Встречи с отцом

В моей жизни встреч с отцом было две.
Когда я родилась в декабре 1942 года, отец был на фронте. Тогда шли ожесточенные бои на всем пространстве от Балтийского до Черного морей. Отца перед отправкой на фронт сначала направили в военное училище обучаться снайперскому делу и другим видам военного искусства. Это училище как по задуманному судьбой сценарию оказалось в Приуралье недалеко от того поселка, куда мама эвакуировалась с моим старшим братом еще за год до начала героического сражения под Сталинградом. В том приуральском поселке и состоялась последняя встреча моей матери с отцом, после которой через девять месяцев появилась я. Мама уехала в глубинку, так как материнский инстинкт ей подсказывал, что враг не дойдет до Урала. Так и произошло – Сталинград стал последним рубежом, наш солдат выстоял и погнал врага назад к Берлину.  Отец, получив тяжелое ранение в ногу, попал в военный госпиталь. Его переводили из одного госпиталя в другой. Ногу, которую ему хотели ампутировать, удалось сохранить, но домой в семью отец так и не вернулся.
После наступившего коренного перелома в войне мама вернулась с нами в свой родной город Ижевск. О тех событиях я знаю только по рассказам родных, так как мне тогда было чуть больше года. Вспоминается несколько поздних эпизодов, как мама пела нам с братом песни, укладывая спать, как лечила нас при кашле, накладывая нам на грудь компрессы. Запомнилось необыкновенно теплое и солнечное «бабье лето» 1947-го года. Но его прощальные краски соединились в моей памяти с трагическим событием. Помню, как за мной в детский сад прибежала соседка и, увидев меня, выпалила: «Пойдем скорей домой, нужно успеть на похороны, твоя мама умерла!» Мы с соседкой всю дорогу бежали, а когда прибежали в наш двор, около дома я увидела лошадь с телегой, на которой стоял гроб с телом моей матери. Тогда найти машину для похорон было сложно, хотя прошло уже более двух лет после окончания войны, а кладбище находилось далеко на окраине города. Меня с братом усадили на телегу рядом с гробом. Проводить маму пришло много людей из соседних домов. Ярко светило солнце и я не понимала, что в нашу семью пришла страшная беда. Мне казалось, что мама просто уснула. Когда мы ехали, мне все время хотелось открыть ей глаза, но что-то необъяснимое меня удерживало. Понимание пришло, когда стали приколачивать крышку гроба. Помню, когда гроб опустили в могилу и стали забрасывать землей, меня крепко держали чьи-то руки, потому что я стала вырываться и кричать на людей, что они плохие люди, что моя мама сильная и, как бы они ни старались ее закопать, она все равно выкарабкается из этой ямы. Я не помню, как меня оттащили от могилы и как мы приехали домой, так как от пережитого потрясения я на какое-то время потеряла сознание.
Мы жили тогда в трехкомнатной коммунальной квартире: одну комнату занимали соседи, в другой комнате жили мы с братом и дедушкой, а в третьей комнате, находившейся напротив нашей, жила моя родная тетя с мужем. У них не было своих детей, и после смерти нашей мамы они взялись нас воспитывать. О существовании родного отца я тогда не задумывалась, потому что я его не видела и о нем мне ничего не рассказывали.

В первый раз я увидела отца приблизительно через три года после окончания Великой Отечественной войны. Помню, как воспитательница в детском саду стала будить меня во время тихого часа: «Деточка, вставай! К тебе приехал твой родной папа». Мне интересно было его увидеть и я быстренько оделась. Воспитательница подвела меня к сидевшему в раздевалке мужчине и оставила нас одних, но дверь в комнату, где спали остальные дети, она оставила открытой. Человек, назвавшийся моим папой, стал меня расспрашивать, как я живу, нравится ли мне ходить в детский садик. Под конец нашей недолгой беседы он сказал, что привез мне в подарок книжку, которую тут же стал мне читать. Это была русская народная сказка «Репка», которую в детском саду я неоднократно слышала, но разглядывать книжку с новыми забавными цветными иллюстрациями было интересно. В этой сказке мне особенно нравилась мышка. Я даже иногда представляла, что когда вырасту, может быть так же, как эта мышка, тоже смогу помочь кому-то в каком-то большом деле, пока мне не известном. Прочитав книжку, отец спросил меня, согласна ли я к нему переехать жить. Я ответила, что о нас с братом заботится мамина родная сестра с мужем и мы называем их мамой и папой. Они хорошие добрые люди, поэтому я их не брошу! До сих пор удивляюсь, как тогда у меня хватило ума так ответить.
На этом мы и расстались.

Когда я стала взрослая, приемные родители показали мне сохранившуюся у них телеграмму, присланную моим отцом на известие о смерти мамы. Текст телеграммы был чудовищный: «На похороны не приеду, от детей отказываюсь». Узнала я и о том, что отец после смерти мамы обращался в суд с жалобой на то, что сестра его бывшей жены отобрала у него детей и не хочет их возвращать. На судебном заседании судья спросила отца, согласна ли его новая жена воспитывать нас. Ответ отца был отрицательным. «Какой же Вы видите выход в такой ситуации?» - спросила судья. «Я хочу забрать детей и сдать их в детдом», - без колебаний ответил отец. После этого судья обратилась с вопросом к маминой сестре и ее мужу: «А Вы как хотите поступить с детьми?» Они ответили единодушно, что хотят нас воспитывать. По решению суда отец не был лишен отцовства и был обязан выплачивать алименты до нашего совершеннолетия, а мамину сестру с мужем суд назначил нашими опекунами.

Вторая встреча с отцом произошла через тридцать пять лет после первой. За это время отец никак не напоминал о себе. Одна дальняя родственница рассказывала моим приемным родителям, что отец через нее узнавал о наших с братом успехах в учебе, что он радовался, когда узнал, что я окончила школу с золотой медалью, а получив высшее образование, стала работать на одной из кафедр вуза. Через нее отец узнал, что выйдя замуж, я переехала жить в Москву. Незадолго до второй встречи с отцом мой брат наладил с отцом контакты и сообщил ему о дате моего приезда. Но о желании отца встретиться со мной я узнала от брата только когда приехала к приемным родителям.
Свой приезд я приурочила к Дню Победы. Мой приемный отец Баженов Василий Спиридонович был участником Великой Отечественной войны. Он родился в конце девятнадцатого века, поэтому по возрасту не подпадал под объявленную мобилизацию. Но после объявления о нападении фашистской Германии он как истинный патриот на следующий день ушел добровольцем на фронт. В ожесточенных боях под Сталинградом был контужен и попал в госпиталь. Возможно, эта контузия сохранила ему жизнь, потому что в той мясорубке мало кому удалось выжить. Выписавшись из госпиталя, он вернулся на фронт. Он был патриот своей страны! С войны вернулся домой в 1946-ом году в звании капитана. Из-за ночей в промерзлых окопах у него с годами развился сухой плеврит. Контузия тоже не прошла бесследно – к концу жизни он оглох и ослеп. Василий Спиридонович полностью заменил мне отца. Он был веселый человек и любил детей. В детстве, когда мои подружки приходили ко мне в гости, он играл с нами в прятки и другие игры. Заводил патефон и мы слушали пластинки. Особенно нравились ему песни военных лет, которые мы часто с ним вместе пели.

Кровный отец приехал на встречу со мной как раз к обеду. Когда мы сели за праздничный стол, он подарил мне свою фотографию с надписью на обороте: «На память дочери от родного отца». Сидя за столом я поняла, что отец очень хотел со мной поговорить, поэтому после обеда я решила его проводить. Василия Спиридоновича я обняла и успокоила, чтобы он не волновался. По дороге я попросила отца рассказать, за что он получил орден «Отечественной Войны», который красовался у него на груди. Он рассказал о своем подвиге и попросил не называть его больше на «вы», на что я возразила: «А как же мне называть вас, если вас не было в моей жизни?» Продолжать дальнейший разговор было очень трудно и мы расстались. У меня в горле стоял ком. Возвращаясь домой, я почти не видела дороги, потому что слезы текли ручьем. Было обидно, что при живом отце я выросла без него, а он, встретившись со мной, не попросил у меня прощения за то, что после войны не вернулся к нам с мамой, которая его очень любила и ждала. О том, как мама его любила, я узнала из сохранившегося маминого письма, так и не отправленного ею той женщине - медсестре, которая ухаживала за моим кровным отцом, переезжая за ним из одного госпиталя в другой, и с которой он в последствии соединил свою жизнь.

После той встречи мы с кровным отцом больше не виделись и мне казалось, что та душевная рана стала постепенно заживать. Но когда через несколько лет почтальон принес посланную братом телеграмму о его смерти, снова слезы полились ручьем. Телеграмма не была заверена врачом. Из-за зимних студенческих каникул в кассах не оказалось билетов. Я ревела от того, что не могла поехать проводить его в последний путь и от того, что отец ушел из жизни так и не прощенный мною. Я бы еще долго ревела, но голос подоспевшего мужа словно отрезвил меня: «Да разве это отец? Он не стоит твоих слез! В детский дом хотел сдать, скрывался от алиментов! За всю жизнь ни разу не поздравил с днем рождения и не сделал ни одного подарка своей дочери!»
Действительно, в памяти об отце у меня остались только детские воспоминания о книжке «Репка», которая давным-давно где-то затерялась, да его фотография.