Пепел и кости. Глава 15

– Чёрт, – выругался я и сплюнул кровавую слюну на ещё не прогретую землю. Посмотрел на надвигающийся новый день и вновь зажмурился от головной боли, держа у лба стакан холодной воды. Эдгар стоял рядом со мной и расстроенным взглядом буравил горизонт, надеясь встретить рассвет.
– Как он тебя туда затащил? – спросил он.
– Взял за руку и запер дверь в кабинет, – прошипел я, сдерживая боль. – Ты видел, как я оттуда выполз?
– К сожалению, – пожал плечами мужчина. – Я видел всё, Оскар. Прости меня, ей богу.
– Тогда почему не отогнал его?
– Страшно стало. Инстинкт самосохранения не позволил мне вмешаться. Прости меня. Виноват.
– Ладно, что было, то было, – вздохнул я и облокотился на холодную стену. – Всё равно я был виноват в этом. Не надо было ни с кем знакомиться. Неужели у всех есть такие вот жёны?
– Нет, тебе просто не повезло, – ответил Эдгар и дал мне другой стакан с ледяной водой, забрав первый и поставив возле мойки. Мы стояли на небольшом балкончике, что выходил как раз на восточную сторону, что позволило нам наблюдать за рассветом.
Я чувствовал себя униженным и оскорблённым, но знал, что ничего поделать с этим уже не мог. Чёрное пятно позора легло на мою биографию, буквально покрывая собой все мои хорошие поступки. Но мне было уже всё равно – ведь их было не так много. Даже меньше, чем просто нейтральных.
Ночью Эдгар помог дойти мне до постели и заботливо вытирал кровь, капавшую мне на лицо. Он хотел вызвать врача, но я отказался, считая это недостойным настоящего мужчины. Обида и злость душила меня вплоть до рассвета и возвращения мироощущения. Последние несколько часов я был в абсолютном ничто, в небытие, в пустоте, созданной мной самим. Это был сон, страшный сон, наполненный болью физической и душевной – они сплелись в по-своему прекрасном тандеме, в элегантном танце, как я и Анабель; они танцевали в моей голове и ломали черепную коробку изнутри, заставляя мозг плавиться от обилия ненужных и грустных мыслей. Они нахлынули, словно при наводнении, обрушились, как при лавине, и оставили меня утопать где-то на дне сознания. Я пытался всплыть, барахтался и всё больше утопал в тине и грязи.
А потом я проснулся и оказался в своей комнате, за окном только-только начинало светать – чёрное небо с проблесками бриллиантов звёзд ещё зияло огромной дырой, а где-то на востоке, за горизонтом начинали играть огнями красные всполохи, разливаясь по небосводу самой красивой краской на свете. Звёзды постепенно меркли в заре, я смотрел на всё это с маленькой лоджии, а рядом стоял Эдгар.
– Выставка уже сегодня? – спросил вдруг я, увидев на заднем дворе прикрытую брезентом Гарсию.
– Да, в час дня. У нас ещё есть время. Ты же пойдёшь со мной? Мне нужна твоя помощь, без тебя меня там живьём съедят.
Я удивлённо посмотрел на него.
– Что? – воскликнул он.
– Меня тоже ночью чуть не съели, как видишь, – буркнул я и вновь устремил уставший взор на восток. – Но я пойду. Не зря же я всё-таки выжил, что здесь, что на войне.
– Ты очень живуч, ты справишься, – улыбнулся Эдгар и вышел с лоджии в холодную безжизненную комнату. Поставил турку на маленькую плиту. – Будешь кофе?
– Да, не помешало бы, – ответил я и медленно вышел, оставив Гарсию утопать в тишине нового дня наедине со своими мыслями. Эдгар стоял возле плиты и помешивал кофе, я сидел за столом и читал вчерашнюю газету. В ней не было чего-то особенно интересного, одни лишь местные криминальные сводки, да восхваления режима. Чего стоили одни только хвалебные оды фюреру и тексты песни Хорста Весселя. Только теперь я начинал понимать, как люди с такими ужасными принципами смогли прийти к власти. Они давили не только силой, но и через всё, что только можно: радио, газеты, книги – вещи, способные манипулировать большой толпой. И к чему это привело? По улицам расхаживали малолетние доносчики, играли гимны и песни, восхваляющие тысячелетний Рейх, в газетах писали о мелких победах и предсказаниях о победе в новой войне. «Жизнь людей ничему не научила», – вздохнул я, листая газету.
На столе появились две чашки с ароматным дымящимся кофе и несколько конфет, очень редких в наши дни.
– Спасибо, – только и сказал я, когда мы уселись за стол.

В половину первого мы прибыли на небольшой пустырь, на котором и проводилась выставка. Стенды для машин всё пустовали, некоторые уже были заняты, вдоль них ходили какие-то люди с очень серьёзными лицами, словно бы от качества проведения выставки зависела вся их дальнейшая жизнь. Мы с Эдгаром заняли стенд, специально подготовленный для Гарсии и принялись ждать наших оппонентов. Ожидание утомляло и даже разглядывание местных красот и бесконечных полей вскоре стало неинтересным занятием. В воздухе витал аромат распустившихся цветов и машинного масла. Каждая секунда превращалась в долгую пытку, отчего боль от побоев только усиливалась. Над правым глазом красовалась рассечённая бровь, ниже – разбитая губа, на щеке виднелся небольшой порез. Наверное, со стороны в тот момент я выглядел как будто только что вышел с боксёрского ринга, но чувствовал себя в разы хуже.
Когда время было без пяти два, к пустырю начали приближаться различные спортивные автомобили. Они ехали по одной узкой дороге и вскоре, стоило всем проехать к нам, началась полная неразбериха. Машины толпились и не могли разъехаться на свои места. Слышался рёв моторов, разъярённые крики водителей и громкие гудки.
– Наглядный жизненный урок, – Эдгар указал рукой на толпу ревущих машин. – Никогда не опаздывай, лучше прийти раньше и подождать, чем опаздывать.
– Думаю, если они так и будут стоять, то выставка никогда не начнётся. Значит, мы зря сюда ехали, – тихо сказал я и сморщился от режущей боли над бровью. – И я был зря побит.
– Не говори чепухи. Они скоро разъедутся и встанут на свои места.
Я молчал и смотрел на него.
– Оскар, мы приехали, чтобы выиграть или хотя бы пойти ва-банк. Ты уже выиграл жизненный урок.
– Какой же?
– Не приставай к замужним женщинам.
– Откуда мне было знать, что Анабель замужем за этим... подонком. Не удивлюсь, если он ещё и состоит в националистической партии, там таких любят. Жестокие кадры всегда были востребованы при диктатуре.
– Ты такое громко слишком не говори, – пригрозил пальцем Эдгар. – Думаю, жизненные уроки тебе не понравились, не искушай судьбу, друг мой. А насчёт меня я так сказать не могу. Мы приехали сюда с одной лишь надеждой на выигрыш, но у нас есть сильное орудие против них. Вера в победу.
– А зачем тебе вообще побеждать на этой выставке? Что тебе не жилось спокойно в нашем городе?
– Хочу доказать себе, да и остальным, что я и моя Гарсиа чего-то стоят. Что я держу автомастерскую не просто ради денег. Вера помогает мне не унывать, потому что я сделал всё возможное для моей ласточки, – Эдгар легко похлопал машину по капоту. – От меня требовались только любовь и техническое обслуживание, остальное – сплошное упование на везение.
– Вот уж не знаю, есть ли у нас шансы... – вздохнул я, рассматривая уже разъезжающиеся машины. – Они выглядят очень престижно.
– А у нас есть харизма.
– Кто? Мой разбитый нос? – ухмыльнулся я.
– Ты прямо как маленький, Оскар! – воскликнул Эдгар. – Конечно же, я. Да и ты тоже можешь нам помочь. Поищешь спонсоров, пока люди смотрят на автомобили. Победитель, конечно, получает большой выигрыш, но если попадём под чьё-нибудь крыло, то и заботиться нам обо всём придётся меньше. Понимаешь?
– Понимаю, Эдгар, – сказал я и осмотрелся. Спонсоров распознать было очень сложной задачей для такого простака, как я. Тем более, что разбитое лицо не особо внушало доверие предприимчивым и успешным людям.
– Не переживай, всё будет хорошо.
Выставка началась спустя пятнадцать минут, когда блестящие от полировки автомобили встали на свои места и грохот вечно ревущих моторов затих. Люди, появившиеся буквально из ниоткуда, начали ходить вдоль стендов и рассматривать экспонаты. Первым делом взгляды падали на новые, искрящиеся от падающего на них солнечного света, автомобили наших конкурентов. Среди них я заметил Гарольда с Анабель. Они стояли поодаль, нас разделяла целая толпа, но мне удалось из разглядеть отчётливо. Пара стояла и молча глядела куда-то вдаль, на другие машины, но затем вдруг Анабель повернулась и посмотрела мне в глаза. В них я заметил ноющую душевную боль, а под ними, прямо на дивных губах, виднелась рваная рана. На мгновение мне стало её даже жалко, но я тут же вспомнил, чем закончилась наша первая и последняя встреча. Во мне тут же сжалось абсолютно всё, каждая клеточка моего тела теперь кричала о том, что опасность уже на горизонте. Не желая больше встречаться с кулаками до невозможности агрессивного Гарольда, я ретировался и исчез среди толпы, стараясь больше не оборачиваться.
Выставка шла примерно два часа, за которые я успел три раза пройти мимо стенда Гарольда и его довольно красивой машины цвета заходящего солнца. Она тоже блестела, искрилась, и это почему-то вызывало восхищение на фоне колыхающихся колосьев высокой травы и яркого солнца в небе. Издали уже плыли серые облака – полупрозрачная дымка – и понемногу захватывали синий свободный от всех невзгод и людских проблем небосвод.
Я так и не нашёл ни одного из спонсоров, потому что не знал, как они выглядят. Я стоял возле машин, разглядывал заинтересованных в этой выставке  личностей, думал, как начать разговор, чтобы не спугнуть человека, но в итоге за всё время после нашего расставания с Эдгаром я не проронил ни слова, а лишь слушал и впитывал причудливо-пафосные речи тех, кто представлял свои машины на обозрение публике. Я морщился и шёл дальше, к другим автомобилям, когда в голосе говорящего слышались нотки фальшивости и наигранности, отчего меня тошнило. Мой разум уже был сыт этим по горло – за всю свою жизнь я столько раз слышал клятвы и обещания, комплименты, улыбки счастья, которые в конце концов оказывались наглой ложью. Столько обмана, столько лицемерия хранит человеческая душа. И столько добра спрятано где-то очень глубоко и терпеливо ждёт своего часа, когда можно будет воспрянуть ото сна и начать жить заново – без ненависти, без отчаянных попыток выжить, притворяясь тем, кем ты не являешься, без лжи и неоправданной злости.
Когда же выставка закончилась, я вернулся к нашему стенду. Эдгар стоял и разговаривал с мужчиной, у которого оказалась блестящая, как кузов машины, лысина на затылке и гитлеровские усы.
– Оскар, вот и ты! – улыбнулся Эдгар. – Познакомься, это Карл, наш новый знакомый.
– Добрый день, – тихо сказал я и от недостатка сил вяло подал ему руку. Тот улыбнулся и посмотрел на моего начальника.
– Теперь у нас есть приглашение на ещё более важное мероприятие, – продолжал Эдгар Боймлер. – Я надеюсь, что ты поедешь со мной, Оскар. Очень надеюсь.
– Чтобы вновь принимать на себя удары судьбы? – я попытался пошутить, но интонация, с которой я сказал это предложение, говорила о язвительности высказывания.
– Нет, просто потому что тебе я уже доверяю, – ответил он. – Карл Согарт решил великодушно помочь нам и пригласил мою Гарсию участвовать в гонке! Разве не прекрасные вести?
– Воистину, прекрасные, – улыбнулся я. – Но когда всё это будет?
– Буквально через день, – сказал Карл. – После выставки вы можете сразу ехать на гонку. Это будет первая гонка сезона в этом году. У нас учредили новый чемпионат, который решили реализовать только сейчас, поэтому мы проводим его так поздно.
– А где это будет? – спросил я.
– В вашем городе. Совсем недалеко от площади, рядом с которой расположилась прекрасная мастерская мистера Боймлера. Ну разве не чудесно?
– Чудесно, – кивнул я в знак одобрения. – Но для начала нам нужно закончить с выставкой. Победителей ещё не объявили?
– Нет, они должны подсчитать голоса, – сказал Эдгар. – Знаешь, я уже и не надеюсь на победу здесь, зато гонка! Какая большая возможность! Вот выиграем, станем знаменитыми и, наверное, даже богатыми, – он бросил радостный взгляд на Карла. Тот кивнул. – По-моему, это лучше, чем просто ничего не делать.
– Верно, – сказали мы с Согартом хором.
– Эх, нас ждут великие свершения! – мечтательно вздохнул Эдгар, смотря в небо, постепенно затягивающееся серой пеленой. Где-то вдалеке звонил церковный колокол. Значит, уже было четыре часа дня. Услышав его, мы огляделись, пытаясь понять, откуда исходил звук. Карл вдруг оживился и откланялся:
– Извините меня, джентльмены, но мне пора идти. Много работы по подготовке чемпионата. Я нужен в городе. Удачи вам здесь!
– Спасибо, и вам того же! – радостно ответил Эдгар, и когда Согарт скрылся в своей машине и уехал прочь с пустыря, то он посмотрел на меня.
– Что думаешь об этом?
– То, что это неплохая возможность подзаработать и прославиться.
– Хороший ответ, – кивнул он. – Значит, осталось дождаться результатов и можно выезжать. А пока пойдём выпьем кофе, от этого запаха бензина и масла на меня нападает жажда.

Мы выехали через несколько часов. На выставке Гарсиа, конечно же, не победила, но одно из призовых мест точно забрал Гарольд со своей машиной. Это меня насторожило и даже немного оскорбило, мол, как он мог избить меня буквально ни за что да ещё и что-то выиграть? Поначалу эта ненависть казалась оправданной, но чем больше времени проходило, тем яснее я понимал, что он просто очень дорожил своей Анабель. И с одной стороны я мог его понять – он ведь защищал свою любовь от цепких лап измены, но с другой... он ведь избил меня до потери сознания. Неужели это было настолько необходимо или его рукоприкладство – всего лишь способ не начать убивать всех вокруг? В таком случае его характер был ещё более скверным, чем до этого.
Забрав свои небольшие чемоданы из гостиницы и сдав номер прекрасной женщине-управляющей по имени Лиан, мы положили свой багаж в Гарсию и устремились прочь из Браденхофа, надеясь больше никогда сюда не возвращаться. Вновь веред нами раскинулись бесконечные поля дикой травы и огромное солнце, дарующее жизнь и смерть, удовольствие и дикую боль. Ветер по-прежнему свистел в волосах, всё так же игриво и абсолютно бесцеремонно залезал под мятую рубашку и заставлял бегать «мурашки» по телу. Но несмотря на всё то страдание, что принёс мне город, что растворялся в небытие прямо за моей спиной, я ехал и улыбался. Мысли вновь меня отпустили, вновь улетели вместе с воем ветра и запахом диких цветов.
– Думаешь, у нас есть шансы победить? – спросил меня Эдгар, когда Браденхоф скрылся за горизонтом, оставив вокруг нас лишь поля, небо и солнце.
– Если Гарсиа будет вкладывать все свои силы в победу, то вполне вероятно. Ей это наверняка по силам, – непринуждённо ответил я.
– Конечно, будет! Тут даже обсуждать нечего! – рассмеялся Эдгар. – Надеюсь, что ты притягиваешь не только кулаки женатых мужчин, но ещё и удачу.
– Если я жив, то это уже удача.
– Тоже верно. Но расслабляться не стоит, впереди нас ждёт ещё много свершений и подвигов, к которым должны быть готовы.
– А нужны ли они нам? – расстроенно вдруг спросил я. – Разве жизнь дана нам для того, чтобы зарабатывать деньги и славу?
– У тебя есть другие цели в жизни? – сказал Эдгар. – Если отвергаешь одни приоритеты, то, наверное, у тебя есть альтернативы, так?
– Да, – промолвил я. – Может быть, мы должны жить ради счастья? Ради обыкновенного счастья, которое доступно каждому из нас.
– Любовь?
– Я не знаю. Счастье не бывает одинаковым, оно у каждого абсолютно разное, и никогда не угадаешь, к чему стремится человек, пока сам не спросишь у него. Вот к чему я бы стремился.
– Так что тебе мешает? – спросил Эдгар чуть более раздражённо.
– Наверное, я сам себе мешаю, – грустно улыбнулся я. Так обычно улыбались отчаявшиеся убийцы, готовые на всё, лишь бы сохранить свободу или хотя бы собственную жизнь. – Это так странно – жить и не понимать, зачем. Но так живёт практически каждый из нас. Все мы рождаемся одинаково, но внутри тела – целые миры, способные на многое. В каждом таком мире есть своё счастье и своя мораль, своё горе и свои страдания.
– Насчёт страданий ты прав, – серьёзным голосом сказал вдруг Эдгар. – Страдния и вправду у нас разные. Но одинаково болезненные.
– О чём ты? – недоумевал я.
Боймлер вдруг посмотрел мне в глаза, затем грустно вздохнул:
– Знаешь, почему я назвал эту машину Гарсиа?
Я отрицательно помотал головой.
– В честь моей покойной жены, Оскар.
Во мне уже проснулся рефлекс говорить заученные наизусть слова утешения, выработанный ещё на войне и в послевоенные годы. Тогда смертей было бесконечно много, и говорить это приходилось чаще обычного.
– Мне было тяжело пережить её уход. Очень тяжело, – продолжал Эдгар. – С каждым днём силы покидали меня всё больше, желания жить практически не было. Но в один день я нашёл её – эту машину – и решил отдать всю свою оставшуюся любовь и закопанные в сознании страдания ей, машине, которая позволяет моей Гарсии побыть на этой планете ещё хотя бы с десяток лет.
– Любовь зла, – подытожил я и посмотрел вдаль.
– Ещё бы, – согласился Эдгар. – Но эта любовь помогает мне просыпаться по утрам, ведь без Гарсии я – ничто, абсолютный ноль. Она была моей половинкой, а теперь... она вновь ею стала, и всё благодаря мне. Понимаешь, Оскар?
– Понимаю, – вдруг осипшим голосом ответил я и сам удивился своим словам, ведь в моей голове не осталось уже места обыкновенному пониманию. Было лишь место для страданий и вечной скорби, наполненное чёрной слизью страха и крови.
Мы возвращались в родной город. Пересекали поля и реки, преодолевали препятствия и переставали грустить только ради того, чтобы вернуться в обитель страданий, в которой нас ждал светлый лучик надежды. На глазах наших блестели слёзы, но в душе горел огонь жажды жизни. И всё благодаря любви. Любви и страданиям.