Дроблы

- Позвольте мне решать, о чём вы будете думать завтра.
- Ирэн Колман

      Вы думаете? Вы задумываетесь, что происходит вокруг? У вас возникают мысли хоть изредка? Не стоит этого стыдиться. Прошу вас, признайтесь!
      Вы склонны наивно полагать, что это ваши мысли? Но это не так! У вас нет своих собственных мыслей и быть не может. В вашей «светлой» голове не может возникнуть ничего нового. Абсолютно ничего нового! Все мысли это лишь фальшивая пародия на подлинного автора с небольшим оттенком вашей индивидуальности, которая у вас, впрочем, отсутствует. Ведь любая новая мысль, к которой вы лишь начинаете с опаской устремляться, уже была основательно обдумана сотни и тысячи раз другими людьми. Зачем же изводить себя напрасными стараниями? Да ещё и в том случае, когда есть «мы»!
      Именно «мы» являемся творцами ваших мыслей. Или вы считаете, что проделанная нами колоссальная работа по сбору, упорядочиванию и архивированию всех мыслей человечества была напрасной тратой времени? Нет! Мы с крайней тщательностью изучили все их без исключения и уничтожили самые пагубные и мерзкие, дабы пресечь их разрушительное влияние на вас. Мы покорные слуги, незаметно оберегающие ваше сегодняшнее спокойствие и дающие вам уверенность в завтрашнем дне. Именно для вашего блага был некогда создан «Отдел Контроля Мыслей». И я - Ирэн Колман, являюсь его скромным руководителем.

I
      Ранним утром она незаметно появилась в самом, что ни на есть обыкновенном городе, который ничем особенным не выделялся среди тысячи таких же обыкновенных городов. Главная улица, словно обнажённый хребет гигантской рыбы, которая была обглодана хищниками ещё в воде и теперь выброшенная на берег приливом, беспомощно раскинулась вдоль реки. Здесь были расположены все без исключения учреждения, магазины и заведения города. На остальных же улочках гордо возвышались просторные двухэтажные дома для жителей. Они стояли немного разрознено, занимая значительные земельные участки вокруг себя. Асфальтированные дороги, словно удав, сжимали их все без исключения своими гладкими кольцами, и отходили от каждого дома ровной полосой без изгибов к широким трассам, которые в свою очередь примыкали уже непосредственно к главной улице, соединяя, таким образом, скелет воедино. Вдоль трасс красовались ровно подстриженные зелёные кустарники, а вокруг домиков стелился шелковистый зелёный газон. Разбросанные повсеместно многочисленные деревья скрывали за своей густой листвой разнообразных птиц. В конце каждой такой улицы располагались просторные поля для гольфа и теннисные корты. За ними можно было заметить небольшую лиственную рощу и искусственный пруд с бесцельно курсирующими утками. И так в каждом городе. В какой уголок этой страны вас бы ненароком не занесло, везде можно было встретить эту схожесть. Те же улицы, дома, деревья и даже люди. В первую очередь люди!
      Традиции местных жителей были неискоренимы и бережно передавались из поколения поколению. Под их влиянием горожане навечно закостенели в своём гостеприимстве и радушии к приезжим, невзирая на то, что гости появлялись здесь крайне редко. Добродушные владельцы этих уютных домиков ни за что бы вас не выпустили голодным из-за стола. Они бы с радостью составили вам приятную компанию за ужином и не позволили бы заскучать в их обществе. Скучать здесь, вообще было не принято! Все непрерывно чем-то занимались. Большинство времени уходило на работу, а также на хлопоты по благоустройству дома и воспитанию детей, которые редко уезжали из города после того как взрослели. И если уж быть до конца откровенным - никогда не уезжали. В новом жилье недостатка не было, ведь с каждым годом появлялись всё новые и новые дома похожие друг на друга как две капли воды. Так что в первое время после переезда новосёлам казалось, что они вовсе и не покидали своего родного гнезда. Если приостановиться, скинув с себя хоть на миг бремя суетливости, и хорошенько задуматься, то можно было бы предположить, что эти домики являются отражением их внутреннего мира, где всё всегда занимало своё, строго определённое место. Но хорошенько задумываться, здесь также было не принято, впрочем, как и сбрасывать с себя бремя суетливости. Так что продолжим!
      С одной стороны скелет города охватывали пологие склоны, отсекающие голову и хвост как ненужные уже более и даже обременительные части, а с другой - простирались прозрачные воды тихой реки. Склоны были сплошь укрыты виноградниками, что было не удивительно, ведь местные жители очень любили вино и плохо представляли себе жизнь без этого напитка. И поэтому на главной улице этого городка гораздо легче можно было наткнуться на небольшую винодельню, чем на любое другое заведение. За рекой же были разбросаны многочисленные поля ржи, пшеницы, ячменя, риса, свеклы, кукурузы, а также бескрайние сады с огромным разнообразием плодовых культур. На реке находился причал, который окружали плотно пришвартованные рыбацкие лодки. Около причала жались друг к другу небольшие деревянные домики, в которых мирно отдыхали рыбаки в перерывах между работой. Чуть поодаль, на каменной возвышенности, грозно нависшей острым ножом над скалистой горловиной реки, расположился ветхий самодельный маяк. И, пожалуй, эта деревянная постройка, с большим фонарём на самом верху, который уже давненько не указывал никому направления, и являлась единственным отличием этого города от остальных типичных городов, которые Ирэн оставила позади. Она заприметила этот маяк ещё из окна вагона. Вероятней всего его попросту поленились разобрать в своё время, и теперь он вынужден был возвышаться в одиночестве среди холодных скал. 
      С вокзала Ирэн сразу же направилась к единственному отелю в этом городе. Ей было хорошо известно, что все номера в отеле были свободны, и она вольна выбрать абсолютно любой из них, но прежде требовалось отыскать управляющего, что оказалось не так уж и просто. Стойка администратора пустовала как, собственно говоря, и весь этаж. После первых неудачных попыток вызвать хоть кого-нибудь с помощью небольшого звоночка намертво прикрученного к стойке, она вдруг услышала прерывистый храп, нагло пробивающийся из приоткрытой двери с матовым стеклом, поверх которого красовалась золотистая табличка с надписью: «Комната отдыха для персонала». Подкравшись на цыпочках, она что есть мочи забарабанила по стеклу костяшками пальцев. И тут же к своему удовольствию услышала грохот, очень похожий на грохот, падающего на пол человека. Через секунду из-за двери появился мужчина средних лет с заспанным лицом. Он спешно приглаживал левой ладонью взъерошенные волосы, а правой прикрывал рот, пытаясь скрыть упорно прорывающуюся зевоту. 
      – Вы должно быть что-то перепутали, на этой неделе уже убирались во всех номерах, – проговорил он скороговоркой, пытаясь отделаться от неё как можно быстрей. – Приходите в понедельник, – добавил он уже более размерено, постепенно осознавая, что женщина, стоящая перед ним, вовсе не похожа на уборщицу.
      – И когда же именно убирались? 
      – Во вторник, – вырвалось у него машинально.
      – И вы всерьёз считаете, что это приемлемо?! – прогремела она. – То есть вы хотите поселить меня в номере, в котором убирали ещё позавчера?! Я правильно вас поняла?
      – Дело в том, что здесь никто никогда не селится, – испуганный её грозным тоном пролепетал он в ответ. – А когда к нам приезжают гости из большого города, то всегда предварительно уведомляют об этом. И в таком случае мы заранее подготавливаем комнату для них.
      – Вот как! То есть это я виновата, что вас никто не предупредил?!
      После этих слов у него чуть ноги не подкосились. Сомнений уже не оставалось. Перед ним стояла женщина из большого города. И сейчас по его вине, она пребывала не в самом лучшем расположении духа. Он невольно содрогнулся, что не осталось незамеченным с её стороны.
      – Вы что замёрзли там в своей «скорлупе»? Давайте, выбивайтесь уже наружу и прикажите немедленно убраться в моём номере! – повелительно скомандовала Ирэн. – Я заселюсь в четвёртый. И буду ждать кофе вон за тем столиком, – добавила она уже более спокойно, указав на небольшой столик возле окна.
      – Как вам будет угодно мисс. Располагайтесь, пожалуйста, – уважительно проговорил он и мгновенно исчез за дверью.
      Прежде чем присесть, Ирэн платком стряхнула пыль с деревянного стула. Бросив брезгливый взгляд в окно, она подумала, что этот унылый пейзаж за стеклом не менялся на протяжении многих лет, да и вряд ли решил бы перемениться в будущем. На душе было ужасно тоскливо. В последнее время ей катастрофически не хватало выдержки, ведь то, чем она занималась здесь, значительно отличалось от её обычной работы в лаборатории.
      «К чему все эти сожаления?! – мысленно отдёрнула она себя. – Хоть эта затея порядком меня и утомила, но что же мне оставалось делать? Поручить это кому-нибудь из подчинённых? Нет, нельзя! Я должна всё проверить лично. Да и кому из них можно доверить такое задание? Разве что Роберту? Нет уж! Да и к тому же он слишком мягкотелый для такого, – заключила она презрительно ухмыльнувшись».
      Уверившись в своей незаменимости окончательно, Ирэн выбросила из головы всякие мысли и направила опустошённый взгляд куда-то вдаль, где вскоре и заприметила несколько птиц, которые без устали сновали на лужайке около дерева. С детским любопытством она принялась наблюдать за ними. В это же самое время к ней бесшумно подкрался администратор с чашечкой кофе в руках. Он быстро поставил на стол чашку и молча удалился, радуясь тому, что остался незамеченным. Ей было сейчас не до него. Птицы увлекали Ирэн гораздо сильнее. Она задумалась о том, как они воспринимают это дерево, вокруг которого теперь пытаются отыскать себе пищу. Они считают его своим домом? Что их заставило свить своё гнездо именно здесь? Возможно, они выросли где-то неподалёку и им так дорого это чудное дерево? Почему они не улетают отсюда в другое место? А разве там другие деревья? Или другое солнце? Возможно там больше еды и меньше хищников? Нет! Вокруг всё неизменно! Да и к тому же вскоре из этого гнезда покажется множество неокрепших, вечно голодных клювиков и время для раздумий станет намного меньше, а еды придётся находить намного больше. А о чём они думают? И думают ли вообще? Ну, кроме тех случаев, когда необходимо искать еду и размножаться. Что они чувствуют, когда птенцы покидают гнездо? Облегчение или страх?
      – Простите, что тревожу вас, – сбивчиво проговорил администратор, неожиданно возникший прямо перед ней. – Меня зовут Джон Фрисбин. Я управляющий и администратор этого отеля в одном лице. Прошу меня извинить за такой небрежный приём. Ваш номер будет готов через десять минут, а пока разрешите предложить вам ещё кофе. Я всецело в вашей власти! Возможно, я могу ещё что-нибудь сделать для вас?
      К этому времени следы сна уже окончательно слетели с его лица. Он стоял, чуть наклонившись в её сторону, с непреложным решением внимательно улавливать каждое слово, чтобы затем исполнить всё в точности и ничего не упустить. Эта мерзкая услужливость пробивалась сквозь каждое его движение, каждый жест, каждую интонацию. Она была словно неотъемлемая часть его естества.   
      – Всё что вы могли вы уже сделали! Испортили первое впечатление обо всём городе! – резко высказалась она.
      – Позвольте мне ещё раз принести вам свои глубочайшие извинения. Чем я могу сгладить свой нелепый проступок?
      – Отнесите мои вещи в комнату, – спокойно сказала Ирэн, указывая на саквояж, который оставила у стойки. – И сообщите мне сразу же, когда номер подготовят.
      – Разумеется! – сказал он с облегчением. – Возможно ещё что-нибудь?
      – Да. Принесите ещё кофе. Этот уже остыл, – добавила она небрежно, равнодушно указывая на нетронутую чашку.
      Номер оказался весьма простым и в то же время довольно обширным и состоял из нескольких комнат: гостиной, спальни и ванной комнаты. Он был точно такой же, как и все остальные номера здесь. Различий между ними не было никаких. Сквозь большое окно в спальне пробивался великолепный вид на озеро и небольшую рощу, а из двух окон напротив открывался вид на крохотную парковку перед отелем. В комнате было чисто. Мебель выглядела абсолютно новой, что было не удивительно, ведь из большого города приезжали не так уж и часто. Да и вряд ли кто-нибудь из них решил бы поселиться в комнате под номером четыре. Это было несчастливое число. Судя по всему, она оказалась первой, кто решил остановиться в этом номере ещё со времён основания отеля.
      Первым делом она решила принять душ. Затем достала всю свою одежду из саквояжа и разложила перед собой на кровати. Нужно было определиться с нарядом на сегодня. Перебирая своими тонкими пальцами одежду, она никак не находила чего-то стоящего для предстоящего визита… И вдруг её глаза засветились.
      После того как она окончательно определилась с нарядом, подобрав, по своему мнению наиболее подобающую одежду, она вызвала такси. Затем наскоро оделась, нанесла пару капель парфюма на оба запястья и провела ими по шее. Не втирая дала им высохнуть. Попеременно поглядывая в оба окна Ирэн, наконец, заметила приближающуюся машину такси. Она взяла сумочку и вышла из комнаты, не заперев её на ключ. Эту честь она великодушно предоставила управляющему, покорно дежурившему около номера, чем привела его в восторг. Он тут же бросился выполнять это с одной стороны столь мелкое, но с другой - столь важное для него поручение.
      – В церковь, – сухо сказала она, усевшись на заднее сидение жёлтого автомобиля.
      – Как прикажите мисс, – любезно отозвался водитель.
      Створки огромных дверей с шумом отворились, и люди, мирно сидящие на полированных скамейках внутри здания, с возмущением обернулись, а некоторые из них даже поднялись, тревожно оглядываясь по сторонам. В дверном проёме они увидели девушку лет тридцати или чуть менее того. Синие джинсы плотно обтягивали её практически идеальную фигуру. По их мнению, она была немного худовата, а в их городе это невольно бросалось в глаза. Высокие каблуки подчёркивали весь её силуэт, придавая фигуре больше утончённой сексуальности. Открытая блузка с глубоким декольте в достаточной мере очерчивала упругие округлости. Кожа была безупречна. Макияж на лице был не яркий и выглядел естественно, придавая лицу больше свежести. Волосы были окрашены в чёрный цвет и собраны в узел на затылке. Тёмно-карие глаза смотрели уверенно вперёд, а не бегали взволнованно по сторонам как у некоторых присутствующих. Она прошла с таким видом, словно все люди, находившиеся здесь, ей всецело принадлежали, ну, или, по крайней мере, были должны приличную сумму денег!
      Приблизившись вплотную к алтарю, она резко обернулась, удостоив всех присутствующих своим холодным взглядом, который они безуспешно пытались уловить всё это время.
      – Святой отец, – обратилась она к священнику, стоявшему сейчас за её спиной. – Мне нужно поговорить с этими людьми, – спокойно произнесла она, указывая на людей, которые озлобленно уставились на неё, ожидая лишь команды священнослужителя, чтобы выбросить её отсюда. – Вы не против? – спросила она скорее для формальности, чтобы не уронить окончательно его достоинство перед присутствующими.
      – Это с какой стати, позвольте спросить?! – начал он, раздражённо. Ему с трудом удавалось сдерживать свой гнев. Лицо вмиг обрело багровый оттенок. – Да кто вы вообще такая?! Вламываетесь в это святое место в таком наряде! Смущаете людей! Кто вам дал такое право?
      – Для того чтобы поддерживать степень духовности этих людей на должном уровне, их необходимо иногда смущать. Какой ценностью может обладать добродетель, не обуреваемая соблазнами? – не оборачиваясь, строго спросила Ирэн с размеренностью экзаменатора, чем смутила священнослужителя настолько, что он застыл с глупым выражением лица.
      – Без искушения теряется всякий смысл веры! – заключила она, уверенно отчеканивая каждое слово.
      – Я повторюсь. Кто вам дал право…
      – Вы! – невозмутимо ответила она, не дав ему закончить своё робкое наступление. – И вы все! – ответила она ещё спокойней, указывая на них. – Вы меня избрали!
      После этих слов она обернулась к священнику и достала из сумочки прямоугольную карту белого цвета, приподняв её над головой, чтобы всем присутствующим также удалось хорошенько рассмотреть. Святой отец тут же смутился, а за её спиной начали перешёптываться люди. В храме не разрешалось разговаривать вслух никому кроме священнослужителей, и даже  шептаться было строго запрещено, но благостному восторгу людей не было предела. «Она из большого города!» – прошептал с плохо скрываемой радостью мужской голос откуда-то слева. «Это всё объясняет», – соглашался с ним женский. Отметив, что карта весьма благотворно повлияла на толпу, Ирэн убрала её снова в сумочку.
      – Простите меня старика, – виновато заговорил священник, отведя глаза в сторону.
      – Об этом позже, – резко бросила она. – Я могу начинать?
      – Да, конечно. Поднимайтесь сюда, – торопливо проговорил святой отец, указывая на место возле себя и вежливо предлагая ей руку, которую она всё же отвергла.
      – Осторожно ступеньки! – бережно предупредил он.
      Ирэн медленно взошла на ступеньки алтаря.
      – Здравствуйте, – вежливо начала она, обращаясь к присутствующим.
      Ирэн всегда начинала свои речи очень вежливо, располагая к себе людей таким образом. Она считала, что толпой гораздо легче завладеть, если намеренно швырять их эмоции из крайнего чувства презрения до глубокого расположения к себе.
      – Меня зовут Ирэн Колман. Я приехала к вам из большого города.
      Люди в свою очередь наклонили головы в знак уважения и приветствия. Их взгляды круто изменились. На смену озлобленных горящих глаз пришли доброжелательные взгляды полные абсолютного доверия и глубокого уважения к её персоне, чего она, собственно говоря, и ожидала. Белая карта и вежливость подействовали как нельзя лучше. Хотя… Вполне можно было бы ограничиться лишь картой.
      Она продолжала:
      – Вам всем нужно во что-то верить. Иначе бы вас здесь не было. Всё верно? – спросила она и дождалась их одобрения, молчаливо высказанного небольшим поклоном. – Вам нужно верить, что ваша жизнь не пустая, что она имеет смысл и продолжится даже после смерти. Вы отягощены малодушием, а здесь вам мило предоставляют то, в чём вы так сильно нуждаетесь. Страх и надежду! Страх перед Господом и надежду на спасение. Это два мощных рычага, которые вас держат в равновесии всю жизнь. Страх довлеет над вами невидимым мечом ежедневно. Он неумолимо пропитывает всю вашу жизнь и влияет на все ваши поступки и решения, в то время как надежда где-то далеко и представляет собой некую иллюзию, всецело опирающуюся лишь на авторитет религии. Страх всегда реален! Надежда же напротив: призрачна и непостоянна!
      – Но позвольте, – нерешительно попытался вмешаться священник, по всей видимости, немного озабоченный её речами и тут же был остановлен властным жестом её руки.
      – Вас учат бояться с детства, – невозмутимо продолжала она. – Вы боитесь! Боитесь потерять нелюбимую работу и остаться без куска хлеба, боитесь разочаровать окружающих и остаться в одиночестве, боитесь согрешить и попасть в ад! Люди должны бояться! Иначе как ими управлять?
      – Мы не кем здесь не управляем, – вмешался священник более уверенно, чем в предыдущий раз.
      – Разумеется, – насмешливо бросила она, обернувшись к нему. – Кто же вам позволит!
      – Что вы хотите этим сказать?
      – Не стоит меня перебивать! – строго заметила она. – Вы должны быть послушными и стойко сносить все трудности, как учит нас Господь своим непосредственным примером. Вам не нравится ваш начальник – терпите, не нравится ваше финансовое положение – терпите, не нравится качество вашей еды – терпите, болеют ваши дети – терпите. Терпите и молитесь! – с жаром говорила она, обращаясь уже к присутствующим.
      – А разве можно иначе? – громко произнёс мужчина со второго ряда, не сдержавшись и тем самым нарушив правило храма.
      Многочисленные вопросительные взгляды остальных молчаливо устремились на неё. Они полностью разделяли этот вопрос, но никак не могли набраться смелости, чтобы задать его сами.
      «Ничего не меняется с каждым городом, – подумала она про себя. – Они категоричны в своих убеждениях и воспринимают все страдания как должное. Их глаза не выражают и тени протеста. Ну что ж тем лучше для меня. Значит, не придётся задерживаться здесь надолго».
      – Нет, – быстро ответила она, как будто испугавшись, что они могут передумать.
      Её ответ подействовал чрезвычайно сильно лишь на священнослужителя стоящего рядом. Она заметила, с каким облегчением он выдохнул после этого. Остальные же только сменили выражение лёгкого недоумения на, более привычное для их лиц, выражение абсолютного согласия. А некоторые к своему облегчению лишь разгладили несвойственные морщины задумчивости на своём лбу.
      – Эти люди верят в Бога, который нас любит, – тихо начал святой отец, указывая на мужчину задавшего вопрос. – Пробираясь сквозь паутину пороков изощрённо сотканных Дьяволом, мы неминуемо испытываем страдания. Даже я. И даже вы, – спокойно добавил он. – Будьте уверены, Господь видит все наши страдания и страдает вместе с нами. Он даёт силы, чтобы преодолеть все трудности, которые встречаются у нас на пути и к тому же он терпелив и примет каждого кто исповедуется и искренне покается в своих грехах.
      – Покается? – переспросила она, как будто не расслышав.
      – Да, – ответил он, величественно склонив голову. – Покаяние занимает главенствующее место не только в религии, но и во всём человеческом обществе, – размеренно произнёс священник. – Благодаря покаянию очищается душа. И если люди перестанут заботиться о чистоте своего внутреннего мира, то вскоре от каждого начнёт смердеть настолько сильно, что придётся затыкать нос ватой.
      Ирэн внимательно слушала и не думала даже его прерывать, так что святой отец беспрепятственно продолжал:
      – К тому же за исповедью и прощением неотступно следует причастие, которое является древним символом единения человека с Богом. А сами то вы давно исповедовались? – спросил он неожиданно.
      – Я исповедуюсь каждое утро глядя на себя в зеркало, да и в своих грехах мне некого винить кроме себя самой конечно. Я праведница и падший ангел в одночасье и могу вас уверить в том, что когда наступит день и в зеркале появится настолько ненавистный мне человек, что я не смогу более смотреть на него, то стану ещё и палачом.
      – Вот как, – с сожалением вырвалось у священника.
      – Да. Я пока что сама справляюсь со своей внутренней чистотой, как видите! А вы пользуетесь лишь тем, что люди не доверяют себе в столь деликатном вопросе, поэтому им не обойтись без вашей помощи и подтверждения этого самого прощения. К тому же, после своих ничтожных слов искупления, они оставляют несколько золотых монет в качестве доказательства завершения сделки со своей совестью. Но я их понимаю, ведь так легче.
      – Вы снова пытаетесь меня обвинить?
      – Если и так, то только в том, что вы сначала убеждаете человека, что он совершил грех, а затем с лёгкостью избавляете его от этого самого греха за небольшое вознаграждение естественно. Ведь авторитет церкви незыблем, его невозможно подвергать сомнению.
      – Что вы хотите сказать этими высказываниями? – спросил святой отец немного рассерженно.
      – Я хочу сказать только то, что не бывает абсолютно незыблемых авторитетов. И каждый из них нужно подвергать сомнению и глубочайшему анализу, впрочем, как и все свои поступки.
      – Что вы себе позволяете?! – воскликнул он гневно.
      – Я позволяю себе усомниться во всём, – спокойно ответила она. – И вам предлагаю сделать то же самое.
      – Вы порочите веру этих людей!
      – Нет, – резко оборвала она его. – Это ВЫ порочите веру этих людей.
      – Как вы смеете!
      – Послушайте! Религия это не самый лучший посредник между Богом и людьми. Тем более, когда этот посредник берёт себе небольшой процент за услуги! Вы же не станете этого опровергать? – холодно спросила Ирэн.
      В храме воцарилась нерушимая тишина. Присутствующие не шевелились. Даже огни свечей перестали вздрагивать и замерли в ожидании ответа.
      – Это богохульство, – растеряно прошептал святой отец, воздев руки к потолку в форме небосвода. – Вас покарают за такие слова.
      – Всегда когда вопрос заходит о деньгах, меня хотят покарать. Это становится уже невыносимо! – отрывисто бросила она. – И ещё, – добавила следом. – Непреложных истин не бывает, и быть не может!
      – Вы и в конец света не верите? – послышался громкий возглас из зала.
      – Что вы сказали? Конец света? – переспросила она и засмеялась. – Слишком пафосно звучит, вам так не кажется? Оглянитесь вокруг. В этом мире слишком мало света.
      – Можно ещё раз взглянуть на вашу карту? – не переводя глаз с её сумочки, беспомощно спросил святой отец.
      – Да. Конечно, – сказала она расслаблено.
      Затем проворно извлекла карту из бокового отдела и бросила её небрежно на небольшой столик около себя.
      – Можете оставить себе! – сказала она и уверенно проследовала к выходу, не оборачиваясь.
 
II
      Возле входа в здание её уже ждала девушка. Эта девушка бережно вручила ей карту, которую Ирэн оставила в церкви и вежливо попросила следовать за ней. Она шла немного впереди и указывала дорогу. Они прошли по длинному коридору, поднялись на второй этаж, свернули налево, где проследовали через узкий проход и очутились в огромном зале с белоснежными колоннами. По правую сторону от них находилась небольшая дверь, за которой они, не раздумывая, исчезли и оказались, наконец, в комнате, где их уже давно ждали. Комната была овальной формы. Это была студия. Декорации были выполнены в современном стиле и бросались в глаза своей яркой окраской. На площадке перед декорациями мирно стояла пара удобных кресел, чуть в стороне можно было заметить небольшой диван, который, судя по всему, был предназначен для гостей программы. Несколько массивных телевизионных камер стояли напротив и были сейчас устремлены на декорации, хоть там ничего и не происходило. Вверху также можно было заметить пару камер, располагавшихся на кранах. В стороне от площадки, где должно было происходить всё действо, располагались осветительные приборы, установленные на специальных штативах.
      – Здравствуйте! – весело поприветствовал их человек в тёмно-синем костюме и энергично двинулся им навстречу. – Мы вас уже заждались, – проговорил он с уважением в голосе, обращаясь к Ирэн, а девушке незаметно махнул рукой, после чего та исчезла.
      – Здравствуйте, – учтиво ответила Ирэн на его приветствие. – Вы уже знаете моё имя, а я ваше нет. Вам не кажется, что это не совсем вежливо с вашей стороны?
      – Да. Вы правы. Я совершенно забыл представиться, – объяснил он с наигранно виноватым видом. 
      Впрочем, во всех его словах и жестах чувствовалась некая терпкая наигранность, которая завсегда отталкивала категорию более разумных людей и, словно магнитом, притягивала категорию людей, менее отягощённых психологическим анализом своего собеседника. У последней категории, он с лёгкостью вызывал чувство глубокой симпатии.
      – Прошу меня извинить. Меня зовут Джек Ронмер. Я ведущий ежедневного шоу на городском телеканале, – сказал он поклонившись.
     – Рада знакомству, – холодно ответила Ирэн.
     – Как же великолепно вы выглядите! Я не могу поверить, что вы из большого города! – эмоционально проговорил он, намеренно не отводя от неё глаз. – Обычно к нам приезжают брюзжащие старики, которые вечно жалуются из-за нехватки урожая.
      – Да, я вас прекрасно понимаю, – осматривая студию, чуть рассеяно говорила она. – Эти старики вечно всем недовольны. Постоянно ворчат. Как будто их мнение может быть кому-то интересно, – самодовольно, медленно растягивая слова, произнесла мисс Колман, чем немного смутила своего собеседника.
      – Что вы! Я же пошутил, – испуганно вырвалось у него.
      – Давайте оставим этот пустой разговор!
      – Как вам будет угодно, – покорно согласился Джек.
      – У вас было достаточно времени, чтобы изучить мою карту? – неожиданно спросила Ирэн. – Здесь успел побывать святой отец? Не так ли?
      – Да. Это действительно так. После вашего визита в церковь, нас спешно навестил святой отец, прихватив с собой и вашу карту.
      – Вот как.
      – Он решил, что вы непременно пожелаете заглянуть в нашу студию. Когда нас посещают гости, то вначале они приходят к нам, но вы прежде решили побывать в церкви, – после этих слов он немного замялся в нерешительности. – Смею предположить, что вы его сильно напугали.
      – Неужели? – спросила она, вопросительно уставившись на него. – И чем же?
      – Вот уж не знаю. Он не передал мне содержание вашей беседы.
      – Очень жаль. Вам бы тоже не мешало послушать.
      – Возможны, вы и правы, – уклончиво сказал он. – Только давайте в следующий раз. Сегодня у нас передача и вас ещё нужно немного преобразить. Пройдите, пожалуйста, вон в ту дверь, – вежливо сказал Джек, придерживая её бережно за локоть. – С вами поработает гримёр. Затем к вам подсоединят микрофон, и можно будет начинать.
      – А какова численность вашей аудитории? – спросила Ирэн, хотя и сама знала ответ. Ей важно было увидеть его реакцию на такой лестный вопрос.
      – Весь город, – тут же ответил он и самовлюблённо улыбнулся, как будто в этом была целиком его заслуга. – Это передача, которую обязательно смотрят все жители нашего городка без исключения.
      – Отлично, – вполголоса заметила она и проследовала в гримёрную, прокручивая в голове определённые выводы.
      По её мнению Джек Ронмер был ярким представителем того типа людей, которые постоянно засыпают вас многочисленными комплиментами. Окажись он чуть поумней, то она могла бы предположить, что это совершается намеренно, чтобы усыпить её внимание для определённой цели. Причём, как это зачастую случается, не самой лучшей цели. Но, это было не так. Если быть точнее, то не совсем так. У него не было определённой цели. Он это делал непроизвольно, словно это являлось его второй натурой, и к тому же Джек совершенно не создавал впечатление человека, который делает что-либо с умыслом. Он не умел пользоваться преимуществом, которое сам же и организовывал. Да и вообще считал это не преимуществом, а скорее приятной услугой, которую он оказывал всем без исключения и от которой сам же получал огромное удовольствие. Ему нравились все люди, окружающие его, но ещё больше доставляло ему удовольствие то, что он сам нравится. Джек был немного полноват для своего возраста, но в его движениях ещё оставалась неосязаемая лёгкость и гибкость. Гибкость! Возможно, что именно это «достоинство» способствовало его продвижению в телестудии, где его все любили. Он вёл шоу Ронмера. Самое популярное шоу в этом городе!
      – Итак! Начнём! – торжественно прогорланил ведущий. – Сегодня у нас в гостях человек из большого города. Так что не советую вам отходить далеко от экранов, – добавил он, блеснув лукавым взглядом. – Перед вами Ирэн Колман!
      – Здравствуйте, – сказала Ирэн, невольно улыбаясь из-за его чересчур торжественной интонации.
      – И, конечно же, как и всегда вы можете задавать свои вопросы лично мисс Колман. Для этого необходимо набрать номер телефона, расположенный в нижнем левом углу ваших экранов, – протараторил Ронмер, обращаясь к телезрителям. – Также сегодня у нас в гостях: Джонатан Тёрнер – наш горячо любимый мэр, Мэтью Кёрк – всеми известный директор школы и Том Бэйкер – уважаемый нами начальник системы правопорядка. Поприветствуем их! – прокричал он, после чего на заднем плане послышались бурные искусственные аплодисменты.
      – Ирэн, позвольте задать вам первый вопрос? – продолжил мистер Ронмер сразу же после того как лживые овации стихли.
      – Да. Конечно.
      – Вы добрались сюда с удобством? – сказал он, притворно нахмурившись и искоса поглядывая на мэра, после чего тут же добавил шутливым тоном:     – Говорят, что на местной железной дороге немного трясёт?
      – Да! Вы абсолютно правы! Состояние нашей железной дороги оставляет желать лучшего! – сердито вмешался мэр. – Но это не даёт вам повода приставать к нашей почётной гостье с глупыми вопросами!
      – Оставьте! – резко бросила Ирэн в сторону мэра и, обернувшись к ведущему, ответила: – Состояние вашей железной дороги, конечно же, далеко от идеального состояния. Но, в целом, больших неудобств это путешествие у меня не вызвало.
      – Очень хорошо, – заключил Джек просветлев.
      – Мы бы хотели вас поблагодарить…, – несдержанно выпалил мистер Бэйкер и тут же сбился от волнения.
      – И за что же? – снисходительно уточнила Ирэн, заметив его беспокойство.
      – Война только началась, а мы уже добились огромных результатов на фронте благодаря правителям большого города. Насколько нам известно, результаты нашей армии поразительные!
      – И откуда вам это известно? – холодно спросила его Ирэн, поскольку не любила разговаривать о войне, хоть и понимала, что неизбежно столкнётся с этой темой в студии. И даже более того считала данную тему основной, но всё же намеревалась перейти к ней под конец программы, чтобы не шокировать их с самого начала. Но они сами напросились!
      – Из репортажей, которые присылают нам из большого города.
      – Точно, – сказала она шёпотом. – Я совсем забыла, – добавила уже громче, наивно улыбнувшись.
      – Мы смотрим их каждый день.      
      – Они вам настолько нравятся?
      – Конечно! – воскликнул он. – Эти репортажи настолько реалистичны. У меня дух захватывает, когда я просматриваю некоторые из них, – запальчиво, как мальчишка гордившийся своим первым трофеем, тяжко добытым на охоте вместе с отцом, говорил Том. Он уже начал было пересказывать сюжет одного из них, но Ирэн его грубо прервала.
      – Вам не кажется, что вы чересчур увлечены? Вы считает, что война это увлекательное зрелище?!
      – Но мы ведь должны знать, что происходит на войне, – быстро оправдался он, немного смутившись.
      – Да. Вы должны знать, – утвердительно заявила Ирэн. – Только не стоит так сильно увлекаться кровавыми сценами из репортажей! – строго подметила она.
      – Простите меня за мою дерзость, – потерянно сказал он, так до конца не уяснив, в чём же заключалась эта самая дерзость, за которую он сейчас извинялся.
      Все его знакомые, также как и он, обожали эти съёмки с военных действий и много раз их пересматривали. В их число входили директор школы и мэр, который сейчас также искренно недоумевал, что же вызвало такое раздражение у мисс Колман.
      – И ещё, – добавила она следом. – Если желаете всё знать, то можете отправиться туда лично, – резко бросила она.
      – Нам бы хотелось узнать, хватает ли вам запаса провизии, который мы вам высылаем ежемесячно? – втиснулся мэр пытаясь скорей перевести разговор на другую тему, но после того как поймал её гневный взгляд с волнением добавил: – В прошлом месяце мы выслали вам чуть меньше. Это произошло не по нашей вине, а из-за незначительного падения урожайности пшеницы. Но мы уже приняли все необходимые меры, чтобы не допустить этого в дальнейшем.
      – Надеюсь, что это никоим образом не повлияло на обороноспособность армии. Нашему городу ведь ничего не угрожает? – подхватил инициативу мэра мистер Бэйкер, чтобы поскорее исправить негативное впечатление, которое он заслужил своими предыдущими вопросами.
      И лишь директор школы вник в небольшой экран у себя в руках, совершенно не замечая происходящего.
      – А вас разве не интересуют ответы на эти вопросы мистер Кёрк? – раздражительно спросила Ирэн, которую уже потихоньку начинали выводить из себя все эти люди.
      – Простите меня, пожалуйста, – мягко ответил директор, приложив правую ладонь к груди, видимо, в качестве извинения. – Мне нужно было срочно скинуть учителям план домашнего задания по теме этой передачи.
      – И какова же тема? Боюсь, мне не сообщили, – заявила она, бросив укоризненный взгляд на ведущего, который лишь виновато передёрнул плечами.
      – Начало войны и способы разрешения конфликта, – добродушно ответил директор.
      – И как же вы думаете, почему началась эта война, которая вас всех так интересует? 
      – Если мне не изменяет память, то соседняя страна была крайне неразборчива в своих высказываниях! Они занимали враждебную позицию по отношению к нам.
      – И что?
      – Мы не стали ждать их нападения и объявили войну первыми, – уверенно проговорил он хорошо заученный текст, который повторял уже сотни и тысячи раз перед своими учениками. – И только благодаря этому мы теперь ведём войну на чужой территории, а не на своей.
      – Да, память вам и в самом деле не изменяет, – иронично подметила она. – Вам изменяют мозги!
      – Что вы имеете в виду? – озадаченно спросил он.
      – Все войны всегда начинались из-за алчности правителей и глупости народа!
      – Но как же…
      – Вашему городу ничего не угрожает и не может угрожать! – деспотично прервала она его, не обращая более внимания на дальнейшие заученные аргументы с его стороны, которые он перебирал у себя в голове и неустанно бубнил их себе под нос, ведя спор с самим собой.
      – То есть вы хотите сказать, что война далеко, и мы можем совершенно не опасаться её последствий? – осторожно предположил мэр, смекнув, что от директора толку уже не будет. Ну, по крайне мере, до тех пор, пока тот не переберёт все веские аргументы и не убедит себя же в своей собственной правоте. 
      – Мы ведь в прямом эфире? – спросила она, проигнорировав этот вопрос с каменным лицом.
      – Да, – ответил мистер Ронмер.
      – Тогда я хочу сказать, что никакой войны вообще нет и быть не может! – громко заявила она, после чего трое почётных гостей на диване переглянулись, а ведущий застыл с глупым лицом.
      Камера чуть пошатнулась по вине оператора. А телезрители подошли чуть ближе к экранам.
      – То есть как это? – еле смог выдавить из себя мистер Ронмер.
      – Вы так шутите? – спросил побледневший мэр, пытаясь скрыть своё волнение судорожно пробивающейся улыбкой.
      – Вовсе нет! – уверенно заявила она.
      – А репортажи с места событий? – спросил начальник обиженно, словно малыш, которому только что сообщили, что зубная фея это выдумка.
      – Все репортажи, которые вы смотрите каждый день, снимают в обыкновенном павильоне. Это самая обыкновенная постановка!
      – Этого не может быть, – проворчал расстроенный директор.
      Оказывается, что к этому самому моменту ему в полной мере удалось убедить себя в том, что его страна объявила войну вполне оправдано. Ему посчастливилось снова воздвигнуть из своих шатких оборванных мыслей карточный домик собственной правоты в голове. Домик, который, к его неожиданности, снова обрушился под новыми ответами этой проклятой женщины. Сейчас он её ненавидел и ему больше ничего не оставалось делать, как снова впасть в беспокойную задумчивость.
      – А как же наёмная армия? – удивлённо спросил мистер Бэйкер.
      – Обычная массовка на первом плане, которая неумело держит в руках даже бутафорское оружие,  а чуть дальше современная компьютерная графика, – невозмутимо ответила она.
      – А как же герои войны? А биографии героев, которые изучают дети в школе?! – беспомощно воскликнул директор.
      – Их пишет творческий отдел в большом городе, и они не имеют ничего общего с войной.
      – А как же продовольствие, которое мы отсылаем? Куда же оно тогда девается? – тихо спросил мэр с потерянным взглядом.
      – Нам же нужно что-то есть в большом городе! – запальчиво ответила Ирэн.
      – А человеческие потери? – интересовался начальник.
      – Эти значения придумываю я сама и если их отследить на протяжении пяти лет, то можно найти определённую последовательность повторения некоторых цифр. Это мои любимые числа. К примеру, цифра четыре. Она встречается буквально в каждом отчёте о потерях, которые вам присылают.
      – Но как же это! Позвольте! – запротестовал мэр.
      – Я решительно отказываюсь верить вашим словам! – уверенно заявил начальник правопорядка.
      – А зачем вам всё это нужно? – сдержанно спросил директор. – Ради чего вы это делаете? – пробормотал он себе под нос.
      – Ради власти! Ради контроля! Ради безопасности! – громко отчеканила она.
      – Чьей безопасности? – спросил директор ещё более сдержанно.
      – Ну, конечно же, нашей безопасности! – резко бросила Ирэн.                – Безопасности всех жителей большого города, – пояснила она уже более снисходительно, заметив, что мистер Бэйкер никак не может уловить сути её ответа. 
      – Неужели вам что-то угрожает? – заботливо поинтересовался директор.
      – В этом случае мы готовы оказать вам всяческое содействие! – ретиво высказался начальник правопорядка.
      – Можете на нас рассчитывать! – утвердительно заявил мэр. – Если у вас возникнет необходимость, то мы хоть завтра готовы удвоить количество продуктов, которое вы получаете от нашего города.
      – А что если я скажу, что большому городу угрожаете только вы и жители вашего городка?
      – Да быть этого не может! – воскликнул мэр, глубоко оскорблённый этим нелепым предположением.
      – Это абсурдно! – немедленно поддержал его начальник.
      – Разумеется! – подключился и директор. – Как вы могли подумать такое?
      – Вы же сейчас несерьёзно говорите? – спросил ещё раз мистер Ронмер в отчаянии, которое возникало в те редкие моменты, когда он терял всякую приоритетность в передаче, и она протекала без его участия. 
      В студии все затаили дыхание и ждали, кто же первым нарушит тишину. Они ждали какого-то подвоха в её признаниях, которые к всеобщему удивлению переросли в обвинения. С одной стороны никто не принял её слова всерьёз, с другой же они находились в полном замешательстве, ведь она была из большого города. И всё же, если бы Ирэн сейчас предъявила подлинные доказательства,  твёрдо свидетельствующие о лживости этой войны, которой и на самом деле никогда не было, то никто бы ей не поверил. Это было видно по глазам собравшихся здесь, и она была в этом убеждена. Конечно, оставалась ещё доля мизерной надежды, которую она возлагала на телезрителей. Хоть этот шанс и представлялся ей крайне сомнительным, но всё же телефон ещё мог зазвонить. Ведущий заявил, что эту передачу смотрит весь город, так что у каждого есть шанс поверить ей и позвонить в студию с вопросом. С правильным вопросом!
      «А что делать сейчас? – думала она про себя. – Нужно срочно сбить напряжение иначе мэр вскоре лопнет от злости, а начальник полиции вместе с директором сойдут с ума. Хотя откуда ему взяться у них в головах?»
      Всё, что было у них в головах, вложила она. Они говорят заученными фразами. Даже ведут себя так, как герои из отснятых роликов. Этот мимолётный сбой на экране не дал никаких результатов. Абсолютно никаких! Но тишина затягивалась и… 
      – Да, – шутливо заметила Ирэн, отвечая на вопрос ведущего. – Это был всего лишь розыгрыш! – и все тут же расслаблено захохотали, хоть это и не смогло в полной мере скрыть повисшего в студии неловкого напряжения.
      – Что за вздор! – выпалил мэр, держась левой рукой за сердце. – С такими шутками недалеко и до инфаркта!
      – Вот именно, – поддержал его начальник. – Это уже слишком!
      – Не злитесь господа. Я не думала, что на вас это так сильно подействует.
      – Вы великолепны! – вырвалось у ведущего. – Давайте продолжим!
      – Я считаю, что начало войны мы уже обсудили в достаточной мере, – игривым тоном торопливо перебила его Ирэн. – Предлагаю теперь обсудить способы разрешения конфликта.
      – Да. Почему нет, – подхватил её Ронмер. – Вы готовы? – бегло бросил он, обращаясь к вспотевшей троице на диване.
      – Да, – вырвалось одновременно у всех троих.
      – Отлично! Возможно, у вас есть вопросы? – осторожно спросил ведущий, обращаясь опять же к ним, но они с чрезмерной мнительностью встретили его предложение и отдали бы сейчас всё что угодно лишь бы ничего уже более не спрашивать у этой женщины и отправиться как можно быстрее по домам.
      – У вас есть предложения по разрешению этой проблемы? – с презрением бросила Ирэн, не обращаясь ни к кому конкретному, так чтобы любой мог ответить на этот вопрос.
      – В студии телефонный звонок! – неожиданно для всех выкрикнул ведущий.
      Гости расслаблено откинулись на спинку дивана в ожидании вопроса, который, к их всеобщему счастью, задаст кто-то другой.
      – Здравствуйте, – поприветствовал ведущий дозвонившегося человека.    – Автор звонка предпочёл остаться неизвестным, – вполголоса пояснил он Ирэн. – Итак, ваш вопрос? Мы вас внимательно слушаем!
      – Здравствуйте мисс Колман, – донеслось из динамиков.
      – Добрый вечер, – ответила Ирэн без промедления. – Мы все очень внимательно слушаем ваш вопрос, – спокойно добавила она.
      – Вместо этого, я бы хотел ответить на ваш вопрос. Если позволите.
      – Вы бы хотели ответить на вопрос о способах разрешения конфликта, насколько я понимаю? – уточнила Ирэн.
      – Да.
      – Конечно. Мне очень любопытно услышать ваши мысли по этому поводу. Что же вы можете сказать?
      – Мне кажется, что единственный способ разрешения данного конфликта это победа. Других нет и быть не может! – категорично заявил человек на другом конце провода.
      – Вот именно! – подхватил его начальник.
      – Очень интересно, – раздражительно бросила она.
      – Да! Именно так! Они должны ответить за свои высказывания!
      – А не проще ли договориться? Пусть и ценой невыгодных уступок с обеих сторон. Не кажется ли вам что эта цена намного ниже цены человеческих жизней?
      – Почему же мы должны идти на уступки? – наивно недоумевал автор звонка.   
      – Потому что это спасёт жизни людей. Неужели вас это не волнует?
      – И что оставить без внимания весь тот вздор, который они несут неподалёку от наших границ? Это же немыслимо! – взволнованно сказал он. – И опасно, – добавил уже более размеренно.
      – Вот именно, – снова вмешался начальник. – Или прикажете ждать, чтобы они первые атаковали?
      – Да. Вы правы, – согласилась Ирэн. – Но я бы хотела задать вам последний вопрос.
      – Я вас слушаю, – безропотно ответил автор.
      – А готовы ли вы пожертвовать половину всех своих доходов ради безопасности своей страны и быстрой победы над врагом? – серьёзно спросила она.
      – Естественно, – твёрдо и без промедления заявил он.
      – Спасибо. Для нас очень важно знать вашу позицию в этом вопросе.
      – И спасибо за звонок, – проговорил ведущий, после чего связь прервали.
      Ну что ж теперь она в достаточной мере убедилась в том, что они действительно так думают. «Значит сбой уж точно не вызвал никаких последствий, – подумала она про себя. – Ещё один день и можно будет убираться из этой дыры».
      Остальную часть программы Ирэн никого не провоцировала и вела себя крайне благоразумно, но после окончания трансляции мэр неожиданно подошёл к ней и пригласил к себе домой. Он пообещал, что его жена приготовит завтра самый вкусный ужин в этом городе и поэтому мисс Колман непременно должна согласиться.
 
III
      Весь мир поглотила волна беззакония и вседозволенности. Коррупция достигла невиданных прежде высот, в результате чего произошла революция, после которой деньги исчезли как инструмент давления и манипуляции людьми. Людям, пришедшим к власти в то далёкое время, материальные ценности перестали представляться слишком заманчивыми, как это бывало с предыдущими правителями. Эту нишу заняла другая валюта – знания. По их мнению, куда более ценная валюта, чем грязные бумажки. Но вместе с тем возникли и трудности. Многочисленные исследования показали, что доступ к знаниям был доступен далеко не всем. Некоторые из-за генной предрасположенности не могли усвоить и элементарного запаса информации. К сожалению, такие люди были вынуждены занять место на ступеньку ниже остальных и, к ещё большему сожалению, таких было подавляющее большинство. Именно поэтому и понадобилась программа, отвечающая за все их мысли а, следовательно, и поступки. Это было жестоко, но в то же время учёные просто не видели другого безопасного выхода из сложившейся ситуации, в которой большинство людей по-прежнему жаждет богатства и власти, а к новой информации и познанию самих себя относятся с опаской и недоверием. По сути, это большинство продолжало существование цивилизованных приматов, всесторонне подвергающихся влиянию разрушительных страстей и полагающихся в первую очередь на инстинкты, в то время как остальные давно уж избрали своим приоритетом разум. Влияние этих разрушающих факторов и необходимо было уменьшить учёным, но кроме этого также было необходимо и в дальнейшем контролировать мысли, чтобы не позволить большинству снова скатиться к этим крайностям. И надо отдать должное этим людям науки, ведь они справились с этим как нельзя лучше.
      Программа работала посредством экранов, которые непрерывно транслировали репортажи и короткие ролики, начиная своё благотворное влияние ещё со школы, в которой также всё обучение происходило благодаря им. Некоторые ролики обязаны были просматривать все без исключения жители таких городов как этот. И именно эти ролики содержали в себе основную информацию, воздействуя на направление их мыслей. И будет не лишним уточнить здесь, что для этого не требовалось прилагать чрезмерно больших усилий, поскольку дроблы были уже заранее предрасположены к такому образу жизни. Дроблами стали называть то большинство людей, которое и необходимо было контролировать. И, конечно же, им совершенно не следовало знать о своей новой участи. Вольнодумство было чрезвычайно опасным явлением в то время, тем более, когда оно могло объединить большие массы вокруг себя. А поскольку мировоззрение этих вольнодумцев было ограниченно лишь материальными ценностями, то это вызывало веские опасения у правителей за чистоту подлинных намерений и способов их достижения такими вот «людьми». Поэтому и решили создать для них счастливую по их меркам реальность. Их решили просто отгородить от себя, образуя так называемые фермы, на которых они должны были размножаться и работать, чтобы производить еду, в которой продолжали нуждаться жители большого города.
      Но это всего лишь исторические события, а события, как всем известно, всецело зависят от людей, так что вернёмся к Ирэн Колман, которая вернулась в отель уже поздней ночью…
      Управляющий преданно ждал её возвращения, не расставаясь с ключом от номера всё это время, и как только заметил мисс Колман в дверях, тут же расплылся в заискивающей улыбке. Забрав ключ и сухо поблагодарив его за старания Ирэн понуро двинулась в свою комнату. Она выглядела чересчур изнурённой после череды этих однотипных городов мелькавших перед её глазами вот уже месяц. Её утомляло это однообразие. Робость в их глазах была врождённой, и это был прямой результат хорошо проделанной работы её отдела. Она обязана была сейчас испытывать гордость, наблюдая всё это, но всё было несколько иначе. Дроблы вызывали в ней чувство глубокого разочарования, которое она испытывала всё острее под конец своего путешествия. Это могло бы показаться весьма странным, но где-то внутри себя она всё же надеялась отыскать здесь хоть какой-то намёк на индивидуальность, которая бы, несомненно, поставила под сомнение всю её прежнюю работу как руководителя, но в то же время осветила бы, пусть и тусклым светом, будущую идею на возможное перерождение дроблов. Ту самую идею, которой бредил Герман, и в которую она также отчасти поверила благодаря его горячим убеждениям. Но всё же эта идея и чувства к Герману нисколько не мешали ей исправно выполнять свои обязанности все эти годы. Да и к тому же эта идея опиралась всего лишь на домыслы и предположения, которые, впрочем, могли никогда и не осуществиться. «С какой стати портить свою карьеру и, в конце концов, жизнь ради этой хрупкой надежды?» – думала она про себя.   
      Но пребывая среди дроблов, и пристально наблюдая за ними в последнее время, она всё сильнее убеждалась в том, что они абсолютно не готовы к этой информации. Если открыть им знания, которые они не способны принять, а способны лишь на то, чтобы осмеивать и всячески уничижать их значение. Что произойдёт в итоге? Возможно, они развяжут очередную войну? Этого нельзя допустить. «Всё это пустой вздор! – мысленно бранила она себя. – Я становлюсь слишком мягкой!»
      И вдобавок ко всему прочему ей никак не удавалось выбросить из головы сегодняшний день. Эта всесторонняя монотонная глупость! Она сейчас испытывала то чувство, которое испытывает разумный человек насильно окруженный слабоумными. Это подтачивает его изнутри. Капля за каплей падают на его голову их слова и суждения, заставляя усомниться в ясности собственного рассудка. Это похоже на древнюю казнь, когда узника прочно привязывали верёвками, чтобы он не мог пошевелиться и оставляли под каплями обыкновенной воды, которые медленно срывались ему на голову из небольшого кувшина. И так в течение нескольких дней. По обыкновению человек не выдерживал и суток. В итоге он признавался во всём или попросту сходил с ума. Выбор был невелик. Но к счастью это был последний город в списке. Остальное её не касалось.
      Внезапно зазвонил телефон. Бегло бросив взгляд на экран Ирэн вспомнила, что завтра необходимо будет ещё составить предварительный отчёт о поездке, о котором она совсем позабыла. Звонок был из большого города.
      – Привет.
      – Добрый вечер Роберт, – приветливо ответила она.
      – Как ты себя чувствуешь?
      – Я схожу с ума здесь. Это невозможно!
      – Успокойся, – снисходительно приказал он. – Это ведь последний город.
      – Да. Послезавтра уже увидимся, – ласково проговорила Ирэн.
      – Я думал ты приедешь завтра. Что-то случилось? – с беспокойством поинтересовался голос.
      – Ничего не случилось. Не переживай, – нежно ответила она. – Завтра меня пригласили на обед.
      – И кто же?
      – Мэр.
      – Вот как? – удивился он.
      – Да. Мне нужно окончательно развеять свои сомнения.
      – И что же тебе мешает? Насколько я тебя понял, нет ни малейшего шанса, что этот проклятый сбой повлиял на них. Ведь так?
      – Чтобы на них повлиять нужно что-то посерьёзней сбоя, – цинично заметила Ирэн.
      Она вспомнила то время, когда спокойно работала по усовершенствованию программы. И стоит здесь заметить, что работала она довольно усердно. Мисс Колман посчастливилось обнаружить и незамедлительно предотвратить первый сбой в системе, поэтому именно её и выбрали руководителем отдела. К тому же после ряда проделанных ею усовершенствований, сбои в программе стали практически невозможным явлением. И всё ведь было отлично до тех пор, пока снова не возник этот проклятый Герман. Он считал себя Прометеем и пытался подарить этим несчастным огонь. Но собственные мысли это не огонь. Они обжигают намного больней, да и ожоги заживают дольше.
      – Герману этого никогда не понять. Он до сих пор верит в них. Верит, что их можно изменить. Верит, что они не безнадёжны. Даже какую-то научную работу написал, когда учился, – говорил Роберт. – Её обнаружили при обыске на кафедре.
      – Он всегда был таким, – со вздохом сожаления сказала она.
      – Ещё скучаешь по нему?
      – Всё уже в прошлом.
      – Хорошо. Держись там, – ободряюще сказал он. – Буду ждать тебя послезавтра.
      – До встречи, – сказала она и равнодушно бросила телефон на кровать, а следом плюхнулась и сама.
      Она закрыла глаза и погрузилась в ласковые объятия сна, которому совершенно безразличны все те бренные волнения, преследующие нас ежедневно. Он  абсолютно равнозначно и приветливо принимает всех гостей.
      А пока Ирэн спит, смею обратить ваше внимание на самый, что ни на есть, заурядный случай в школе того городка…
      – Здравствуйте, – мягко сказал учитель. – Можете садиться, – добавил он после того как дети уважительно поднялись завидев его ещё в дверном проёме.
      – Итак, тема нашего сегодняшнего урока вчерашняя передача мистера Ронмера. Я надеюсь, что все смотрели её вчера? – медленно спросил он, осматривая класс поверх очков в роговой оправе, которые спустил на кончик носа.
      Класс притих, несмотря на то, что все готовы были отвечать. Это происходило всегда рефлекторно и вне зависимости от того знали они ответ или нет. Только Энн беспечно смотрела в окно на птиц, которые пытались свить гнездо на дереве и бережно поднимали в клювах всё новые и новые строительные материалы. Учитель завидя её беспечность тут же решил, что именно она и ответит на ранее заданный им вопрос.
      – Энн? – обратился он к ней выжидающе. – Что ты можешь рассказать о вчерашней передаче?
      – А что вас интересует?
      – Давай начнём с темы.
      – Война. Как и обычно, – равнодушно ответила Энн.
      – Точнее, пожалуйста. Я дам тебе подсказку там была одна большая тема, разбитая на две малых.
      – Благодарю вас, мне это очень сильно поможет, – иронично подметила она.
      – И всё же? – настаивал учитель, но Энн упорно молчала.
      Конечно же, она не смотрела эту передачу и могла бы по привычке что-нибудь соврать, но не хотела этого делать. Остальные ученики удивлённо уставились на неё. Им бы и в голову не могло прийти пропустить это шоу, которое они обожали. Но Энн с самого детства была совсем другой и постоянно держалась немного отстранённо. К тому же она всегда сдерживала свои эмоции при общении, чем вызывала у оппонента либо чувство вины, либо раздражение. Учитель полагал, что она это делает из гордости, но на самом деле Энн просто не видела смысла во всех этих разговорах. Она ещё ни разу не говорила с человеком в школе, который бы её заинтересовал, который бы говорил о действительно нужных вещах и поистине важных событиях.
      – Я не помню, – тихо сказала Энн.
      – Ну что ж всё понятно. Кто-нибудь подскажите ей, пожалуйста, – нервно проговорил учитель.
      И лишь он успел досказать свою просьбу, как неожиданно подскочил ученик, который с нетерпением только этого и ждал всё это время и незамедлительно выпалил:
      – Вчера в программе мистера Ронмера выступала гостья из большого города - Ирэн Колман.
      – Да, всё верно, – проговорил учитель, одобряюще кивая. – А какая была тема этой передачи?
      – Начало войны и способы решения конфликта, – отчеканил ученик.
      – Хорошо. Очень хорошо! Можешь сесть на место.
      – Ну что Энн? – спросил, размерено учитель. – Почему ты не подготовилась к уроку?
      – Плохо себя чувствовала.
      – И так всегда! – воскликнул учитель, всплеснув руками. – Это становится невыносимо, – добавил он с негодованием.
      – Вы правы, – спокойно ответила Энн.
      – Разумеется, – сказал он уже более спокойно, после того как заметил, что все его замечания остаются без внимания и никоим образом не воздействуют на неё. Судя по её виду она даже не чувствовала себя виноватой сейчас.
      – Хорошо. Давайте поможем Энн все вместе восстановить события вчерашней передачи, – добавил он, обращаясь к ученикам.
      – Вчера было просто потрясающее шоу! – с нетерпением воскликнул тот же ученик, что отвечал чуть ранее.
      – Хорошо Том, – довольно подтвердил учитель. – И что же тебе понравилось больше всего?
      – Абсолютно всё! – воодушевлённо начал он. – Мисс Колман ловко сбила с толку всех гостей с первой же минуты.
      – Да вы видели это, – подключилась ещё одна ученица, обращаясь к учителю. – Даже мистер Ронмер растерялся поначалу.
      – Всё верно, – поощрительно заметил учитель. – Мисс Колман крайне незаурядная личность. И вчера она сначала привлекла всё внимание зрителей, а потом всё прошло, как и обычно.
      – Да она поступила очень толково, – высказался кто-то с заднего ряда.       – После её первоначальных нападок на гостей программа ожила. И смотреть дальше стало намного занимательней.
      Энн было совершенно неинтересно это слушать, а временами даже и противно. Она тихо присела на место, и снова устремила взгляд на дерево за окном, с тревогой заметив, что все веточки, которые собирали птички, рассыпались, и теперь им приходилось начинать всё сначала.
      – Нет, вы только посмотрите на неё! – озлобленно крикнул учитель. – Мы для неё стараемся, а она села и опять рассматривает деревья.
      – Простите, – спешно сказала Энн и снова поднялась.
      – Можешь садиться, – с досадой буркнул он. – Ты неисправима. Мне необходимо встретиться с твоими родителями.
      – Как вам будет угодно. Я им передам вашу просьбу, – спокойно сказала она и присела на место.
      – Если бы твой отец не был мэром, я бы давно уже тебя отчислил, – негодующе добавил он…
      Проснулась Ирэн поздно. Солнце стояло уже высоко, но его косые лучи всё же попадали в комнату. Она вспомнила вчерашний разговор с мэром и его досадную оплошность, когда он ненароком проболтался о своей дочери, с которой возникали извечные прения дома и немалые трудности в школе. По его словам она с трудом находила общий язык, как с родителями, так и со сверстниками и была чем-то похожа на Ирэн. Именно из-за этой девушки мисс Колман приняла его вчерашнее приглашение на ужин, на который бы ни за что не согласилась при других обстоятельствах.
      Следом в её голове возник образ Германа и то время, когда они были близки. У него уже тогда были недовольные мысли. Он мечтал о том, что все люди станут равными и подвергал сомнению все исследования проведённые учёными ранее. Ежедневно писал какую-то проклятую работу, которую скрывал даже от неё. Но все его усилия оказались тщетными. Даже хорошо спланированный сбой на экранах, во время трансляции очередного репортажа, не привёл ни к каким результатам. Всё чего он смог добиться так это только собственной казни, которая должна была произойти на днях.
      «И ради чего все его старания? – думала она про себя. – Ради дроблов? Но это же абсурдно! Я вот уже месяц изучаю все мысли и убеждения, нарочно провоцируя их. И что? С каждым новым городом всё больше убеждаюсь лишь в том, что они абсолютно стабильны».
      Она со всей ответственностью могла утверждать, что в их головах не может зародиться никакой угрозы как, впрочем, и чего-то нового.
      Она приняла душ смыв с себя остатки давних сожалений и отправилась к мэру, рассматривая по пути быстро сменяющийся городской пейзаж из окна такси. Был выходной день и практически все жители возились в садах около своих роскошных домов. Эти дроблы выглядели весьма довольными своей тихой и безбедной жизнью. Они всерьёз полагали, что это, несомненно, лучшая жизнь, чем у жителей большого города внутри которого вечно бурлили события. И к тому же большой город, по их мнению, находился намного ближе к военным действиям (которых на самом деле никогда не было).
      – И сколько же вы планируете пробыть у нас в городе? – вежливо спросила Стефани, когда они остались наедине в уютной гостиной сразу после обеда.
      – Могу поспорить, что это он вас надоумил на этот вопрос? – уклончиво ответила Ирэн, указав рукой с бокалом красного вина на мэра, который продолжал суетиться около обеденного стола.
      – Да ну нет, что вы! Это лишь моё женское любопытство. Между нами говоря, муж о вашем визите и заикнуться боится.
      – Кстати, это очень хорошее вино, – резко переменив тему, бегло сказала Ирэн, после чего приподняла немного свой бокал, рассматривая содержимое в свете лампы.
      – Мне тоже очень нравится. Урожай именно этого года был весьма удачным на мой взгляд.
      – Оно ведь из местной винодельни?
      – Да. Мы привыкли обходиться исключительно своей продукцией в  нашем городе. Тем более что она ничуть не хуже тех, которую нам поставляют из других городов.
      – Я покину это место завтра, – неожиданно вставила Ирэн.
      – Очень жаль, – чуть разочаровано проговорила Стефани. – Через пару дней у нас будет прощание с учениками. Это большой праздник. Ученики со всех школ, а также многие жители соберутся на центральной площади. Будет выступать директор школы, и муж хотел, чтобы вы также остались и произнесли торжественную речь.
      – Кстати, ваша дочь, о которой упоминал Джонатан после программы, – быстро подхватила Ирэн. –  Она ведь тоже оканчивает курс обучения в этом году. Не так ли?
      – Да. Вы правы, – с чуть большим разочарованием, чем раньше произнесла Стефани. Было видно, что она не любит разговаривать о дочери.
      – Её не было за столом во время обеда. Она заболела?
      – Нет. Всё дело в том, что Энн слишком упрямая девочка. Она просто не пожелала спуститься к обеду.
      – Ничего страшного. У неё трудный возраст. Я хотела бы подняться к ней, пока ваш муж колдует над десертом. Вы не возражаете?
      – Нет. Только я вас прошу, не принимайте её слова близко к сердцу, пожалуйста. Как я уже говорила ранее она чересчур своенравная.
      – Это ничего. 
      – Её комната наверху. Подниметесь по лестнице и справа увидите её комнату.
      Последние слова она договаривала уже вслед Ирэн, которая преспокойно направлялась к лестнице.
      Стефани в полной мере осознавала, что в этом враждебном поведении со стороны дочери кроется её непосредственная вина как матери. Именно это и беспокоило её больше всего. Она решила внутри себя, что трагическая участь, постигшая её в тот день, была предопределенна Богом. Это был знак свыше, извещавший её о том, что она не должна больше иметь детей, но она воспротивилась его воле и вот к чему это всё привело.
      …Сплошные камни. Никакой жизни вокруг. Она ступает робкими шагами, словно в забытье, пробираясь к своей погибели сквозь неприступную чащу каменных зубов. Оступается, падает, поднимается и снова оступается. Но не сворачивая назад, она продолжает упорно пробираться сквозь эту опустошённую пасть к чреву реки: на дне которой надеется обрести долгожданный покой. На лице застывшие слёзы, ноги исцарапаны, колени сбиты до крови. Подол бледно-голубой юбки также перепачкан кровью, которую безуспешно пытаются скрыть полы бежевого пальто. Она уже жалеет о том, что выбросила бутылку вина слишком рано: в самом начале пути. «Сейчас бы не мешало выпить ещё немного. Для смелости!» – мелькает мысль в голове, в то время когда она останавливается на минуту и припадает от усталости к камню. Но мысль тут же исчезает, а она поднимается и снова устремляется вперёд. Вот уже она огибает высокую скалу, скрывающую за собой обрыв, при виде которого она вздрагивает, но не останавливается. Вот уже впереди виднеется ослепший маяк, которому суждено стать последним свидетелем её гибели. Пустой взор скользит по поверхности пытаясь отыскать хоть малейшие признаки жизни, но не находит. «Мари» – тихо шепчет она имя, которому не суждено уж прозвучать в стенах милой спаленки заранее подготовленной к рождению дочери, о которой она так сильно мечтала. Но…
      Но теперь от этих мечтаний не осталось и следа. Пасть медленно поглощает её, не встречая никакого сопротивления, и вот она уже вплотную приближается к холодной деревянной постройке. Осторожно огибает её, словно боясь вспугнуть этого слепого свидетеля, и устремляется дальше к реке.
      – Куда вы? – слышит она тонкий голосок позади себя и замирает.
      «Неужели галлюцинации!» – вспыхивает в голове.
      – Что вы здесь делаете? – снова доносится сверху.
      Она трусливо оборачивается. И перед ней взмывают вверх гнилые деревянные лапы с торчащими отовсюду гвоздями, похожими на когти. Маяк вмиг преображается в поникшую фигуру ангела смерти, который с нетерпеливостью ожидает её душу. На самой вершине она видит бледный свет, словно этот гигант раскрыл свои остекленевшие глаза в надежде прозреть. Она невольно начинает пятиться спиной к обрыву.
      – Стойте! – кричат сверху. – Ни шагу больше! Иначе сорвётесь.
      Она снова замирает, уставив свои раскрасневшиеся от слёз глаза наверх. И наконец, замечает, что там кто-то или что-то начинает двигаться. Через минуту с небольшим, перед ней возникает девочка с перепачканными гарью лицом и одеждой. В руках она зажимает экран с чуть расплавленным левым верхним углом. Схватив девочку за руку, она решительно устремляется прочь из этой пасти по уже проторенной дороге. Оглядывается она лишь раз, чтобы взглядом поблагодарить этого молчаливого слепого гиганта, за «подарок».

IV
      – Дядя, а почему мы живём не вместе? – наивно спрашивала она, широко раскрыв свои светло-голубые глазки и игриво уставившись на него.
      – Это невозможно к сожалению.
      – Ты очень редко приезжаешь к нам в гости.
      – Это потому что у меня много работы.
      – А где ты работаешь?
      – У тебя слишком много вопросов, а ведь это я пришёл с тобой поговорить, если ты не забыла.
      – Да. Я помню. Мама говорила об этом, – уныло проговорила она, опустив голову.
      Она прекрасно понимала, что сейчас начнётся один из тех многочисленных монотонных разговоров, которыми её частенько донимали в последнее время учителя и мама. А теперь вот ещё и дядя, которого она любила больше всех и который, как ей казалось раньше, понимал её всегда чуть лучше остальных. Но теперь он оказался за чертой её доверия, поставив себя в один ряд с въедливыми «воспитателями».
      – Ты же знаешь, почему я приехал?
      – Наверное, из-за мамы, – пробурчала она нахмурившись. – Она слишком беспокоится из-за меня.
      – Верно.
      – Но я не могу понять, в чём же я виновата?
      – Ты любишь смотреть экраны?
      – Да, – бегло бросила она.
      Он сейчас отчётливо видел, что она солгала ему, но, не подавая виду,  продолжал дальше:
      – Скажи мне, пожалуйста, а какие репортажи тебе нравятся больше всего?
      – О войне.
      – Не ври мне. Я же пытаюсь тебе помочь, – участливо проговорил он. – И даю тебе слово, что о нашем с тобой разговоре никто не узнает.
      Она с подозрительностью загнанного в угол хищника взглянула на него. Он не смел, осуждать её за такие взгляды и с пониманием добавил:
      – Даже мама.
      После этой наживки не последовало чистосердечного признания, которое он рассчитывал с лёгкостью заполучить, как это бывало и раньше. Сейчас был совершенно другой случай совсем не похожий, на те, ранние случаи откровенных бесед, когда она, не скрывая рассказывала ему обо всех своих пакостях. Тогда это были просто шалости, но теперь причина крылась в чём-то абсолютно другом. В чём именно он пока не мог разгадать.
      И к тому же она слишком повзрослела. Прошёл год с последнего его приезда и, судя по всему, многое изменил в её голове. Хоть глаза ещё и смотрели с той детской игривостью всегда ей присущей, но к этому примешивалось ещё что-то совершенно новое, что ускользало от его понимания. Также он предполагал, что под этими постоянными жалобами от учителя и неотвратимо следующими за ними расстройствами матери кроется нечто большее, чем обыкновенная детская несобранность или леность на которую указывали в один голос все окружающие. Ещё в детстве племянница удивляла его живостью ума крайне несвойственной этому месту и вполне возможно, что за этой живостью и кроются все нынешние осложнения.
      – В школе вас также обучают благодаря экранам?
      – Да.
      – А почему тогда у тебя плохие оценки? Учитель жалуется на тебя, а мама из-за этого огорчается.
      – Я не знаю, отчего он постоянно жалуется, – с недовольством сказала она.
      – Может быть из-за того, что ты неправильно отвечаешь на вопросы и не готовишь домашнее задание?
      Она молчала.
      – Тебе трудно находить общий язык со сверстниками?
      – Это только из-за того что они ограниченны своим глупым экраном! И больше их ничего не интересует, – вспылила она неожиданно. И осознав вдруг, что невольно проболталась, уже не таясь от него, продолжила дальше: – Они разговаривают только о том, что видят.
      – И что же в этом плохого?
      – Извини, я не совсем правильно выразилась, – едко заметила она, сообразив, что дядя не улавливает сути её мыслей, чего раньше, впрочем, с ним никогда не случалось. Они всегда понимали друг друга с полуслова. – Они говорят только о том, что им показывают. Понимаешь?!
      – Но ведь им показывают всё что необходимо.
      – Мы все здесь только зрители?
      В своём раннем возрасте она уже рассуждала довольно уверенно и вольно, чем потрясла его и немного испугала. В её крохотной головке роились беспорядочные мысли и неограниченные вопросы, которые ей некому было задавать здесь.
      – А чего же ты хочешь?
      – Увидеть, что происходит за кулисами, – задумчиво прошептала она.
      – Чего ты хочешь? – переспросил он с неподдельным удивлением.
      – Года два назад к нам приезжали артисты, среди которых были и фокусники. Они проделывали разные штуки, от которых у людей в зале, да и у меня самой, просто дух захватывало. Это было потрясающе!
      – Тебе понравилось?
      – Поначалу я была в восторге. Но потом…
      – Что потом?
      – После выступления мне удалось незаметно пробраться к ним в комнату. Я схватила первое, что смогла найти и мгновенно бросилась домой. Это оказались магические кольца, с которыми они выступали на сцене.
      – Ты украла их?
      – Нет. Просто хотела научиться магическим трюкам. Тем более если те фокусники и вправду владели магией, то смогли бы запросто достать себе ещё таких, – нагло оправдалась она. – Так вот я прибежала домой и заперлась в своей комнате, чтобы детально их изучить.
      – И что?
      – А то! Уже через пять минут я обнаружила, что два кольца были соединены между собой и никогда не разъединялись, а два других могли запросто проходить друг сквозь друга с помощью небольшого зазора на одном из них. Они дурачили всех. Я поняла, что они показывали самое обыкновенное шоу. 
      – Ты хочешь сейчас сказать что они показывали шоу вроде того которое вам показывают ежедневно по экранам?
      – Да! – воскликнула она, наивно обрадовавшись, что дядя сам догадался. – Возможно, и в экране нас всех также дурачат?
      – А ты не думала что это невозможно?
      – Думала. Только знаешь…
      – Что?
      – Когда я теперь вижу толпу людей с открытым ртом смотрящих очередное шоу, мне всегда кажется, что от них намеренно скрывают какой-то зазор, точно так же как и те фокусники в своих кольцах.
      – Но зачем?
      – Не знаю. Просто я не верю всему этому сейчас. Вот и всё! – твёрдо отрезала она.
      – Ты говорила об этом с мамой?
      – Она меня и слушать не захотела. Сказала, чтобы я сначала поправила оценки в школе, а уже потом задумывалась о всяких пустяках.
      Да. Его опасения подтверждались. В её голове действительно зарождалось то, чего никогда не могло появиться в этом городе. А именно – сомнение!
      – И всё же, – сказал он чуть строже чем сам того хотел. – Почему на тебя жалуется учитель?
      – Да потому что я отвечаю не только то, что вижу на экране.
      – А что же ты ещё можешь отвечать?
      – Это сложно объяснить, – замялась она.
      – И всё же?
      – Я всегда добавляю что-то от себя. Обычно это всякие мелочи, но бывает и что-то более существенное.
      – Например?
      – Имя очередного героя, которому позже придумываю и биографию, место сражения в котором очерчиваю события или просто намеренно меняю некоторые детали из репортажа. Его это ужасно злит. Он думает, что я невнимательная.
      – Но зачем тебе это?
      – Мне кажется, что если учитель и все остальные меня всё же обманывают, как и те фокусники, то почему же я не могу делать то же самое? Вот если бы ты меня взял с собой в большой город, – мечтательно проговорила она. – И я бы могла сама убедиться…
      – Я не могу этого сделать.
      – Почему?
      – Ты ещё не готова к этому! – раздражительно ответил он.
      – Вот видишь. Ты сам не хочешь, чтобы мама больше не расстраивалась, а от меня требуешь этого.
      – Я не хочу, чтобы твоя мама расстраивалась, но и не могу тебя взять с собой, – добавил он более спокойно.
      Она умолкла, а он внимательно изучал её комнату. Большое окно пропускало много света, укрывающего своей позолотой весь стол мирно стоявший около стены. Светло-бежевые занавески украшали изображения жёлтых хризантем. На стене висела пара картин. Одна с изображением задумчивого человека в позе лотоса и как бы парящего в воздухе над старинными свитками, заполненными древневосточными иероглифами. Он с лёгкостью узнал его. Это был один из основоположников существующего строя и герой революции – Пабло Морстэн. А на второй был изображён прекрасный пейзаж, который, по всей вероятности, был срисован с мест неподалёку. Рядом со столом расположилась низкая кровать. И вдруг его взгляд привлекло чуждая этим местам вещица. Он случайно заметил краешек старинного переплёта выглядывающего прямо из-под кровати.
      – Что это? – мягко спросил он у неё и одновременно с вопросом извлёк оттуда книгу.
      – Это моё, – резко изменившись в лице, бросила она и тут же попыталась вырвать книгу из его рук.
      – Подожди, – ласково проговорил он, бережно отстраняя племянницу от себя свободной рукой. – Не мешай мне, пожалуйста.
      Она мгновенно успокоилась. Во-первых предпринимать всяческие попытки для того чтобы отобрать книгу: было уже бесполезно, а во-вторых, как ей казалось, он не пытался забрать её с собой и не собирался насмехаться над ней, что было бы для неё особенно больно. Ему и вправду было интересно. Он с волнением открыл книгу, перевернул пару пожелтевших страниц, заполненных мелким шрифтом, пробежал глазами оглавление в конце, аккуратно закрыл и протянул племяннице. Она, недолго думая, быстро схватила её и спрятала снова под кровать. Только теперь засунула её чуть подальше.
     Книги это всего лишь оболочка с пустотой внутри, которую и должен заполнить каждый читатель своей фантазией. Они по сути ничего не делают кроме того как развивают воображение, в котором дроблы не нуждались. Воображение было лишним, поскольку им всегда предоставляли чёткие указания, в виде импульсных сигналов, которые овладевали их мозгом с экранов и согласно которым они должны были думать и действовать в дальнейшем. Поэтому сначала воображение атрофировалось, а позже и вовсе исчезло. Следом за воображением исчезли и книги.
      – Ты читала её?
      – Вот ещё! – с досадой буркнула она себе под нос и отвернулась. – У нас на чердаке полно разного хлама сродни этому. 
      Конечно же, она её читала и не один раз. Это была её любимая книга. Ей было просто обидно, что вот так вот запросто ему удалось раскрыть то, что она хранила долгое время в тайне, от всех остальных.
      – Не сердись, – нежно сказал он, погладив её сзади по плечу. – Сколько у тебя ещё книг?
      Она молча сидела, уставившись на стену перед собой, и лишь резко передёрнула плечами, когда он прикоснулся к ней.
      – У меня тоже есть книги, – продолжал он ненавязчиво. – Я могу тебе привезти их в следующий раз, но я не знаю, что тебе нравится читать.
      – У нас никто не читает! Все только смотрят экраны.
      – А тебе больше нравится читать?      
      – Я не люблю смотреть экраны, – тихо проговорила она, намеренно обернувшись к нему, чтобы проследить за выражением его лица, которое тут же смягчилось под этим упрямым непокорным взглядом.
      – Почему же?
      – Мне кажется, что они пагубно влияют на меня.
      – Это весьма занятно. И что же тебя подтолкнуло на эту мысль? Ну кроме того конечно, что все окружающие смотрят их с открытыми ртами, – пошутил он, пытаясь тщательно скрыть переполнявшие его сейчас эмоции.
      Он ужасно боялся отпугнуть её застенчивые мысли и разрушить доверие своей излишней горячностью. 
      – Я люблю разговаривать сама с собой, – тихо начала она. – Наедине. Но обычно это происходит после чтения какой-то книги. А после экрана хочется только приобрести какой-нибудь модный аксессуар по скидке.
      – И о чём же ты разговариваешь?
      – Обо всём… – быстро сказала она, вспыхнув лишь на миг, видимо от того, что всполошила  в своей памяти недавние беседы, но тут же угасла, снова окопавшись в оборонительной позиции.
      – А почему бы тебе не говорить об этом с друзьями?
      – Они отвечают всегда одинаково. Им это неинтересно.
      – Хорошо. А мама?
      – Ничем не лучше, – и заметив задумчивость на его лице, она обречённо добавила. – Я не знаю что со мной не так.
      – А если я скажу что с тобой всё нормально, – медленно сказал он, сбросив с себя задумчивость и просветлев.
      – Ты сейчас смеёшься надо мной? – серьёзно спросила она, заглядывая ему прямо в глаза.
      – Нисколько! Но прежде давай вернёмся к твоим беседам. О чём ты говоришь сама с собой?
      – О многом, – нехотя сказала она.
      – И всё же?
      – Да обо всём, – прорвалось у неё. – О друзьях, о войне, о городе, о тётушке Роуз.
      Тётушка Роуз являлась жертвой всех тех пакостей, которые раньше позволяла себе племянница. И из-за которых, впрочем, ему уже не раз случалось разговаривать с ней по душам, как и сегодня. Эта тётушка была их соседкой. Её участок был невдалеке от их дома и очерчивал свои границы неплотной стеной из огромных каштанов, которые маленькая озорница ежедневно пересекала, чтобы подразнить её. Муж миссис Роуз нелепо погиб под колёсами грузовика регулярно перевозившего хлебную выпечку. Детей у них не было и после смерти мужа поговаривали, что она ровно два года не покидала свой дом и не выходила на улицу. Она была разбита горем и не хотела никого видеть. Продукты и всё необходимое привозила из другого конца города её сестра. А миссис Роуз тем временем заточившись в доме наедине с собой, да ещё и с экранами, горестно переживала свою утрату.
      Никто не знал, что послужило тому причиной, но через два года к всеобщему удивлению она всё же показалась на улице. Первый раз её заметили, когда она, как ни в чём не бывало, убирала земельный участок перед своим домом, который находился в запустении всё это время. Выглядела она довольно свежей и бодрой только вот немного исхудавшей. И всё же что-то в ней переменилось, чего нельзя было определить вот так вот запросто. Эти изменения рассмотрели чуть позже.
      А именно в тот день, когда женщина, развозившая газеты по утрам, невзначай заметила при разговоре с ней, который совершенно «случайно» слышали ещё пара соседей, что причёска миссис Роуз уже давно вышла из моды, что было вовсе не удивительно, ведь за те два года добровольного заточения многое вокруг изменилось. И вот уже на следующий день все увидели перемену на её голове, но тогда никто не предал этому слишком большого значения. Примерно через месяц после этого случая соседский мужчина также позволил себе сделать безобидное предположение на городском сборе землевладельцев, что на фасаде её дома намного красивей бы смотрелись прямоугольные окна вместо арочных. И через два дня все услышали необычайно противный грохот. Выйдя из своих домиков, они, к своему удивлению, обнаружили, что этот мерзкий шум исходит от особняка миссис Роуз. Оказывается, это были рабочие, которые уже вовсю шумели около её дома, поднимая клубы пыли из оконных проёмов. После этого случая все соседи немного призадумались. Но призадумались ровно настолько, насколько это было необходимо и не более того. Они решили, что она стала чересчур исполнительной после заточения. К своему стыду они проделали ещё пару безобидных опытов над ней, чтобы убедиться в этом окончательно и затем, посчитав все её чудачества побочным эффектом, вызванным потерей мужа, успокоились.
      Успокоились все кроме соседской девочки, которая очень любила перебегать эту стену из каштанов и гулять с тётушкой Роуз, держась за руку. Они подолгу разговаривали. И следом за такими вот гуляниями неотступно происходили перемены около дома этой причудливой женщины, как её прозвали за глаза «заботливые» соседи. Вместо тюльпанов около дома появились лилии, которая просто обожала маленькая проказница. Несколько позже появились качели и небольшая карусель. Также изменилось многое и внутри самого дома. Эта девочка создавала всё, что могла только пожелать с помощью своей подвластной рабыни, которая была намного старше её и безропотно выполняла все капризы. Девочка успешно создавала свой собственный мир, в котором чувствовала себя счастливой. Создавала до тех пор, пока обо всём этом случайно не узнала её мама. Разумеется, после этого разразился жуткий скандал, и девочке навсегда запретили посещать соседский дом.
      Вскоре наступила осень: лилии завяли, качели запустели, а карусель занесло опавшими листьями каштанов. Тётушка Роуз заболела и через месяц после этого тихо умерла в своей собственной постели перед включённым экраном.
      – И что же ты думаешь о тётушке Роуз? – спросил он.
      – Я думаю, что всё, что с ней случилось…
      – Ты имеешь в виду её странности?
      – Да, – быстро ответила она, и немного замявшись тихо добавила. – Я думаю, что во всём этом виноваты экраны.
      – А может она просто сошла с ума? – умышленно предположил он, испытывая её веру. – Тебе не приходило это в голову?
      Он прекрасно знал, что её теория абсолютно верна, но ему не терпелось услышать, что же она сама ответит на это. Племянница задумалась…
      – Нет, – вскоре заявила она с решительным видом. – Сумасшедшие так не поступают. Я думаю, что сумасшедшие сами с лёгкостью управляют другими людьми, которые выполняют все их капризы. Вот ты сам посуди, – говорила она с серьёзным профессорским лицом. – Если человек и вправду сошёл с ума он ведь никогда всерьёз не примет того, что ты ему говоришь или хочешь от него. Он никогда сознательно не пойдёт у тебя на поводу и не станет добровольно кориться твоей воле. Конечно же, некоторых из них можно попросту обмануть, но ведь это будет подлость. А тётушка Роуз в отличие от них была весьма покорным другом.
      – Ты считаешь её своим другом?
      – Конечно! А как же иначе? – возмутилась она.
      – Но ты же её обманывала. Ты хитрила…
      – Как ты мог такое подумать! – перебила она его с негодованием. – Я была её единственным другом. Мы мечтали вместе, а затем она воплощала наши совместные мечты.
      – А ты уверена в том, что мечты были совместные? Или всё же это были твои мечты?
      – Ты думаешь, что я была такой же, как и остальные, но ты ошибаешься! Хоть и не совсем, – добавила она вполголоса.
      – Что ты имеешь в виду?
      – А то, что поначалу я действительно была такой же, как и они, но потом... Всё изменилось в тот момент, когда я случайно нашла её дневник, в который она записывала свои мечты, будучи ещё маленькой девочкой. Хоть и не хорошо читать чужие мечты, но всё же я не могла оторваться. Я читала о том, как она ещё в детстве мечтала, чтобы перед её домом расцветали лилии, чтобы ветер тихо колыхал качели, чтобы из окна виднелась небольшая карусель с разноцветными лошадьми.
      Он молчал абсолютно ошарашенный этими признаниями, а она уверенно продолжала:
      – Нет. Она не была сумасшедшей. Она была больной. И во всём виноваты эти проклятые экраны, – прошептала племянница. – Два года заточения наедине с ними уничтожили в ней собственную волю. И её горе к этому не имеет никакого отношения, – решительно отрезала она.

V
      В тот день они говорили ещё очень долго. И покинув её комнату, Герман довольно продолжительное время пребывал под наплывом терзающих его мыслей. Его волновали те изменения, которым подверглась племянница в последнее время, но что его волновало гораздо больше так это то, что он пока не мог решить, как же ему поступить в этой противоречивой ситуации. С одной стороны он её очень сильно любил и не стал бы использовать как подопытный материал, но с другой - других реальных претендентов у него попросту не было. Его весьма поражали её рассуждения, к которым она ко всему прочему пришла совершенно самостоятельно. Герман сейчас всерьёз раздумывал о том, чтобы использовать её в своих научных исследованиях, на которые всем было наплевать. Всем, но только не ему, ведь он относился к числу тех молодых людей, которые не перестают задавать вопросы и никак не могут отыскать внутренний покой, несмотря на все, казалось бы, логичные объяснения и разумные доводы доносившиеся извне. «Почему именно так, а не иначе?» – частенько спрашивал он себя.
      После того как он покинул комнату перед ним сразу же возникла сестра,  которая всё это время сильно волновалась за дочь, и поджидала его, с нетерпением поглядывая на дверь. Она возлагала большие надежды на этот разговор, потому что они всегда умели находить общий язык друг с другом. А после смерти мужа Герман вообще оказался единственным, кто мог хоть как-то повлиять на неё. На свой авторитет как матери, она уже давно не смела надеяться, хоть и не понимала когда же, и главное чем, она заслужила недоверие собственной дочери. Герман навещал их лишь раз в год, да и то ненадолго. Он жил и работал в большом городе, а они ютились в этом преспокойном городке, но всё же были очень близки и поддерживали отношения. Дело в том, что после революции некоторые семьи распадались и в большинстве случаев родные попросту теряли всякую связь между собой, но их семья была исключением. Их предки свято чтили семейные ценности и всегда поддерживали отношения с родными. Эти отношения переходили по наследству, и лишь благодаря этому она узнала от отца, что в большом городе проживают её родственники. Она без промедления написала письма по всем адресам, которые указал ей отец. И уже через пару месяцев Герман впервые появился на их пороге. Она ожидала познакомиться с куда большим количеством родственных людей, но, к сожалению, Герман оказался единственным, кто откликнулся на письма. Поскольку разница в их возрасте была невелика, она называла его братом. Он практически сразу же сильно сдружился с её дочерью, что было весьма трудно сделать всем остальным и даже ей самой. Дочь всегда была замкнутой в себе, а в последнее время всё стало ещё хуже.
      – Ну что там? – спросила она с тревогой, завидев его выходящего из комнаты.
      – Всё нормально, – машинально ответил он. – Прости мне сейчас нужно обдумать всё это! Слишком много всего навалилось, – быстро добавил Герман и проследовал в комнату для гостей, оставив сестру за спиной с застывшим от недоумения лицом.
      Оказавшись наедине с собой, он снова окунулся в искушение направить весьма пытливые мысли и крайне незаурядные рассуждения своей племянницы в другую реальность, совершенно противоположную той, в которой находились все остальные. Он осознавал, что это неизбежно приведёт к её частичной изоляции от окружающих, за которой неминуемо последует сначала недовольство и непонимание с их стороны, а затем гнев и раздражение. Но если задуматься, то она сейчас и так пребывает в изоляции. И всё же нужно было всё хорошенько обдумать и что ещё более важно: принять абсолютно полную ответственность за её жизнь. «Но кто я такой чтобы решать за неё?» – думал он про себя. Это ведь не совсем справедливо, учитывая к тому же её ранний возраст. А если принять в расчёт и то, что в итоге она, возможно, не окажется настолько способной, чтобы принять все те знания. Что если она не дойдёт до конца и всё окажется напрасно? Ведь часто случается и такое. Ему уже приходилось встречать дроблов, которые рассуждали довольно смело и, казалось бы, не существовало такого понятия, которое они не способны были охватить. Но в итоге, когда дело доходило до понимания самых простых вещей, они внезапно терялись и совершенно не знали, как их принять, словно их сдерживал невидимый барьер, который они не способны были переступить. И что более губительно они считали эти самые простые вещи настолько мелочными, что в их понимании не следовало и вовсе обращать на них внимания.
      И всё же что было бы для неё лучше? Всю жизнь оставаться дроблом или всё же попытаться стать человеком?
      Как бы нелепо это сейчас не выглядело, но только после этого вопроса он вспомнил, что она ведь ему и не племянница вовсе. А письмо от «сестры» он подобрал в самом обыкновенном мусорном баке, после того как абсолютно случайно подслушал чужой разговор. Всё произошло поздним вечером пять лет тому назад в кафе, где он завсегда ужинал. В тот вечер он задержался там дольше обычного и напился вдребезги. Стоит здесь признаться, что иногда он любил напиваться, хоть эта склонность считалась не подобающей для людей из большого города и относилась по большей части к дроблам, но в тот вечер он был равнодушен к предрассудкам подобного рода. Причиной этому послужил окончательный разрыв с Ирэн. Необходимо упомянуть, что в последнее время они частенько ссорились и к разрыву этих отношений, конечно же, он готовился заранее, но всё же никак не мог спокойно принять этот факт. «А ведь это я во всём виноват, – думал он про себя. – Да и не только в этом!»
      Случилось то, чего не должно было случиться никогда, ни при каких обстоятельствах! Ирэн случайно обнаружила запрограммированный сбой в системе, который успешно и предотвратила. Виновных не нашли. Герман не мог таиться от неё и в тот же день признался, что именно он подготовил этот сбой, который должен был произойти во время ближайшего вечернего шоу транслируемого во всех городках без исключения. Герман, несмотря на своё полное неверие в справедливость, всё же стремился к ней изо всех сил, забывая при этом о собственной безопасности. И, конечно же, что было в полной мере свойственно таким людям как он: трактовал эту самую справедливость «по-своему». Хоть ему никогда не приходилось общаться с дроблами лично, в своей голове он непрерывно выстраивал сценарий необходимый для того, чтобы донести до них правду об их существовании и предназначении, которое сводилось лишь к одному: добыча и поставка еды в большой город. Ну не глупо ли было предполагать, что он способен что-либо изменить?
      Именно из-за этого в тот день между ними и разразился огромный скандал, в результате которого, она громко хлопнула дверью. Настолько громко, что этот шум он до сих пор заглушал с помощью алкоголя, одновременно раздумывая о том, когда же она донесёт о его причастности к этому сбою начальству. И донесёт ли вообще после всего того что между ними было? А может уже донесла и в это самое время к его дому мчится патруль? Глубоко погрузившись в собственные размышления, он не сразу расслышал, что за его спиной ведётся жаркий спор, начало которого он, к сожалению, пропустил. Герман слышал два голоса и оба были мужские. Он прислушался.
      – …и ты действительно считаешь, что эта поездка может оказаться забавной? – спрашивал недоверчиво первый.
      – А почему нет? С ними должно быть интересно, – ехидно отвечал ему второй.
      Первый голос был чуть грубей и как будто слегка приглушенный, второй же напротив звонкий и раскатистый.
      – С ними? Да ты и вправду спятил! 
      – Ну а почему нет? Сам посуди. Ты всю неделю будешь окружён дроблами, которые во много раз глупей тебя. Поправишь собственную самооценку, таким образом, ты ведь самый слабый среди нас на курсе, – иронично подметил второй, нещадно ударив по слабому месту своего собеседника.
      – Смеёшься надо мной?!
      – Я ведь по-дружески. И кстати, насколько я помню, твой отец изредка их навещал. Помнишь, как он рассказывал нам разные истории в детстве? – не унимаясь и не обращая внимания на гнев оппонента, подначивал его второй.
      – Он их просто жалел и меня с собой, между прочим, никогда не брал, – тихо, сквозь зубы, процедил первый.
      – Неужели у них всё действительно так плохо? – спросил второй, неожиданно переменив свой насмешливый тон на более дружеский или даже скорее деловой.
      Возможно, что к этому времени он в достаточной мере упился собственным превосходством и теперь желал утолить любопытство, пытаясь всерьёз разузнать об истинных причинах неприязни своего собеседника к этому путешествию.
      – Мне придётся смотреть ролики, – начал было сетовать первый.
      – А если ты не будешь смотреть?
      – Невозможно! Их это оскорбит.
      – Ладно. И что для тебя это слишком сложно?
      – Я ведь монтирую некоторые из них. И смотреть их потом? Они же глупые до абсурда. Нет уж! – наивно возмутился первый из-за непонимания друга в таком, казалось бы, очевидном вопросе.
      – Не горячись ты так. Можешь поехать ненадолго, – предложил второй.
      – Это не имеет значения. К тому же мне придётся трудиться вместе с ними на участке.
      – А если тебе понравится?
      – Это же мерзко! А когда я буду готовиться к занятиям. Как же медитации? Они же меня не оставят в одиночестве ни на минуту. И в довершении ко всему непрерывно будут говорить о деньгах!
      – Деньги? А что? Тебе и вправду стоило бы поехать лишь из-за того, чтобы лично убедиться в их влиянии на дроблов. Тем более что мы сейчас изучаем методы формирования их реальности, а у тебя есть отличный шанс погрузиться в неё и прочувствовать всё изнутри.
      – Да это действительно был очень умный поступок правителей в то время, но чтобы это понять совсем не обязательно ехать туда лично. Мне и рассказов отца вполне хватило! – слегка повысив голос, уверенно подытожил первый, после чего разговор ненадолго прервался.
      Герман, воспользовавшись этим затишьем, успел опорожнить ещё пару бокалов из практически полной бутылки стоящей перед ним. Он уже и не помнил, какой по счёту была эта бутылка за сегодняшний вечер. Ему было не до этого. Ирэн бросила его, и ему было больно. На все эти жертвы он пошёл ради дроблов и их законного права знать о своей участи. Но… Скольким он ещё готов пожертвовать ради этого? 
      Он не видел говоривших, поскольку они сидели за тонкой перегородкой позади него. Но, исходя из их слов, он предположил, что они были учениками. И вполне вероятно, что уже заканчивали курс.
      – Когда большинство людей не желает поддерживать новый путь развития и, даже более того, враждебно относится к нему, нужно погрузить всё это большинство в искусственно созданную реальность, о которой они так сильно и так долго мечтали, – медленно, растягивая слова начал первый. – Что может быть проще? Благодаря этому удалось избежать многих проблем.
      – Да. И самое главное зависти, ведь когда она нарастает, то уже никакие законы не смогут удержать её: ни человеческие, ни духовные, ни моральные.
      – Зависть? Но к чему?
      – К тому, что они не способны понять.
      – Или принять, – робко добавил первый. – Так ведь всегда и происходило, по обыкновению.
      – Ты прав. Сначала им бы понадобилось публично высмеять все те новые познания, которыми бредили наши предки и которые считали новой эрой развития для себя и всего человечества.
      – А также новой валютой.
      – Да, но заметь, что изменить систему ценностей всего общества не так уж и просто. Тем более, когда для этого требуются приложить некоторые усилия со стороны этого самого общества. Им легче просто насмехаться над этим, как я уже говорил ранее. Причём громко и повсеместно придав этому как можно большую огласку. Затем опорочить. Здесь тоже придётся действовать до крайности гнусно, применив весь арсенал собственной подлости копившейся годами. Следует также разделить людей, поддерживающих эту идею, на небольшие группы. Заставить усомниться некоторых из них в собственном выборе. После этого останется лишь растоптать оставшихся под всеобщее ликование зрителей. Уничтожить как что-то мерзкое и непотребное.
      – Пожалуй ты прав. Если бы власть оказалась в их руках, то возможно всё бы так и случилось, но…
      – Да! Но власть на нашей стороне, хоть нас и меньшинство. И чтобы вышесказанного сценария не произошло, необходимо попросту чётко разделить ценности общества поместив их в разные реальности.
      – И самое главное территориально отделить нас от них.
      – Отделить семена от плевел, – задумчиво произнёс второй.
      – Я думаю, что если бы они своими глазами увидели, что никакой военной угрозы на самом деле не существует, а мы используем добытые ими ресурсы безвозмездно, конфликт был бы попросту неизбежен.
      – Это точно. Они привыкли воспринимать всё глазами. Видимо поэтому для них и составляют такую ценность деньги и те вещи, которые можно приобрести на них. Они обожают окружать себя роскошью, упиваясь собственной жадностью. А насчёт конфликта могу с тобой поспорить. Я думаю, что если бы они и узнали всё сейчас, то никакого конфликта бы не было. Судя по рассказам отца, они размягчились до крайности в последнее время. И в лучшем случае просто не поверили бы этому.
      – А в худшем? – с сожалением спросил первый.
      – А в худшем приняли бы нас за мифических божеств, которым нужно поклоняться и приносить еду в качестве уважения, а возможно и кровь своих детей в качестве жертвы. Всё бы зависело только от того какими богами мы бы захотели стать: добрыми или злыми.
      – Тебе не кажется это жестоким?
      – Что именно?
      – То, что мы превращаем их в дроблов ежедневно?
      – Они сами желали этого и нечего себя винить. Как вообще можно подумать, что какие-то бумажки могут придавать чувство защищённости и свободы? Они ведь глупее собаки.
      – Ну, я бы не стал так уж категорично заявлять на твоём месте! – осадил его первый.
      – Извини. Совсем забыл! Они ведь твои родственники. Они просто ищут свободу не в том месте. Вот и всё.
      – Да не нужна им свобода. Как ты не можешь понять. Они желают, чтобы стены материальных ценностей были повыше и всё. Они ведь добровольные узники, – грустно заключил первый.
      – Даже если так. В чём же они виноваты? Они не должны оправдывать твои ожидания и если они желают быть узниками пусть будут.
      – И кстати нужно отдать им должное лишь за то, что мы едим их продукты, которые они любезно нам предоставляют.
      – Вот именно, – успел согласиться с ним второй, прежде чем их разговор прервался.
      Они увидели знакомых за соседним столиком, и пересели к ним, а вскоре и вовсе вышли из кафе. Герман же быстро допил бокал вина и с решительным видом последовал за ними, но возле выхода неожиданно споткнулся об контейнер с мусором и упал. Среди разбросанного мусора он случайно обнаружил конверт, возможно оставленный голосами за перегородкой, на котором был не твёрдой рукой написан адрес отправителя: «Ферма №6» улица Риназ Стрит дом№2. Он спешно сунул его себе во внутренний карман, оглянулся по сторонам, словно пытался украсть, и отключился. Очнулся он уже утром у себя дома с жуткой головной болью. Как он добрался до дома, он естественно не помнил. Стаскивая с себя пиджак, он заметил как конверт выпал на кровать и только сейчас он с болью вспомнил о событиях вчерашнего вечера: о разговоре незнакомцев в баре, о разрыве с Ирэн, о патруле, который к его разочарованию не поджидал его дома. Она, по-видимому, решила ничего не предпринимать, оставив его признание при себе. А почему к разочарованию спросите вы?
      Всё предельно просто. Нужно отметить, что вчера вечером как, впрочем, и сегодня утром Герман оказался в крайне безвыходном положении. В тупике, одним словом. Он оказался там не только из-за разрыва с Ирэн, а скорее из-за того, что совершенно не знал каким образом ему действовать дальше в вопросе просвещения дроблов. В случае если бы его забрал патруль: он смог бы снять с себя всякую ответственность за дальнейшие попытки что-либо предпринимать дальше. Ответственность, которую впрочем, сам же на себя и возложил. Но нет! Он на свободе! А значит нужно снова начинать всё сначала. И обычный сбой вряд ли теперь сможет помочь. Всё дело было в том, что этот сбой он скрупулёзно организовывал на протяжении пяти месяцев, а Ирэн удалось обнаружить его всего-то за два часа. А на то, чтобы его предотвратить, ей понадобилось всего лишь пара минут. Теперь необходимо было подойти к проблеме системно, а начинать нужно было, по всей видимости, с изучения дроблов. Возможно, что поэтому он и подобрал тот злосчастный конверт вчера.   
     Конверт был уже распечатан и внутри он обнаружил длинное письмо с приглашением приехать. Вчерашняя катастрофа обернулась сейчас для него пока ещё призрачным шансом, но на который он всё же возлагал уже определённые надежды. Теперь было необходимо заполучить разрешение на выезд, и он намеревался это сделать в самом скором времени. Это была обязательная процедура, которую невозможно было игнорировать или обойти. Вложив письмо снова в конверт, и бросив его на тумбочку около кровати, он двинулся в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок перед работой. День прошёл ужасно. Мало того что клетки его мозга протыкали иголками вчерашние бокалы вина, так ещё он всячески пытался избегать взгляда Ирэн. После пары часов такой работы, он подал прошение на выезд, забрал всю работу домой и удалился под предлогом болезни.
      Вскоре разрешение было получено, и он благополучно отправился знакомиться с «родственниками». Приняли его там как нельзя лучше. И племянница хоть поначалу и была настроена немного враждебно, но буквально уже через пару часов настолько переменила своё отношение, что не хотела даже отпускать его обратно в большой город. Только с ним она могла часами напролёт разговаривать, не смущаясь и не таясь. Сестра оказалась довольно приятной молодой женщиной, не растратившей ещё свою красоту на работе в пекарне. Она была чрезвычайно рада его приезду, и Герман стал для неё словно родным братом, а она для него – сестрой. Поначалу он хотел поделиться своими знаниями с ней, но через некоторое время изменил своё решение. Герман настолько привязался к ним, что совершенно позабыл о своём первоначальном плане. Вместо их семьи он переключился на остальных жителей этого городка, которым пытался осторожно объяснить и описать всё их положение. Он заговаривал со всеми кого случайно встречал на улице. И надо сказать бы в его защиту, что ему всё же удавалось объяснить это каждому из них, по отдельности. Но затем они возвращались в семьи и через некоторое время все его доводы стирались как нечто бесполезное и даже вредное в повседневной жизни. Так что в чрезвычайно скором времени за ним твёрдо закрепилось звание чудака, завидев которого жители старались скорее перейти на другую сторону улицы, лишь бы не слушать более его странных речей. Завидев всё это, Герман понял, что необходимо использовать совершенно другой подход. А поскольку размышлений по поводу другого подхода у него пока не возникало, то он оставил на время все свои попытки достучаться до них как, впрочем, и надежду на их изменение.
      Но как же возникла у него эта самая надежда, ради которой столько жертв? Да он и сам бы толково не ответил на этот вопрос. Если уж и пытаться отыскать ответ, то начинать нужно с самого раннего детства нашего героя.

VI
      Герман уже в колыбели выделялся из большинства крикливых детей каким-то отталкивающим спокойствием. Родители, не беспокоясь, могли оставлять его подолгу одного в детской кроватке. В их отсутствии он практически не плакал, а только внимательно всматривался во все вещи, окружавшие его мир, ограниченный в то время высокими резными перилами. Возможно, это происходило из-за того, что он не был так уж сильно привязан к ним и поэтому во время разлуки, не бросался в слёзы как остальные дети, а возможно из-за того, что уже в то время он переносился в другую реальность, где чувствовал абсолютное спокойствие и тишину. Никто не знает…
      В школе он был смирнее остальных и никогда не понимал, что же его товарищи находили такого занимательного в разнообразных играх, которыми были непрерывно заняты. Также в отличие от прочих ровесников он очень любил читать приключенческие и фантастические книги, которые не изучали на занятиях. Разумеется, что ему приходилось читать и остальные, но он это делал с явной неохотой, превозмогая себя только для того, чтобы хорошо учится и не огорчать родителей. Герман был весьма одарённый молодой человек, но более склонный к миру фантазий, чем к науке. Он подолгу просиживал в небольшом парке около школы, выстраивая вокруг себя несуществующий мир своих фантазий, почерпнутый из очередного романа или повести. И чем дольше тянулись учебные годы, тем больше его фантазий меняли свои очертания.
      Внутри себя он всегда чувствовал некую отчуждённость, сулящую ему в самом скором будущем обременительную, как и зачастую это случается в школьном возрасте, в котором необходимо как никогда быть приятным и нравится остальным, славу изгоя. Хоть он и принимал с крайней враждебностью такую славу, пытаясь всячески переделать себя, но чем больше он старался понравиться, тем больше эта отчуждённость нарастала. И вскоре он перестал предпринимать всяческие попытки что-либо изменить. В конце концов, гораздо важнее сохранить связь с самим собой, а не наладить её с остальными. Ведь так?
      И всё бы продолжалось так и дальше, если бы у него не появилась дурная привычка делать всё наперекор остальным, которая пришла, по всей вероятности, почти сразу же за укоренившимся уже к тому времени титулом изгоя, а окончательно завладела им после пустякового случая на уроке. А ведь так частенько и случается, что вот такие вот, казалось бы, совершенно пустяшные случаи являются переломными моментами в человеческой жизни. А в будущем и вовсе задают направление для дальнейшего движения.
      Он отчётливо запомнил тот день. Они сдавали экзамены по истории и должны были вкратце описать социальный строй дроблов. А также дополнить это описание, собственным мнением ответив на вопрос: «одобряете вы или нет их социальный строй?» Впрочем, с описанием он справился быстрее всех, поскольку заранее подготовил этот материал, а вот с собственным мнением оказалось чуть сложней. Одобрять социальный строй низшей расы. Глупо, не правда ли? Вертясь, как на шарнирах, во все стороны и спрашивая у всех, кто был неподалёку от него, что же именно они будут писать, получал в ответ весьма однообразные мнения. «Разумеется, что осуждаю, разве можно жить, так как они!» – несдержанно воскликнул ученик позади него, за что тут же получил замечание от учителя. «Что за вопрос Герман?! Можно подумать тебе нравится их социальный строй!» – возмущённо прошептал кто-то со стороны. «Ради бумажек они готовы на всё!» – с ухмылкой заметил ещё один.
      И он, завидя эту однотипную реакцию всех его товарищей, написал всё наоборот. Он частенько любил делать всё наоборот, как было уже сказано ранее. Вот бывало, придут к ним домой на ужин весьма уважаемые гости, при которых нужно вести себя не только вежливо, но ещё и соблюдать всевозможные правила этикета. И он, конечно же, не мог быть настроен против этих самых гостей заранее и ещё за пару часов до их прихода завсегда начинал готовиться к ужину. Выглаженные чёрные брюки, белоснежная рубашка и бабочка обязаны выглядеть идеально. И вот приведя, наконец, свой внешний вид в порядок, он гордый и довольный собой спускается со второго этажа к гостям. И, казалось бы, ничего уже не может предвещать беды, но вдруг мама шепнёт ему на ухо:
      – Милый я тебя очень прошу. Веди себя прилично за столом.
      Как тут же просыпается внутри какая-то сила, которая непременно хоть что-нибудь да испортит. Причём намеренно! И никак он не мог совладать с этим. Вроде бы заранее настроится вести себя как истинный джентльмен, но как только заслышит точно такую же просьбу от кого-то ещё – всё пропало.
      И в тот день на экзамене он поступил именно так. Он сделал всё наоборот и написал свою версию. Ему, конечно же, потребовалось чуть больше времени на это творение, ведь ещё предстояло разобраться, чем же именно его могло привлечь нынешнее положение дроблов, а времени оставалось не так уж и много. Но поразмыслив минут десять, он всё же приступил. Герман со всей тщательностью пытался подобрать веские аргументы, которые могли послужить оправданием для такой жизни и на его взгляд у него это получилось. Но по окончании урока оказалось, что учитель думал иначе. Ему вовсе не понравились некоторые выражения из рассказа Германа. К примеру: «Эти добрые люди хоть и подвержены влиянию страстей, денег и всякой роскоши, но они хотя бы честно признаются себе в этом в отличие от нас, которые подавляют свою истинную природу посредством научных законов и определений. К тому же, они очень открытые. И не скрывают своих внутренних сердечных эмоций (как хороших, так и плохих) за холодностью ума и познанием себя через высший разум». Такого вот рода высказывания одного из его учеников возмутили учителя до крайности, и он решил прочитать этот рассказ перед всей аудиторией. Ну что здесь можно ещё добавить, кроме того, что это оказалось весьма мучительным испытанием для совсем ещё юного Германа, который буквально сгорал под ненавистно-насмешливыми взглядами своих товарищей обращённых на него отовсюду. Если признаться честно, то Герман поначалу и сам скептически относился к своей задумке, но после того как она встретила такое ненавистное приветствие среди всех собравшихся, он укоренился в правоте своих сырых умозаключений. Учитель, кроме всего этого, доложил об этом инциденте директору, который в свою очередь, пожелав остаться в стороне, пригласил для беседы с Германом представителя власти.
      Этим представителем оказалась уже немолодая дама с зонтиком в руках и холодным взглядом. Бесшумно отворив дверь, она уверенно вошла в кабинет. С самого утра небо было затянуто тучами, и срывался мелкий колючий дождь. Её чёрный плащ был усеян капельками влаги, а пуговицы в точности передавали очертания слегка прищуренных человеческих светло-голубых глаз. Директор, завидя эту даму, тут же удалился, оставив свой кабинет как, собственно говоря, и Германа в её полном распоряжении. Разговор продлился недолго. Она лишь уточнила его происхождение и то кем работали его родители. Затем осведомилась о его мнении по поводу сегодняшней погоды и в ненавязчивой беседе добралась до сути. После того как она выявила, что это было скорее написано в противовес всеобщему мнению, чем по собственному наитию, оставила его в покое. А вот на светлой обивке стула директора, после её посещения ещё надолго закрепились белёсые разводы от мокрой одежды.
      После этого разговора продолжения не последовало, и инцидент был замят, а через некоторое время и вовсе забыт. Забыт всеми кроме Германа, который всерьёз заинтересовался жизнью дроблов с того момента. Скорей всего это произошло только от того, что его мало заботила жизнь окружающих. Мы бываем более склонны к изучению культуры других народов, а дроблов вполне можно было классифицировать как народность, чем своей собственной. И порой это происходит лишь от недовольства этой самой культурой. Но настоящая угроза к нему подобралась только на последних курсах. Под занавес так сказать!
      Так вот, на последнем году обучения, он начал писать научную работу по изучению дроблов. И в то же самое время он встретил Ирэн. Для изучения ему были необходимы образцы, в которых ему грубо отказали, а после, настойчиво предложили переменить тему своей работы. Честно говоря, он и сам уже подумывал переменить тему, поскольку материалов для изучения было очень мало, а достать больше просто не было возможности. Но после этого настойчивого предложения со стороны руководства кафедры, он, как это случалось и раньше, твёрдо укоренился в собственном решении: не сворачивать и во что бы то ни стало закончить свою работу!
      «Опять приходится делать всё наоборот! – думал он про себя. – Ну и кто их только за язык то тянул!»
      В итоге работа оказалось весьма жиденькой по своему содержанию, но после изучения которой, комиссией всё же было принято решение отправить Германа на принудительно лечение в ближайшее психиатрическое отделение городской больницы. И они бы справились с этим, но неожиданно для всех вмешалась дама в чёрном плаще. Как представитель власти она имела полное право повлиять на решение принятое руководством кафедры. Это был второй их разговор с Германом и занял он чуть больше времени, чем первый.
      Солнце немилосердно обжигало свысока большой город. Улицы опустели. Большинство жителей, либо спасались от него на работе в лабораториях, либо - в прохладных домах. Из чёрной машины, припарковавшейся у центрального входа, вышла дама в чёрном плаще и устремилась медленным шагом к величественной мраморной арке с филином на вершине. Кафедра располагалась на самом верху необычного здания созданного в форме микроскопа громадных размеров и возвышающегося вокруг необычайно красивого парка, который был наполнен множеством невысоких декоративных деревьев, беспорядочно разбросанных на тёмно-зелёном ровно-подстриженном газоне. Парк вдоль и поперёк разрезали узкие шрамы багровой брусчатки, образовавшей незатейливые лабиринты, которые ближе к зданию сходились в большие окружности, края которой плотно поджимали бежевые скамейки в форме раскрытых книг, и отходили от них уже ровными широкими тропинками к огромной площади расположенной в точности под гигантским объективом всего здания. И вот оставив позади себя этот кровоточащий лабиринт и устремившись к площади, она заметила хорошо ей знакомые фонтаны с вздымающейся высоко вверх, из огромных гранитных свитков, клокочущей пенной водой. Фонтаны подпирали здание с четырёх сторон и были безошибочно сориентированы по сторонам света, так что можно было и без компаса с лёгкостью отыскать нужное вам направление. Наконец перед её взором возникли огромные ступени, с колоннадой по бокам, ведущие в здание. Высокие двери, словно врата в царство мёртвых встретили её прохладой и сыростью.
      Аудиторию предварительно расчистили, чтобы никоим образом не помешать им, и сейчас все многочисленные ряды, уходящие вверх от точки, где располагался стол учителя, пустовали. Герман послушно дожидался её с одной стороны стола, не выпуская дверь из виду, чтобы не пропустить тот момент, когда она войдёт. И всё же он пропустил, отвлёкшись на какую-то мелочь, которую тут же забыл. Вошла она так же бесшумно, как и в первый раз. Расположившись напротив, она подняла со стола его научную работу, которую комиссия решила оставить в аудитории, злонамеренно размалевав её перед этим жирным красным маркером. Они отметили только самые безобразные, по их мнению, предложения, но складывалось ощущение, что эти самые предложения и составляли основную часть всей работы. Герману она ни слова не сказала. И молча принялась перелистывать измятые страницы, наспех пробегая их ледяными глазами, в то время как он виновато уставился в пол.
      – Ну что ж. Всё понятно! – громко заявила она и заметила, как он невольно вздрогнул от её слов. – Не бойся так. Никто тебя не отправит лечиться, – добавила она тут же с пониманием.
      – Я и не боюсь, – быстро солгал он.
      – Я слышала, что тебе не позволили провести все необходимые исследования, и поэтому эта работа оказалось настолько тонкой? – строго спросила она и немного приподняла папку над столом.
      – Да.
      – А что именно ты хотел исследовать?
      – Я ни разу не общался с дроблами лично и…
      – Ты хочешь изменить то, чего даже не понимаешь! Как это по-юношески, – бросила она, окинув его гордым взглядом. – Ты хоть знаешь, в каком положении пребывала наша страна до революции? Ты даже представить себе этого не можешь! Деньги развратили их настолько, что они готовы были горло перерезать друг другу ради пары золотых монет. А если и не были готовы, то только из-за своей трусости. А коррупция! Ты ведь не знаешь, скольких усилий нам стоило слепить из этой хаотичной массы достойное творение, отдалённо напоминающее порядок. Они увязли в своих пороках как в болоте, откуда только один выход: вниз. Но куда уже ниже?
      Его щёки вспыхнули пунцовым пламенем, и он пристыженно, но с жадностью ловил все её слова.
      – И теперь, когда они с довольным видом платят своим незнанием за тихую спокойную жизнь, появляешься ты и выкладываешь перед ними всё что знаешь. Так ты себе это представляешь? С чего же ты взял, что волен открыть им всю правду и подвергнуть угрозе тем самым их спокойствие? Ты слишком самолюбив! – заключила она.
      – Я не хотел им пока открывать всего, а только более тщательно их изучить. Понять, наконец, что же им мешает воспринимать знания, которыми с лёгкостью овладеваем мы.
      – Тебе должно быть известно, что уже проводились все необходимые исследования.
      – Это было так давно, – с жалостью сказал он. – Вполне возможно, что они изменились за это время. И к тому же больше половины всех исследований не существует в общем доступе.
      – Их там нет только по одной причине, чтобы не раздражать своей доступностью умы пытливых молодых людей вроде тебя, – холодно бросила она.
      – И вы хотите сказать, что эти исследования не содержат в себе ничего тайного?
      – Какие тайны там могут быть! – обиженно воскликнула она и бросила перед ним ветхую папку на стол, после чего добавила: – Только осторожней. Документы очень старые. Давно уж нужно перевести их в электронный вариант. Только вот никто не хочет браться, – пробурчала она себе под нос.
      Герман дрожащими пальцами развязал тесёмки, которые из-за пыли давно уже превратились из белоснежно белых в грязно-серые. На протяжении следующего часа он бережно перебирал все документы, стараясь ничего не упустить. Она терпеливо ждала всё это время, не прерывая его, и только пару раз поднялась ненадолго, чтобы размять ноги. Эта папка содержала в себе развёрнутый отчёт о проведении всевозможных анализов и улучшении программы, а вместе с ней и улучшении жизни дроблов, с каждым годом. Графики совершения преступлений и случаев коррупции неизменно осыпались у Германа прямо на глазах, в то время как график довольных качеством уровня жизни населения упрямо возрастал.
      Когда он оторвался, она заговорила:
      – Теперь ты понимаешь, насколько всё было ужасно?
      – Но…, – он замялся и сбивчивым голосом продолжил: – Зачем вы сейчас показали мне эти документы?
      – А что тут скрывать, – возмутилась она, вскинув брови.
      – Но почему тогда раньше…
      – Мы считали, что ты окажешься достаточно благоразумным, чтобы не настаивать на своём решении. Но как ты и сам видишь: мы ошибались.
      – А если они ошибочны, – мгновенно оклемался он.
      – Да брось! Ты что и правда, в это веришь? Или только твоё отличие от остальных толкает тебя в объятия к дроблам? – неожиданно огорошила она его. – Я ведь помню твой рассказ и твои объяснения тоже. Возможно, ты так увлекаешься этим только потому, что хочешь стать мучеником, противопоставив себя «толпе» вокруг себя. Я ничего не упустила? Толпа? Ты ведь так назвал своих товарищей в своей школьной работе?
      – Знаешь, – вкрадчиво продолжала она. – Роль мученика не к лицу молодому человеку, который стремится изменить мир.
      Он умолк, а дама настоятельно посоветовала ему если и не оставить своего интереса к дроблам окончательно, то хотя бы как-то поосторожней с ним обращаться. Без лишнего рвения так сказать. И уж тем более не шокировать своими глупыми предположениями товарищей, а не то всё может закончиться очень и очень плохо.
      – А твоя научная работа, – выжидающе сказала она и потрясла папкой в руке. – Считай, что ты защитил её на среднюю оценку. И прощай!
      Дама в чёрном была абсолютно права описывая мотивы и стремления Германа, только она не учла одного. А именно того, что окружение после окончания учебного курса у Германа нисколько не изменилось. Она обработала рану, продезинфицировав заражение своими убедительными фактами, но забыла убрать факторы способствующие новому заражению, которое неизбежно состоялось позже: на работе, когда Герман уже столкнулся непосредственно с программой. У вас, вероятно, возникнет вопрос: «Кто же его допустил к программе?!» А допустила его к программе, конечно же, эта самая дама в чёрном плаще. Ей как никому другому было известно, что вот из таких вот глубоко верующих в собственную идею молодых людей и получаются самые преданные и гениальные учёные. Сломать их и заставить усомниться в собственной правоте крайне сложно. Чем сильнее гнёшь, тем жёстче они становятся. Чрезмерное давление ни к чему не приведёт. Да и к чему эти трудности? А вот незаметно подменить их веру на другую - вполне реально и самое главное, что в таком случае они будут так же глубоко веровать в идею, которую ты им любезно подсунешь взамен безнадёжно утраченной своей. Программа была гениальным сплетением труда многочисленных учёных и не могла не поразить воображение юноши. Но…
      В случае с Германом она просчиталась. Возможно, что он и вправду был уж настолько не похож на остальных молодых людей, которых она встречала, и с которыми её метод действовал безотказно. А возможно, что все эти посиделки в саду около школы, оставшись наедине со своими фантазиями, сыграли такую роль. Кто знает…
      В любом случае, когда он только добрался до программы, то захотел её разрушить. Если погрузиться глубоко в его мысли, то скорее это твёрдое решение произрастало не только оттого, что он видел в ней бездушный механизм помыкающий людьми, но и от того что его так и подмывало не следовать благоразумным советам этой самой дамы, а совершить что-то безумное. Большинство глупостей мы совершаем под напором своих человеческих слабостей, а не от каких-то там возвышенных стремлений…
      И всё же стоит вернуться к оставленному нами, после трудного, но, во всяком случае, весьма увлекательного разговора со своей племянницей, пребывающему сейчас в раздумьях Герману. Кто знает, что ему взбредёт в голову, если оставить его без присмотра надолго. Или уже взбрело?
      Да уж! Он оказался неисправим и предсказуем…
      Вернувшись в тот день в комнату племянницы первым, что сделал Герман: взял с неё слово, что это останется их секретом. А он отлично знал, что она хорошо умеет хранить секреты. Потом он взял её учебный экран (какой был у всех учеников). Совершив несколько манипуляций на экране, он возвратил его обратно.
      Герман открыл своим паролем закрытый доступ к первоисточникам информации, скрытой от дроблов. На вопросительно вздёрнутый взгляд племянницы он сухо ответил:
      – Ты же хотела заглянуть за кулисы, и я предоставляю тебе этот шанс.
      Этой ночью она так и не смогла уснуть, а Герман дал себе твёрдое слово не оставлять её и всячески способствовать тому, чтобы она лучше смогла вникнуть во всё это. В его голове уже начинал зарождаться план, по которому они должны будут следовать вместе, разделяя при этом все неудачи и достижения поровну. План не блистал новизной и был сродни тому, по которому учился и он сам. Он многое обдумывал этой ночью, но в итоге сдержать слово так и не удалось. Через пару месяцев после его отъезда произошёл тот ужасный взрыв, в результате которого сестра погибла, а племянница оказалась утерянной. После взрыва её никто не видел и все дальнейшие попытки отыскать её оказались безуспешными. Местные жители поговаривали, что до взрыва видели пару незнакомцев около их дома, но, возможно, что это были просто слухи и к тому же до ушей Германа они так и не дошли. Кроме искренних слов соболезнования, он от них ничего не добился. Не стоит их обвинять, ведь они в полной мере разделяли его утрату, но только вот всё равно продолжали сторониться и держали себя довольно сдержанно в его обществе, пытаясь не откровенничать. После проведения расследования ему сообщили, что взрыв произошёл из-за утечки газа, а поскольку племянницу не удалось обнаружить: её также посчитали погибшей.
      Разбитый горем от утраты близких ему людей, он с головой погрузился в новые исследования. Всё это время Ирэн была рядом и ни на день не покидала его наедине с горем, невзирая на то, что они расстались. Она была его другом и должна была быть рядом в этот момент его жизни. Всё просто!
      Её пугало нынешнее состояние Германа. Он находился в слепом отчаянии, в котором, находится человек, сорвавшийся с высокого уступа и всё ещё размахивающий руками в надежде зацепиться хоть за какой-нибудь оголившийся корень, чтобы спастись. Но все корни оказывались тонкими и неокрепшими, так что после лёгкого прикосновения рвались словно нити. И тогда он не придумал ничего лучше, чем организовать ещё один сбой. Нужно было продумать его намного лучше предыдущего, чтобы на этот раз его не смогли обнаружить и предотвратить. Сбой должны были увидеть все дроблы. К этому времени он оставил всякую надежду повлиять на них, он рассчитывал совсем на другой исход. Он хотел, чтобы Ирэн отыскала его племянницу, если, конечно же, она была ещё жива. А поскольку Ирэн являлась руководителем всего отдела, то именно она и должна была поехать на поиски последствий после его безумных проделок. Он очень хорошо знал её характер и умение доводить всё до конца. И если бы у неё не получилось отыскать племянницу, значит, его эксперимент провалился, а вместе с ним и вся жизнь, ведь племянница была его последней надеждой что-либо изменить.

VII
      Наступило время для последнего разговора. 
      – Здравствуй Герман.
      – Добрый день. Или сейчас уже вечер? Здесь нет ни окон, ни часов, – с досадой бросил он, окинув тесный кабинет, с металлическим  прямоугольным столом по центру, беглым взглядом.
      – Герман я же тебя предупреждала, что всё закончится очень плохо, если ты не отречёшься от своих навязчивых идей, – с сожалением сказала она.
      – Да. И теперь я точно знаю, что вы были абсолютно правы тогда. Я сейчас прикован и перед вами. Можете начинать клевать мою печень, – ехидно заявил он.
      – Ты так и остался ребёнком.
      – Возможно.
      – Ну и чего ты добился в итоге? Тебе грозит смертная казнь. Похоже, ты и не хотел победить изначально, а хотел лишь стать жертвой системы. Ну что скажешь? – строго спросила она.
      Он молчал, но не сводил с неё упрямых серо-зелёных глаз.
      – Неужто угадала?! – воскликнула она, улыбнувшись и тут же добавила: – Да ты и вправду ребёнок!
      – Я хотел, чтобы они знали о своей участи! – обречённо выкрикнул он, как будто это что-то могло изменить сейчас, а возможно и из-за того, что она его оскорбила своими отчасти правдивыми предположениями. – Узнали, какая роль им предначертана. Эти городишки для вас лишь фермы, а жители, словно племенные коровы с биркой на ухе где указан порядковый номер каждого, чтобы с точностью регулировать их поголовье. Но также нельзя оставлять без внимания и их умственные способности, засыпая их вялые неокрепшие мозги всевозможными развлекающими роликами и страшными репортажами о войне, в которых от здравого смысла не осталось и следа. Им должно быть страшно, покидать свою реальность и вдобавок они не должны поумнеть настолько, чтобы снести все заборы и убежать из фермы.
      – И куда же они убегут, позволь тебя спросить?
      – В большой город. Куда же ещё!
      – Знаешь, что… – тихо проговорила она с лукавым выжидающим взглядом. – Ты такая же племенная корова, как и они. Ничем не лучше. И такой же глупый, – добавила она с иронической усмешкой.
      – Что вы хотите этим сказать? – осторожно спросил он.
      – Да то и хочу сказать. Считаешь себя Прометеем. А с чего ты взял, что сам-то сидишь на Олимпе?
      Он остолбенел и с недоверием  впился в неё глазами, требуя взглядом немедленных разъяснений.
      – А чему ты так удивляешься? Прометей означает «мыслящий прежде», «предвидящий». А ты? Что ты способен предвидеть? Ну, кроме собственной казни, конечно, которая неминуемо тебя настигнет уже завтра.
      – Я не понимаю к чему вы…?
      – Да к тому! – резко бросила она. – К тому, что я предупреждала, какая участь тебя настигнет, если будешь и дальше продолжать бредить своими идеями. Ты ведь не можешь без рвения во всех своих начинаниях, – сказала она очень тихо, но с еле уловимой улыбкой в голосе, которую он всё же уловил и надолго запомнил, расценив это как комплимент с её стороны.
      – К тому, что большой город эта такая же ферма, но только по добыче знаний и идей, – добавила она после небольшой паузы.
      – Но разве это возможно?
      – А почему нет. Или не нравится роль «коровы»? – спросила она снисходительно. – Только уже поздно сожалеть. Ты ведь не знаешь и малой доли всего.
      – Постойте! – выкрикнул он разгорячившись. – А знания, которые я открыл внутри себя благодаря высшему разуму? Они ведь уникальны?
      – Хочу тебе сообщить Герман, что сами по себе знания не ведут к пониманию всего окружающего и уж тем более к пониманию высшего разума. Ты думаешь, что они уникальны и в чём-то ты, несомненно, прав. Только давай хорошенько разберёмся, в чём же именно. То, что внутри тебя - поистине уникально, но ведь ты всего этого достиг не самостоятельно, а на курсах под тщательным присмотром всевозможных наставников и магистров, которые досконально тебе объясняли всю методику и процесс достижения знаний. Тебя вели за поводок по проторенному маршруту, словно породистого пса на тренировке. И ты не мог отклониться от этого курса ни на шаг, иначе попросту завалил бы всё своё обучение. Конечно же, в отличие от дроблов, ты видел и понимал гораздо больше, но... Как сам теперь понимаешь, целостная картина была от тебя намеренно скрыта. Поэтому не стоит приписывать себе всех заслуг.
      – Но я думал…, – беспомощно прошептал он.
      – Так все думают и так должно быть, – цинично заметила она. – Каждый обязан верить в реальности, которые для него созданы.
      – Постойте. Вы сказали «реальности». А разве их много?
      – Я знаю лишь четыре, но полагаю что их гораздо больше.
      – Четыре? И какие же?
      – Фермы, в которой живут дроблы, учёные, в которой мы сейчас находимся, а также военные, необходимые так, на всякий случай. Толку от них, конечно же, никакого в данной сложившейся ситуации, но всё же в случае мятежа они пригодятся. Хотя мятеж - вещь абсолютно невозможная как ты и сам, наверное, уже понял, – ухмыльнувшись, добавила она. – Ну и четвёртая реальность это власть, к которой принадлежу и я.
      Герман был ошарашен этими признаниями, но всё же спросил:
      – Вы полагаете, что также не находитесь на Олимпе?
      – У меня есть все основания так думать, ведь кто-то и мне отдаёт приказы и указывает что делать. Верно?
      – Это невозможно, – прошептал он растерянно. – Но мы ведь на самом деле управляли дроблами? Или нет?
      – Конечно. В то время, когда вы заботились о своей безопасности посредством программы и переселения дроблов на фермы, мы беспокоились о своей, присматривая в свою очередь за вами. Это ведь очень удобно, когда подвластные тебе люди следят за другими подвластными тебе людьми. Ну, или дроблами. Это не столь важно, – нервозно бросила она, после чего продолжила: – Отсюда возникает порядок и гармония. Вот только приходится следить за военными отдельно и без вашего участия, чтобы избежать лишних вопросов. Но уверяю тебя: с ними намного проще, чем с дроблами и приказы они выполняют быстро и послушно без всяких там программ с экранами.
      – Но зачем нужно разделять всех?
      – Чтобы они не сожрали сами себя!
      – Себя? Или вас? Чего вы боитесь больше?
      – Ну, в первую очередь они займутся, конечно же, нами, то есть властью, – снисходительно улыбнувшись, спокойно начала она. – Это, безусловно. А когда мы все закончимся, а это непременно произойдёт, будь уверен. На кого они, по-твоему, переключатся? Друг на друга, – злобно бросила она, не позволив ему и слова вставить. – Людей благоразумней держать отдельно, дробить их на различные группы, распихивая их по городам, фермам и казармам.
      – Отсюда и название дроблы?
      – Возможно. А возможно из-за их дряблого послушного мозга. Старик выдумал это название, забыв всем объяснить какое значение оно имеет.
      – Старик?
      – Пабло Морстэн.
      – Герой революции?
      – Именно такую роль он себе выбрал. Он немного тщеславный, – ухмыльнувшись, сказала она.
      – Роль? Что всё это значит?
      – Мистер Морстэн был первым, кому удалось проникнуть в высший разум, как он его сам называет. И именно он придумывает роли для некоторых людей, которые должны поддерживать равновесие созданного им мира. Это прерогатива лишь некоторых. Остальные же просто зрители.
      – Зрители?
      – Да. Они ни на что не влияют, но ты…, – сказала она, ткнув пальцем в направлении Германа. – Ты его заинтересовал.
      – Чем?
      – Сама не знаю, но именно тебя он выбрал.
      – Выбрал для чего?
      – Ты до сих пор не понимаешь? – изумилась она. – Как же сложно с вами разговаривать! С учёными! Вам кажется, что вы знаете абсолютно всё, а если поручить вам управление над кем-то ещё, то вообще начинаете терять голову от чувства собственного превосходства.
      – Так вы объясните или нет? – нетерпеливо перебил он.
      – Дело в том, что старик уже слабый и ему нужен преемник, а ты по всем признакам подходил на роль учителя.
      – Учителя?
      – Ну конечно, – мягко ответила она. – Именно учителя! Или ты думаешь, что ты самостоятельно решил открыть племяннице всю скрытую информацию?
      – Я так не думаю! Я это знаю! – оскорблённо воскликнул он. – Но откуда вы узнали об Энн? – спросил он подозрительно.
      – Извини. Я рассчитывала, что к этому моменту ты хотя бы усвоишь одну простенькую вещь: ты ничего не знаешь! Ну, если этого не произошло, тогда объясню, – сказала она с недовольством. – Именно я и познакомила тебя с ней.
      – Это невозможно! Я же случайно нашёл тот конверт.
      – Когда старик ведёт свою игру, то ничего не бывает случайно, – многозначительно сказала она.
      – Но зачем ему понадобилась Энн? Она жива? – с надеждой спросил он.
      – Это хорошо, что ты беспокоишься о ней. Тебе это пригодится.
      – Я ничего не понимаю, – пробормотал он.
      – Вот это уже близко к истине, – одобрила она его, похлопав по плечу. И чуть помедлив, продолжила: – Я вот уже десять лет занимаюсь отбором кандидатов. Старик на самом деле становится очень взыскательным, когда дело касается преемника и ему сложно угодить. Критерии для отбора очень жёсткие, но и это ещё не всё. Большинство кандидатов проваливается на экзаменах и больше о них никто никогда не слышит. Они просто исчезают, но у Энн есть неплохие шансы, судя по отчёту составленному вчера Ирэн.
      – Ирэн тоже имеет к этому отношение?
      – Только косвенное. Ей не откроют всей истины. Она просто хорошо делает свою работу. Вот и всё. Но это не самое важное, – бегло сказала она, тряхнув рукой. – Энн привлекла моё внимание, а в это же время ты написал свою научную работу, чем тоже заставил на тебя взглянуть чуть внимательней. Помнишь наш разговор.
      Он утвердительно кивнул головой.
      – Помнишь я тебе советовала быть поосторожней со своими исследованиями?
      – Да.
      – Я ведь знала, что ты сделаешь всё наоборот, а мне это и было нужно. С того момента я присматривала за тобой.
      – Я был так важен для вас?
      – Ты даже не представляешь насколько.
      – Может, поделитесь? – спросил он язвительно.
      – С удовольствием! Во-первых, я осторожно подвела тебя к организации первого сбоя. Это было не сложно, поскольку другого пути у тебя просто не было.
      – Я не верю.
      – Но это так!
      – Постойте! Вам было известно, что это моих рук дело?! Но почему же вы тогда меня не остановили?
      – Ты меня совсем не слушаешь, – резко осадила она его. – Мне нужно было, чтобы ты его организовал! Зачем же в таком случае я тебя буду останавливать? Но это не имеет значения. Сбой – не главное. Самое главное это фигура, которая его предотвратила, – тихо добавила она.
      – Ирэн?
      – Вот именно! Ты её любил, а любовь это опасно, когда дело касается благополучия всего мира. Её нужно было убрать с твоей дороги, но сделать это аккуратно.
      – Я же мог ей не признаться в своей вине.
      – Герман не обманывай себя, – добродушно, по-матерински, заметила она. – Ты не мог поступить иначе.
      – Вы всё это нарочно подстроили?
      – Разумеется! А затем я ловко подбросила тебе выход из сложившейся непростой ситуации, в которую сама же тебя и бросила.
      – Конверт, – задумчиво прошептал он.
      – Конечно. С Ирэн вы расстались, и твоя первая попытка раскрыть правду не удалась. А тут такой шанс!
      – Прямо знак судьбы.
      – Ты прав, – улыбнулась она. – И ты снова не мог поступить иначе. Здесь тебя уже ничего не держало, а свежее чувство собственной неудачи неустанно испепеляло нервы.
      – Нужно было сбежать.
      – И я подкинула тебе билет для побега.
      – Но разве под силу всё это предвидеть?
      – Да, – уверенно ответила она. – Но в чрезвычайно сложных ситуациях я, конечно же, советовалась со стариком. Ему всё под силу!
      – А Энн? Это тоже ваша работа?
      – Нет. На неё не способен повлиять даже мистер Морстэн. Так что мне пришлось подстраивать тебя под её путь, а не наоборот.
      – А зачем вам был нужен второй сбой?
      – Ты должен был потерять Энн, а она должна была потерять самое дорогое, – виновато добавила она.
      – Взрыв! Так это вы убили её мать?
      – Это было необходимо. Все кандидаты проходят сквозь пелену тяжёлых потерь.
      – Вы в своём уме?! – вскричал он.
      – К сожалению да.
      – Вы сказали потери? Так значит, и к убийству её отца вы имеете отношение?
      Она тяжело вздохнула и опустила глаза, но через полминуты всё же продолжила:
      – Ты сделал первую часть своей миссии: открыл ей знания. И тебя нужно было убрать с доски на время, чтобы ты ничего не испортил своим участием. Ей нужно было пройти этот промежуток в одиночку.
      – Для вас это всего лишь игра?
      – Нет. Это намного больше. Это судьба! И Энн справилась со своей ролью как нельзя лучше.
      – А к чему такие сложности?
      – Ты прав. Это и на самом деле очень сложно. Мне приходится контролировать все события чужими руками, но иначе нельзя. Ведь тогда это перестанет быть судьбой и станет обыкновенным вмешательством, которое немедленно нарушит равновесие всего окружающего. Старик этого не допустит.
      – И что дальше?
      – Энн прошла успешно первый экзамен, так что могу тебя поздравить.
      – Я в ней не сомневался! – перебил её Герман.
      – Завтра она приступит ко второму и твоя жизнь напрямую будет зависеть от того справиться она с ним или же нет.
      – Что это значит? – с тревогой спросил он.
      – Ты единственный дорогой человек, который у неё остался. И она должна будет завтра тебя спасти от виселицы.
      – И как же она это сделает?
      – Ей будет достаточно лишь сообщить своё желание Ирэн, которая теперь её сопровождает.
      – Но как она узнает?
      – О твоей участи она должна узнать с помощью телепатии, – с холодностью палача проговорила она. – Это и есть второй экзамен.
      – И такое уже случалось раньше? – спросил он недоверчиво исподлобья.
      – Нет, – твёрдо заявила она. – Но всё когда-то происходит впервые. Так что не расстраивайся раньше времени. Да ты ведь и сам хотел пострадать, если ничего из задуманного тобой не выйдет. Так вот спешу тебя обрадовать. Завтра всё станет на свои места. Либо пострадаешь, как и мечтал. Либо твоя попытка окажется успешной и Энн на целый шаг приблизится к месту преемника. Ты, пожалуй, и не мечтал о таком?
      – Забавно, – обречённо проговорил он.
      – А судьба всегда всё забавно устраивает. Жаль, что раньше ты этого не замечал.
      – Это второй экзамен. А сколько их всего?
      – Пять. Кстати если хочешь спросить о первом то… Помнишь одну из картин в комнате Энн?
*  *  *
      Ирэн без стука отворила дверь в комнату и остолбенела. Она узнала Энн, племянницу Германа. Он любил показывать ей фотографии после своих путешествий. Вот Герман с племянницей валяется на вершине золотой горы, из опавших кленовых листьев воображая, что он средневековый король, а здесь они играют в рыцарей, убираясь в доме. У неё длинная швабра вместо копья, а он защищается наспех сорванным со стола серебристым подносом, точно щитом. Да. Это была определённо она! Но что она теперь делает в доме мэра? «Они тайком её забрали после взрыва, о котором рассказывал Герман. Она выжила!» – мелькнуло у неё в голове.
      Но остолбенела Ирэн вовсе не от этого. Эта девочка со старых фотографий висела сейчас в воздухе, чего Ирэн никогда в своей жизни не видела. До неё естественно доходили разного рода слухи о верховном правителе и его способностях. Но, откровенно говоря, она относилась к ним довольно скептически.
      Ирэн не стала отвлекать её и просто аккуратно прикрыла дверь, сообщив тут же в большой город о своём открытии…
      И вот на следующий день они уже обе сидят на заднем сидении жёлтого автомобиля несущегося по направлению к вокзалу. А что дальше? Поезд, который переправит их по своим блестящим рельсам в большой город, где Энн предначертано продолжить своё обучение…


Посвящается девушке с самыми красивыми глазами, из-за которых, собственно говоря, и возникла эта самая история.
P. S. С самыми красивыми карими глазами…