Право на любовь

 Потом он  будет с сожалением  вспоминать о своей поспешности, а сейчас надо быстро уйти, пока  мама ушла на рынок:  делать предновогодние покупки она предпочитала загодя. Не хотелось Василию вот  так уезжать, не поставив ее в известность, но слишком  туманны были объяснения мамы относительно того, почему его дед , внезапно всплывший из  недр маминого молчания, до сих пор не знает о существовании  взрослого внука.
- Ну как ты ему будешь объяснять? – недоумевала мама. Она потянула к себе старый альбом с фотографиями,  сын придвинулся, их взгляды опять пересеклись на лице пожилого человека, стоящего рядом с  бабушкой, которая чинно сидела на стуле. Ее легкий полуповорот в сторону стоящего рядом мужчины, чья ладонь властно лежала на спинке стула, объяснял многое. Не вдаваясь в психологические подробности, легко можно было прочесть в позах и выражениях лиц, кто здесь кто.
Василий стоял у незнакомой двери второго этажа многоэтажного дома. Теперь-то он понял, что поторопился разыскивать своего  предка по скупым данным: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения помогли ему добраться сюда. Он стоял на лестничной площадке и  чувствовал, что по спине пробежала тень чего-то не самого мужественного. Дома на столе осталась записка для мамы. Запоздалое сожаление мешало нажать на кнопку звонка.
-  Нет, папа, нет! – послышалось в прихожей, дверь стремительно распахнулась и на пороге появилась девушка его лет. Сердитая растрепанность ее прически  говорила  о нешуточных  разногласиях.  Василий оробел окончательно. Надо было объяснять хозяевам квартиры причину своего появления у их порога.  Неожиданное препятствие в виде этого парня, поневоле задержавшего  на пороге строптивую дочь, дохнуло на мужчин взаимным пониманием.
- Я к вам. – Этого, вероятно, можно было и не говорить, потому что отец  девушки как-то  внимательно-внимательно  смотрел на него. Девушка закрыла осторожно входную дверь. Она тоже  смотрела на Василия таким же внимательно притихшим взором.
- Папа, я догадываюсь теперь, - с присущей юности стремительностью, сметавшей на пути остатки  былых обид и недосказанности, она уже тянула Василия  в  другую комнату.
На Василия со стен глядела  его мама. Рисунки в карандаше и цвете. Вот мама смотрит  на струи  ливня, стекающего  по стеклу, она тянется закрыть форточку, тоненькая ее фигурка под  потоком бушующей за окном стихии напряжена и прекрасна. А здесь строгие мамины глаза не позволяют заглянуть в нее, чтобы постичь тайну ее мыслей. Василию был очень знаком этот мамин взгляд. Он обратил внимание на то, что ни на одном из рисунков нет изображения мамы смеющейся, радостной. Теперь уже Василий окончательно  понял: он поторопился, однако, сожаления – сожалениями, а объясниться надо.
Ситуацией продолжала руководить девушка. Она одним  необъятным комом уместила все непонятные события в одну фразу: «Вот, оказывается, почему мой папочка так любит  напевать  и насвистывать песню «Ой, васильки, васильки». Да, наградила юношу  природа таким чудным васильковым цветом  глаз, мама объясняла, что этим он пошел  в бабушку. Кстати, бабушка! Василий достал фотографию,  молча, протянул ее. Они рассматривали альбом с фотографиями,   Ему показали цветной портрет бабушки. Вот они, василькового цвета глаза!  Если у него с девушкой одна на двоих бабушка, значит, они – таким образом – родственники?
Его бабушку, рассказывал давнюю историю хозяин квартиры, выдали замуж за вдовца с маленьким сыном на руках. Этим маленьким сыном он и являлся. Новая жена была с ребенком, дочерью, будущей матерью Василия. Вера, так звали бабушку, воспитывала детей, не делая различия между  ними.  Он хорошо помнил женщину, заменившую ему мать. Знал, по ее рассказам о том, что она рано осталась сиротой, как несладко ей пришлось в детстве воспитываться в чужом доме.  Возможно, по природе своей была она тиха и безропотна, а возможно жизнь этому научила, но Вера всегда была  незаметна.  Природная скупость на открытое проявление чувств, вероятно, сказалась на воспитании детей. Мальчик и девочка росли до определенного времени, не ведая о том, что нет меж ними кровного родства. Любила Вера степные васильки, им она могла доверить все свои тайны, дети видели ее с венком на голове летом, часто зимней порой засушенные цветы попадались среди страниц  книг, которые она любили читать, улучив для этого время. Умерла она, ни кому не объяснив печали, точившей ее изнутри: сиротой росла в детстве без родительской любви, без любви прожила с суровым мужем. Оставила детям от себя в наследство песню «Ой, васильки, васильки», да неразвитую строгость чувств.
-Пап, - спросила девушка, - выходит так, что мама Василия и есть твоя тайная и неразделенная любовь? Это вы, испугавшись своей любви, разбежались в разные стороны. Обзавелись  семьями, жили без любви. Вася ни разу не видел дедушку, я не знала о нем ничего?
- Мама после смерти отца так и не вышла замуж, - внес  в обличительную речь девушки свою лепту Василий. Пока между отцом и дочерью не закончился процесс очередных выяснений, он, незамеченный, вышел. На автовокзале Василий надеялся еще застать возможность уехать домой. Мысли его пришли в тупик, радости от своего расследования не было. Маму стало жаль, сильно-сильно зажмурил глаза, пытаясь внешне хранить мужество. Он многое теперь понял. Понял, почему мама  редко  улыбалась,  понял, почему рядом с мамой не приживались пошлость и неискренность. Главное в жизни, основа всего сущего на земле – любовь оставалась для нее непознанным, закрытым и безнадежным чувством. Он не знал, что можно было сделать.
Сидел на скамейке в теплом зале автовокзала, наблюдал предновогоднюю суету прохожих .  Кто-то нес пакеты, из которых просвечивалась мишура, кто-то -  искусственную елку. Все вокруг казалось выдуманным, ненастоящим, как эти искусственные елки с мишурой, изображающей искусственный дождь. Вспомнилась картина:  мама, ливень; захотелось ее обнять и сказать ей о том, как сильно он любит ее.
Что-то подстегнуло  его поднять голову, какой-то раздражитель существовал, заставлявший его действовать. « Да, да!  Так, так!», - словно выбивали морзянку каблучки сапог его новоприобретенной родственницы, она тянула за руку своего отца, потому что первой увидела Василия.   Был еще фактор, который взывал его к действию: мамины руки у него на плечах! Мама!  Приехала!  Он гладил ее руки, а сам смотрел на девушку.
-Ну, ты и тормоз! – услышал Василий ее гневный голос. Она опять взяла его за руку. Василий увидел за  спиной  девушки того, кто так долго любил его  маму. Теперь Василий понял еще одну вещь: так смотреть на его  маму этому человеку, с точки рения Василия, было позволительно. Они вышли из здания, в напряженной тишине внезапно огромными хлопьями стал падать снег, выбеливая всю серость и  все ошибки прошлого.
А потом была встреча Нового года, были пожелания, воспоминания. Василий увидел, как умеет улыбаться мама. Он дал себе слово: жениться по любви и  растить своих детей в любви, большой, непреходящей, вечной. Все вокруг него приобрело  реальные черты, потому что он стал невольным, а может быть и вольным свидетелем возвращения настоящей любви, для которой нет преград в пространстве и времени.