Воскрешение души

               
Всю неделю над нашим краем  прохлада. Кажется, что это не июльские дни, а унылая осенняя пора, когда повсюду бесконечная морось, непроглядная небесная хмарь, бесприютные,  в  стылом полумраке, деревенские ракитовые околотки, непросохшие крыши хат и потемневшие дощатые заборы...

 Ветер  буйствует по зарослям, гасит зеленое пламя, серебрит, выворачивая наизнанку, листы взлетающих,  гнущихся, мечущихся туда-сюда от его порывов ветвей.

С чернолесья тянет грибной прелью. Но грибов нет: ни одного настоящего июльского припарка, чтобы грибница брызнула разноцветьем сыроежек, жирным блеском маслят, красными головками подосиновиков, темно-коричневыми шляпками подберезовиков… Нет в промокшей лесной почве даже свинушек, а о белом грибе ничто и не напоминает.

Странно, что в июле, чуть ли не в Петров день, топлю печь в деревенской хате: надо изгнать проникшую во всё, что ни есть в комнатах, волглость и воротить избяной уют.  Сухие ракитовые дрова горят скоро, потрескивая; тяга на ветру в трубе резвая, гудит и завывает зло и тревожно, как в зимнюю метель, соединяясь с  унылой  тишью, прижившейся в доме. Тоскливо, тревожно  душе, которая прячется от неправды человеческой…

Но тянет на широкое крыльцо, выстроенное вдоль всей «глухой» стены пятистенки. «Глухой» её принято называть в деревне из-за отсутствия окон в этой части хаты.

 С крыльца видны огород и луга до самой речки Свапы. Пустынные соседские огороды поросли ракитовой, ивовой дремучестью, кленом, березой и целыми толпами осинок, которые дрожат и  беспрерывно лопочут листочками даже в безветрие. В сумрачные день, как сегодня, их стволы выразительно синеют, будто присыпанные синькой. Сразу на память приходит есенинское: «Только синь сосет глаза». Правда, это сказано о бесконечных русских далях. А тут рядом, в ста шагах  от моей хаты, синеет не один гурт осинок, и эта синь действительно «сосет глаза». 

Молодой осинник и полянки с ежевикой – отличное лакомство для косуль. Сегодняшнее утро стало для меня удивительно чудесным: в зарослях осинника мелькнула изящная фигурка животного, легкого, с высокими заостренными ушами, недлинным туловищем, коротким хвостом и широким светлым пятном вокруг хвоста, называемым  охотниками «зеркалом», за которым следует, как за ориентиром, пятнистый безрогий малыш.

 Сразу ободряюсь: я не один в этом мире запустения и безлюдья. Затаив дыхание, наблюдаю за лесной красавицей, боясь пошевелиться и вспугнуть всегда настороженное животное. Косуля,  приподняв передние ноги, схватывает свежие листья осинки, а теленочек лезет под маму, толкает вымя её, пьет теплое густое молоко, лягает задними ножками ветки, мешающие его утренней трапезе.

Сердце моё оттаивает; нежное, дружелюбное чувство охватывает меня, гонит прочь выросшее в городе, когда сидишь возле бесконечно-лживого экрана ТВ, озлобление на отдельные особи человеческие, когда в них нет уже давно  ничего из того, что мы называем  благодатью, правдой, бескорыстной любовью…

Мама кормит своё дитя, а душу мою охватывает такое тепло, какое чувствуешь  во всем теле от глотка редкого по вкусу красного вина.

 Забываю о ветре, о стылой моросящей мгле, о душевной тревоге и начинаю жить полноценно, духоподъёмно, любя всё на свете вокруг…