Цитадель Вдохновений

«Она медленно уходит. Я чувствую, кажется, само расстояние, растягивающееся между нами. Может, она оглянется? Кинет мне на прощание свой взгляд, и я схвачусь за него, повисну, стану накручивать вибрирующие нити воздуха вокруг нас на бесконечную катушку моего сознания… Притягивать, вытягивать все из мимолетного дара... Ведь она медленно уходит. Кажется, что ее уже ничем не приманить. Словно, в этот раз - навсегда. И больше она не постучится в окно уносящей меня электрички, не прикоснется ко мне мокрыми от противного, моросящего дождя, губами.… С каждым проплывающим мимо днем все труднее будет ее вспомнить. Уходя, она забирает с собой наши следы, заметает звуки, приглушает свет, и я снова остаюсь на месте, а она отправляется дальше».
Неизвестный автор.

Зал представлял собой нелогично огромное пустое пространство из сочетаний серого, белого и фиолетового мрамора с золотыми жилками. Идти от колоссального размера входных дверей до столика, расположенного между двумя полукругами лестниц, пришлось около двух минут. В тягучей тишине зала звук моих шагов казался одиноким и потерянным, хотя шел я нарочито быстро и вычурно целеустремленно. Девушка, сидевшая за совершенно не вписывающимся в интерьер черным столом, аккуратно что-то выводила карандашом на листе бумаги, не забывая при этом с устрашающей ритмичностью отрываться от письма и мусолить его кончик.
Она была одета в коктейльное платье, сочетающееся цветом с мрамором вокруг. Ей на удивление шла нестандартная короткая прическа с вечно выбивающимся из-за уха локоном, куда она ее с нескончаемым терпением методично возвращала. Времени разглядеть девушку у меня было предостаточно, так как в зоне видимости она оказалась примерно на середине зала и весь оставшийся путь я занимался тем, что бесстыдно ее разглядывал. Она же, в свою очередь, даже не бросила в мою сторону мимолетного взгляда. Я обратил внимание на ее ногти, выкрашенные в глубокий черный цвет, и решил, что мне нравится. Есть в этом что-то вампирское, (очень удачно вписывающееся в идею о том, что женщины сосут нашу кровь)что в свою очередь вполне вписывается в тот факт, что женщины сосут нашу кровь.
Когда я, наконец, подошел к столу и тихонько поставил на пол кожаный коричневый портфель, я замер. Было что-то удивительное в канцелярском мире, образовавшемся на столе вокруг девушки, вычерчивающей что-то на бумаге… Чернильница, гусиное перо, стопка белых бумажных квадратиков для коротких заметок, симпатичная ручка фирмы «Паркер», телефон без каких-либо признаков проводов, большой металлический степлер, которым, кажется, можно было бы заколачивать гвозди, несколько свечей разных цветов диаметров, серебреная зажигалка "Зиппо" и уродливая, синяя механическая точилка для карандашей. Прошло, по меньшей мере, несколько минут, прежде чем девушка оторвалась от своего занятия и подвинула листок, с которым возилась, в мою сторону. Там был мой портрет. Причем довольно искусно выполненный. Девушка запихнула карандаш в точилку и, забавно задрав локоть, принялась с остервенением вертеть ручку. В этот момент она все-таки сподобилась посмотреть в мою сторону и вежливо поинтересовалась, продолжая хрустеть точилкой: "Какой уровень вас интересует?"
- А какие есть? - озадаченно спросил я.
- Только не говорите мне, что вы не ознакомились с нашими услугами до прибытия - раздраженно ответила девушка
- Не вопрос, не буду - я еще раз взглянул на свой портрет.
- Вас устраивает?
- Вполне. Если вы о портрете.
Она схватила бумажку и повторила более настойчиво: "Какой уровень вас интересует?"
- Ну... Через три дня выходит срок, за который я должен представить произведение издательству.
- Ну… - девушка выразительно на меня посмотрела, многозначительно поднимая бровь, - Четвееертый, - наигранно ласково протянула она. Затем схватила синюю свечу, щелкнула зажигалкой, подержала ее над огнем стороной без торчащего фитиля и, шлепнув на край моего портрета восковой кляксой, придавила ее кольцом на пальце левой руки.
- Так - подвела некий итог девушка - с пропуском разобрались. Теперь скажите мне вот что, есть ли у вас вектор или идея для следования в произведении? Может, план?
- Нету, - гордо ответил я.
- Все ясно - она взяла перо и обмакнула его в чернильницу - в таком случае, поздравляю с прибытием в ЦэВэ! - улыбнулась девушка, протягивая мне руку.
Я без раздумий ответил на рукопожатие. Внезапно она два раза быстро уколола меня гусиным пером во внешнюю сторону ладони. На это от неожиданности я почему-то выдал скромное: "Спасибо". Девушка жестом указала на лестницу справа от меня, куда я и последовал, разглядывая две зудящие черные точки на руке. Они были очень аккуратными, примерно на расстоянии сантиметра друг от друга. Это удивляло, ведь процесс их нанесения занял всего доли секунды.
Вскарабкавшись по лестнице, я обнаружил себя на небольшом балкончике над залом, через который шел некоторое время назад. Однако тот почему-то уже сменил цвет мрамора и предстал в черно-зеленом цвете. Странным мне показалось и то, что я не видел лестницы с другой стороны, которая должна была прилегать к балкону слева относительно стола с девушкой. Которого, кстати, тоже не наблюдалось. На его месте стояла небольшая серебренная мусорка с пепельницей, утыканной кучей еще дымящихся бычков. Такие часто можно встретить у входа в какую-нибудь гостиницу или торговый центр классом выше среднего. Разглядеть все это в полной мере мне помешал окрик откуда-то из-за спины.
- Плошу Площения! - голос сильно картавил - Михаил Шлань?
Я обернулся. Ко мне сменил невысокий человек в черной футболке с белой надписью: "На земле с осознанием". Описать его лицо будет крайне сложно, но меня не покидало ощущение, что он жрал его изнутри и оно в итоге скукожилось, сморщилось и собралось где-то посередине передней части головы. Сам тип был полного телосложения и лысоват, в шароварах, расписанных под гжель, часть которых не успевала за ногами человека и развивалась где-то позади… Еще он нес в руках планшет.
- Да-да, будем знакомы - я протянул руку
- Плиятно-плиятно, от души! - лицо изобразило широкую улыбку, которой позавидовал бы Крюгер, - Меня зовут Фёдол! 
«Смешное совпадение… - улыбнулся про себя я,- почти Фредди.»
- Плойдемте, я покажу вам ваш номел. Вы знакомы с плинципом действия 4-ого уловня ЦэВэ?
Мы двинулись по длинному и широкому коридору. Выглядел он довольно богато: с потолка периодически свисали хрустальные люстры, обои были двойными: нижняя часть ярко-красной, далее следовала золотая разделительная полоса с красивым узором, и от нее к потолку уходили чередующиеся красно-белые вертикальные полосы. Дверей не было, иногда, правда, встречались аккуратные деревянные таблички в разнообразных резных рамках, свисающие на шпагате с толстых золотых гвоздей, вбитых в стену. Однако никаких надписей на них я не замечал.
- Неа, - честно ответил я.
- В виду того, что нас поджимают слоки, а клиент нынче - палшивец и пливиледа, система лазлаботала лаз, по котолому мы вас и отплавим. Связано это будет с отделением сознания. Но не волнуйтесь, все полностью и абсолютно безопасно. Через тли дня вы обналужите себя с плекласнейшим плоизведением на луках.
- Очень на это надеюсь.
- Мы стлоим этот уловень на отхождении от самых настылных тлевог и вообще любых внешних, мешающих тволить, вещах, - он остановился у одной из табличек. На ней было вырезано слово "Вакантно".
Федя перевернул табличку, и мне показалось, что стена, пол и даже мы перевернулись вместе с ней и оказались в небольшой комнатке. Позади меня был участок с теми же обоями и табличкой с той же надписью, остальная же комната была выполнена в светло-серых тонах. Впереди было плотно зашторенное окно. Справа стояла большая, удобная кровать, слева (напротив нее) каменный стол с компьютером и телефоном, рядом коричневое кожаное кресло. Над кроватью висело зеркало, в правом нижнем углу которого красивым и аккуратным золотым шрифтом было выведено следующее:
«Меня, как посла культуры и воспевателя пропаганды прекрасного на земле, не должно ничего е***ь. Если меня что-то е**т, то любые, до мурашек захватывающие идеи и мысли, безжалостно из меня вытрахивает то, что меня е**т. И в голове вместо лазурной чистоты литературного шедевра, окантованного прекраснейшим высоким слогом, уже вырисовывающимся в мыслях на, приятно пахнущий новизной, лист бумаги, остается никчемный трах или ****ь - безвкусный, отдающей горечью пережиток того, что меня е**т.» Я перевел взгляд на подпись. «В.А. Кант».
- Но почему «В.А.»? - спросил я.
- Потому, что «И» бы посчитал ниже своего достоинства так вылажаться. Пусть и, несомненно, имел подобные мысли в голове.
- А кто такой этот "В.А. Кант?"
- Свободный человек! - ответил Федя, отодвигая шторы и впуская теплый и приятный солнечный свет в комнату.
- Как это? От чего?
- Ну как... От «того, что е**т». Площе-говоля от всего. Это от слова «vacant», что означает «свободный».
- Есть такой человек?
- Может, где-нибудь и есть. Только ему плишлось бы как-лаз не быть человеком.
- А где вы его нашли? Он был здесь?
- Конечно, был! И частенько бывает. А искать его надо в себе. - Федор двинулся обратно к табличке, - Ну все, я пошел, у меня еще лаботы тьма.
- А где я могу ознакомиться с услугами? - спросил я, плюхаясь на кровать.
- Телефон, компьютел. Это если мало покажется, но мало показаться не должно. - Услуги уже пледоставляются. - со стороны Феди раздался глухой хлопок, а когда я повернул голову, его уже не было в комнате.

Несмотря на все, что за это время произошло, на экране компьютера как и прежде висел пустой белый лист. На столе стояла наполовину пустая бутылка какого-то алкоголя и объедки бутерброда. Все это я заказал по телефону, и все это неожиданно и самым непонятным образом появилось у меня на столе. Я налил напиток в стакан, прошелся с ним по комнате и вдруг почувствовал неистовый прилив вдохновения, кинулся к компьютеру и быстро забарабанил по клавиатуре. Однако продлился припадок несколько секунд. Я обескуражено оторвался от монитора и прочел: «Ехал грека через вечность, видит грека - пустота, сунул грека безмятежность в непрерывность бытия.»
«Отпад» - решил я и подписался: «Стэфан Swag». Модно. В духе времени. Не какой-нибудь подвальный «ЭмСи Покайся», а вполне себе имя для решительного и революционного голоса современной прозы. Надо будет добавить сатиры, иронии и сарказма в произведение… Половина говна в головах именно от отсутствия чувства юмора. Посему, будем мудрым и, конечно же в меру, поучительным голосом. С этими мыслями я замер часа на полтора в ожидании музы. Муза не шла. Вискарь кончался. Тогда я свернул свое стихотворение и подошел к окну. За ним сияло солнце, плескалось море и блестел песок. Отодвинув в сторону сдвигающееся стекло, я вылез и побрел в сторону воды, нарочито шаркая и раскидывая песок, имитируя небольшие песчаные бури. Спустя пару минут я заметил странную вещь: море не хотело приближаться. Все время, что я шел к нему навстречу, оно находилось на своем месте. "Надо вернуться и спросить, как добраться до моря" - решил я, и, развернувшись, потопал в обратном направлении. Так я хотел. Но возникла другая, непредвиденная мной ранее, проблема: окна, из которого я вылез ранее, не было. То есть, не было не только окна, но и дома и вообще признаков чего-либо кроме песка, солнца и бушующего вдалеке моря. Только и моря за спиной не оказалось. «Что за дела? Куда море делось?» Я еще на всякий случай повертелся на месте - мало ли что-то прибудет или, наоборот, отбудет. Но ничего не происходило. Тогда я двинулся в сторону, куда указывала моя тень. Странным было то, что, несмотря на место моего присутствия, которое я определил как пустыня, жарко не было. Спустя пару десятков шагов я даже взбодрился. Двигаться стало легче, сил прибавилось. Я точно определил маршрут и был предельно уверен в себе. Моя шерсть отражала солнечные лучи, лапы ритмично и ловко несли меня по песку, чутье на каком-то подсознательном уровне вело меня к горизонту.
«Здорово, - думал я, улавливая чувствительным носом запахи, приносимые ветром. - Где-то точно должно быть мое вдохновение, надо подумать о какой-нибудь не банальной концовке». Неожиданно я почувствовал незнакомый, но невероятно привлекательный запах. Я остановился. Повел носом. Слева что-то закопошилось, и из песка выполз огромный, вкуснейшего вида скорпион. Спустя мигновение он уже приятно похрустывал на моих зубах. Чем-то напоминает краба, решил я, полностью сосредоточившись на вкусовых рецепторах. Однако запах не исчез. Он прояснился и отчетливо нарисовался в моем сознании как дым костра и крепкий, свежезаваренный чай. Смеркалось. Я с прежней уверенностью засеменил в сторону, куда меня настойчиво тащил нос. Нос не ошибся. Спустя пару минут я увидел небольшой шатер с лениво выползающим из него дымком и верблюда, привязанного к кактусу чуть поодаль. Для верности я обошел импровизированное жилище вокруг и, удостоверившись в том, что опасности ничто не предвещает, прижал свои огромные уши и осторожно просунул голову внутрь. В центре горел небольшой костерок над которым на самодельной треноге был подвешен чайник. Вокруг него валялись какие-то тюки и вещи, а в дальнем от меня углу сидел, скрестив ноги, седой, изъеденный морщинами бедуин с прикрытыми глазами и покуривал что-то неприятно пахнущее через длинную резную трубку. Я ждал. Тишину нарушал только треск костра и дыхание старика, пропитанное дурманящим дымом.
Вдруг он открыл глаза и, наконец, обратил на меня внимание.
- А вот и мой дорогой гость, - прогудел он. - Проходи, что встал в проходе?  Бедуин поправил тряпки, в которые был одет и извлек оттуда небольшое блюдце, непонятно как там оказавшееся. После этого он поставил его напротив себя и налил в туда немного чая из чайника.
Я осторожно подошел к блюдцу и понюхал содержимое. Пахло вкусно и безопасно. Я лизнул, обжегся, но спустя пару глотков жидкость приятным теплом растворилась в теле.
- Вообще-то я не пью чай с приходами, но ты уж больно красивый фенек, - я направил уши-локаторы в сторону бедуина, облизал блюдце, сел и уставился на старика.
- Как тебя зовут?
- Миша, - честно ответил я.
- Ми-ша... - он задумчиво потянул из трубки. - Так могли бы звать какого-нибудь коварного бога. А ты - фенек.
Я в свою очередь почувствовал обиду.
- А часто ты встреваешь лисиц, которые заходят к тебе на чай?
- Нет, ты не бог, может, дух, но не бог. А в пустыне кого только не встретишь… - снова клуб дыма.
- Может, я злой дух, - оскалился я.
- Будь ты злым, ты бы не выпил чай.
«Ну, может, у бедуинов это бесспорный аргумент в пользу добра» - подумал я и решил не спорить.
- Что ты здесь ищешь, Ми-ша?
- Идею.
- Чем же любовь тебе не идея? Разве не самая это большая проблема человечества?
 Я встал и начал ходить взад-вперед по шатру зло набубнивая себе под нос: «Все проблемы! Нет, абсолютно все проблемы людей из-за любви. Любой сюжетный поворот, как бы что не вышло и не случилось, виной тому - любовь. Это же скучно! Сколько можно? Я не хочу быть писателем в этом однообразном мире трюизмов, где даже одинокий бедуин мне затирает о любви. Тьфу на вас. Я пошел». Я, было, решительно двинулся к выходу из шатра, однако старик издал кряхтящий звук, который заставил меня обернуться. В его взгляде читалась легкая суета.
- Понимаешь, в чем дело, дорогой фенек-писатель, - начал он, вытряхивая обгоревшее содержимое из трубки в костер. - Когда-то я был кади. У меня было племя, мы кочевали по пустыне, помогали и держались друг друга. И я был счастлив. И знаешь почему? Потому, что мир невероятно красив, стоит жить ради него и для друзей. Но вот я стал слишком стар и решил уйти. Меня не держали, ибо знали, что это мое решение. Как думаешь ты? Счастлив ли я теперь?
- Думаю, что не особо - я вернулся к миске и бедуин плеснул мне еще чая.
- Верно думаешь. И все от того, что хорошее настроение всегда становится плохим, когда его не с кем разделить. Мы все делаем выбор и самое трудное - потом с ним жить. Однако, как сказал Иосиф Александрович Бродский, - на этом моменте, я поперхнулся чаем. - Попутный ветер начинает дуть в минуты отчаяния, а наша задача его почувствовать и пойти в верном направлении. И вот тебе яркий пример такого ветра. Мой ветер привел меня сюда, как и твой. Не просто же так.
- Думаешь, судьба? - улыбнулся я, хотя спросить хотел совсем не про это. Гораздо интереснее мне было, откуда ему известен Бродский.
- Я думаю это гашиш. Накуришься этого дерьма: вечером хорошо - даже, бывает, компания появляется интересная, а с утра гадишь дальше, чем видишь.
- Кажется, мне пора. - Я задумчиво поплелся к выходу.
- Знаешь, в конечном счете жизнь с приставкой "для себя" в каком-то смысле выгорает. Мы счастливы тогда, когда можем делиться этим счастьем с другими. А так... Кому есть дело до твоих достижений и приключений? Кому вообще будет интересно жив ты или нет?
Я вышел из шалаша и вдохнул прохладный ночной воздух. Было хорошо. Светила луна, на небе сверкали звезды.
- Сё хня! - услышал я неожиданный бас и обернулся на звук.
На меня смотрел, привязанный к кактусу, верблюд.
- Как жизнь? - вежливо обратился я к верблюду.
- Сокращается, мать ее. Бог дал нам алкоголь, порно и наркотики, а мы становимся отшельниками, рассуждаем о политике и душе. Нормально ваще?
- Ну а почему нет? У каждого...
- Ой ты мне еще про путь расскажи, мля. - Верблюд сплюнул, - для себя живут люди. Для. Себя. Даже когда что-то для других делают. Все равно найдется экзистенциальная подоплека… - он задумался и добавил - иногда, умело скрытая инсинуацией сознания.
- Неплохо, - одобрительно кивнул я.
- Вашаа Арбараб, - сказал верблюд
- На этом языке не разговариваю - ответил я
- Да представился я, мудак, мля - зла в его голосе я не замечал, однако, и доброго в нем было мало.
- А. Миша.
- Будем знакомы Амиша. Баба штоль?
- Нет - поправлять я его не стал.
- Имя у тебя не под стать. Ну да хер с ним, че приперся-то?
- Я писатель, нужна идея. Муза, так сказать. У меня дедлайн. Я из цитадели вдохновений.
- Ох ты ж, еперный театр! Серьезная морда нарисовалась. Я там тоже бывал, нифига не помогло после реинкарнации. А до нее и без них справлялся.
- А вы помните кем до реинкарнации были?
- Конечно, помню. - Вашаа Арбараб откашлялся, выпрямился и выдал твердым и статным голосом, - Немецкий философ, родоначальник классической немецкой философии стоящий на грани эпохи просвещения и романтизма - Иммануил Кант. – После чего он элегантно притопнул.
- Вау, - я думал, что удивляться будет уже нечему, но мой рот так и замер в открытом положении.
- Последнее, что я писал - это выцарапал ножом на зеркале какую-то пошлятину.
- Про «то, что меня е**т»?
- Ага, а они че не стерли до сих пор?
- Они ее золотом вывели.
На этом моменте верблюд очень задорно заржал.
- Сборище идиотов, - сквозь смех выдал Кант, - ну надо же. А про «где искать Канта», говорят, что в себе?
- В точку.
- Боже, как же это бестолково. - Верблюд поуспокоился. - Хочешь идею? Вот тебе идея: «Бездумное воспевание любых слов, когда-то принятых неизвестными кучками людей, авторитетов, однажды сказавших нечто, что определенной кучке понравилось.»
- А ведь и верно... - Вдруг странный звук нарушил наш диалог.
- Кто здесь?! - я испуганно огляделся.
- Ууу, брат. Это странное и не изученное существо... В народе называют женщина. Это за тобой.
И правда, к нам подошла та самая девушка с короткой стрижкой, которая сидела за столом на ресепшене ЦэВэ.
- Какая прелесть, - сладко улыбнулась она, - фенек!
Верблюд сплюнул - э, э! Поосторожней там! Это Михаил Шлань, собственной персоной, будущее отечественной литературы, так что понежнее, понежнее!
Меня ласково прижали к груди теплые женские руки и куда-то понесли, поглаживая и почесывая мои огромные уши. Я клевал носом, зевал, держался как мог, но в итоге непреодолимым нежным грузом придавил меня и отправил блуждать по своим лабиринтам сон.
Открыв глаза, я увидел перед собой ту самую девушку. «Какая красота» подумал я и потянулся, а девушка нахмурилась и выдала: «Мыться по чаще надо, совершенно за собой не следите». Красота утра была безобразно испорчена.
- Ну что? - раздался хлопок, за которым последовал голос Феди - Птица пЕлепИл, как самочувствие?
- Голова болит, - прохрипел я.
- Еще бы, тли дня вискаль жлать с бутелблодами. Нашей инъекции вполне должно было хватить. - Федя присел рядом на кровать и жестом отправил девушку восвояси.
- Ммм - страдальчески протянул я, и тут меня как громом поразило, - как три дня?! Сегодня же дедлайн!
- Спокойно! - Федя жестом остановил меня и шлепнул рядом подозрительно огромную кипу бумаги. - Вот: Михаил Шлань «Бездумно воспевая слова», - прочел он и добавил, - и еще что-то дальше пелечелкнуто в названии, это оставляем?
Я молча обалдевал.
- Эко тебя и зацепило. Ну ничего, так обычно и лождаются гениальные плоизведения. Я уже отплавил его в ледакцию. Слазу после того как ты заолал «ВСЕ! Иди в жопу, Кант!» Я понял, что плоизведение завершено и отплавил его нашим ледакторам. Они своего мнения не имеют, так что как оно там - фиг знает. Но ошибок нет. Ждем ответа от издательства. - Неожиданно, он достал телефон и обрадовано сообщил - С вами хочет встлетиться издатель! Ваши вещи ждут вас внизу. Я побежал. - И Федя вылетел из комнаты через вполне обычную дверь. Только ручка была посередине под отодвигающейся дощечкой на золотом гвозде.
Я встал, умылся, и хотел было уже покинуть комнату, как вдруг обратил внимание на зеркало с золотой цитатой. Тогда я широко улыбнулся, достал складной швейцарский нож и аккуратно нацарапал под подписью: «Иди в жопу, Кант».