Носочки и благородная пльзень

    (из сборника "Отдохните, сударыня!")

     В молодости, сударыня, я собирал зубчатые крышки от бутылок.
     В СССР они были из обычной жести, слегка блестящей.
     А потом мне попалась красивая крышка от чешского пива (пльзенского). Она была изумрудно-зеленой, и по зеленому фону был нарисован ещё какой-то герб, содержащий в основе своей пивную бочку, явно дубовую.

     Попалась, собственно, не крышка, а две бутылки пива.

     Это было в командировке в Москве в гостиничном комплексе "Измайлово", куда я попал из-за того, что нам выделили там место от имени атомного института. Какого - не скажу. Во-первых, потому, что институт жутко секретный, а во-вторых - потому, что напрочь забыл из-за склероза
     Но вкус пива помню. Во-первых, потому, что запах пльзенского пива не поддается никакому склерозу, а во-вторых, потому, что ничего вкуснее того пива я за свои тогда тридцать лет не пил.

     Я сохранил эти пробки. И пока был в командировке, часто нюхал их изнутри, так как мне казалось, что от них отдает неким таинственным пльзенем. А что такое "пльзень" я тогда не знал и решил, что это род особой благородной плесени, добавляемой в пиво, как некоторые добавляют в сыр. Только дома узнал, что это город, и писать слово это надо с большой буквы. Если дальше оно понадобится, то буду писать уже с большой.
 
     Думаю сейчас, что я во многом вообразил себе тот чудесный запах. Потому что когда на обратном пути в поезде я дал понюхать эту пробку девушке-попутчице, она сказала, что ничего не чует. А чует только чьи-то носочки из соседнего купе. Я сказал, что это наш Толик. Мы едем с ним из жутко секретного института. А носочки его, вечно командировочные, мы все чуем у себя на работе, но научились отделять тонкий запах носочков даже от радиации и тем более, грубых запахов, например, пльзенского пива. Из-за этих носочков, я сказал девушке, Толика не пускают в командировку в Париж, а ведь там есть Всеевропейский Музей всяких запахов, в том числе различных национальных. Музей придумал Наполеон, когда вернулся из России и не привез домашним никаких гостинцев, кроме запаха порохового дыма, гари и легкого морозца. Тогда он назвал этот запах русским. И вот сейчас наш русский Толик мечтает свои носочки выгодно сбыть в Париже и опровергнуть версию Наполеона о военном характере русских запахов на более мирную версию, бытовую с небольшой примесью радиации.
     Вообще-то я много ей тогда наговорил, но мне показалось тогда, что про носочки девушка сказала из зависти к моим пробкам. Тогда я подарил ей одну, чтобы она, когда понюхает, вспоминала меня.
Надеюсь, сударыня, ЭТОТ запах из той пробки за сорок лет у неё ещё не выветрился.

     На работе я приклеил оставшуюся пробку эпоксидкой к обратной стороне своей чертежной доски, красивой стороной наружу, а пахучей внутрь. Никто, конечно, не верил, что эта пробка ещё и чудесно пахнет, потому что теперь она воняла эпоксидкой. А доказать я ничего не мог, так как вторая пробка уехала с той девушкой, и я даже не вспомню теперь, в какой город, сударыня, не ищите.

     Моим соседям, таким же конструкторам, как я, понравилась идея приклеивать что-то рельефное к доскам. А то у них были скучные плоские фотографии девушек. Сами девушки на фотографиях, правда, были не плоские, а в большинстве своём круто рельефные. А у нашего мечтателя Толика даже был приклеен план целого города Парижа (я помню, сударыня, что Париж с большой буквы). Но тоже плоский. Толик утверждал, что у него на доске самый большой комплект девушек, только на плане они выглядят просто точками, то есть, как бы типографскими помехами. Но если взять лупу, то мы увидим, что это девочки-вид-сверху, и очень рельефные, гуляют по Монмартру. Мы, конечно, брали лупы и смотрели, но каждый почему-то видел своё: копировщица Аллочка, например, нашла Бельмондо. Я... Я наоброт... Нет, не буду рассказывать, кого увидел я.

     Мои пробки были признаны всеми более крутыми, чем даже парижские девушки на Монмартре.

     Через некоторое время мне досталась ещё одна бутылка Кока-Колы, затем Фанты (сейчас это всё можно писать с маленькой буквы), и тоже все с красивыми пробками. Я придерживался строгого правила: приклеивал только те пробки, которые были от тех бутылок, что я лично выпивал. Вскоре коллекция разрослась до нескольких рядов. Командированные, приезжающие ко мне по делам, завидовали географии моих возлияний, так как они тоже были невыездные, а моя география была сплошь зарубежной.

     Впрочем, потом появилась скромненькая пробка "Жигулевское". И ей было одиноко довольно долго.
     Но потом, как Вы, сударыня, знаете, грянула перестройка, а с ней компьютеризация всей страны. Чертёжные доски порубили на дрова.
Жалко, конечно, было. Ну да прошлое, как Вы, сударыня уже знаете, почему-то всегда жалко. А тут - классный материал - чистая, высушенная липа...
Мою рельефную коллекцию пришлось срубить с доски. Тем более что и пробок таких стало во всех магазинах просто тьма: значит, ценность их заметно девальвировалась.

     Вот так у меня прошел безвозвратно интерес к коллекционированию зубчатых цветных крышек от бутылок.

     А если ещё раз вспомнить о Толике, то засекреченный  Толик и после перестройки надолго остался невыездным. Из высоких государственных соображений он был лишён всякой возможности преподнести свой подарок городу Парижу.
     И когда вышеупомянутый парижский музей после долгих переговоров убедился, что ему не продадут невыездные носочки Толика и даже не обменяют, например, на авианесущие "Мистрали", у руководства музея безвозвратно пропал интерес к коллекционированию русских мирных запахов.
____________
Благодарю за превосходную идею автора «Дед Артемьев» (www.proza.ru/2013/12/09/510)