Ленин и ленинизм

"Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, и дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их." (Матфей)

Революция, возглавлявшаяся Лениным, привела, в конце концов, к беспрецедентным злодействам. "Коллективизация" часть крестьян уничтожила, а остальных превратила в крепостных; это, помимо прочего, разорило наше сельское хозяйство. Ежовские репрессии уничтожили наиболее талантливых деятелей искусства и науки, вообще наиболее ярких представителей нации, в том числе, руководителей этой самой революции. Накануне мировой войны были уничтожены почти все военачальники, что сделало войну столь кровопролитной для нас; да эта война в большой мере и вызвана была этими репрессиями, напугавшими мир, и неумелой внешней политикой Сталина.

Не обязательно ставить под сомнение искренность добрых намерений Ленина, чтобы задать вопрос: каковы были роковые изъяны убеждений Ленина, каковы были ошибки в реализации этих убеждений? Ошибки были: ведь не входило же в его планы то, что произошло после него тотальные репрессии и превращение людей в винтики государственной машины, работающей, кстати, с большим скрипом.

Какова же была концепция Ленина, за пределы которой он не способен был выйти? И каковы были его ошибки в пределах этой концепции?

Подражая 4 благородным истинам, эту концепцию можно сформулировать так:

1) мир устроен несправедливо, и это причиняет большие страдания многим людям;

2) мир можно сделать справедливым, если изменить экономический порядок;

3) объективные экономические законы как раз в нынешнюю эпоху позволяют произвести необходимые изменения;

4) чтобы их произвести, необходимо насилие над теми, кто вольно или невольно им мешает.

Ленин еще в юности взял эту концепцию у Маркса и, отчасти, у русских революционеров, и отказаться от нее не мог.

В годы правления Ленина и сразу после него были сделаны первые шаги в сторону реализации социалистической утопии. Цена, уплаченная за это уже тогда, была несообразно велика. Сталин заставил народ платить еще большую цену. При этом он не только не стремился к социализму, но даже уничтожил почти все его элементы, созданные в 20-ые годы. А когда бури отшумели, результатом явилась поразительно неэффективная экономика и народ, не знающий, кому верить и куда идти.

К концу жизни Ленин, видимо, понял, что что-то он сделал не так; в его последних сочинениях слышится отчаяние; содержащиеся в них рецепты исправлений наивны. Но главные опасности он видел с неослабевшей ясностью ума: власть бюрократии, угроза раскола партийного руководства, неумелое управление тем, что отобрано у капиталистов. Может быть даже, он распознал в Сталине кукушонка, который вскоре уничтожит всё его гнездо. Не послужило ли это понимание катализатором в ссоре Ленина со Сталиным, приведшей к инсульту 6 марта, после которого Ленин уже не функционировал?

В рамках своих убеждений Ленин всё же мог бы проявить больше склонности к компромиссам, больше ценить старую интеллигенцию. Впрочем, чаще всего этому препятствовали враждебность и нежелание компромиссов с той стороны. Вероятно, в случае более мягкой политики Ленин просто не удержался бы у власти. Историкам следовало бы постараться определить моменты, в которые большевики могли больше сделать для предотвращения кровопролития, а также падения культуры из-за эмиграции образованных людей. А ведь не было бы падения культуры - вряд ли был бы возможен "культ личности", а без "культа личности" не было бы, вероятно, хотя бы самых нелепых репрессий.

Конечно, Ленин виновен в раздувании революционного пожара; но, конечно, не он вызвал этот пожар. Если бы большевики вели менее авантюристическую политику, нашлись бы другие, чтоб идеологически возглавить бунт. Не будь среди крайних революционеров такого сильного политика как Ленин, им вряд ли удалось бы захватить и удержать власть; но и у демократической коалиции было мало шансов удержаться надолго. Если бы Ленин не сверг Керенского, вероятно, крестьянские бунты и экономическая разруха вызвали бы новую корниловщину; или бы Керенского (или его преемника, избранного Учредительным Собранием) сверг бы какой-нибудь другой крайний революционер, скорее всего долго бы не удержавшийся. Если бы победил Корнилов, мы бы, наверно, ужасались жестокости его режима; но она была бы, наверно, не только меньше сталинской, но и меньше жестокости Гражданской войны; с другой стороны, причины, вызвавшие революцию, вряд ли были бы устранены, так что через сколько-то лет всё могло повториться. Если бы белые победили в ходе уже начавшейся Гражданской войны, сильно озлобившей обе стороны, масштабы репрессий были бы, наверно, очень велики, хотя до депортации целых классов и целых народов, наверно, бы не дошло. Итак, отказ Ленина от авантюризма, вероятно, не привел бы ни к чему особенно хорошему, но до сталинщины бы всё-таки не дошло.

Одна ошибка Ленина очевидна: он не распознал в Сталине врага социализма, или распознал слишком поздно. Часто говорят, что если бы Ленин указал другого преемника, тоже не было бы ничего хорошего; при этом указывают на какие-то поступки в сталинском стиле, совершенные Троцким, Зиновьевым, даже Бухариным. Можно возразить, что до обезглавливания армии накануне войны дело вряд ли бы дошло и в самом худшем случае. С другой стороны, и в самом лучшем случае, хотя какое-то подобие социализма, наверно, было бы построено, особой идилии трудно было бы ожидать, судя по тому, что творилось до сталинского поворота 1928 года.

Второй, вероятно, не менее серьезной ошибкой Ленина было слишком позднее понимание необходимости нэпа. Не будь "военного коммунизма", крестьяне бы легче смирились с большевицкой властью, и Гражданская война была бы не столь кровопролитна. Кроме всего прочего, кровопролитность Гражданской войны подготовила и репрессивный аппарат, и общественное мнение к кровопролитию 30-ых годов.

Довольно смешно обсуждать, что было бы если бы. Происходит то, что не может не произойти; не происходит то, что не может произойти. Но чтобы определить отношение к историческому событию, приходится делать мысленный эксперимент: сравнивать его последствия с последствиями альтернативных вариантов. А определить отношение надо, иначе неизбежны рецедивы. Например, раскулачивание до сих пор как следует не осуждено официально и общественным мнением, и вот мы имеем маленькое раскулачивание уже при Горбачеве массовое разрушение теплиц в Волгоградской области в 1986 году. Или неприязнь к кооперативщикам - живучий атавизм, пышно расцветающий на почве нашей лени (может быть, некоторые кооперативщики, и прежние нэпманы, весьма отвратительны, но обкомовские и райкомовские феодалы в тысячу раз отвратительнее).

Итак, в рамках ленинской концепции, видимо, можно было избежать крайностей сталинщины. Но реализация утопии всеобщего счастья едва ли была возможна. Или была возможна, но такой ценой, которую нельзя признать приемлемой. Неужели бы мы согласились (если бы это от нас зависело) на благоденствие себя и окружающих ценой бесчисленных страданий наших предков?

Если Ленин был неспособен выйти за рамки определенной концепции, то нам-то ничто не мешает рассмотреть другие взгляды на жизнь.

Конечно, очень заманчиво изобрести какой-нибудь социальный трюк, придумать такое устройство государства, чтобы все или хотя бы почти все люди были счастливы. Но ведь это невозможно. Счастье и несчастье это весьма таинственные категории психологии; путь к овладению ими лежит не через политику и экономику, а через психологию и физиологию. И человечество давно нашло многие способы борьбы со злом, с страданием, за счастье свое и окружающих, - не столь эффективные как марксизм-ленинизм, философский камень или перпетуум мобиле, зато реальные. Каждый должен потеснить зло в самом себе, сказал Солженицын. И все религии, все крупные этические учения приблизительно сходятся в том, как это делать. Вот главные маяки: размышление о смысле жизни, самоограничение, упражнение в милосердии. Иди к ним, и станешь немного счастливее сам и окружающих, может быть, сделаешь чуть-чуть счастливее. Конечно, нелегко овладеть собой и направить себя по определенному пути. Но и давно придуманы способы, помогающие в этом (например, различные виды йоги и т.п.). А конечно, от страданий это не избавит; от них ничто не избавит. Удовольствия и неудовольствия это ниточки, на которых подвешены марионетки в огромном спектакле, поставленном для чего-то господом Богом; если можно было бы обрезать одну из двух ниток - мы безжизненно повисли бы на другой (наркомания - наиболее прямая попытка обрезать нитку). Счастье есть состояние ума; возбуждение чередуется с торможеньем, счастье чередуется с несчастьем.

Политика не имеет определяющего значения; но отсюда не следует, что ею совсем не надо заниматься (а может быть, как раз, и не надо?). Пусть Ленин был неправ, приувеличивая роль политики, но ведь он был политик, а человеку свойственно приувеличивать значение своей профессии. Насколько же хороша ленинская концепция для политика, желающего служить людям? Никогда ненависть не прекращается ненавистью, но лишь отсутствием ненависти прекращается она - сказано в Дхамападе. Эта истина была известна и индийцам, и евреям, и грекам уже более 2000 лет назад; она давно уже принята большинством человечества (по крайней мере, на словах). Нам говорят, что неудача ленинского эксперимента - случайность; но почему-то эта случайность еще раз подтвердила старую истину. И почему-то эту случайность умные люди предвидели задолго до революции.

Механизм этой неудачи в общих чертах очевиден. Садовник решил переустроить парк; для этого он вырубил половину деревьев и принялся корчевать пни и сажать новые, прекрасные деревья. Но ломать - не строить; он успел выкорчевать несколько пней и посадить два-три дерева; а тем временем парк зарос уродливыми кустами. Старый мир и впрямь был разрушен почти до основания, да вот построить ничего не удалось. Вместо прежних просвещенных эксплуататоров, изгнанных и перебитых, народились новые, типа Берии и Адылова. Иначе и быть не могло. Государство, не заботящееся о самосохранении, гибнет; а государство, отважившееся на грандиозный эксперимент, который не может нравиться абсолютно всем, либо рухнет, либо будет тратить на самосохранение столько сил, что ни на что другое почти ничего не останется (тем более, в условиях падения культуры, неизбежного после революций). Большевики признавали ценности Декларации Прав Человека, но ценности своей экономической программы ставили гораздо выше; и всё время ругали "абстрактный гуманизм",, подразумевая, что цель оправдывает средства. Ну а средства имеют обыкновение оттеснять цели и сами постепенно становятся целями. Классовая ненависть росла и ширилась, а то, ради чего ее вроде бы вызывали, забывалось. И в результате - раскулачивание, пытки, расстрелы, лагеря.

Мы ворошим прошлое не для того, чтобы осудить предков. Я думаю, что Ленин заслуживает уважения за свои благие намерения и как гениальный политик. Но если придерживаться иного мнения - и тогда голое осуждение довольно бесплодно. Если мы ограничимся признанием того, что царя и Керенского свергли напрасно - какой же будет практический вывод? Что надо постараться реставрировать старый режим? То есть еще одна революция? Но и эта революция только еще раз подтвердила бы, что революции достигают совсем не тех результатов, к которым стремятся, а цена оказывается гораздо выше предполагавшейся. Цель всякого размышления - ответ на вопрос: что делать? Точнее, что мне делать в сложившихся условиях? Из всего вышесказанного можно сделать первые выводы. Надо при всяком удобном случае разоблачать несостоятельность ленинских идей и, тем более, их сталинских извращений. Это поможет обществу избавиться от стреноживающих его предрассудков. Ведь вера в желательность справедливости, достигаемой раскулачиванием, порождает эксцессы, подобные кампании борьбы с нетрудовыми доходами (в том числе, упомянавшееся выше разрушение теплиц). Вера в определяющую роль политики приводит к общественной апатии. Ведь каждый знает, что за сование носа в политику наше государство очень больно бьет по носу. А раз так, раз всё от политики, а политикой заниматься запрещено - остается сидеть и ждать, пока большие люди - политики - изменят мир к лучшему. На самом же деле, как уже говорилось, определяющими являются совсем другие вещи. И этими вещами наше одряхлевшее государство заниматься более-менее позволяет.

Потесни зло в самом себе. Размышляй о смысле жизни. Ограничивай себя в удовольствиях. Старайся служить людям. Учись властвовать собой. И друзьям твоим помоги встать на этот путь.

Но совсем игнорировать политику в условиях тоталитарного государства нельзя. Ведь тоталитарное государство ставит заборы во всех сферах жизни; так что надо изучать государство, его политику, его заборы, чтобы находить в них щели. (Например, важнейшая проблема, стоящая сейчас перед обществом - ухудшающаяся экологическая обстановка; проблема эта не может быть вполне отделена от политики; всё же что-то для ее решения мы делать можем). Ну а истоки политики нашего государства - Ленин.

И еще один вывод - для избравших своим делом политику (пусть и не главное дело, но и не главными делами можно заниматься); т.е. для избравших тернистый путь диссидента: никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью. Жизнь Ленина продемонстрировала это еще раз.

Идеи коммунизма, пусть менее глубокие, чем идеи христианства, всё же одухотворяли наших предков в течение почти двух поколений. Разрушая, точнее, добивая их, мы делаем еще один шаг к полной бездуховности. Вот почему так неприятно читать и так неприятно писать этот текст. Но и сознательно отворачиваться от правды - плохая альтернатива. Зло надо разрушать. Но разрушая злое, надо быть очень осторожным, чтобы заодно не повредить и доброе.

1988