западе он вошёл в моду. Собственно публика поняла – такого больше не будет, что это уже история и есть, где порезвиться коллекционерам.

          Мама прекрасно понимала, что художественного образования мне не получить. Но азы можно постигать и дома. Научиться, хоть мало-мальски разбираться и ориентироваться в мире картин, гравюр и рисунков. Немного книг, немного репродукций,  походы в Эрмитаж и Русский музей, обязательное посещение выставок, вернисажей, художественных мастерских. Профессиональные художники, а не искусствоведы дотошно объясняли мне, нет не сюжет, а принципы построения композиции, особенности колорита, манеру письма и прочие вещи, о которых почти ничего не говорится в зазубренных экскурсоводами текстах.

         Начали  с мировой классики и искусства эпохи Ренессанса.  После передвижников меня с головой окунули в импрессионизм. В пятидесятых, в начале шестидесятых он не был в почёте у властей. Где мама доставала репродукции, я не знаю. Но регулярно  над моей кроватью, раз в месяц появлялась новая картинка. Гоген, Матисс, Писарро, Ван Гог, Лотрек, де Га и прочие. В начале, я бурно протестовал: ну не нравится мне эта мазня. Что ты нашла в этих, с позволения сказать, работах?

          Особенно меня достал цикл  Гогена на Таити. «Женщина и плод», «Черные свиньи» и другие. Манера контурного рисунка, похожая на аппликацию. Мне казалось, что художник просто свихнулся в тропической жаре. То, что Ван Гог был слегка сумасшедшим и так ясно. Ничего, говорила мама, пусть повисят. Ты привыкнешь, а уж потом поговорим. На втором этапе следовали объяснения. Посмотри, как удачна композиция. Попробуй убрать хоть одну деталь. Просто закрой рукой. Видишь, всё рассыпалось. А что касается рисунка, то здесь он подчинён колориту. И не надо к этому придираться. Современники тоже этого не понимали. Вкусы и традиции очень живучи. Думаешь, идеи Барбизона сразу всем понравились? Отнюдь нет. Пленер пробивал себе дорогу совсем не просто. Основная идея импрессионизма не так уж нова. Это – влияние света на цвет. Посмотри, как в этюдах Иванова к “Явлению Христа народу” обыгрывался красный плащ. То он в тени, то он на солнце, и везде красный цвет разный. А ведь Иванов писал эти этюды когда импрессионистов в помине не было.

          Время и ненавязчивое просвещение сделали своё дело. По крайней мере, я стал воздерживаться от резких суждений и иными глазами смотреть на буйствующий официоз. Кульминацией, наверное, была первая выставка импрессионистов в Эрмитаже. Боже, какие баталии были в залах! Кто-то плевался и громил буржуазные выверты. Кто-то неуклюже пытался защитить то, что для всего мира было уже очевидно. Кто-то старался увидеть в этом будущее, хотя эпоха импрессионизма давно кончилась. Жаль, тогда не было магнитофонов. Эти дебаты и сейчас интересно было бы послушать.  Жаль, что никто тогда не вспомнил простой факт: Все импрессионисты были нищими. Истинными пролетариями кисти. Исключение Сислей (Может еще кто-то, на вскидку не вспомню). Картины их не продавались. Многие элементарно голодали, не имели крыши над головой. И все были одержимы живописью. Никому не приходило в голову, что их полотна через какие-то 30 – 40 лет будут стоить миллионы.

         Потом страсти кипели уже вокруг постимпрессионизма, кубизма, абстракционизма, сюрреализма… Профессионалы хмыкали и пожимали плечами. Из- за чего копья-то ломать? Всё это уже история и её надо воспринимать как данность. А нравится, не нравится – личное дело каждого. И на всех не угодишь. Да и надо ли угождать? Оценки были порой для меня неожиданными: ”А что, это декоративно. А этот рисунок может прекрасно подойти для тканей. А здесь есть настроение”.

         Я убедился в очевидности некоторых аналогий. Часто то, что называется новым, есть хорошо забытое старое. Возьмите Эрнста “Европа после дождя” и посмотрите на Босха. Или современные контурные рисунки сравните с древнеегипетскими росписями. Воспитанные на эллинистике и эстетических принципах эпохи Возрождения, мы забываем, что было и другое искусство, ни менее высокое и ни менее интересное. Что же касается столпов и моды, то они были, есть и будут. Пусть преклонение перед Рембрандтом не мешает любоваться Маленькими Голландцами. Разве умоляют величие Микельанджело творения Рафаэля, Веронезе, Тинторетто, Боттичелли? Они лишь оттеняют друг друга, как разные цвета на палитре, как свет и тень. В этом есть божественное проявление контраста. Кстати, все романы о Микельанджело безнадёжно пытаются описать его творения в сюжетах. И слово оказалось беспомощными. Её надо просто видеть, чувствовать, может быть бессознательным восприятием. Как музыку.

         Не могу не признаться, что в храме искусств для меня осталось множество закрытых наглухо дверей. Ну не понимаю я Шагала. Очень нравятся его великолепные витражи, но я совершенно равнодушен к его Витебскому циклу. И дело не в летающих вверх ногами евреях и синей селёдке. Это – фабула, аллегории. И они вполне уместны. А сама манера письма с нарочитой упрощенностью не понятна. Все восхищаются: ”Ах, Шагал!” А мне не понятно. Не могу себе объяснить. Так же как и странное пристрастие Майоля к весьма нестандартному облику женщины, или Сера к пуантилизму.

         Конечно, это не от того, что они иначе не умели. Ещё как умели! И уж кто это блестяще продемонстрировал, так это Дали  своей “Тайной вечерей” и «Распятием». Последнее вообще потрясает своим необычным ракурсом. Оба сюжета тысячи раз уже были написаны, в том числе гениями. Однако! Даже если бы он написал только эти два холста, он все равно бы вошел в историю как классик.

        Сейчас в России можно писать, что хочешь и как хочешь. Всегда можно посмотреть на Кандинского, Малевича и прочих ранее запрещенных. Соблазн, посмотреть запретное пропал. Пропала и острота споров и суждений. Но от этого уровень восприятия широкой публики произведений искусства не повысился. Скорее наоборот сместился в сторону кича. Кто хочет понять – тот и старается. Кто не хочет – по-прежнему кричит: ” Искусство для народа!” И не надо их переубеждать.

           Ещё в шестидесятые годы Ариадна Громова в предисловии ко второй части ”Улитки на склоне” Стругацких писала: ”Общедоступность произведений искусства – это ведь фикция”. Жаль, что её не услышали. Да и как услышишь? В Публичке этот несчастный журнал “Байкал”, осмелившийся напечатать крамольную вещь Стругацких, выдавали только под залог читательского билета. Каково?

          Ариадна Громова, безусловно, права, хотя тогда ее слова  были тоже страшной крамолой. Речь шла, конечно, не о физической доступности, а о понимании. В этом плане античное искусство древней Греции всем понятно. Идеализированная красота человеческого тела в творениях скульпторов. Большей частью это статуи богов и полубогов; Аполлон бельведерский, Ника самофракийская, Венера милосская. Различные скульптуры Афродиты: Афродита урания, Афродита амбалогера. Статуя Геракла. В ряду шедевров особое место занимает Лаокоон.

           Эта скульптурная композиция дошла до нас в виде мраморной копии сделанной Александром Родосским во второй половине первого века н.э. (хранится в музее Пия-Клемента в Ватикане). Бронзовый оригинал 200 года до н.э. не сохранился. Необыкновенная экспрессия и выразительность скульптурной группы породила массу споров философов  эстетов, искусствоведов... Но вот появилась совершенно оригинальная книга Готхольда Эфраима Лессинга «Лаокоон или о границах живописи и поэзии». Лессинг обратил внимание, на то, что у Лаокоона открыт рот в отчаянном крике. Ни в одной другой античной скульптуре этого нет – губы у всех плотно сомкнуты. Этот, неписанный канон скульптором был специально нарушен. Кто бы  из не подготовленных зрителей это заметил? Для этого надо детально разбираться и анализировать античную эстетику и глубоко ее понимать.

          Что касается границ живописи и поэзии – это вообще высший пилотаж в понимании рафинированной эстетики. В принципе все виды искусства: живопись, поэзия, музыка теснейшим образом связаны. Чувством ритма, настроения и др. Наиболее очевидна связь   поэзии и музыки, менее поэзии и живописи. Но ведь она есть! Попутно замечу, что книга Лессинга попала в наш дом не случайно. Мама занималась ее художественным оформлением – обложка, титульный лист, шрифты. Все это делалось вручную. Труд адский. Я все это видел. Не зря в исходных данных книги значится художник З.М. Секач. Только много позже я понял, что появление этой книги в нашем доме (авторский экземпляр) отнюдь не случайность. Просто еще один золотой ключик к пониманию.

          Гибель Атлантиды” Бакста, “Последний день Помпеи” Брюллова и сейчас привлекают публику в первую очередь сюжетом. Ужасный природный катаклизм. В искусстве катаклизм наступает тогда, когда его начинают давить политики, клерикалы, цензоры и т.д., хотя под топором запрета иногда и рождаются шедевры. Вспомните ”Венеру и Амура” Веласкеса, офорты Гойи. Примеров достаточно. Но всё это единичные вещи, погребённые под лавиной официоза.

          Российская живопись, при всей своей самобытности, прочно вросла корнями в Европейские традиции. Не зря же большинство художников годами жили в Италии. Выставлялись в Париже и Лондоне. А национальное большей частью выпирало в жанровых полотнах и исторической тематике. Как то: Федотов, Поленов, Суриков, Кустодиев и другие. Но, зато как выпирало! Это было подлинное национальное искусство. На перекошенных же новейшими веяниями полотнах не определить национальность. Считается чем дальше от реалий, тем лучше. Это другая крайность.

           Сколь долго она продлится? Наверное, недолго. А вот отточенная техника и профессионализм будут ценится всегда. Лет десять назад на Андреевском спуске в Киеве две девчушки подавали свои акварели. И, на мой взгляд, великолепные. Двадцать долларов лист. Ей Богу, если бы они у меня были доллары, я бы купил. Точность передачи местных пейзажей была великолепна. Плюс отличная техника. И отнюдь не фотография. Просто точность.

          Вспомнился один случай, когда египтологи среди росписей одной гробницы обнаружили изображение рыбки, плавающей брюхом вверх. “Дохлая.” – решили они. А лет через двадцать выяснилось, что такая рыбка в Ниле действительно есть. И какое-то время, действительно, плавает к верху брюхом. Или одна из гравюр Хокусая в цикле “Сто видов Фудзи”. Физики от неё балдеют – лучшей картины волнового поля нет. Просто идеальная иллюстрация, хотя Хокусай к ней явно не стремился. Дотошный Клодт, настолько ”влез” в анатомию зверушек, что даёт сто очков зоологам. Яркий пример тому кони на Аничковом мосту через Фонтанку в Петербурге. А как выписывались в то время ордена на парадных портретах! Золотое шитье на мундирах, эполеты!

          Если отвлечься от сюжета, картины та же музыка в цвете, построенные по законам спектра. В них также звучат гаммы, унисоны, диссонансы, создавая определённое настроение. Не зря же не прекращаются поползновения создания цветомузыки. Ближе всего к ней (цветомузыке) первым приблизился наш гениальный композитор Александр Николаевич Скрябин. Я бы назвал его пророком, мессией. Достаточно внимательно прослушать всего одну его вещь симфоническую «Поэму огня» и сразу возникнут цветовые ассоциации. Продвинутые  современники говорили, что в его музыке «Россия слышала сое настоящее и прозревала будущее». Для меня же немаловажно и символично, что годы его жизни 1871 – 1915 совпадают по времени с периодом расцвета импрессионизма.

        В этом плане абстракционизм не так уж абстрактен, как поначалу кажется. Только не подделки под него и не имитация. И увлечение им вполне понятно. Господин Шпенглер писал про ”Закат Европы”. Может быть, он перепутал его с восходом? Пребывая в восторге от своего собственного интеллекта, вполне можно ошибиться. Для меня, несомненно, одно. Сами поиски новых путей в искусстве не менее интересны, чем результат. Одни каноны рано или поздно сменяются другими. А парадигма, как в науке, так и в искусстве, вообще, бранное слово. Позволяя себе роскошь, не будем забывать об аскетизме – это ведь две стороны одной медали.

          Категоричность канона. Категоричность суждений. Много раз оборачивались они против своих носителей. Как мучительно ломал канон гениальный Рублев. Родена не приняли в Академию Художеств с мотивировкой – полная бездарность. Модильяни при жизни не продал ни одной картины, обнаженную натуру писал в борделях. Над импрессионистами не издевался только ленивый. Меркантильные голландцы описали имущество Рембрандта и он умер в нищете. И над всеми как вороньё вились ростовщики, перекупщики и торговцы от искусства. Сколько душ они погубили!

          За покровительство сильных мира сего, приходилось платить свободой. Картины всегда покупали только богатые люди. Бедняку её и повесить негде. Меценаты же во все времена были в остром дефиците. Как и люди, обладающие безупречным художественным вкусом. Зачастую природным. Собственно, о последних и идет речь. Это скорее чувственное, чем логическое. Интуитивное, а не математически вычисленное. Мама и пыталась привить мне его толику, хотя во многом и безуспешно. Кое-чему я научился. Но это даже не первая ступень лестницы, ведущий в храм искусств, а только дорожка к ней но я счастлив, что сделал хотя бы первый шаг по этой дорожке, почувствовал дыхание ”ветра Богов искусств”. И на том большое спасибо. Рассматривая точный штрих проведённый штихелем Дюрера, или мазок кисти Рубенса, можно испытать ни с чем несравнимый восторг. А можно остаться равнодушным. Ах, как мало меня учили!

            Ремарка. Мне неоднократно доводилось присутствовать при спорах профессиональных художников. Это очень поучительно и интересно. Спорили всегда эмоционально. И там, где собиралось три специалиста, как говорится в анекдоте, всегда было четыре мнения. Причем полярных.  На днях мне на глаза попалось интервью с московским художником Александром Шиловым. Шилов – портретист. Окончил Суриковское училище. Имеет в Москве свою персональную галерею, где находится его 935 работ живописи и графики (!).. И все это, как он говорит, передал Родине.  Да, мужик он весьма плодовитый. Не могу судить о его творчестве, так как картин его не видел. Сам он ярый последователь соцреализма. Превозносит Лактионова, Николая Томского, В.А. Серова (тогдашний президент Академии художеств). Они его поддерживали. Карьеру начал с портретов первых космонавтов. Стал лауреатом премии Ленинского комсомола. Откровенно признается, что поле этих портретов «боялся в институт заходить – со мной мой педагог перестал здороваться». За дипломную работу Шилову поставили тройку.

      Но вот несколько его откровенных высказываний в Интервью (газета московский комсомолец в Украине от 23.05 – 4.06. 2013 г.) стоит процитировать.
« Да настоящее, большое искусство всегда при жизни автора оценено и принято – всегда! Понятен и любим он еще при жизни. Нет примера, чтобы настоящий великий художник был бы обделен вниманием публики».

Вопрос: А к импрессионистам как вы относитесь?
Ответ: «Там, где нет формы, искусство сразу падает вниз. Родоначальники импрессионизма Дега и Ренуар. Они получили академическую школу. Но сравните, что они делали раньше и что потом, к концу жизни. Они уже из лица сотворили букет цветов. И Ренуар сам сказал Дега: «Мы с тобой всю жизнь хотели создать что-то новое и потеряли все, а надо было почаще смотреть на великих мастеров!»  Они утратили форму, рисунок, - то, о чем я и говорил».

          Безусловно, Шилов может иметь свое мнение. Как профессионал, даже обязан. Печально другое. Он его не высказывает - он судит. С предвзятой категоричностью.