What Love Can Be 3. Подруга

У меня есть подруга. То есть, разумеется, у меня много хороших подруг, и Верка, по большому счету, не самая-самая из них но – точно – старейшая. Мы дружим со второго класса, причем моя мама уверяет меня, что вообще знакомы мы были еще в подготовительной группе детского садика. Но и моя, и Веркина память зафиксировала, что дружба наша началась во втором классе, а именно 1-го сентября, когда мы все - девочки в белых передниках и парадных бантах, мальчики в белых рубашках - стояли у школы на торжественной линейке, посвященной началу нового учебного года. Верке, стоящей в шеренге рядом, дали держать какую-то очень красивую куклу. Я, в детстве, по словам мамы будучи ребенком, не вполне согласным с некоторыми положениями Конвенции о правах человека, и не всегда соблюдавшей Заповеди в части не брать чужого, не долго думая, выхватила куклу у Верки. Мне кажется, что просто я была совершенно уверена, что в моих руках кукла будет смотреться не в пример органичнее, чем в ручонках невзрачной соседки по строю. И тут случилось неожиданное. Вместо того, чтобы ожидаемо грянуть ревом, девочка улыбнулась, и сказала: «На здоровье!». И – все. Мама говорила, что я минуты две стояла с совершенно растерянным выражением лица, потом повернулась и вернула куклу соседке. С тех пор мы дружим, уже скоро сорок лет.

У Верки сложилась сложная семейная жизнь. Ее прекрасный муж, подарив ей не менее прекрасного сына, в один прекрасный день исчез из семьи. С тех пор Верка была одна, пытаясь сделать из прекрасного, но очень непростого по характеру мальчика человека. В большой степени ей это удалось, - совершенно точно – в ущерб собственной жизни. По крайней мете, той ее части, в которой присутствуют представители противоположного нам, женщинам, пола. Сын на долгие годы стал единственным мужчиной в ее жизни. Верка смогла «перевести дух» только когда сын вырос, женился и съехал с их однокомнатной квартиры. «Перевести дух» заключалось, в том числе, в том, что Верка смогла завести себе приходящего мужчину.

Мы с Веркой давно живем не только в разных городах, но даже и областях. Поэтому очень долго мы общались «раз в год по обещанию», и то по телефону. Только последние лет около десяти мы начали встречаться. Строго два раза в год Верка приезжает к нам – на Рождество, которое мы по традиции шумно и многолюдно встречаем на даче, и на мой день рождения. На Рождество все гости обременены обязанностью привезти или сделать что-то вкусное: подружка Танька делает потрясающую селедку «под шубой», Галька утром 7-го жарит на всех блины и так далее. Верка делает прекрасный штрудель, даже два – с яблоками и грушами. Мне доводилось пробовать штрудель в знаменитом каком-то супер-пупер кафе в Вене – тамошний Веркиному в подметки не годится!

Несколько слов о Верке, как о человеке, фигуре. Как о женщине, в конце концов. С Веркой мы – как ни странно, и в отличие от большинства прочих моих подруг – в бане вместе не мылись, и поэтому голой я ее никогда не видела. Поэтому могу только сказать, что, будучи и на лицо весьма, весьма миловидной, фигурой и прочими статями она и вовсе взяла. Ростом чуть пониже меня (я имею 166 честных сантиметров от пяток до макушки), Верка худее, стройнее, а, пардон, сиськи у нее больше и, по крайней мере, в лифчике выглядят очень, очень соблазнительно. Еще есть у Верки одна интересная физическая особенность. Она – пахнет. То, есть, этот запах нельзя назвать неприятным, он совершено специфический. От нее пахнет – бабой. Как-то смехом один раз эта тема зацепилась, и Верка рассказала, что появилась у нее эта особенность после беременности и родов, раньше не было. И что мужикам это очень, очень нравится, - мол, летят, как пчелы на любимый цвет. А мы с мужем, - нехорошо, конечно – не раз между собой над этой Веркиной особенностью беззлобно посмеивались, равно как и над ее уверением, что на нее хорошо мужики слетаются. Муж шутит: чем ниже у мужика находится центр сексуального возбуждения (в диапазоне от мошонки до головы), тем нетребовательнее он к запахам. Вот у него, мол, этот центр высоко расположен – так высоко, как это только возможно, и поэтому он предпочитает аромат, к примеру, «J’adore!» духу, как он говорит «не совсем непотной бабы».
   
И по всему поэтому я была чрезвычайно удивлена, когда недавно Верка мне позвонила и сказала, что она находится сейчас в Белокаменной на вокзале, и ей очень-очень нужно срочно со мною встретиться. Ощущая какое-то неприятное посасывание под ложечкой, я пригласила Верку к себе домой. Она прилетела так быстро, что у меня закралось подозрение, не на ближайшей ли станции метро находится вокзал, на который прибывают из Веркиного города электрички. Мы расцеловались, чистоплотная Верка вымыла с дороги руки, и мы расселись в гостиной – я на кресло, Верка – на диван. Минуту-другую мы несколько натянуто улыбались друг другу, пока, наконец, не стало ясно, почему Верка попирает задом только самый краешек дивана – так ей было удобнее, лишь самую малость двинув центр тяжести вперед, бухнуться передо мною на колени. От неожиданности я вздрогнула и отскочила от нее, впечатавшись копчиком в спинку кресла.
 
- Диана, подруга моя! – с церковно-приходскими интонациями запричитала она. - Грешна я перед тобою, матушка! Оскоромилась!

 И она натурально сделала на коленях два шага в моем направлении. Мне отступать в кресле было уже некуда, поэтому я вскочила.

- Вера, Вера, ты что! – вскрикнула я, пытаясь поднять подругу с пола. – Господи, да что случилось то?! Расскажи внятно, по-человечески!

А у самой все сжалось и поджалось – не надо быть Пифией, чтобы понять, в чем может состоять прегрешение внезапно решившей покаяться подруги. Но – когда? Где, как?

У нас с мужем сложные отношения. Мы в браке уже почти четверть века, но у меня есть все основания полагать, что я никогда в течение этих лет не была у него единственной. Лет пятнадцать назад он влюбился в еще одну мою тогдашнюю близкую подругу, нафантазировал себе, что она – его «половинка» и, для храбрости напившись в хлам, пришел со мной разводиться. Будучи практически невменяемым, он рассказал мне все (или почти все) о своих мне изменах, начавшихся еще до нашей свадьбы и, облегчив, видно, душу, уснул сном праведника. Я не стала репетировать роль соломенной вдовы, позвонила разлучнице, и жестко выяснила с ней отношения. Настолько жестко, что на следующий день моему благоверному там было «от п***ы отказано». Еще пара недель – и мир и покой вернулись под своды нашей семьи. Но этот инцидент, а еще его секреты, которую он тогда понавыболтал (сам-то он, будучи «в зюзю», большей части разговора просто не помнил) заставляли меня постоянно быть начеку, не испытывая по поводу супружеской верности моего единственного никаких иллюзий.

С сексом у нас все всегда было не менее сложно. Вероятно, упомянутое «высокое» - и в прямом, и в переносном смыслах – расположение «центра сексуального возбуждения» у моего мужа довольно рано сделали из него «психологического» импотента. Не крутя и не вывинчивая – у него на меня давно не стоит, а требовать своего «по праву» я считаю и ниже своего и его достоинства, и вообще каким-то сюром, на который способны только законченные дуры. «Не в е*** счастье!» - говорит моя умная подруга Галька, у которой секса не было со времен развода – лет уже шесть или семь. Если, сжав время, представить, что последний ее трах-тибидох был вчера, то с меня, кончив, даже еще не слезли, ха-ха! В общем, поэтому еще до начала Веркой связного рассказа мои мысли уже вращались, если можно так выразиться, вокруг мужниных гениталий.

Верка позволила себя поднять и усадить поплотнее на диван. Ее глаза были на мокром месте; взгляды, которые она то и дело бросала на меня, выражали эмоции виноватого и готового к наказанию щенка.

- Ну, давай, рассказывай, - все еще мягко и доброжелательно, но уже ощущая в собственном голосе металл, сказала я. – Что там… у вас… случилось?

Верка рассказала. Поскольку сама она появлялась у нас, как я уже писала, строго два раза в год, случилось это ожидаемо на Рождество, но не это, а прошлое. Я сразу прокрутила в голове основные вехи тогдашнего празднования. Народу было, как всегда, много. Выпивали, встретили, снова выпивали, пели песни под гитару, собирались гадать. Верке приплохело, и я проводила ее спать на второй этаж. Сидели еще долго, но часам к двум муж напился так, что начал валиться со стула. Было принято общее решение тоже отправить его спать. Здесь надо отметить, что на втором этаже на тот момент у нас отапливалась только одна спальня и, соответственно, муж и Верка оказались в одной комнате, так сказать, без присмотра. Я еще, помнится, что-то подумала… Или это я уже фантазирую? Но угрозы точно не было никакой – Верка явно спала, супруг был просто «положения риз». Как бы то ни было, я в совершенном спокойствии спустилась вниз, и мы с мамой, Галькой и Танькой гадали и веселились еще часов до четырех. Потом мы с мамой буквально отнесли девчонок в гостевую спальню на первом этаже, мама ушла к себе, я поднялась на второй этаж. Тазик возле Веркиной кровати был слегка использован по прямому назначению. Я его вынесла, вымыла, снова поставила на место и легла к мужу. Он по-богатырски храпел, - я еще, выключаясь, подумала: «Бедная Вера! Не привыкла, наверное, к такому бэк-вокалу!» И вот, выясняется, что она не только рулады моего благоверного выслушивала!

Что, по словам Веры, она проснулась, потому что почувствовала, что рядом с ее постелью кто-то стоит. Она открыла глаза и увидела, что Алексей (так зовут моего дражайшего супруга) стоит у ее изголовья голый и, более того, в состоянии совершенной боевой готовности.

- Так у тебя же еще, вроде, месячные были? – вспомнила я.

- Ну, да! – обрадовалась Верка. – Поэтому ничего и не было! Ну, по-большому, я имею в виду.

Две мысли резанули мне мозг. Первая - Веркино: «по-большому», - значит, «по-маленькому» точно было. Но больше – ее «поэтому». Выходило, что если бы не «течка кадров», вечная подруга и «в полный рост» не преминула бы?

- Ну, ну, - вернула саму себя к действию на сцене я. – То есть, я правильно поняла, что «по-маленькому» у вас все было?

- Ну, да, - скукожилась вся Верка. – А что мне было делать?

Да блин! Послать нужно было! Если надо – руками махать, отбиваться! На помощь звать! Хотя – какая помощь? Можно представить картину: Верка визжит, мы все прибегаем и – картина маслом, как говориться. Все всем испорчено, испоганено, может быть, навсегда. М-да, с бабы спрос тут, похоже, небольшой, все претензии к мужику. Ах, Леша, Леша, кобель ты поганый!

- И что, прямо так вот все и случилось? – хмуро переспросила я. – Со вводом фонтана в эксплуатацию?

- Чего? – не поняла Верка. – А-а! Ну, да, кончил. Меня после этого и вырвало.

Я представила. В комнате жарко. Голый, весь из себя эрегированный Алексей. Голая – в одних трусах Верка. На такие, ****ь, сиськи только у мертвого не встанет! Она шепчет: «У меня дела, я не могу. Минетик, ладно?» Мой супруг великодушно кивает. Верка осторожно, как фарфор династии Цинь, берет его штуковину в рот. Ласково, нежно сосет, лижет. Алексей любит пожестче – он берет ее голову, как мяч, в руки и все делает сам. Секса у него давно не было, и резервуары его полны. Эякулят мощной струей бьет Верке в небо, затекает в горло, в нос. Рвотный рефлекс выворачивает ее наизнанку - благо, хозяйка дома позаботилась о тазике. «Извините, Алексей!», - бормочет Верка, вытирая губы. Потом берет уже полуповисший член снова в рот и тщательно, до последней капли облизывает, чтобы его величеству мужчине не нужно было мыться. Интересно, кобель сразу после процедуры нырнул в супружескую постельку, или еще тихонько, на цыпочках ходил по холодному коридору в туалет – поссать? Я почувствовала, что сейчас вырвет меня, и бессильно бухнулась в кресло. Верка подскочила с дивана, присела рядом со мной на корточки.

- Диана, Дианочка, ну, прости! – запричитала она, хлюпая носом. – Ну, ей богу, я не хотела. Я пьяная была, ты же помнишь? Еще сны снились противные… А тут глаза открываю, и – как продолжение сна. Честное слово, я даже не сразу поняла, что все наяву происходит.

Она заглянула мне в глаза и как-то рывками, словно в неуверенности, что не ударят, положила голову мне на колени. Я смотрела на ее кудрявые волосы и не понимала, что делать. Конечно, перепутать, сосешь ты ***й во сне, или в реальности – это бред. Но, с другой стороны, Верка тогда на самом деле выпила много, и в какой степени невменяемости она была на самом деле, сказать трудно. Да, и как же специфически, все-таки, от нее пахнет! Неужели мужикам это на самом деле нравится?

- Вер, а зачем ты мне вообще об этом рассказала? – спросила я, сосредоточенно созерцая ее маковку, словно центр мишени, уда нужно было одним ударом вбить гвоздь. – Почти полтора года прошло. Ну, отсосала, и ***й с ним! С моего не убудет, у него сперматогенез исправно функционирует. Ты тоже – удовольствие получила, я за подругу рада. Чего колоться-то было? Что-то изменилось, так?

Верка подняла голову и закивала.

- Ой, Диан, - вздохнула она. – Алексей твой после этого месяца два никаких вообще признаков не подавал, что что-то произошло. И наутро было все как всегда, так ведь? Я даже начала надеяться, что он вообще ничего не помнит. Но весной он позвонил.

Алексей позвонил Верке весной и сказал, что хочет приехать. Продолжить начатое, как он выразился. Верка отказала, сказав, что это была случайность, пьяная ошибка. Неожиданно Алексей, вместо того, чтобы настаивать, разрыдался в трубку. Он сказал, что с той самой ночи у него не было секса, потому что со мной он после этого не может. «К-казел!» - скрипнула зубами я. Точно – наш последний супружеский секс был аккурат тогда на новый год, после чего супруг под разными предлогами совершенно виртуозно от исполнения обязанностей уходил, так что я уже и отвыкла что-то от соседа слева по постели что-то ожидать. Это он так впечатлился Веркиным минетом! Да, уж, муж всегда был влюбчив, особенно, почему-то, в отношении моих близких подруг. Козел, козел, козел!

- Я все равно отказала, - продолжала Верка. – Вот с тех пор он мне и названивает, раз или два в месяц. Рассказывает, какими проникся за это время ко мне чувствами. И настойчиво так все спрашивает: «Ну, что, я приеду?»

- Постой! – одернула я ее. – Вы же с ним после этого два раза виделись – у меня на прошлой днюхе и в этот раз на Рождество. И - чего?

- Вообще ничего! – выпучила глаза Верка. – Ни сном, ни духом! А на следующий день звонит опять: «Я приеду?»

- Во, блин! – не нашлась, чем лучше выразить крайнюю степень недоуменного возмущения я. – Ладно, а почему именно сейчас-то? Вроде, процесс приобрел хроническое течение, и хрен бы с ним. Что тебя толкнуло сегодня на признанку? Не вчера, не завтра?

Верка опустила глаза.

- Он позвонил вчера и сказал, что не может больше терпеть, что все тебе расскажет.
 
У меня упали руки. Опять! Он уже один раз все мне рассказывал. Что за, ****ь, манера такая! Не только накозлить, намусорить с хорошей подругой, но еще и вылить всю правду-матку… чуть не в матку! Ну, охоч ты до приключений засовывательного характера – как, собственно, все мужики – ну, и засовывай ты себе там, на стороне, в той, другой своей, кобелячьей жизни! Нахрена это все домой нести и супруге благоверной вываливать? Которая, между прочим, за все двадцать почти пять лет супружеского сожительства ни разу… ты слышишь! ни разу нигде, никому, ни с кем. Хотя и случаи были и даже, помнится, хотелось, но статус мужней жены – он как клеймо на ****е, стыдно кому-либо показывать. А то ходил бы ты уже давно в роли ходячей вешалки для чужих головных уборов.

- Еще он сказал, что ты его за это выгонишь, - продолжала добивать меня Верка, - и в развале вашей семьи буду виновата я. И что не жалко ли мне тебя, самую свою старую подругу?

«Н-ну!.. К-казел!!!» - успела подумать я, прежде чем зарыдать. Верка последовала моему примеру, ее горячие слезы закапали мне на коленки, потекли под юбку.

«Что же делать? Что же делать?» - запертой в клетке птицей колотилась в виски одна мысль.

- Ты прости меня, Дианушка! – с вывернутыми губами гнусавила Верка. – Я не хотела, правда! Ты ж моя самая любимая подруга. Вы у меня после мамы двое остались - Артемка (это ее сын) да ты. Я ж тебя люблю. Я для тебя на все… Вот, что хочешь для тебя сделаю. Как в детстве… Хочешь?

Я замерла.
 
                *****

Родители как-то раз оставили нас с Веркой вместе на целый вечер. Это, точно помню, была зима, наверное, второго класса, значит – было Верке восемь – она весенняя, на полгода старше, а мне и вовсе еще семь. Куклы быстро надоели, а телевизора тогда еще не было, - по крайне мере, у нас. Вот и предложила Верка тогда играть в партизан. Я – с радостью, только как играть, не знала. Верка знала: она сказала, что будет фашистом, а я – партизанкой, и что она меня будут допрашивать. Я без раздумий согласилась, но только оказалось, что партизанка на допросе должна быть голая и связанная. Я как-то задумалась, а Верка говорит: «Не хочешь быть партизанкой, будешь фашистом!» Я фашистом быть категорически не хотела, и пришлось раздеваться. Верка примотала меня скакалками к стулу – крепко так, помню, примотала, не в шутку. И начала меня допрашивать. Я не помню, о чем она меня спрашивала. Зато очень хорошо помню, как она встала на колени, оперлась грудью на стул и начала лизать у меня между ногами. Я не помню, каковы у меня были тогда физические ощущения, но в голове мне это точно нравилось, и я очень не хотела наступления того момента, когда, по законам игры, придется все-таки фашистом быть мне, и лизать Верке между ног. Но Верка не торопилась менять роли в игре, и все лизала и лизала. Не знаю, чем это закончилось бы, но пришли родители, и мы еле-еле успели «попрятать концы в воду». Еще помню, мама долго допытывалась, чего мы такие красные и так глубоко дышим, а мы врали, что боролись. Это было так давно, и лежало где-то на такой дальней полочке, что я вспомнила об этом первом моем сексуальном опыте только сейчас. Но сразу и о-очень ярко.

                *****

Я замерла и почувствовала, что становлюсь не красной – багровой.

- Вспомнила? – заулыбалась мне Верка. – Вспомнила, как мы тогда? Хочешь, я тебе сейчас, как тогда, сделаю?

И она начала потихоньку задирать на мне юбку. В ступоре я пребывала недолго, но этого хватило, чтобы Веркины пальцы добрались до моих трусов. И тут… Тут наступает момент истины. Как вы думаете, о чем я думала, когда пальцы моей старейшей подруги уже чуть не снимали с меня трусы? О том, хочу я или не хочу воспроизвести тот почти сорокалетней давности опыт? О том, что заставить Верку сейчас лизать мои гениталии – это хорошая месть за то, что она сосала у моего мужа? Что я поняла, что все это время была латентной гомосксуалисткой? Еще версии? Ни хрена подобного! Я подумала, что совершено незачем Верке знать, в каких трусах я хожу дома. Поэтому я так это выскользнула из-под ее рук и встала с кресла, одергивая юбку.

- Не надо, Вер, - настолько несмущенно, насколько могла, сказала я. – Я по этой части, знаешь… с тех пор как-то не очень.

Верка максимально, на сколько могла, необиженно поджала губы и села на кресле, как на собеседовании – сжатые коленки немного в сторону, пальчики, сжатые в кулачки, на коленках.

- Лучше скажи, что мы со всем с этим делать будем? – усмехнулась я, садясь на диван.

Я еще подумала: у, как ловко! Только что тут сидела Верка и – р-раз! мы с ней уже поменялись местами. И, словно тоже ощутив это, Верка эдак надменно и даже с вызовом мне отвечает:

- Ну, я-то точно не знаю!

Мол, с нее-то какой спрос? Я – жена, я и думай, а ей-то что? Мне жутко захотелось двинуть старейшей подруге по морде. И тут же, под действием микро-выброса адреналина, пришло решение.
 
- Придется тебе, Вер, с ним переспать, - усмехнулась я. – Только не надо рассказов про терновый куст!

Верка поняла не сразу, потом стала цвета спелой черешни.

- Диан, ну, ты че? – спросила она, вложив в содержательный вопрос, казалось, всю имеющуюся в ее распоряжении обиду. – Я никогда не хотела. Все произошло случайно!

«Да ладно!» - махнула на Верку рукой я. Не хоте-ела! Кто не хочет, тому ***й в рот сам по себе не залетает! Не хотела она! Не хотела, а придется!

- Не хотела, а придется! – повторила я в слух. – Вер! Если ты на самом деле так ко мне относишься, то давай, выправляй косяк свой. Когда он там следующий раз должен позвонить? Типа, завтра? О, как раз, под выходные. Приглашай его к себе и… Ну, не мне тебя учить. Только один нюанс. Вернее, два.
 
Верка выставила на меня глаза, полные самого искреннего внимания. И любопытства.

                *****

Насколько я знаю своего благоверного, он снова влюбился. Влюбился в Верку, накрутил себе мозг, что теперь он должен спать только с ней, - это уже было. Действовать, как в прошлый раз, то есть убедить Верку, что она должна Алексея послать, было бы нетрудно, но у него могло совсем снести покрышку. Снова он, напившись, изливал бы мне душу – то есть, ту ее часть, которая в яйцах… Мне было бы что? Сидеть, молчать, внимать, плакать? А потом? Разводиться? Потому что я еще тогда сказала и ему и – главное – себе, что второй раз в жизни подобного унижения я не стерплю. А у нас хозяйство общее – какая-никакая недвижимость, дача, все записано пополам. Дочь проблемная. И вообще – после четвери века брака разводиться может только конченная дура, особенно – если она этого не хочет. Я – не такая, и я не хочу. Значит, надо было, чтобы суженый… расширенный, блин! сам раздумал экспериментировать с такими опасными ингредиентами, как матримониальный статус.
 
- В общем, Вер, слушай сюда, - начала я обучать подругу обращению с собственным мужем. – Приглашаешь его к себе, чай-кофе-туда-сюда и разрешаешь ему затащить себя в койку. Ну, или тащишь сама, по обстоятельствам. Но строго не делаешь двух вещей. Только, чур, без обидок, да? Короче, не моешься. Вот этот твой запах чтобы на тебе был не слабее, чем сейчас, а лучше – сильнее. Это ясно? И – второе. Мой в койке сам не очень любит выкрутасничать, предпочитает, чтобы я сама все делала. А ты – в позу «бревно», и все. Понятен замысел? Создаем среди него твой негативный образ, как любовницы. Я думаю, что, проделав такой путь, он тут же на месте лыжи в зад не развернет, разок трахнет, но, надеюсь, дорогу к тебе забудет и вернется в нужное лоно. В мое, короче, лоно. Согласна?

Верка часто-часто закивала. И – вроде, искренне, без негатива на обидные вещи.

- И еще, - решилась совсем уж усугубить я. – Запишешь всю свиданку вашу на камеру, ладно? Хочу видеть, как все прошло, чтобы… Чтобы быть уверенной, что все прошло, как надо.

Верка испуганно заморгала, но снова кивнула.

- А как это – записывать? – испуганно зашептала она. – Я не умею!
 
- Проще пареной репы! – с гордым видом ведущего интеллектуального шоу сказала я, вставая с дивана. – У тебя вай-фай дома, надеюсь есть?

Я давно по случаю на интернет-распродаже купила шпионскую камеру, - собиралась писать Алексея, когда у меня были как-то возникли подозрения, что он кого-то таскает домой. Подозрения не подтвердились, и камеру я не использовала, хотя заряженная и проверенная она лежала у меня в ванной среди прокладок. Девайс был – супер, маленький, незаметный и гнал трансляцию сразу в интернет на запароленный IP-адрес. Вай-фай у Верки дома, к счастью, был. Как камерой пользоваться, разобрался бы даже ребенок, - в результате разобралась и Верка. Расставались мы если не снова подругами, то, как минимум, сообщницами. Целоваться при расставании не стали, но – «пощечкались».

А через двое суток я онлайн смотрела встречу своего супруга с моей подругой детства. Верка играла, как по нотам, и мне казалось, что на картинке с довольно низким разрешением я вижу разочарование на лице своего благоверного. В первую же ночь, когда Алексей вернулся «из командировки», он устроил мне феерический секс, какого у нас с ним не было лет уже, наверное, пятнадцать. Спасибо, Верунчик! А еще говорят, что женской дружбы не существует!

                *****

- Забавная штука! – усмехался Алексей, крутя в пальцах камеру. – Надо же, насколько Дианка, оказывается, продвинута в технических вопросах! Не ожидал от нее!

- Да, уж! – поддакивала Верка, как довольная кошка, потягиваясь всем телом. – Лешенька, только мы договорились, да? Я буду приезжать к тебе по первому зову, но Диана ни о чем не должна догадываться. Ты будешь ублажать ее, как меня. Как мусульманский мужчина, у которого две жены. По их правилам, мужчина не должен отдавать предпочтения ни одной из жен. Это непременное мое условие.

- Можно, я все-таки буду отдавать тебе предпочтение? – смеялся Алексей, зарываясь лицом в густую поросль жестких волос на Веркином лобке. – Тебе, твоему запаху, твоему вкусу?

- Только в голове, мой милый! – отвечала Верка, сильно притягивая рукой затылок Алексея. – Только в голове!

                *****

- Да, прогресс – великая вещь! – сказала я, принимая от Верки оба девайса.

Первый Верка, как мы и договаривались, «спалила» Алексею, второй исправно транслировал в том числе и второй акт любовного спектакля «Вера+Леша».

- Да, уж! – со смехом согласилась Верка. – Как у тебя с ним-то? Все в порядке?

- Да-а! – подтвердила я, довольно потягиваясь всем телом. – Как энерждайзер, не отпускает, пока я минимум два раза не кончу. Вчера, прости за подробности, в жопу отымел. У нас этого уже сто лет не было, а я – м-м-м! Люблю!

- А я не очень, - выпятила нижнюю губу Верка. – А он, видимо, с тобой натренировался и меня тоже… аналит. Даже сейчас больно.

И Верка состроила несчастную физиономию. Мы обе рассмеялись. Уже второй месяц Алексей исправно удовлетворяет нас обеих и был, похоже, счастлив, хотя я и начала замечать у него признаки физического переутомления. Ничего, скоро Верка уедет на месяц « к маме» - с понтом, конечно, и Леша немного отдохнет. А дальше – помотрим! Может быть, съезжу на пару недель в Грецию или на Кипр я. На самом деле, конечно. Пусть порезвятся, - я своей старейшей подружке сое самое большое сокровище – мужа – безусловно могу доверить!
 
- Вер, а, Вер? - говорю я, глядя на подругу самым откровенным их имеющихся у меня взглядов. – Ты еще не передумала? Ну, как тогда, в детстве?

- Конечно, нет, - внезапно низким голосом отвечает Верка. – Как я могу передумать? Я поняла, что тебя люблю, люблю физически, уж классе в восьмом. Только ты не замечала, да и это тогда, мягко скажем, не принято было. Я в себе и держала. Потом мы сколько лет не виделись, а как снова стали – все снова всплыло, вспыхнуло. Это бог помог мне, что твоему тогда на Рождество плотских утех захотелось. Без этого мы бы не… Ну, ты понимаешь.

- Понимаю, - говорю я.

Я задираю юбку, стягиваю трусы. Опускаюсь в кресле пониже, чтобы Верке было удобнее. Она расстегивает блузку, вываливает из лифчика свои бесподобные сиськи. Крутя себе соски, склоняется над моей промежностью. Ее язык начинает выписывать внутри моей вагины китайские иероглифы.

- Говори, где партизанский отряд? – нахмурив брови, спрашивает она, ненадолго прервав экзекуцию.

- Не скажу я ничего! – отвечаю я дрожащим голосом, изнемогая от ощущений. – Партизанки не сдаются!

- Ах, так! – восклицает фашистский офицер. – Тогда получай, проклятая партизанка!

И ее пыточный инструмент снова погружается в темные глубины нашей с ней истории.