По ту сторону жизни

  Она старалась не думать, отрешиться, убежать, спрятаться от себя и от действительности... Даже не от себя, себя она убила, её прежней больше не было, от того опустошённого существа, кто была теперь вместо неё.

  Вот бывает, когда из тёплого и светлого дома надо выйти во тьму и непогоду,
делаешь всего один шаг через порог, и ночная промозглая холодная темнота тебя сразу поглощает; хлещет дождь струями наотмашь по лицу, тело немеет от холода, который проникает в душу и выстуживает её до пустоты, до полной потери ощущения времени, пространства, памяти... Она перешагнула такой порог.

  За этой чертой тоже была жизнь, но другая, совсем другая, обратная сторона жизни, всё происходило автоматически: люди были безлики, еда была без вкуса,
сон - без снов, не приносящий расслабления и отдыха, время суток не особо отличалось, тянулось долго и нудно, а недели мелькали одна за другой. Всё казалось наваждением, происходило с кем-то другим, а перед ней просто прокручивались кадры видеозаписи чужой жизни.

  Она почти не разговаривала ни с кем. Совсем молчать, конечно, невозможно было, односложно отвечала "да" или "нет", а иногда просто кивала - сами расценивайте, как угодно; смотрела обычно вниз или куда-то мимо, как будто насквозь или, наоборот, внутрь себя, если кто-то пытался "достучаться" до неё, и от такого её взгляда становилось не по себе, так что пропадало всякое желание расспросов и попытки разговора. Да и о чём было разговаривать? У неё была плотно закрыта дверь в прошлое, запечатана. Она сама боялась возвращаться туда в воспоминаниях, будто за этой невидимой дверцей всё было озарено солнечным светом, а если дверь приоткрыть, то луч солнца вырвется и ослепит, испепелит... Она тем более не могла кого-либо впустить в ту негу и благодать счастливой, тёплой, солнечной комнаты прошлого, чтоб не исчезло и не растворилось это святое, как алтарь, место в её сознании. Поэтому ей не хотелось ни с кем и ни о чём разговаривать.

  Общение ей заменяли книги. Она работала библиотекарем, выдавала литературу,
которую от неё требовали, заполняла формуляры, ремонтировала потрёпанные, зачитанные до дыр, книги. И сама, конечно, читала в любую свободную минуту.
Сначала читала чтобы читать, зачастую не вникая в смысл, просто чтобы не думать. Читала знакомую со времён школы классику, отечественную и зарубежную,
разные научные статьи привлекали её внимание, когда реставрировала переплёты журналов и альманахов, интересовалась и пыталась разобраться в материалах по психологии и различных духовных практиках. Она, словно кокон, стала замотана
в нить чужих мыслей, фантазий или возможных житейских сюжетов, диалогов и размышлений героев произведений, анализировала со стороны прочитанное, почти
забывая, что она со своей судьбой находится по эту сторону книжной страницы.
И сознательно не хотела жить настоящей реальностью, и очень боялась думать и мечтать о будущем. С одним никак не могла справиться: тоской по дочке, где-то внутри постоянно болело, особенно ночами, слышался её голосок и из мрака ночи
смотрели, как наяву, её широко распахнутые испуганные чёрные глаза.

  Она себя относила к категории тех людей, про которых говорят: -"...видно, в
понедельник их мама родила..." С самого появления её на свет белый судьба
потеряла где-то весь цветовой спектр, оставив только чёрно-белую окраску.
При чём белые полоски были тоню-ю-юсенькие.

  Повзрослев, встретила и полюбила человека, ждала от любимого ребёнка и радовалась, думала, наконец-то судьба улыбнулась. Но та, оказалось, просто
зло посмеялась. Когда до родов оставалась пара месяцев, её ненаглядный ушёл к другой, цинично и безжалостно растоптав её любовь.

  Родила дочь и растила её одна, помогали родители, даже в декрете не была,  через месяц вышла на работу. Дочку видела только спящей: утром уходила, поцеловав свою спящую красавицу, а вечером, возвратившись с работы, заставала
её с разметавшимися по подушке кудряшками, разрумянившимися ото сна смуглыми щёчками, на которые отбрасывали тени длинные, трепещущие в приглушённом свете
ночника, пушистые реснички. Она души не чаяла в своей принцессе, как могла, баловала и наряжала её, старалась покупать ей игрушки, которых не было у подружек даже из полных семей, чтоб дочь не ощущала нехватки любви, и себя не чувствовала "безотцовщиной". Замуж больше не вышла, "обожглась на молоке...
 и на воду дула." Да, честно говоря, и не за кого было выходить, посёлок был небольшой, все на виду, "женихи" были либо разведены, либо женаты. Она слыла недоступной и серьёзной, которая на "шуры-муры" не падкая, цену себе знает и ждёт настоящих отношений, к тому же выбор и окончательное решение всегда за ней.
  Годы летели, как листья в пору листопада, сменяя одну осень за другой.
Вот уже и тридцатник разменяла, и любимицу свою повела в первый класс. После
окончания учебного года они вдвоём поехали впервые в путешествие, правда, не в модную теперь заграницу, а скромно, в небольшой сибирский городок, в гости
к бывшей  студенческой подруге. Отпуск провели замечательно и вернулись в своё Забайкальское селение полными впечатлений. Особенно восторг вызывал Байкал, по берегу которого проезжали на поезде и любовались его красотой и величием, просто дух захватывало от неповторимых видов родной природы.
  - Мама, а Байкал - море или не море? - расспрашивала дочка, не отрываясь от окна. - А когда оно закончится, мы едем уже полдня по берегу? Смотри, мам, на глубине видно камешки... - щебетала она с удивлением.
Отведали и знаменитого омуля в копчёном виде, правда, дочурке он почему-то не понравился, хотя она с раннего детства была большой любительницей речной рыбки, вскормлена на мясистых карасьих рёбрышках, жареной икорке и вкусных язычках из голов карасей. Забайкальские реки были богаты рыбой, и в каждой семье стол не обходился без рыбных блюд.

  В это лето в посёлок приехали несколько семей переселенцев откуда-то с
центральных районов России. Молодые мужчины часто приезжали бригадами на заработки. Эти приехали, чтоб закрепиться и осесть на новом месте. Власти посёлка обеспечили переселенцев жильём: как грибы после дождя выросли на новой улице двухквартирные брусчатые дома.

  Вот тут вновь очнулась притихшая было её судьба-судьбинушка и вздумала послать новое испытание. Среди приезжих был мужчина, холостой, без семьи, взявшийся настойчиво проявлять знаки внимания. Она сначала их игнорировала,
он был моложе, другой национальности, да и вообще в её жизни всё устоялось, было надёжно, спокойно. Но тот не сдавался и не прекращал ухаживать, похоже было, что ей выпадал шанс устроить своё женское счастье. Звали его Дима, на вид был рассудительным, воспитанным, спокойным. К тому же он зарекомендовал себя как непьющий, (даже не курил!) хороший работник, был механизатором в хозяйстве. И она осмелилась завязать с ним отношения.

  Весной тяжело заболел её отец, уже довольно преклонного возраста. Отца забрал к себе старший брат. Лечили всеми силами и средствами, но понятно было, что с неизлечимой болезнью не справиться. И в конце августа, когда
отец буквально таял на глазах, она посмела попросить у него благословения на новый брак. Отец был от души счастлив за неё и, конечно, дал согласие. В середине сентября его не стало. А она приняла к себе в дом Дмитрия как мужа,
и стали жить гражданским браком, печать ставить в паспорт она не побежала.

  Зажили семьёй, первое время для неё было даже непривычно ощущать себя в роли жены. Молодой муж был заботливый и внимательный, как будто к родной относился к дочке, всегда ласковый, старался привозить ей какие-нибудь немудрёные гостинцы, иногда брал в кабину трактора "прокатить" некоторое расстояние по улице, как делали многие отцы. Сельские ребятишки были не избалованы вниманием, родители весь световой день находились на работе, и за счастье было разрешение полазить по комбайну или трактору, если отец на технике приезжал домой на ночь. Самые "крутые" войнушки проходили на территории старого гаража, где было полно списанной разобранной техники. Тут и в казаки-разбойники играли с Чапаем во главе, и в фашистов, и просто в прятки. Девочки не играли как теперь в кукол Барби, а сражались с саблями из старых обручей от деревянных бочек, бегали тайком на речку прыгать с обрыва.
Конечно, и её дочка не была исключением.

  Прошла осень, наступили холода. Как-то однажды вечером она случайно услышала разговор Дмитрия с его другом Степаном, с которым они вместе приехали и работали. Степан часто заходил к ним по-приятельски в гости.
И в этот раз тоже гостил, а Дима пошёл его провожать во двор. Ей что-то надо было принести с улицы, она вышла на веранду и от услышанного чуть не упала.
Степан советовал, как можно избавиться от дочки, чтобы посчитали все просто
несчастным случаем и не доказали вины Дмитрия: надо взять её как бы покатать
и столкнуть с трактора под колёса, а ступеньки у трактора зимой скользкие...
У неё хватило сил зайти незаметно с улицы в дом и не показать вида. Теперь она ни о чём не могла думать на работе, как только о драгоценной жизни своей
дочки. Она вся сжалась как пружина, ведь никому ничего не могла сказать, не было ни доказательств, ни современных детективов, её съедал изнутри страх и ожидание беды, если вдруг она не доглядит, не предотвратит...
 
  Она отправила дочку с ночевьём к подруге, с которой дружила всю свою жизнь,
у той тоже была почти такого же возраста девочка. Был зимний субботний день, рано темнело. Дмитрий пришёл после бани и прилёг в комнате на диван, уснул.
Она подошла, и не зажигая в комнате свет, при освещении сумерек, ударила его топором по голове. Она его не видела... В её голове потемнело, словно это её ударили. Она была по-домашнему одета, босая, в шерстяных вязаных носках, не помня себя, выскочила на улицу и, не чувствую холода, побежала по пустынной дороге за посёлок в степь. Куда и зачем? Она не знала, сколько времени уже бежала, когда встретила в темноте свет фар машины. Попавшимся навстречу людям  сказала, что убила человека, хотя, скорее всего, даже не узнала сидевших в машине людей. Дмитрий получил черепно-мозговую травму и повреждение глаза, остался жив и уехал домой, на родину. На суде она всё рассказала, что её толкнуло на это преступление. Ей вменили покушение и нанесение тяжкого вреда
здоровью в состоянии аффекта, осудили  на реальный срок.

  Она научилась делать из засушенных цветов и травинок самодельные открытки. На территории, возле здания библиотеки, были клумбы в основном с анютиными глазками и ноготками, она их высушивала, сшивала композиции и каждую неделю обязательно отправляла своей доченьке листочек бумаги с теплом и любовью её сердца. Эти рукотворные подарки были для девочки частью маминой души, подтверждением того, что каждую минуту мать думала о ней, и они помогали им пережить разлуку. Дочка не знала, что случилось с мамой, ей не говорили, только знала, что мама её любит больше своей жизни.

                06.07.2017г.