30 Нобелевская речь - авторизованный перевод

               
               
                НОБЕЛЕВСКАЯ  РЕЧЬ
                (авторизованный  перевод  с  доступного  мне)

    Ваши  Величества,  леди  и  джентльмены.

  Прежде  всех  слов   хочу  извиниться   перед  вами   за  свой  неопрятный  вид.  В  России  последнего   мастера   фрачных  дел  скинули  в  яму  ещё   в  сентябре  41-ого.   И  в  Стокгольме,  судя  по  всему,   дела    не  очень,   если  на  мою   тощей  крови  фигуру   с  трудом   подобрали    то,   что    висит   сейчас  на  моих  плечах.      


  Во-вторых.  Никто  не  предупредил -  оказывается,  чек  только  завтра.  Знать  бы  раньше.  И  на  кладбище  к  Нобелю – зря  согласился. С трудом  переношу холод.  Сказывается  наследственность - предки  мои  всегда  мёрзли  в  Европе. 


  Но   сегодня   мне повезло  несказанно –  на  гостиничной  лестнице  нашёл  пригласительный   билет    Михаила  Шолохова, а  в  нём  сохранились     два    талончика  на   «Дринк».     С  моими   выходит  четыре       рюмки. Это  уже  кое-что.  Насчёт  горячительного  организаторы   умно   придумали.   Тут не  упадёшь.


По  Уставу,  «если  к  тому  не  будет  препятствий»,  в  течение  шести  месяцев после  торжеств  лауреату   положено   прочитать  Нобелевскую  лекцию  по  теме  своей  деятельности.   По  разным  причинам    многие  так  и  не  высказались.    Похоже,  и   у  меня     «будут  препятствия».    Уж  очень  большой    приз.   За  полгода  его  не  освоить.    Даже  при расширении  круга,  сын  готов, племянник,  друзья  прильнут.  Нет,  не  до  лекции  будет.  Думаю,  для    «URBI  et  ORBI»  это    небольшая  потеря.
   

Потому    сейчас,  в  зените  славы,  скажу   немного о  самой  награде,   и  вообще. 


Создатель  дал  нам  пять органов  чувств.
 
  Нам  неведомо, через  какое  горнило  они  проходят,  чтобы  затем  сделать   нас  человеком.  Эти  чувства  воспитать  нельзя.  Они  всего  лишь  посредники.  Мы  знаем  только,  что  они  годами  работают  на  складирование и  сбережение  нашей  памяти,    на  обрамление  нашего  сознания.   «Чувство  есть  то,  благодаря  чему   душа  осведомлена  о  том,  что  испытывает  тело»,- говорил  Блаженный  Аврелий  Августин.   Как    легко  и  просто  мудрец   увязал  осязаемое   с  тем,  что  не  обнять,  не  взвесить,  а   ведь  именно   душа     главенствует  над  человеком. 


  Заложена  ли  она  в  нас  от  рождения,   или  появляется  в  нас  со  временем?   В    какой   форме   душа  принимает  происходящее  вовне?  Да,  что  есть  она  сама?  Почему  на  неё  наброшена такая  узда  тайны?   Тысячи  вопросов,  против  которых  не  устоять.  Но  в  то же  время,  мы  не  робея,  к  месту,  не к  месту,   постоянно   вспоминаем  о  душе,  и  говорим  о  ней,  как  о  готовом  и  всем  известном   продукте.

   
    Для  нас  же  с  вами,  для  людей,  чья  деятельность  в  постоянных   поисках  истины,  в  попытках  угадать,  что  задумал  Создатель,  прогоняя  человека   из  сада,  для  нас  с  вами  куда  важнее    признаться  в  главном - цель  поисков того  что  за  горизонтом  бессмысленна.  Надо  честно  сказать,  мы  не  принесём  людям  универсального  ответа  ни  на  один  «душевный»  вопрос,  мы  никогда  не  добудем    того,  что  находится  за  пределами  нашей  речи. 


  И  здесь  же    следует  признаться  -   для  собственной   жизни  мы   нашли   её  смысл.   Он  в  нашей  способности  творить  с  помощью слова.    И  также  честно  следует   сказать  читателям  -  смысл  вашей   жизни,   вы  должны     искать  сами.   То  есть,  человек  должен  знать   -  первейшая   его задача  определить  для  себя   вид   творческого  промысла,   неважно  в  каком  предмете.   Лишь  умение  придумывать  новое,  разнит  нас  с  животными.   Если  этого  умения  нет – мы   много  хуже  их.   Даже  не  стая.  Толпа.   Чем  раньше  человек  найдёт  себе   занятие  «по  душе»,  тем  скорее  он  обретёт  покой.  Да,  смысл  жизни  в  творчестве.  В  этом  наше  подобие  Творцу.    Мы  так  же,   как  Он,  обязаны  созидать,  но   помнить,  что  делаем  это  в  своих  масштабах,  без  претензий  и  покушений  на  Его  границы.  Иначе  опять  огорчение.  Хотя,  где  они, эти  границы?   Так,  на  ощупь,  и  продвигаемся,  пока   Он  опять  ни  предупредит.

 
  Дать  возможность  проникнуть   чувству  в  душу,   развить  в  ней   высшие   начала - задача трудная.  Когда   не  находятся  точные   слова  для   объяснения    ощущений,  между  чувствами,  разумом  и  душой  образуется   пропасть.  Нет нужных  слов -  нет  мостов,   и   все  останавливаются   на  краю.  В  этом   застывшем  состоянии   накапливаются  непонимания,  из  которых  возникают    миллионы  личных  драм.   Для  человека  гибельно,  когда,  минуя  сознание,  эмоциональная,  впечатлительная  реакции  постоянно  проникают  в  настежь  открытую   душу   и   закрепляются    в  её  памяти,  в  виде    однозначных,  застывших   моделей.   Человек  становится  заложником  собственных окаменелостей.  Отсюда   истоки  раздражений,   неизлечимых  неврозов,  невосприимчивость к  культурным   навыкам  и  традициям,  отсюда   любой   фанатизм,  включая  религиозный,  отсюда  ненависть  к   ближнему,   рабство,  хаос.    Нет   пробуждающего   слова  -  нет  живости  ума.
   
Но  вот    необъяснимое.

Чувство, выполнив  физиологическую задачу  «осведомителя  души»,  волшебным  образом    преобразившись,  начинает выполнять   другую,  главную  свою  миссию - оно   становится  «осведомителем  мира»,
  единственным  выразителем  всего    богатства,  что  составляет   суть  человека.   И   тут   мы  говорим: - чувство зависти,  гордости,  мести, любви,  достоинства  и  ещё  океан  чувств  какие  испытывает  человек.  В  описании  этот   океан   ограничен   исключительно   возможностями    языка.    Чувство  без  слова  -  мертво.  И  здесь  о  нашем   промысле   можно  сказать  -  пишущий   является   воспитателем   чувств.

 
    Никто   твёрдо  не  скажет,   какие     кирпичи  важней   в  строительстве   «квадратного  человека»?  Зато  любой   из  вас  знает,  какое  блаженство  он  сам  испытал,  когда  во  время  чтения,     неожиданно   услышал  те   самые    слова,  что   точно  объясняли   ему    испытанное   когда-то  чувство,  но  до  сих   пор   не  определённое,  не  выраженное  словами,  оттого    непонятое.  Эти  слова  создали   тот  самый  «осведомительный»  набор,   который   соединил   душу,  сознание  и  тело   в  гармоничное  целое.   Эти   слова  оживили   вас,  сделали  вас   «другом  добра»,  придали    уверенность.    Превратить    чувство   из   примитивного посредника    в    думающего   выразителя  и  есть  назначение  всякого,  считающего  себя    умельцем  в  искусстве  слова.   Если  среди  множества  ваших   читателей,  я  обращаюсь  ко  всем  пишущим,   если  среди  тысяч   читающих   найдётся  один,   кому    это  ваше  умение   помогло,  как   чьё-то   умение  когда-то    помогло   вам,   значит   и  ваши  усилия     были   не  напрасны.   Радуйтесь  каждому,  если  не читавшего,    пусть  перелиставшего  вас.   


  Мы  не  задумываемся,   сказанное  слово - это  всего  лишь  звук,   мгновенно  таящий  в  воздухе,   а  написанное  - это  набор   букв,    что   легче  пуха.   Но  именно  эти   родственники  -  слово  и  чувство,      и  создают,  и   разрушают.


  Мы  не  можем  переделать  мир.  Переделать  то,  что  много  умнее  нас   невозможно.   Но  тот  один,  благодаря     вашему  слову   встрепенувшийся,  по- новому  взглянувший    на   себя  человек,  и должен  стать  для  вас    высшей  наградой. 


Свою   премию  я  прошу   отдать,  пока  ещё    здоровому, не  нищему,  не  без   намерений   человеку:   Москва, Кремль, а  далее  по  адресу - ул.  Б…а,  дом….16  кв.  ..26.    Мне  же  довольно    того,   что   буду    помилован   за  сказанное  на  этом  высоком  эшафоте. 

  Несколько  слов    Шведской   академии  и  Нобелевскому  комитету. 

  Писательское  творчество   неповторимо.   Никто  из  лауреатов    не  задавался  целью  писать,  подражая  кому-то.  Да  они  и  не  смогли бы  это  сделать.   Природа  одарила   их  талантом,  и  сразу  заложила  в  них  свою  самобытность  и  оригинальность,  подобно   тому,  как   и   сами   члены  Шведской  академии   субъективны   в  оценках  кандидатов.   Это нормально,  и   объяснимо.

 
  Но  вот  произносится,  так  называемая  «формула»,  то  есть  за  какие  заслуги  присуждается   премия,  и  почти  все   мотивировки  сводятся  к  определению  жанра,    в  котором  работал  лауреат,   либо  даётся   качественная  оценка,  либо  и  то  и  другое  рядом.

 
  Формулировки  по  качественным  критериям  примитивны.  Тут   не  нужна  академия,  хватило бы  газетного   борзописца.  Это  даже  не  стоит  обсуждать :  «за  всеобъемлющее  творчество»;  «за тонкий  анализ  современной  культуры»;  « за  заслуги  в  развитии  культуры»; «за  достоверное  описание  сегодняшней  жизни»;  «за  работы,  насыщенные идеями»,  «за  богатство  идей», - чистая  арифметика,  получается предыдущий  победнее  будет; «за  произведения,  которые «достигают вершин  в  изображении  бедствий  современного  человека», - отгадайте, кому  адресовано  последнее -  Солженицыну, Стейнбеку,  Андричу,  Беккету,  или ещё  кому?


  Что  касается  жанров: « за  плодотворный,  разнообразный  вклад  в  сферу   драматического  искусства»;  «за  смелость  и  изобретательность  в  деле  возрождения драматического  и  театрального  искусства»;     «за  выдающийся   пионерский   вклад  в  современную  поэзию» - что остальных  поэтов,  трудно  отличить друг  от  друга?    Скорее   всего,   деление  на  жанры  придумали  критики,  чтобы  не  толкаться   в  очереди   у  одной  кассы.  Согласимся,  для  простоты  общения   это  удобно,   примем  и  будем    пользоваться,    не  более.


    Теперь  внимательно  присмотритесь.   Всё   написанное,  от  священных   Книг   до  последней  песни  Боба  Диллона,  это  один  жанр – биографический,  описание  жизни  конкретного   человека.   «Будденброки»,  «Жизнь  Арсеньева»,  «Зима  тревоги  нашей»,  «Игра  в  Бисер»,  «Тихий  Дон», «Доктор  Живаго» -   формальная   разница    в  отношении  автора  к  герою  – либо  о  нём,  либо  о  себе.  По  мне  так    вообще  биографического  жанра   нет.  Всё  что   написано, даже   философские  тексты – есть  авторские  исповеди,  прямые  либо  замаскированные.  Дорожу  вашим  временем.  Поверьте,    не  составит  большого  труда    убедить   вас,  что  вся   проза  Достоевского  автобиографичная.   Бальзак,  Толстой,  Гоголь,  Руссо, Цветаева – разве   их  переживания,  вылившиеся  в  потрясающие  строки,  не  есть  их  собственный   опыт.   


  В  умелом  анализе   произведений  автора   возможно  даже  скорее    найти  ответы   на   те   сомнения,  что   терзали  самого   излагателя. Исследуя   его    творчество,   возможно,   диагностировать   душевные,  и   даже   телесные  недуги   сочинителя.    Безусловно,   это  требует   от   аналитика   огромных  знаний,     труда   и  таланта  превосходящего   или     хотя   бы   под  стать  объекту  исследования.   Подобные     работы   иногда    лишены  художественных   красок   и   разочаровывают   читателя    своей  анатомией.   Но  для  истинного   любознателя,  точнее  даже  для  самой  истины,   они  бесценны.    И  вам  ли  неведомо,   что    эти  исследования  погружаются  на  такую  глубину,  где  требуется  неслыханная отвага,  и  значат  они  иногда   не  меньше,  чем  само  произведение.  Хотя   подобные,  по-настоящему   выдающиеся   работы,   крайне   редки.

 
  Говорю  об  этом,  исключительно,  для  подтверждения     своего  тезиса,   что  всякое   произведение -  суть   автобиография.  Честная  ли,  привранная  ли,  красиво  или  нет  написанная -  это  не  имеет  значения.    Поэтому    рекомендовал  бы  Академии  отказаться  от  попыток  разнообразить    формулы,  мотивирующие  их  решения,  заменить  на  одну,  универсальную,  или  отменить  их  вовсе,  и  довольствоваться     зачтением   рефератов   суммирующих  мнения    членов  Академии. 


  Все   лауреаты,  да  и  не  только  они, по   большому  счёту,  заняты  одним  -  поиском  того,  чему   следует  доверять,   на  что  опираться  человеку,   чтобы  уберечь  себя   от  гибели  в  среде  себе  подобных.   И  пишут  об  одном -  о способах  познания  себя,   пишут   блестяще,  то  есть  все  они,   прежде  всего  выдающиеся   мастера   формы.    «Неважно  о  чём,  важно  как!».  Этим  они  и  выделяются  из  бесчисленного  ряда  марателей.   


  Но поскольку нет  объективных    критериев,   способных   определить  абсолютную   или   сравнительную    ценность  писательского  труда,  и  литература  в  этом  смысле  наиболее  уязвима,   то  до сих  пор  ведутся  дискуссии  о  нужности  настоящей   премии,  и  премий  вообще.  Тираж,  как  разрешитель   спора,  отметается    сразу.   А  вот  в  пользу  отрицателей     награды   часто  используют     имена   тех,  кто  помнятся  уже  не  столько  своими   работами,     сколько  тем,  что  числятся  в  списке   лауреатов.

   
И,  тем  не  менее,  Нобелевская  награда   служила,  и  будет  служить    ориентиром.  Феномен  премии  ещё   в   том,   что её  финансовая  мощь   помогла  создать  такую  трудоёмкую  и  такую изощрённую    технологию   отбора  соискателей  и  назначения  лауреатов,   благодаря   которой   её   динамитный   приз  как  бы   отодвинут   и выглядывает   чуть  из-за  плеча.  Хотя,  научные  центры  международного значения, специальные  исследовательские   подразделения   и     другие  структуры,    направленно  работающие   на   оценку  выдвинутых  достижений,   только  в  сочетании  с  большой  наградной  суммой  придали  Нобелевской  награде  непревзойдённый   авторитет.  Национальные   и   региональные  награды,  даже  мало-мальски  значимые,   теперь  организуются   с  оглядкой  на  скандинавский  опыт.


       Отбор  и  призы   разного  уровня  нужны.   Указатели   на творения, выдающиеся из общей продукции производимой  «книгопрядильной   промышленностью»,    сокращают   читателю   дорогу   к  настоящему   слову,  экономят    время  и силы.    Если   сравнить   наше  бытие  с    горной  рекой,  то   «нобелевскую   литературу»   и  «значимую  литературу»,  можно  уподобить  спасительным   валунам.    По  ним   можно  быстрее  перебраться  через    бурлящий   поток  на  другой,  свободный  от  страхов,  берег,  на  котором,  правда,   «везунчика»  поджидают   новые  страхи.


  Независимо   от  вклада  в  литературу -  все   авторы     различаются   по  степени      влияния    на   среду,  в  которой   они  творили.   Неодинаков    общественный   вес   лауреатов   для  их  современников,  а  с  годами,   время   умоляет   и  эту   неодинаковость,  заставляя   постоянно  выравнивать или  переоценивать  всё. 

 
  Первые   писатели,  чьи  работы   были  канонизированы,  сформулировали  основные   морально-правовые  смыслы  человеческого  общежития.   Но  одних  собеседований  о  связи  человека  с  вечностью    мало,   чтобы     за    религиями   закрепилась  их   универсальность. Они  оказались   не  способны  обслужить содержание  всей  картины  мира,   помочь   человеку  в  ежеминутной  борьбе  за  выживание.   Не  случайно  они  отделились  от  государства -  нравоучитель   ушёл    от  ответственности   за  результат.  Разве  тайна -  когда  религии  вставали  рядом  с  угнетателями (и  сейчас  это  не  редкость),   человек  самостоятельно  решал  (и  сейчас  решает),   что  делать,  чтобы   не  превратиться  в  зверя,   разве  секрет, что     для  большинства -  интересы   дня   определяют    понятия  добра  и  зла.


          Среди многообразных форм метафизического  невежества, слепая  вера  самая  распространённая.    Она   не  требует  доказательств,    не   терпит   сомнений,  ей  не  нужны  думающие.  Верить – стало  легко, верующими  стали  все.  Из   этой  лёгкости   произрастает   их   агрессивность,  при  любом  упоминании о  возможности  заблуждений  «хранителей  непогрешимых  истин».  Мне  нравится   ответ  Натана   Мудрого  на  вопрос   Навуходоносора: «Какая  из  религий  лучше?», - «Всякая  религия  подобна  родителям,  которые  одинаково  врут  в  пользу  своих  детей». Всегда,  кто  выделялся  умением  искать  истину,  кто   обладал  абстрактным  видением и  понимал, что   на  оформлении   жизненного  опыта  в  религиозные  догматы    ничто  не  заканчивается,   тот  и  открывал  великие   тайны.

   
Сейчас, священные  тексты  всё  больше прислоняются  к исторической  науке,  и  изучаются  как   документальное   прошлое.    Религии   выполнили  свою  главную  задачу -  дали  свод  морально-этических    предписаний,  заложили  основные    правила   практического   общежития.     Как  идеологические   концепции,    религии    уже  ничего  не  определяют.  Они  существуют   лишь   в  спекулятивных  формах   для   конкретных  целей -  политических, экономических,  личных.   Религии  уже  не  способны    предложить   ничего  нового    для   примирения  народов,  кроме  прославления  путей  к  нравственному   совершенству  личности.   Последнее     важно  безоговорочно.    Но  действительность  диктует  свои  условия,  и   для   выживания     выводит   человека    на  свои  тропы, чаще
далёкие   от  праведных.  Та  же  действительность  заставляет    постоянно  пересматривать  прежние   и  вырабатывать    новые  нравственные  тарифы, и   более  выразительные  средства  для их  утверждения,    чем  простые    призывы  к  добродетели. В  современном    мире   религии     вызывают   больше   архитектурный   интерес.  И  конечно  философский.

 
  Веками  писатели  и  философы  вглядывались  в   несовершенную  реальность,  веками  шёл  процесс   поиска  новых  смыслов.  Постепенно  идеи   выдающихся   умов  укоренялись  в  носителях  умонастроений  народа.   Постепенно   эти   идеи  нашли   своих  осуществителей   и   тоже   были  канонизированы.  «Великая  хартия  вольностей»,   и   написание   последующих   Конституций  стали  второй    вершиной   человеческого   самосознания.

   
  Конечно, и  Конституции     не  отменили  сатанинской  силы  бытовых  противоречий.   Но  сам   факт    существования  принятых   норм  даёт  повод   для  оптимизма,  хотя   опять  же с  оговоркой -  если   другой   ладонью   закрыть  всё  варварство,  что  соседствует  с  нами.    Одна   надежда -  на   третий    шаг  к    успокоению     нравов   нам   не  потребуются   века.

      
  Мировая  литература   набрала   такую  силу,    что   по   общечеловеческой   значимости,  по  степени  влияния  на  передовые    умы,  она    опережает   религиозный    дидактизм,  и  священные   тексты  воспринимаются  и  толкуются    больше  как  гениальные  литературные   творения  в  одном  ряду  с  Гомером,  Данте, Гоголем. 


Но    увидев,    как   сквозь  общую   оголтелость  информационного  шума   пробиваются   голоса,   умеющие   осмыслить     действительность    средствами   искусства,  не  обольщайтесь.    Повлиять  они  ни  на  что  не  могут.  Нужны  слышащие.  А  где  их  взять,  если  общечеловеческие  устремления   никак  между  собой  не  согласуются,  и   до  сих   пор   силы  добра  не  способны    даже  в  своих  намерениях   покрыть  все  беспокойства  мира.     Вчера  человек   придумал   алфавит,   а  до  сего  дня  не  может  вырваться  за   его  границы.     Вчера  человек  придумал  шахматы,  а  сегодня  он  придумал   машину,  что  обыграть  нельзя,  и  тем  обесценил   самим  же  придуманную   игру.   Что  игру?   Человек  своими  умениями   обесценил   саму  человеческую  жизнь.    Катастрофически   велика   и   скорость      расслоения  общества  по  всем   признакам,  а  у  искусства    слишком  ничтожен   ресурс  сдерживания  этого   расслоения.

    
Пишите  господа,  пишите. У  вас  есть  возможность  закончить    свои  дни  с  просиявшим  лицом.    Притом  не  забывайте  -  вы  способны   дать   такой   же  шанс  ещё  одному,  даже  если  этот  один   за  два  года  дойдёт  всего  лишь  до  четырнадцатой   страницы.   В  этом  наш  с  вами  праздник.  Мы  должны   быть  оптимистами.   Особенно   сегодня,  когда   пулемётная  очередь  страшит   меньше  чем  одиночный  выстрел.


У  меня   четыре  талона.   Кое-что  и у  вас.  В предвкушении,  нам  здесь  и  сейчас  радостно.


Уверен,  в  завтрашний  день   мы   с  вами   будем   просто   счастливы.

 
Хорошего  аппетита  присутствующим   в  концертном  зале, и   всем,  кто  за  его  стенами.