Позолота забытых крестов исповедь на вольную тему

ПРОДОЛЖЕНИЕ 16
***
– Васька, надень кепелюху, анчибел!
Бабка строго поглядела на Васятку, собиравшегося проскользнуть в приоткрытую дверь без головного убора. Кепелюхой бабка называла обычную кепку. Кепок этих – битком набито в любом магазине одежды. Значение слова "анчибел"* Васятка не знал, но подозревал, что ничего хорошего слово это в себе  не содержит. Гадкое, в общем, слово. Нехорошее.
Васька молча надел кепку:
– Я пошел, баушка!
– В девять вечера штоб был дома, анчутка!
–Ура-а-а-а!!! –  заорал Васятка на весь подъезд и, громко топая ногами, устремился на улицу. С четвертого этажа – на первый, во весь опор, сломя голову, перепрыгивая через несколько ступенек сразу. Вслед ему хлопали двери, неслась площадная ругань:
– Суки-падлы!!! Как в своем собственном лесу! Поубиваю, нахрен!
– Да кода ж это кончится, господи, твою, в три коромысла, бога душу мать!?
Дом, в котором жил Васятка вместе с бабкой и матерью, был ведомственным: находился он на балансе Всесоюзного Общества Слепых. В общем-то, так оно и было, и жили там одни слепые, но попадались и – зрячие.
Вере Ивановне выделили квартиру в этом доме, и чувствовала она себя среди слепых вполне сносно, если не считать тоски по огороду и прочих прелестей, которых лишается человек при обмене собственного дома на однокомнатный скворечник, средней площадью восемнадцать квадратных метров прожиточного минимума на одного проживающего.
Предложило ей этот обмен государство, а если быть точнее, Всесоюзное Общество Слепых. На том месте, где стоял просторный высокий дом, приобретенный в достопамятные времена Иван Палычем, слепые задумали построить Красный уголок, место, где слепые и слабовидящие граждане могли бы отдохнуть душой и телом, в перерывах от трудов праведных. Ибо способствовало тому то обстоятельство, что слепые люди, хотя и были инвалидами, но никак не были тунеядцами. Потому как делали они своими руками простые вещи: коробки для обуви клеили, металлические наконечники на шнурки набивали, собирали даже несложные электрические схемы. И за это имели слепые люди свой кусок хлеба с маслом, получаемый ими в виде ежемесячной зарплаты в твердой валюте: советских рублях. Потому как один доллар, в то время, стоил девяносто шесть копеек, и ни в какое сравнение с рублем ни шел; до того загнивающим этот доллар был, что  временами казалось: вот-вот рухнет он, вместе с государством, его придумавшим. Во всяком случае, так писала, в то время, об Америке, "Правда", газетенка, интересная во многих отношениях и примечательная своей исключительной непогрешимостью.
Вера Ивановна, быть может, и не хотела покидать свой, давно ставший родным дом, но спорить со Всесоюзным Обществом Слепых не стала (а как же: себе дороже!). А так как была она одна полноправной хозяйкой двухэтажного особняка, то и прочие, совершеннолетние члены  семьи спорить особо так же не стали, а несовершеннолетних членов, согласно действующему законодательству, вообще ни о чем спрашивать не стали. Таким образом, семья Жидковых переехала в Дом Слепых. Вера Ивановна с дочерью Лидой и внуком Васяткой поселились во втором подъезде, Любка с дочкой Светкой – в третьем, Толик с женой и дочкой, получил двушку по соседству с Любкой, Борис пошел в примаки к Аньке на Пролетарскую Диктатуру. Не повезло только Сергею. Вместо положенной по закону жилплощади, выделили ему на Неждановском кладбище участок земли размером два метра на один. Незадолго до переезда скончался он от туберкулеза, выразившегося в открытой форме и скором течении. Сраженный тяжелым недугом, проводил он свои остатние дни в одиночестве, в серой палате тубдиспансера. И никто не посещал его, кроме Лиды. Лида была выпускницей медицинского училища и туберкулеза в открытой форме не боялась. В отличие от родни, которая туберкулеза панически боялась (в любой форме), и от Лидки, на всякий случай, держалась подальше.
    После переезда Вера Ивановна, привыкшая в собственном доме повелевать всем и вся, вдруг обнаружила, что в однокомнатной хибаре командовать ей стало особо некем. Лидка жила в квартире скорее приходящей гостьей, нежели – послушной дочерью. Шалава!
Васька? А что с него взять? Чимерный*. Одно слово: нахаленок*.
Ходить ежедневно в гости к Любке и Толику было как-то, мягко говоря, не с руки. Не любила Вера Ивановна ходить по гостям, пусть даже, это были собственные дети. Не совсем хорошо дело обстояло в том плане, что Вера Ивановна, нигде не работая, нигде собственно, и не получала зарплату. Но и это было не так печально. Копеечная социальная пенсия не пугала Веру Ивановну. Жутко экономную старуху ни коим образом не угнетала перспектива протянуть старческие ноги от банальной голодовки. Бывали в ее жизни времена и похуже. Волновало ее кое-что другое…
В сложившейся связи, дабы развеять волнения, Вера Ивановна, недолго терзаясь муками совести, написала заявление в суд. Речь в заявлении шла о взыскании алиментов с недогадливых совершеннолетних детей в пользу престарелой матери. И самый гуманный суд в мире пошел навстречу престарелой матери. По решению суда, сыновья Веры Ивановны: Боря и Толик обязаны были ежемесячно платить Вере Ивановне по двадцать рублей (каждый), а Лида и Люба – по пятнадцать соответственно.
После получения исполнительного листа, Вера Ивановна вдруг явно ощутила, что жить ей стало как-то лучше, нежели – прежде. Более того, Вера Ивановна смогла себе позволить откладывать копейку-другую на черный день.
–Эх, жалко Сереженька помер так рано, – сетовала старуха, пересчитывая хрустящие купюры.