Герои спят вечным сном 37

Начало
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее
http://www.proza.ru/2017/06/26/131

   
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ЭКСПРОМТ

«Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? Пила гордится ли пред тем, кто двигает её? Как будто жезл восстаёт против того, кто поднимает его; как будто палка поднимается на того, кто не дерево!»
Книга пророка Исаии.

Мазин и Зуев развлекаются с печкой: «Повернись ко мне передом, к лесу задом»,… «По щучьему веленью». «Съешь моего ржаного пирожка — скажу»!!!

Два котла, установленных на четырёхногой раме прямо под открытым небом, обещают завтрак, обед, ужин. Когда-нибудь над ними взойдёт полотняная кровля, покуда же нет дождя, и это славно.

Священнодействует Буканина Санька. Отобедали, запустили вечер. Следует вымыть посуду и передохнуть.

На острову разбиты палатки, вытянул ладонь кегельбан, готовы поклониться друг другу футбольные ворота, поскрипывает под ветром купальня, сетка натянута, блещут растрескавшейся краской пять теннисных столов. Главное же – торчит флагшток, на котором, как в мирное время, развевается солнечный штандарт.

- Слава Богу, - высказался по этому поводу председатель Полухин, - он не красный. Нет, не против советской власти бунт, но благодарность за выполнение правила маскировки.

Полотнище – произведение искусства, созданное смекалкой местных геральдистов * и вексиллологов, * расшито вручную. На фоне безоблачного неба стоит лес, по корням вьётся речка, и над всем восторженная рожица – солнышко, из лучей которого складывается девиз данного сезона: «СВЕТИТ ПРИ ЛЮБОЙ ПОГОДЕ!!!»

Пионерское знамя присутствует тут же, как статичный элемент, не опускаемый и несклоняемый. - И эта ситуация зовётся «провокация», - буркнул, увидев оснащение лагерной линейки Сыня, однако возражать не стал.
Теперь – мёртвый час, самая жарища. Встающие чуть свет ребятишки спят в покат, и заставлять не надо.

Лагерь для городских разбивается в таком формате восьмой сезон. Отдыхают обычно ученики подшефной школы № 3, что рядом с Анфимкиным домом. Идея: дать возможность детям из сложных семей сориентироваться в будущей жизни. Как правило, после «солнышка» выявив способность к профессии, ребята идут в кружки, ФЗУ и прочь.

Прошлый, единственный год «не светило» по случаю начала войны. Теперь — здесь беженцы, все: кто с родителями, и кто без.
Вожатыми — Палешанские пионеры и комсомольцы. Вдохновительница — Елизавета Алексевна Детинцева. Наполнение (помимо стандартных игр и самодеятельности) — начальная военная подготовка, выучка для службы в дозорах.

В этот раз место дислокации лагеря – Калинкин остров. Обычно - Палешь (там колхозные мастерские). Теперь, от греха подальше, их рассредоточили по хуторам.
Совпало открытие второй смены с нападением карателей. Решили не отменять. Так удобнее с пропагандистской точки зрения, но главное — дети, особенно подростки, в одной руке, под строгим контролем.

— Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся... — Скорчил гримасу на печь Зуев. — Неужели нельзя было где-нибудь полевую кухню добыть, хоть немецкую?
— Старушок ты, Федя, — отмахнулась от буркотни Санька. — Вышколила вас Воронова на протест, что твой Геббельс Фрицев на бой с врагами.

— Да, я не про то вовсе! – Обиженно глянул Зуев. — Чудная городуля, только и всего. В ненастье – бриг пиратский: того и гляди, в океан сплывёт! «Стой там – иди сюда!!!»
— По мне, так забавно и дыма с огнём не видать ни днём, ни ночью, заступился за конструкцию Мазин.
— Хорошо, мальчики, — сменила гнев на милость Санька. — Аллё! последний раз — воды, и можно самим скупнуться.

Федя предпочитает плавать в холодке, поэтому бежит не к пляжу с нежнейшим песком, а в поток, где дрожат и плавятся световые блики.
- Стой! Не прыгай! – Шипит ему в ухо Гришка. – Глянь туда! Утопленник! Вот те крест!

- Вы чего? – Спрашивает Санька. Она переоделась в короткую юбочку, готова нырять.
- Эвона! Тело, видишь?
- Ой! – восклицает Санька и, присев, резким движением выдёргивает утопленника за плечи. – Зачем ты!!! Как!!!

Он же, внезапно подняв руку, обхватывает спасительницу, увлекает на траву.
– Поздно уж… Спать надо маленьким зайчикам… - бормочет в усмерть посиневший человек, жмёт Саньку к земле, придавливает коленом.
Она не сопротивляется, притихает и, улучив минуту, совершенно счастливая, выскальзывает из объятий выхожденца.

Федя растерян, покраснел. Гришка многозначительно ухмыляется.
Чего зыришь, обезьяна! – Огрызается Санька. – Горя не видел, или с пальмы слез!!! Это – Павлик, знать бы тебе!!! Твоя бы мамка живой нашлась, что бы ты делал, а???

- Зачем он эдак? – хлопает отвешенной челюстью Мазин.
- Не понимаю. – Смущается Санька в свою очередь. - Без памяти, должно, а всё-таки – узнал. Может, думает – дома на печке. Главное – цел!!!

- Окоченеет, ведь, - предлагает Зуев. - Мокрый с воды. В сен’а бы…
- Только молча. – Делает Гришка круглые глаза. - Ни то, иное приблазнится, а силищи – без меры: ушибёт и не заметит.

- Это возможно. – Соглашается Федя. Ребята приноравливаются, вскидывают Павла на телегу поверх брошенной Санькой подстилки.
- Так-то лучше, подводит итог Федя. – Укрой голову от солнца, и пусть себе…

Купаться расхотелось. Полегли на траву в тележную тень. Перегревшаяся у печи Санька, всё же, ополоснулась, простирнула поварской наряд. Сегодня он больше ни к чему: крупа на утро запарена, дежурные ужин разложат и посуду вымоют, а завтра Громенковых день.

Подвода под продукты – с Талого. Лошадь пасётся за бродом. – Гришенька, сходи! – просит Санька, не надеясь на положительный ответ, и права: Мазин спит нелицемерно, смаялся в трудах. Зуева послать? Без привычки к коням, боится, а они это понимают.
Самой надо. Недоуздок где? Эвона! В куст съехал.

- Сашун, - слышится позади едва внятный зов. Павел сидит, раскачиваясь, свесив ноги аккурат на Гришкин животик, покрывавший лицо плат по-бабьи повязывает.

- Есть ли тут кто-либо, кроме Полухина Митьки? Найди мне для пары слов, - жалобно просит Павел, - ни то я корью захвораю, как Зубило с Шайбой, * сказать же надо.

- Мне скажи.
- Тебе, зайчишка, если право слово третьего дня, на десять вёрст от этих разговоров сторониться. Митяя, хоть, позови.

- нету, Павлик. Его тоже нет. Все Манефу хоронят, - говорит Санька, не вполне уверенная, надо ли объяснять такое сомнамбулу, тормозящему глазами. – Ложись тихонечко, милый. До разу домой поедем, только запрягу.

- Калистратовна? Зачем же так? – Бормочет Павел. - После войны бы уж… Мы-то с кем остались?
- Есть хочешь? – Спохватывается Санька.
- Щей холодных бы через край, ложки до рта не донесу.

Федя живой ногой крутанулся, подал котелок, Сулимову оставленный. Павел опрокинул в пару глотков.
- Ложись уже, - ужаснулась Санька «трапезе». – Неделю, что ль, не ел!!!
- С Ясеневских поминок, да.

- Носило где, знать бы!
- В город случаем заехал.
- И что в городе?
- Ничего, кроме немцев, и тех не разглядел толком, лишь ноги от них.

- Тама, - задохнулся известием Зуев, - Никол переказывал, с Бикешинки передали, чо творится!!! Края нет и предела!!!
- Правильно. – Павел поднимает свисшую на грудь голову, взгляд приобретает внятность. – Так держать, - говорит ровно и твёрдо. – Вот за этим ходим. – И «замертво», будто не просыпался, ничком падает в сено.

Случайная установка мин, хоть и наносит урон фашистам, однако никогда не даст столь внушительного эффекта, каковой достижим в результате спланированного Минирования. Растяжка под элеватором оказалась финалом тщательно подготовленного экспромта, до того своевременным, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Город взбесился недели на три с повторением. Пробное грянуло купно. Сельмаш – через полтора часа. Водоочистные – ближе к ночи. Перед светом упала полицейская управа и облпродтрест. Пять дней спустя – опять на Пробном: рванула восстановленная казарма, эхом отозвались мосты. Область подхватила почин: загремело в райцентрах, поддержали рабочие посёлки, включились заготовки вроде Сватов с Коловейдиным.

Сперва казалось, что школы, больницы, другие объекты культурно-социального назначения, используемые немцами под жильё и учреждения, пощажены, но - нет! Едва до полусмерти напуганные захватчики перебирались в сохранное здание, обживались там, как оно взлетало на воздух с той или иной степенью разрушения и числом жертв. Где следующий раз случится, спрогнозировать никому не удалось.

Исключением стал Больничный городок, а так же - «Жёлтый дом», имевший автономную систему коммуникаций, тщательно охраняемую.

 Большим проколом со стороны немцев явилось неучтение подземного водостока. Дезориентировало чистоплюйский их разум множество нужников во дворах, выгребные ямы возле многоквартирных домов, канавы вдоль мостовых.

Кругом прав оказался Павел на предмет беззащитности снизу. Первыми о ней задумались чекисты при отступлении: установили кое-что, да не удалось воспользоваться. Второе и главное свершили принявшие эстафету подпольщики.

Всю зиму старались мастера минного дела, тщательно выверяя концептуальную и техническую стороны проэкта, с завершением паводка приступили к выполнению организационной части, в середине лета кончили.

Сложности: звук часовых механизмов, отсыревание бикфордова шнура и прочее, преодолены, собрана схема, запускаемая в действие набором импульсов, замаскировано оборудование.

Основное внимание - промышленным объектам и местам дислокации живой силы. Изюминка операции – одновременный взрыв в нескольких местах в комплексе с серией взрывов через разновременной промежуток.

Начало предполагалось приурочить к критическому событию на фронте. Ещё тянули время, надеясь совместить бедствие с непогодой. Окончательный же шаг затруднялся выбором исполнителей первого порядка, которые даже при радиоуправляемом старте не смогли бы уйти живыми.

Павел, сам того не подозревая, выручил товарищей, сделав «телодвижение» там, где никому не удавалось, причём - в последний миг, потому что заму Эммембергера пришло на ум обследовать развалины мясокомбината. Приказ был отдан. Рота сапёров дрыхла «под парами» для утреннего моциона и не успела даже одеться.

«В течение ночи на 1 августа наши войска вели бои с противником в районах: Плетёная, Цымлянская, южнее и юго-восточнее Батайска. На других участках фронта никаких изменений не произошло». – Объявили репродукторы по всей стране и дальше.

Война в центре давно приняла позиционный характер, поэтому «хозяйство» Земпелина пообвыкло жить без авралов, а грянул, и оказалось работоспособным вполне.

Сбежался расквартированный в окрестностях персонал, по мановению взрывной волны вырос палаточный город для приёма первичных, требующим беспрерывного присмотра приготовили вдоль коридоров койки, развернулись операционные.

Группу гитлерюгенда с двумя приданными к ним офицерами из выздоравливающих, переселили, потеснив Нину и Марию, дабы освободить докторский домик под раненое начальство. Эркенбрехера, который после беседы с Ритой стабильно затих, положили возле смотровой. Сам же Земпелин (двужильная сила») встал у стола с «тяжёленьким» лейтенантом артиллерии, следовавшим на попутной машине в отпуск.

Ассистировать «директору» - сравнимо с посещением «Жёлтого дома». Лишь бедолаги из его собственной бригады не боятся. Она сменилась с суток и спит в полном составе с тем, чтобы к полудню заступить.

Прожжённые до позвонков врачи – куда ни шло, а медбратья и анестезиологи с фельдшерами выясняли, у кого шприц длиннее, только бы не попасть в «головную обойму». «Болван», «олух», «растяпа» - самые ласковые прозвища, которыми награждает подчинённых майор за промахи, но хуже – если молча брошен взгляд: жди разноса и внеочередных командировок.

Операция на сей раз удалась. Довольный жизнью Земпелин отряс бахилы, бросил маску в лоток, растеребил пальцами струю тёплой воды. – Идёмте, - велел держащей полотенце Рите, - десять минут у нас есть.

«Высшая оценка!» - Отметил Шмидт и, пригласительно кивнув Гэдке, поплёлся следом без приглашения. В термосе под окном (он знал) таится, скрывая до времени запах, Бразильский кофе – предмет зависти всех и вся.

- Милая! Радость! – Зачастил Земпелин, пропуская Риту в кабинет. – Могу представить, как профессор был счастлив с вами! Я же – олух, болван, последний безбожник!!!
- Почему безбожник? – изумилась Рита.

- Кто же ещё! Одна из первозаповедей, знаете, какова: «не хорошо быть человеку одному», * вот и расплачиваюсь.
- Бывает же не судьба?

- Девушке – возможно, бывает. Мужчина сам берёт, сам решается на шаг. – Земпелин вынул пять маленьких чашечек, плеснул в две из термоса. - Как я любил! Вы представляете!!! Вместо того, чтобы замуж взять… забавлялся восхищением, поклонением, прочей шелухой. Развратный мир Божьих установлений учитывать не хочет, сам - божество: охи-вздохи!!! романтические чувствования, общность душ!!!

- И что? измена? – Рита развернула салфетку.
- Гораздо хуже: на свадьбу позвала, - выдвинул ящичек со сладостями Земпелин.- Объясниться примеривался, а она думала: просто – друзья детства, и до сих пор пишет. Я же - никого больше, Никогда.

- Потому что – великая любовь. – Подвёл черту от двери Гэдке.
- Великий эгоизм, вот что это. – Отпарировал Земпелин. - Удобствами своими, привычками пожертвовать не рискнул.

- Причём тут?
- Притом. От многого отказываться нужно ради близости двоих, выращивать её, труд вкладывать… не браниться, например!!! Главное же: «без сердечной склонности – никуда». Она, по сути – форма осуждения: одна не красива, другая умом слаба, третья выгоды ищет и так далее. Зато я – хороший и не имею ни дочери, ни сына. Забот по поводу них тоже не имею.

- Разве поздно при осознании? – Рита подвинула Земпелину две чашки для Гэдке и Шмидта.
- Война. – Отрезал он, налив кофе. - Занятия подобного рода следует отложить. А вы, умница… Придёт кто-нибудь на сердце, покажите мне для благословения. Так хочется видеть вас счастливой!!! Хабенихт, олух, где вы там!!! – Крикнул Земпелин в коридор, приглашая стеснительного анестезиолога разделить трапезу. – Ваше осталось, смотрите.

- Почему же? – Раздумчиво выговорил Гэдке, упершись взглядом в полуутопленный для намокания кусок сахара. – Возьмите молодую жену, и решится вопрос.
- Вы предлагаете, оставить после себя вдову с сиротами и недожитой жизнью? – Переспросил Земпелин и сам ответил. – Нет уж. Всякая жизнь должна складываться полноценно и полновесно. Да и о чём говорить с неравной по возрасту. Мне бы подошла такая женщина, как Мария: неиссякаемый источник благодарности и мира! Она бы меня вытерпела, я б её боготворил…

- Вот уж право – не судьба, - Подтвердил Шмидт.
- отчего же? – вступил в дискуссию осмелевший Хабенихт. – Судя по событиям там (ткнул пальцем к востоку), очень скоро именно вы сможете стать для неё великим спасителем от великой беды.

- Бросьте. – Не заметил жеста Земпелин. – Мало знаю о ней, лишь одно очевидно: без рассвета над этим оврагом, без ласточек и радуг здесь она завянет, откажется быть собой.

«Птица ты небесная!» - Изумился Хабенихт про себя, только вслух ничего не успел сказать, потому что в «директорский» кабинет, с лицом, бледнее салфетки на столе, вбежала Нина. - Они там, - выдавила на последнем вздохе чужеродное слово, - малыша избили.

- Есть договорённость, - «с места в бой» игнорировал сантименты Земпелин, - что вы отдадите сына родственникам.
- Какой ужас! – Возмутилась Рита. – Вы даже не готовы наказать сделавших это!

- О, девочка! Полмира сошло с ума и требует наказания, - объяснил прицельно Рите Земпелин. – Я одного придурка наказать не успею, а другой - изуродует. Пока ребёнок лежал в колыбели, опасность, столкнуться с неадекватом, была минимальной. Теперь – кругом. Следовательно, необходимо убрать.

Езжайте, Пауль, отвезите. У вас - повсюду пропуск. Не получится, куда хочет она, - есть домик вчерашних стариков и няня какая-нибудь. Возможны другие варианты.
Заодно… В «Жёлтый дом», квартиру посмотреть, привести в порядок. Вы, господа (кивнул Хабенихту и Шмидту), свободны до вечера. Ложитесь спать.

Озверевший от бессилия Камерадшафтсфюрер колотил ногами запертую дверь. – Отставить! – Рявкнул Земпелин так, что Паузеванг, дрогнув коленями, шлёпнулся на пол. – Что за Аустерлиц!!! Где ваши наставники???

- Их попросили, помочь… - Булькнул пеной негодования Ассман.
- Вас почему не попросили, а! Встать! Смирно!!! Смирно, я говорю!!! Руки!!! Глядишь куда???

Повинуясь командам, задрожали стёкла, но предводитель юных не дрогнул. - Не смейте вступаться за врагов. – Пролепетал храбрый Вильгельм.

- Мне заботы нет о недочеловеках, - пригвоздил его взглядом Земпелин. – В данную минуту вы мерзавец, Бунге, вот что беспокоит, и счастлив фельдфебель, которому удастся вправить вам мозги. Глаттен! Быстро сюда! Этих – на разгрузку. Этих – на санацию. Не поможет, - отправьте, завалы разбирать. Там гестаповцы объяснят бездельникам, где враг.

Двухметровый санитар сгрёб за шиворот Бунге и Ассмана и, понуждая пинками, выдвинул на свет Божий. Бухольц с Паузевангом не посмели возражать, отправились следом.

«тук тук тук», запела дверь, будто кожа под палочкой барабанщика, распахнулась, а за ней – два мальчугана, приблизительно, шести и двенадцати лет стоят, прикрывая девочку по возрасту, где-то между ними. Старшего Земпелин видел прежде, считал сыном Марии, но ошибался.

- Беги, Миша, в госпиталь, - велела прошлым вечером Нинина свекровь внучонку от дочери, задержавшемуся на каникулах у бабушки с дедом по случаю войны. – Тревожно, кажется мне. Беспокойство на парке: видишь, «тараканы» мельтешатся. Поночуй там, в овраге пересиди. К полудню возвращайся с оглядочкой.

Бежать не далёко, до комендантского часа успеет вполне, только что это? Из-за угла - брат и сестра Соловьёвы, - опрометью летят.
- Вы чего? – Пристроился к их шагу Миша.

- Пропали! – Отвечал Матвей. – Беда! Обыск у нас. Едва успели выскочить. Куда теперь, не знаем.
Миша знает: не раз ходил для связи, примелькался охранникам и постоянно снующим через двор немцам в халатах.

«Куда теперь». Понятное дело! В город – нельзя. Ночь – как ни то прожить, а утром – по оврагу, вдоль речки до большака. На них ведь не написано, чьи!!! Лето – время тёплое. Бреди себе - от Сидорухи на Топорково, Бикешино. Сквозь болота, сказывали, проход есть.

Тётя Маша покормила, велела сидеть до особого слова тише воды. Переспали на печке, а со светом нечто взорвалось, и Максимка уполз. У него, конечно, есть кровоподтёк от сапога, но радость восстановлена посредством солёного огурца: вцепился двумя и мусолит до самозабвения.

- Всех забрать. - Велел Земпелин и напомнил Рите: – мешок забыли. Со мной будут жить Шмидт и Визэ (он уже там). В третьей комнате – Гамулка с теми, кого сочтёт нужным пригласить. Кровати вчера завезли. Окна помойте.

- Вот, негодяй! Распоряжается! – Шепнул Бухольцу Паузеванг. – Даже не спросил о происшествии! Наказаны за что?
- За глупость, - ответил Клаус. Смотри, сколько раненых, а мы чем занимались!!!

Гэдке подогнал автомобиль вплотную к крыльцу, фигура земпелина заслонила вход от взглядов, ребята, пригибаясь, шмыгнули внутрь, прижались за спинками сидений. Никто не учил, не инструктировал – само вышло.

Два года спустя довелось Мише «развязывать узелок» или закручивать? Разбирай, если сможешь!
- Дяденька! Это доктор! – Бросился мальчик под ноги лошади конвойного на параде «Большой вальс». * – Он всех-всех лечил!!! Я знаю!!!

Рядом соседи (сочувствуют), мама! В сетке у неё хлеб и консервы. - Можно покормить, дяденька! Цепляется Миша за стремя.
- Воды принеси, - звучит ответ.

Легко сказать, «принеси». До Сретенки * надо успеть, потому что через площадь не пустят. Откуда ни взялся Толик с третьего этажа, в руках держит мяч – резиновый, счастье из довоенной жизни (за сараем нашёл). Толику по такому случаю мяча не жаль. Скорее! Во двор к поливальному крану, разрезали, налили, успели подскочить до Сретенки.

Земпелину никогда не хотелось маршировать по сталицам ни в каком качестве, да кто б его спрашивал. Несмотря на железное здоровье и осторожность в еде, беспокоит живот, а весь остальной мир с домами, пыльной зеленью, нитями проводов, выглядит аппликацией. Актуальна лишь данная минута: нет непосредственной угрозы, и хорошо.

Холодненький хлюпающий баллон – полное блаженство. Следует, будтобы нечаянно,  за пазуху плеснуть, в лицо, под ворот!!!

К резине пристала бумажка с буквой и пятью цифрами - через пробел по две, тотчас отлетев под пролитыми каплями. Однако, значки (номер телефона) Земпелин запомнил, но это уже другой экспромт.

- Что значит слово «деменок», - спросила Рита, едва автомобиль, хрустнув по камням, выкатился на Московское шоссе.

- Каков контекст? – Предложила уточнить Нина, не дрогнув ни единой чёрточкой лица. Привычка встречать опасность выработалась давно. Ещё не такое бывало за последние полгода.

- Деменок: новорождённый мальчик. – Было сказано: «Обитает повсеместно на одной шестой части планеты Земля. Согласно расовой теории, уничтожать нужно сразу, потому что годам к трём-пяти уже способен на поступок».
- Шутники! – Брезгливо передёрнул плечами Пауль.

- Русские фамилии, - объяснила Нина, - указывают принадлежность к роду, то есть – «чей». В данном случае – просторечная форма, отвечающая на вопрос: «кто». И вам догадаться об авторе фразы не сложно  посредством логической цепочки, достаточно взглянуть туда, на тумбу.

«Есть у Дарьи Николавны молоко, - Нина огорчилась открытием. - Надо бы вчера ещё раз добежать в овраг и отправить Максима со стариками. Теперь же – поздно, слишком поздно и более, чем поздно».

Рита, отирая морок с глаз,  не поняла сути увиденного, а остальные – очень даже: горит паровозная слобода, ехать в ту сторону нельзя, на Кислякову – тоже, потому что вытянулись цепью каратели. Вот где страху-то! А если остановят для проверки?

Пауль, не сбавляя скорости, минует поворот к центру, стремится прямо через мост и дальше – никуда не сворачивает. Нина в полном онемении глядит и встрёпывается перед Бикешинским съездом: - Налево, будьте добры.

- Что предлагаете? – С невозмутимостью заправского таксиста цедит сквозь зубы Пауль.
- В деревне родственники, - говорит Нина чужим голосом. – До конца не обязательно везти. Достаточно – к финишной прямой, и доберутся.


1.       Геральдика - гербоведение.
2.       Вексиллология - историческая дисциплина, изучающая флаги, знамёна, штандарты, вымпелы...
3.       Лазарь Лагин. Старик Хоттабыч.
4.       Бытие. Глава 2. Стих 18.
5.       Операция "Большой вальс" - марш пленных немцев 17 июля 1944 года.
6.       Сретенка - улица в Москве.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/07/14/247