Конкурс художественной самодеятельности

     За пять минут до окончания урока  в дверь тихо постучали. В класс заглянул  рыжий  патлатый  парень.
     – Проходи, Виктор, -  Елена Сергеевна, наш классный руководитель, представила нам смешного входящего верзилу,- Виктор Павлов – из десятого «А», ваш старший комсомольский товарищ, будет  помогать нашему
отряду  –  готовиться к конкурсу художественной самодеятельности к семидесятилетию Великой  Октябрьской  социалистической революции.
     – Здрасьте,-  пробубнил Виктор.-  Готовы?
     – Всегда готовы,- дружным  хором отчеканил наш седьмой «А».
     Прозвенел звонок. Елена Сергеевна, взяв со стола журналы и методички, и  почти выйдя из класса, обернулась перед дверью:
     – Ребята, осталось всего две недели. Не подведите. И кстати, приз, занявшим  первое место – поездка в дружественную Чехословакию. Всем отрядом.
     Когда учительница вышла, Виктор встал возле доски:
     – Ну что, пионэры, будут предложения по подготовке?
     С третьей парты подскочила Анечка Синицына, наша староста:
     – Ребята, я вчера набросала план выступления. Первым выступит наш отрядный поэт, Иван Ледоруб, со своим эпическим произведением.
Ванька Лункин привстал и артистически поклонился по кругу всему классу.
Анечка продолжила:
     – Вторым номером наш хор споет: «Что тебе снится, крейсер « Аврора», и напоследок веселый танец «Смелых буденновцев».
Витя поморщился.
     – Танец « Смелых  буденновцев» это неплохо. Но давайте, лучше, к завтрашнему дню я сам что-нибудь набросаю…
     Через две недели мы вошли в украшенный транспарантами и красными флагами актовый зал. В первом ряду, в почетных членах комиссии сидел сам Владимир Александрович  Холмогорский, представитель  горкома партии, вторым был товарищ Васильев, из районо; и наша завуч, пышнотелая Лидия Максимовна.
     Витя подбадривал нас веселыми прибаутками, а у меня предательски дрожали коленки. К тому же, я был председателем совета отряда, и номера Виктора мне казались несколько странными, если не сказать большего, но отступать было некуда. И после торжественной вступительной  речи товарища Холмогорского, конкурс начался. Всего выступало восемь отрядов, у каждого по три коротких номера.
     Прошло почти два часа. Были песни про «Аврору», много стихов про Ленина и счастливых детей, танцы кавалеристов и « Яблочко». Я осторожно выглянул в зал: товарищ Холмогорский позевывал, закрывая рот ладошкой, Васильев что-то записывал в блокнот, а Лидия Максимовна активно хлопала каждому номеру, подбадривая всех.
     Наконец настала очередь нашего отряда. Мы выступали седьмыми. Первым на сцену вышел наш поэт Ванька Лункин:
     – Здравствуйте, товарищи! Я поэт Иван Ледоруб, прочту вам о революции и о наболевшем.
    Революция породила своих детей,
    Как гидра многоголовая.
    Посмотри, среди улиц и площадей,
    Жизнь стала другая, новая.
    Эй, буржуй, не выглядывай,
    Тряхнем  твоею  мошонкою,
    Доставай свое добро –
    Делись сахарком и тушонкою.
    Посмотри, вон идет  мамзель,
    В чулочках и платье красном,
    С депутатом-эсером делит постель,
    А рабочему – кукиш с маслом?
    Твердой пролетарской кувалдой –
    Насадим буржую в лоб,
    Своею железобетонной правдой –
    Забьем в землю – по самый зоб.
    Холмогорский и Васильев переглянулись. Лидия Максимовна захлопала:
    – Молодец Лункин, по-боевому! Давай!
    Зал зааплодировал. Ваня поклонился и ушел со сцены.
    – Не понимаю, почему мои стихи в газету не берут,- промычал он за кулисами. - Впрочем, я поэт-авангардист, и мои стихи только лет через тридцать  начнут печатать…
    На сцену внесли шалаш и две кадушки с карликовыми березками. Из-за кулис вышел Петька Трофимов в полупальто, кепке, и с накладной бородкой клинышком. Под руку его держала Анечка Синицына в вязанном берете.
    – Эх, Володя, как  же здесь хорошо!
Они прошли и сели возле шалаша.
    – Может и не нужна нам эта революция, посмотри какие звезды на небе, какой месяц…
    – Месяц, Надюша, нынче октябрь,- прокартавил  Петька, - да ты представь, глупенькая моя, скоро на земле не будет ни богатых, ни бедных, все будут равны. Землю – крестьянам, фабрики – рабочим…
    – А милым – рай в шалаше, - и « Крупская»  увлекла «Вождя» внутрь  шалаша.
Холмогорский насторожился. Васильев бросил писать.
    Шалаш затрясло, как в лихорадке. В зале послышались смешки. На сцене появился  Егор Толмачев в черном парике, с  наклееными  густыми усами, и с трубкой:
    – Владымэр Илыч,- сказал он с акцентом,- пора рэволюцию начинат.
Он заглянул в шалаш.
    – Вах, цаб-цабе, - и бросив трубку, тоже полез внутрь. Шалаш заходил ходуном. Холмогорский вытер платком пот со лба, даже Лидия Максимовна застыла, открыв рот. Зал разразился истеричным хохотом.
    Вскоре вылез « Владимир Ильич» с газетой в руке.
    – Ну вот, всю палатку переворошили, еле нашли  свежий номер « Правды», теперь, пожалуй, начнем...
    И он побежал за кулисы, а вслед за ним  « Сталин» и «Крупская».
    Перед третьим номером четверо ребят внесли не сцену трехметровую трубу, приваренную к тяжелому автомобильному диску от грузовика. Затем черную рамку-ширму. Холмогорский нервно поежился.
    Неожиданно свет в зале погас. На сцене, у импровизированного  шеста, появилась Ирка Спиридонова, наша гимнастка; в платье гимназистки, правда, очень укороченном, чулках и в высоких сапогах.  Где-то вверху, над сценой, закрутился шар светомузыки, в зал ворвалась мелодия  из кинофильма           « Девять с половиной недель». Ирка начал танцевать и крутиться  вокруг шеста под ритм музыки. Холмогорский  привстал, потом сел на место. Васильев сидел, сжав карандашом свои пальцы добела. 
    В зале творилось что-то невообразимое. Несколько девчонок вскочили со своих мест, и начали танцевать в проходе, зал дружно хлопал и ревел. Лидия Максимовна в растерянности смотрела то на зал, то на сцену. В это время разошедшаяся  Ирка, захватившая одной ногой шест под колено, и крутясь, как волчок, рукой извлекла резинку-ленту из пучка волос, и бросила ее  прямо зал, распустив волосы. Резинка угодил Холмогорскому прямо на лысину.
    Покрутившись еще немного, она вскочила с шеста, и забежала за ширму, послав залу воздушный поцелуй, но вскоре выбежала обратно. Но это была уже не она, а Олег Сычев, в такой же одежде и в парике. Олег подбежал к шесту.
    Вдруг музыка затихла. Включился свет. На сцену вошел я в форме моряка  Черноморского флота и накладных усах.
    – Господин Керенский, хватит танцевать, на пароход опоздаем,- и я, взяв под руку Олега, и сняв с него парик,  повел его за кулисы, одевая френч прямо на платье. Зал громко зааплодировал. Кто-то выкрикнул: «Браво!» Члены комиссии о чем-то шептались.
    Голосование проводили демократически, каждый отряд, посовещавшись, отдавал один бал понравившемуся отряду, кроме своего. Также по одному балу отдавали члены комиссии. Пока шел подсчет, выступил Холмогорский:
    – Ребята, очень хорошо выступили сегодня. Я не  имею ввиду седьмой «А», которому нужно серьезно подумать о своем аморальном поведении, и праве носить пионерский галстук – частицу нашего Красного Знамени. Уже сейчас из-за океана и Западной Европы, капиталисты  протягивают свои холодные щупальца  к нашему  ставшему на мирные рельсы, и твердые социалистические устои – государству. Пытаются завоевать ваши юные нежные души своими западными фильмами и дешевой музыкой. Опутать вас похотью и корыстью. Ребята, ваше будущее – только в ваших руках.
   (Через четыре года Холмогорский уйдет с партийной работы в бизнес, и откроет  первый в городе стриптиз-бар.)
    Встала старшая пионервожатая Елена  Пылеева, считавшая голоса:
    – Ребята, первое место занял… А… Седьмой  «А»!
    Прямо за кулисами мы стали обниматься, сорвав с Олега бутафорскую поролоновую  грудь. Веселый Петька влез  на стремянку и заорал картавя:
«Товарищи, революция, о которой так долго мечтали большевики – свершилась!»
    Витя Павлов молча стоял, улыбаясь, глядя на нас.
    Путевку в дружественную Чехословакию нам почему-то так и не дали, в качестве награды отправили на экскурсию по «Золотому кольцу» России, что,  впрочем,  тоже очень поучительно…