Чудак дед егор

ЧУДАК ДЕД ЕГОР

         Бабка вбежала в избу и сходу бросила к дедовым ногам разорванный красный пододеяльник:
     - Ты что же, старый дурак, совсем из ума выжил, ить над тобой вся деревня смеётся. Выдь, выдь, погляди, почитай вся округа возле нашего дома собралась, как перед сельсоветом. Говорят, видать, бабка Надя стирку развела в честь Дня Победы, дедов надеяльник решила постирать да показать-то людям, что хыть раз в году она деда уважает за его геройство на войне. Сам придумал меня острамить, аль подучил кто? Да не надо, и не отвечай, по глазам бестыжим вижу, что сам докумекал.
         Бабка тяжело опустилась на новенькую, сколоченную дедом, табуретку, возле печки и тоненько, обидно завыла. Дед с сожалением посмотрел на супружницу:
     - Вона ить как обернула. Да рази я тебя вчерась не просил, дай трёшку, красной материи куплю в сельмаге, флаг сделаю. Праздник, на то он и праздник, его украшать надо. Вон над председателевым домом какой флажище красуется. Людям радость.
- Так то над председателевым… Ишь, удумал, надеяльник заместо флага напялил на забор, висит, раздувается, точно закатное солнце-шар,  аль помидор огромадный, того гляди – лопнет. Вот я и лопнула его, чтоб люди не смеялись. Надеяльник у его флаг!
- Я тебе говорил, дай трёшку…
- На тебе трёшку, - вынула бабка из кармана переднику руку и, сложив в кукиш задорные пальцы, подсунула деду под нос. – Как же, на материю он трёшку просил. Знаю я эти материи. Не дала ить, не дала, где только взял, старый чёрт, чтоб так «натрёшиться». Да ещё дразнился, в твои-то лета: это, мол, бабка, из лепродуктора винов пахнет, слышишь, уже и песни поют. Как не совестно-то, али я не понимаю, от какого лепродуктора так несёт, когда его и в помине не было, из того угла так же несло.
- Так то ж от иконы, Николая-чудотворца, мы с им, почитай, кажную пенсию богу угождали…

Такого богохульства бабка стерпеть уже никак не могла. И если бы не проворные дедовы ноги, которыми он без промаха попал в обношенные любимые валенки, красоваться бы деду перед народом не только медалями за отвагу да за взятие Берлина.

Дед благополучно долетел до крыльца и, оправив праздничный пиджак, степенно вышел за калитку.
- Егор Васильевич, заждались. Примыкай к народу, одного тебя и не доставало.

каждой семье кто-то погиб в эту страшную войну. И хотя никто из павших в боях за Родину односельчан не похоронен на кургане, здесь лежат сыны и отцы тех, кто сегодня по всей стране вот так же стоят над могилами их погибших сынов и отцов…
Дед, как и все, молча внимательно слушал. А потом, незаметно, думы его унеслись куда-то далеко-далеко, туда, где он, молодой и крепкий шёл в первый бой… Много, чего, может, и не рассказывал никому, передумал, перевспоминал дед Егор. Никто ему не мешал. И только когда все, под звуки оркестра, стали расходиться, дед, опомнившись, почувствовал, что идёт он, опираясь на родное плечико бабки Нади, к своему дому. Издали увидел – над их домом, как над домом председателя, развевается сатиновый красный флаг. Настоящий, наскоро, но прочно сшитый бабкой Надей и аккуратно прилаженный к шесту, не хуже, чем приладил бы сам дед Егор.
- Надо же! Это ж ты к продовщице Никифоровне сбегала, чтоб она специально для меня сельмаг открыла да материи тебе отпустила? Ай да бабка у меня, не пожалела трёшки, старая…
- А ты как думал? Флаг он и должен быть флаг, а не надеяльник. Праздник-то какой, а ты отчебучил Почто только надеяльнипк попортил…