Казусы

               
           В жизни всегда имеют место быть какие-нибудь казусы. И здесь я не буду ходить вокруг да около, вводить добропорядочных людей в заблуждение, пытаться вынести из чужой головы мысль, или чего хуже какой-никакой постулат, или не дай бог сам мозг! Боже упаси! Я не претендую ни на чьё внимание, мне этого не нужно, но у меня лично есть казусы и этого не скроешь! И я не буду это прятать, скрывать, выдавать себя за другого человека или выпячивать напоказ только лучшие свои стороны. Я человек откровенный, к чему и вас призываю, дорогие мои! Чтобы бороться с лучшим, надо выставлять его в худшем, а чтобы с худшим надо с лучшим! Каждый мало-мальски знающий меня человек видит мои казусы, или чувствует, что я этому подвержен! Я пустые слова на ветер, а чего чище на природу не бросаю, и мысли вслух попусту не расколышиваю, чтобы не обратить всё это в ураган!

          Я от этого сам бегу вприпрыжку! Не далее вот вчера вечером решил выйти на улицу, как-никак целый день дома сидел. Это ничего что сильный мороз, очень крепкий, ничего что ни одного человека вокруг в нашем густонаселенном районе не оказалось, ничего, что можно было просто возле подъезда постоять, вдохнуть свежайшего морозца и обратно нырнуть в свое пятиэтажно-кирпичное мировым сообществом выпестованное усреднённо-непонятное национально размытое небытие! Нет, я думаю, дай-ка я хоть сто метров пройду вперед – кровь разгоню, ну и что – добежал до метро, а обратно как лететь не знаю. Мороз все крепче и в лицо все больше лезет и старается ущипнуть да посильней! Ну, я и пошел спиной от ветра, чтобы легче было возвращаться! Иду быстро, пячусь назад шибко, не оглядываясь, не задумываясь глубоко о прошлом и будущем, и вдруг, резко упираюсь спиной во что-то твердое, слегка шалею, отрываюсь, так сказать, от реальности, теряю равновесие и скатываюсь вниз! Оказывается сугроб, дворники дорожку вылизали, стог снега накидали на пути следования и лопатами прибили! Скатился я вниз спиной и лежу, соображаю, где враги, откуда произойдет нападение! Кому в случае опасности кричать, и в случае угрозы куда бежать! Ужас меня переполняет, мысли всякие летают, вдруг слышу топот копыт, кто-то бежит резко, несется споро, подбегает близко, и как, в самое ухо, заорет: «Девушка, вы не ушиблись, вам помочь?» А я когда собирался на прогулку надел как обычно впопырях, стоя в дверях,  свою любимую восточную теплую тюбетейку и чьи-то женские домашние теплые рукавицы вязаные, на вешалке болтались, мамины, видать! Я лежу, глазами моргаю, молчу, вроде неудобно, вроде не девушка я, а самый настоящий боевой парень! Вот какой казус!

           А тут как-то, ну, вот буквально, на днях, может быть не далее чем позавчера, захожу я в магазин, на нашем Спортивно-рыбном проезде, в рыбно-водочный отдел, рыбкой себя какой-нибудь натотешкой или путассушкой побаловать, фосфором себя залить по полной, с оттяжкой! Ну, не в смысле фосфором, который с градусом, я это нет, а в смысле морским с йодиком! А продавец там Колян, его так называют мужики алкаши, которые не рыбу там покупают. Он вечно там работает, только месяц его в году на работе не бывает, когда в отпуск видать уходит, к родственникам своим отдохнуть ездит, куда-нибудь под Расхлябинск-7, рыбки поудить в заботливо устроенной, радиоактивно-увеселительной зоне озер и лесов! Так вот этот Колян увидел меня, когда моя очередь подошла, и я попросил камбалки килограмма полтора да с икоркой на весы бросить! Увидел, как-будто в первый раз за последние восемь лет, за все эти животрепещительные годы, что я рыбкой здесь в магазике отовариваюсь, вылупился и как заорет: «Привет! Что-то давно я тебя не видел?!» А я стою, ценники разглядываю, что почем, и на весы посматриваю, в уме прикидываю, считаю, не надул бы меня, а то знаю я его, любит на круг пять рублей лишних накинуть на голубом глазу! И вопрос его, или вскрик было некстати, чуть не выбил меня из ручья... из морской пены... тьфу ты, из колеи, и почти упуская порядок цифр, цепко хватаясь за умноженные килограммы на рубли, я однако с гордостью подумал: - Вот он этот счастливый момент, вот она слава пришла, насмотрелся Колян телесериалов, глаз замылился, в голове все смешалось, перекособочилось, перепутал меня, наверное, с каким-то однодневным сериальным еле-еле востребованным актёришкой. Мне лестно, хоть я и заштатный бухгалтеришка, несчастно бегающий с чужими бумаженциями по разным организациям, в огромной кампании перевозок Водилатрансбаранка. По сути я никудышный винтик, который могут в любой момент пнуть. Но от славы пусть минутной никто ж не бегает! А я тоже не побрезгую и хоть от чужой от славы-то не откажусь, и так скромно, почти хлипко говорю: - Привет! А откуда ты меня знаешь? Типа, как-будто сам, забыл, что лицо-то мое могло ему как-то примелькаться за столько-то лет!  А он говорит: «Так ты же тут рядом в буфете работаешь! Что ж тебя не знать-то? Тебя тут каждая собака знает!» Я, про себя думаю, ну вот поманил, за веревочку дернул, и тут же надежды не оставил, смыл все… Но отложив ненужные мысли, я попросил плюхнуть на весы еще килограмма два наважки, боясь потерять отложенные в уме цифры за камбалку, тщетно пытаясь вспомнить произведенное минуту назад умножение и сложение, проклиная этого Колю, что он все-таки обманет, не помня себя, машинально, практически уже не желая вступать в прерогативу прений, произнес: «В каком буфете, где?» А про себя подумал: - Я хоть и бухгалтер низшего звена, но честь имею, попробуй работу найди, три года на подножном корму перебивался, то бумаги перекладывал, то ночной аудит не досыпая проводил за пять копеек! Он, радостно кидая и считая, говорит: - Да не в буфете, а тут рядом у этих тёмненьких в кафешке, ты же на кухне лотки и кастрюли тягаешь, на задний двор, который год выносишь! Смешно!, - и ухмыляется, как дурачок, в смысле как ему самому кажется очень он умный, «просверещенный», толи может, о чём-то, о своем думает прилавкообразном, продавщическом, идиотско-настроенческом! Мне как-то даже обидно стало – я всегда иду, как мне кажется, с гордо поднятой головой, мой проницательный, мудрый, тонкий взгляд, несмотря на бесконечные неудачи, говорит об особой стати и достойном предназначении в жизни и в природе, о красивом, интересном, дворово-уличном, шутка конечно, пути, о почти двух высших образованиях! И как, оказывается, я ошибался в своём неведении! Я просто лотошник, лоточки выносящий, пшик, ничто, ноль целых! Взял я свою рыбу пять раз перевымороженную и пошел в полном непонимании, толи обманули, толи нахамили, толи это юмор такой у людей за прилавком! Вот какой казус!

           А вот ещё сижу как-то дома целый день полный жизненных сил никому ненужный, думаю, ну сил уже нет сидеть в этом однокомнатном дворце среди хохломы и бетона. Решился наконец-то, пол двенадцатого вечера вышел из подъезда покачиваясь от дневной сидячки и потери истинной природной ориентации в пространстве, посмотрел озверело вокруг на мир, а вокруг темно и страшно, почти ночь и тени, тени, тени. Деревья осоловело качаются, держась друг за дружку, ветками хватая прохожих за горло. Фонари горят мутным светом. Кругом враги и лютые звери. Шаг ступишь и разверстнется бездна. Наивность опасности во всём. Люди, люди, люди, ничего со мной не сделать вам! Принял решение до магазина сгонять за ма-аленькой шоколадкой и соком лишним пакетиком. Пока дошёл, огляделся, в народ тусующийся втянулся, осмелел. Не так всё и страшно и даже мило. На лавке в скверике 9 на 9 метров пьют и хрюкают. Какой-то мужик просто от силушки невиданной что ли или от бесконечной пьянки орёт и рычит беспрерывно, да ещё с каким-то кайфом и драйвом внутренним. Сначала не понимаешь и пугаешься, а потом чувствуешь, что он удовольствие от собственного рыка получает. Он получает, а жители окрестных домов нет. У соседа по двору вроде глаз смачно подбит, как у доброго сапожника сапог. Всё что надо купил, иду домой не спеша. Слышу где-то недалеко гул какой-то – уо-уо! Насторожился я, что за странный гудёж. Хотя дом-то мой милый пятиэтажник рядом, до подъезда совсем чуть-чуть через поворотик лёгкий для сокращендо, если что, можно сигануть, но я нет же ничего уже не боюсь, темнота,  одинокий фонарь и в недалёкой проекции окно на моей кухне на втором этаже уже меня почти защищают, оберегают так сказать флюидами своего добра и отечественного… отеческого то есть, метража, почти материнского капитала. Голову тем не менее всё равно вперед тяну, кто там? А обзор, аккурат на углу «Газель» такая белая, как привидение, загораживает! Я голову в такой лёгкой беззаботной опаске тяну, и телом иду на свет своего окна. И гул этот тоже приближается неведомо откуда, но я иду! Вдруг вижу из открывающегося после белой «Мамзели»… «Газели» вида в метрах трёх от меня браво шагают местных три парубка лет двадцати каждый, глазами устремлёнными вперёд и будто ничего невидящими, друг за друга крепко держась, дружба у них видать крепкая такая мужская или чтобы не укачивало и так этак как-то гудят, звук этот из груди у них доносится! И смотрят дико вперёд, взглядом направленным внутрь в самое себя и вот уже почти на меня и вот мы уже почти столкнёмся, сшибёмся лбами. А они всё вдаль смотрят ну почти в меня. А я, как заворожённый, думаю, ну ничего ещё шажок вперед и я в безопасности на своей стороне. Вот ещё секундочку, вот капелечку сейчас и я спасён, я ближе буду к окну! И я оказываюсь, конечно же ближе к окну, к своей стороне, чуть не сшибаясь с хлопцами. Когда чуть не между ног у них проскочил и не сшибся с третьим, который ближе к моему окну. Выдохнул я от такой ловкости и удачи, спину выпрямил лихо, плечьми тряхнул, попытался пойти своей дорогой. И в этот-то самый момент у меня подкосило ноги от дикого крика: - А-а-а-а-а-а-а-а-ааа! – прямо мне в ухо от лихого третьего парня! Он заорал как-то неожиданно исподтишка, как притаившийся в глухом лесу дикий кабан с огромными безжалостными клыками, вытянув шею как гусь, прицельно мне точно в ухо пронзительно, дико, надсадно, животно! Я чуть не ошалел, я подумал, что оглох, что у меня разорвало перепонку и все внутренности, и ноги стали ватными и на них я, слегка присев, пошёл дальше к огоньку, заветной двери подъезда, не в силах сопротивляться, делая вид, что я ничего не слышу и не вижу. Это не я, это не со мной, меня здесь нет! А эта глотка, как прооралась вытянувшись вперёд, так и втянувшись назад, невозмутимо зашагала дальше, это я понял задней стороной головы. Я когда зашёл в квартиру, быстро щёлкнул дверным ключом, бросил пакет с какими-то покупками на пол и упал плечом на стену. Припал так сказать всем телом, или «поцеловал» всем своим благодарным за спасение организмом любимые обои и железобетон. И долго стоял, ничего не понимая и не слыша! И потом пока раздевался, у меня в ушах стоял такой жуткий зво-о-о-н-н-н… Звон этот был, как колокола пятидесяти звонниц, как десятка два непрестанно бьющихся друг о друга металлических тарелок звукового оркестра, как-будто тебя посадили в бочку и бьют по ней сотней молоточков. И мне так хотелось, если бы кто-то был дома в этот момент, спросить, так просто, ни к чему не обязывая, так сказать сугубо на счастье: - В каком ухе звенит?!.. Вот такой казус! 

                МОСКВА.