Наша слава и боль!

Я хожу широким шагом,
стукну в дверь, так будет слышно,
крупным почерком пишу.
О России и стране!

Приглядел бы ты за мною,
как бы там чего не вышло,–
я, почти что не краснея,
на чужих ребят гляжу.

Что будет сними и страной?
Говорят, что это осень.
Голые чернеют сучья...
Я живу на самом верхнем,
на десятом этаже.

На земле еще спокойно,
ну, а мне уж слышно тучу,
В Европе, США и на Залажной!
Что с миром будет?

мимо наших светлых окон
дождь проносится уже.
Я не знаю, в чем различье
между осенью и летом.

На мое дневное небо
солнце выглянет нет-нет.
Говорят, что это осень.
Ну и что такого в этом,

если мне студеным утром
простучало двадцать лет.
О своих больших обидах
говорит и ноет кто-то.

Обошли, мол, вон оттуда,
да не кликнули туда...
Если только будет правда,
будет сила и работа,

то никто меня обидеть
не посмеет никогда.
О какой-то странной славе
говорит и ноет кто-то...

Мы, страною, по подписке,
строим новый самолет.
Нашей славе быть огромней
великана-самолета;

каждый все, что только может,
нашей славе отдает.
Мы проснемся. Будет утро...
Об одном и том же спросим...

Видишь: много я умею,
знаешь: многого хочу.
Побегу по переулку –
в переулке тоже осень,
и меня сырой ладошкой
лист ударит по плечу.

Это осень мне сказала:
«Вырастай, живи такою!»
Присягаю ей на верность,
крупным шагом прохожу

по камням и по дорогам...
Приглядел бы ты за мною,–
я, почти что не краснея,
на других ребят гляжу.