Кузя

На поселковой площади, по периметру которой расположились разной степени облезлости административные здания Здвиженских районных властей, ранним дождливым июльским утром разразился скандал.
- «Отдай, падло, бутылку «Макарьевского», я первый заметил!» -
Как из колодца выливался в ещё сонные улицы хриплый, пропитой голос бомжеватого вида мужичка.
Одетый в отрёпья спецодежды то ли охранника, то ли газовщика, он явно не умывался по утрам, даже, если и дождя в помине не было. Тем более – не брился. Местный житель, видимо не поделил с подобного же вида друганОм остатки спиртного в найденных после ночной молодёжной гульбы бутылках. Оппонент, глаза которого были так же «никакими» и смотрел он так же, как бы в никуда, не обращал внимания на окрик собутыльника. Он судорожно обхватил пересохшими синюшными губами бутылочное горлышко, и кадык его показал мгновенное совершение «буль – буля».
- «Не лай, Кузя! Поздняк метаться! И вааще, шёл бы ты… Да и в остатке – то больше водички дождевой было…»
Они бы подрались, если бы у того и у другого были на это силы. Их хватило лишь на то, чтобы   обследовать все закоулки и бордюры неровного, в трещинах и заплатах асфальта площади имени Ленина и сам постамент вождя на предмет остатков спиртного в светящихся тут и там бутылках.
На деревянной сцене, исполненной в виде сказочной бригантины, стаксель и грот - паруса коей ставились только по праздникам, чаще, чем в других местах можно было найти опохмелку. Но сегодня на подиуме были только битые в мелкую и крупную крошку разномастные стеклянные ёмкости.
Двоим, в дупель спившимся «алканавтам» зачастую было до соплей обидно, что слишком много было боя стеклотары. Они – то уж знали, что как не перевёртывай бутылку, а их – то законные тридцать две полновесных капли со дна поллитровки набегут по стенкам. А если их, целебных умножить хотя бы на два десятка пузырей, полновесный стопарь тут, как тут. И это без брошенных недопитков. А уж одинаковые, толстого с просинью стекла стаканы - «аршины» у Кузи с Васягой всегда были при себе.
Друзья - собутыльники привычно потащились по площади в разные стороны в поисках спиртного.
Кузе в это утро несказанно повезло. Под кустом жимолости, как раз в той стороне, куда показывал гипсово – бетонной и уже беспалой рукой Ильич, он нашарил кем – то едва початый пузырёк «Путинки». Может малолеток кто спугнул. А может быть, накушались ребятки под завязку, уперлось.
Живительная влага под придавленной пробкой ещё не потеряла бодрящего сивушного «выхлопа». Первым Кузиным порывом было- хлебануть изрядный глоток и унять – таки болезненный мандраж и в мозгах и во всей периферии телесной. Но Кузя, он же – Юрка, и даже не так уж и давно – Юрий Кузьмин, передумал.
Поравнявшись с Васягой, и цепко удерживая бутылку в ладонях, показал её приятелю.
- «Ох, не хренашинки себе! Ну и пруха тебе нынче, Кузеня! Давай – ка по настоящему клеманёмся, а то терпелка кончается. Давай – давай, друган, давай Кузенчик, набулькаем ровнёшенько по – братски. У меня вот и луковичка припасена, на двоих поделим».
- «Да не дёргайся ты, и без тебя, блин, тошно», - Кузьмин бережно затолкнул бутылку во внутренний карман куртки.
Друзья по несчастью или, наоборот,- по необычайному везению, высоким, заросшим бурьяном берегу реки направились к стоящей на отшибе старенькой и вроде бы ничейной баньке, где они и ночевали.

У Юрки Кузьмина мать была учительницей математики. Строгой. Безмужней. В сыне души не чаяла, но была с ним строгой. Мать с сыном никогда материально не страдали, но и шиковать не на что было. Задумался Юрка об этой стороне жизни уже будучи в выпускном классе. Именно тогда как – то резко возросли траты на него, любимого. И костюмчик новый с рубашкой на выпускной надо было, и магнитофон, пусть не японский, но всё же не мешал бы. Да и Олесю, девчонку из девятого «Б», жившую в райкомовской трёхэтажке в кино сводить надо было.
По телевизору тогда по сто раз за день пляшущего предъинфактного Ельцина показывали да ещё Сергея Мавроди. Сейчас Ельцина – то ещё многие помнят, а вот великого комбинатора Мавроди уже подзабыли. Был такой жулик, или гениальный или слишком наглый, даже по тем временам. Финансовые пирамиды строил, людей успешно дурил. Бабки большие сколачивал. Вот Серёга да Борис Николаевич «дорогим россиянам» мозги и подшлифовывали, на всех каналах маячили.
Но для Юрки Кузьмина символом того времени стал велосипед. Высокий и тяжёлый, сияющий свежей краской. Кому –то сейчас может показаться неуклюжей шуткой, но тогда учителям зарплату выдавали всякими – разными товарами, в том числе и велосипедами. Развозил двухколёсное «жалование» по посёлку роновский завхоз хромоногий Иван Николаевич. Юрка с матерью жили в стареньком двухквартирном бараке в самой крайней улице. Поэтому, наверное, и достался им ярко – синий, с ремонтным набором, насосом и даже аптечкой, блестящий велик «Урал»,но увы,- с «восьмёрками на обоих колёсах.Пока добирался завхоз до Кузьминых с зарплатной ведомостью, транспортные средства без изъянов уже повыбрали.
Юра Кузьмин подал документы на «ВМК»,- факультет высшей математики и кибернетики. Пребывали в его мечтах ещё с раннего детства и картинки из военной карьеры. Встречая на улице человека в военной форме, он примерял её в будущем на себя, защитника Родины. Но за последние годы носили эту форму, принявшую новый вид, кажется, все кому не лень. Бывая в Нижнем, он удивлялся обилию генералов на Покровке, главной улице. Это были и «чоповцы», и какие-то фирмачи и швейцары. Кокарды и лампасы мелькали там и тут. Все «косили» под настоящих полковников, не меньше.
И ещё тормознул выпускника Кузьмина на дороге к армейской казарме расстрел Белого Дома. Телекартинку, на которой в центре Москвы таковые орудия прямой наводкой лупили по зданию Думы и едва не давили зевак, он потом мог воспроизвести и ночью. И не во сне, а только просто, прикрыв глаза. Было в ней чудовищное несоответствие детским впечатлениям о героической Советской армии.
Так уж получилось, что Юрке Кузьмину, а теперь Здвиженскому поселковому «мочку», впечатались в постоянно нетрезвые мозги символами того времени широченные чёрные космы дыма из окон Белого Дома да ещё негодный к езде, но блестящий  всеми деталями велосипед.

- «Юрий, подойди ко мне, нам надо посоветоваться». «Сын» или Юра»,-так обычно называла его мать. А «Юрием» - когда надо было сказать что – то важное.
А он тогда, устроившись на веранде в старом продавленном креселке, готовился к вступительным экзаменам. «Верандой» они называли часть их коридора с широким окном на солнечную сторону.
Ещё с зимы мать частенько прибаливала. Никогда не жаловалась. Юрке приходилось частенько ходить в аптеку, покупать лекарства от повышенного давления и от гастрита. За зиму даже простейший аспирин подорожал втрое…
Юрка оторвался от учебников и конспектов:
«Как ты сегодня, мам?»
- «Да ничего, сын. Сказать тебе только хочу, что вряд ли я уже выйду на работу.»
- «Ладно тебе, мамуль, придумывать невесть что! Подлечим твой гастрит, и первого сентября пошагаешь на линейку с цветами, как обычно»,- успокаивал он мать.
«Нет, сынок, в областную больницу направление мне дали. Диагноз неважный поставили.»
- «А «неважный»,-это какой? Окна в глазах сына будто бы несколько раз поменялись местами, но он постарался не выдать своей паники, испуга до рези в животе.
«А ты не бери в голову. Очень прошу тебя, сын, готовься по – настоящему к экзаменам. Ты – моя единственная надежда…
А перед Новым годом матери не стало. Юрке показалось, что не стало и его самого. Залез в долги во время болезни матери.
Устроился на работу. Успешно, с одной только «удочкой» осилил первый семестр. Сумел рассчитаться с долгами.
По ночам загружал вагоны на винзаводе.
Бригада из шести человек по окончании смены подходила к эмалированному ведру, с красным вином или заготовкой для него. На цепочке висела кружка с побитыми краями. Рядом - смокшиеся комья сахарного песка с красными от вина разводами. Кто сколько хотел и мог, выпивал, закусывал сахаром.  И сразу же бригада через проходную выходила на улицу. Поначалу студент Кузьмин проходил мимо этого «источника», как его все звали. Потом понемножку, как и все, стал выпивать. Хорошо снималась усталость. Но стал пропускать лекции. Потом забросил учёбу. Снимал комнату рядом с тем же винзаводом. Чаще стал выпивать. От армии получил отсрочку, а потом и совсем забраковали. С работы уволили. Переехал в Звиженское. Квартиру матери через два года потерял. Пил. Работал сторожем в газовом участке, катал «бананы» на пилорамах, был грузчиком в гастрономе. Увольняли после очередного двух – трёхдневного запоя.
Ему даже иногда нравилось, что никому нет до него дела, а ему – до всех остальных. За могилой матери ухаживал. За собой- перестал. Окончательно спился. И вот она- утренняя поселковая площадь. Поиски капель спиртного. В тридцать с небольшим лет. В принципе, обычная история, каких тысячи. Но у этой, как оказалось, было нестандартное продолжение.

Мать снилась редко. А ту девчонку из девятого «Б», которую он называл Олесей, по – настоящему звали Леной. Так называл её только он и она не была против. Потому, что сравнивал он её,- длиннокосую симпатюлю не с кем –нибудь, а с главной героиней фильма «Колдунья». С горькой усмешкой вспоминал Юрка – Кузя их детские ещё клятвы в любви и верности. Хотя просыпался иногда с сюжетом из той жизни в нетрезвой голове или того кино, где главная героиня его -  Леночка, она же –Олеся. Просыпался и тихо и долго плакал. Впрочем, это могли быть и чисто «пьяные» слёзы.
А Лена вышла замуж за Олега-сына местного военкома и уехали они жить куда – то далеко.

А чудеса в жизни всё – таки бывают. В начале августа, после непрерывных, не по – летнему нудных обложных дождей установилась несусветная жара. Утром, следуя своим привычным маршрутом, Кузя лоб в лоб, глаза в глаза встретился с НЕЙ. А глаза у неё были зелёными, как и положено им быть у колдуний. Губы её дрогнули, - она узнала его.
После, у себя в банёшке он посекундно, будто замедленную киносъёмку просматривал их мимолётную встречу. Он давно не заглядывал в зеркало. А тут вдруг захотелось. Пару суток  не выходил из своего убежища, не смотря на нытьё и даже угрозы Васяги.
- Что ещё, кроме брезгливости обозначала её полуулыбка?
Сначала ему захотелось умереть. Здесь и сейчас. Потом- также, - умереть, но до того ещё раз увидеть её.
И всего – то было у них тогда пара неуклюжих поцелуев да сидений приобнявшись, не считая уж совсем невинные детские ухаживания. Всё это, казалось, было уже не в его жизни…

На площади творилось что – то невообразимое.  Её сначала тщательно промели, защебенили колдобины, а потом уложили и укатали дымящее и парящее, резко пахнущее битумом и соляром блестящее асфальтовое покрытие. О бутылках не могло быть и речи. В радиусе двухсот метров нельзя было обнаружить и фантика от «чупа
 – чупса».

А объяснялось всё просто- в Здвиженске ждали Губернатора. Его вертолёт должен был приземлится на площади перед мэрией. Утром в назначенный день неразлучные собутыльники пришли на неузнаваемую уже площадь. Пусто. Ни одной чекушечки и в помине не было. У самого памятника Кузе вдруг приплохело так, что сам он не смог передвигаться и стал потихоньку «уходить в другую систему».

Но ему повезло,- через час прилетал Губернатор. Кузю, как путного на скорой доставили в местную больничку. И даже положили на настоящую койку. Правда, почему – то в инфекционном отделении. После двух капельниц болезный раздышался. За низким окном палаты маячила Васягина физиономия.  Он демонстрировал приятелю коробку с флакончиками боярышника, и щедрость его сегодня не знала границ. Он испугался, что Кузя «склеит ласты» и оставит его одного в этом неприветливом мире.
Слава Богу и Губернатору, Юрка Кузьмин не умер. Руки – ноги двигались, голова начинала соображать. И ещё его ждало настоящее чудо. ОНА, в белом халате и шапочке зашла к нему и присела на плохо покрашенную табуретку.

Что – то там не совсем всё сложилось у неё по жизни, и она работала теперь терапевтом в Здвиженской больнице.

А ей не было его жалко. Жалко было, скорее себя и обидно за себя. За то, что и в этом, не свершившемся варианте ничего бы не получилось. Вот он какой. Весь посёлок знает его, как Кузю.
Но не зря же она была Олесей – колдуньей. Склонилась к нему и сказала именно те слова, которые ему нужны были именно сейчас: «Юр, я очень прошу тебя, живи, пожалуйста…».
И он стал жить. Жить снова.