***

    Моей мамочке Коваль Александре Алексеевне
посвящается….


   Поезд тронулся...
С  надеждой на лучшее, но всё же, с грустью,  я уезжала из далёкой, незнакомой не так давно ещё мне Австрии, в  родную послевоенную Украину. Что впереди?
   
       В вагоне было душно. Стоял жаркий август. Выходить из вагонов не разрешали на остановках. Возвращалось на родину много молодёжи, угнанной в Германию на работы в начале войны. Возвращались те, кому повезло выжить. Поезд следовал почти без остановок. То, что удалось приобрести съестного в дорогу, закончилось. Хотелось есть. И когда вдруг остановился поезд, проехав станцию,  мы обрадовались, увидев недалеко сады деревьев, ветки которых ломились от сочных, спелых красных яблок. Все теперь  смотрели только на них. Я увидела, что начинают спрыгивать с подножек вагонов люди и бежать вглубь поля к садам. Неужели разрешили сойти? Как и другие, я побежала за яблоками. Ни усталость, ни страх не останавливали. Одна мысль терзала меня: я хочу есть! И вот я уже с яблоками в подоле платья, услышав грозные мужские крики на чужом языке, разворачиваюсь бежать назад, так и, не откусив ни одного. Сильный удар камня по голове останавливает меня, ноги подкашиваются,  и  я понимаю, что я, теряя сознание,  падаю. « Вот и всё»,- проносится у меня в голове.

  Но, видимо, судьбой предназначено было не здесь умереть мне. Не на польской земле, которая встретила меня так недружелюбно. И вспомнились мне те страшные далёкие дни начала войны, когда волею судьбы и моей мачехи отправили меня почти таким же поездом - теплушкой на работы для Великой Германии.
    В два года  потеряв мать, я с братом,  который был на пару лет старше меня, остались с отцом. Вскоре отец женился, у нас появилась сестра. Детства у нас практически не было. Проучившись четыре класса, школу пришлось бросить, так как надо было работать по хозяйству,  да  и одежды не было приличной, а обуви вообще никакой. Ходили по мёрзлой земле босиком. Такова сиротская доля. Но вопреки всему, на зависть мачехе росла я здоровой. Выросла красавицей. Многие заглядывались на меня. Вот уже и шестнадцать лет, вот уже и  свататься ко мне хотят. Но не случилось нам с ним быть вместе. Через некоторое время увезли его в город и осудили, за то, что с поля мешок соломы унёс для своей  голодной коровы. С тех пор мы больше и не виделись. А тут новая беда – война!

   Староста сообщил отцу, чтобы в город он привёз одну из дочерей для отправки в Германию. Конечно же,  это была я. Долгих слёз и проводов не было, хотя знала, что отец жалел меня. Погрузили нас в вагоны – теплушки, и отправились мы молодые деревенские ребята, не знающие ни жизни, ни любви в далёкую Великую Германию, со страхом ожидая, что там впереди. Ехали практически без остановок, голодные, грязные, испуганные. И вот, прибыв в Германию, нас высадили на станции. Здесь было много немецких солдат. Нас ждали. Построили. Рядом с военными прохаживались и люди в мирной одежде. Больше мужчин, женщин практически не было видно. По одежде можно было понять, что это зажиточные люди. Оказывается, это был рынок -  биржа. Рынок, где продавали людей. Сначала выбрать нас предложили зажиточным немцам. Они осматривали нас как товар. Наверное, мне повезло, если можно так выразиться в данной ситуации. Я была здорова и хороша собой. Меня сразу приобрёл хозяин - австриец. Другим повезло меньше. Тех, кого не купили хозяева,  были отправлены  работать на шахты. Очень тяжело было работать на угольном конвейере. Пыль разрушала лёгкие. На ленту конвейера подавали уголь с забоя. Работницы перебирали его руками. Особенно было трудно, когда попадались пудовые глыбы.

  На бирже меня и ещё нескольких девушек выбрал хозяин для работы в прачечной. Там целый день гудели машины. Работали мы в тяжёлых  резиновых сапогах и фартуках. Днём работали в прачечной, а ночью на кухне. Чистили котлы, бочки, кастрюли, а утром разжигали топки и наполняли котлы водой. Через год хозяин прачечной Бруно забрал  меня к себе в деревенский дом  прислуживать.
Больше всего меня поразила чистота и ухоженность немецких городов и сёл. Сорняков нет, каждый метр земли обработан, каменные дорожки, много цветов. На окнах домов тюлевые занавески, подхваченные бантами. Словно нет войны. Все немки аккуратно одеты.
    Немцы были разные. У моих хозяев было трое детей. Они очень о них заботились. Мне предстояло тоже ухаживать за ними. Кроме того,  мне вверялось ухаживать за большим хозяйством. И,  вот в тёмном платье с белым воротничком и в светлом фартуке, с нашивкой на груди «OST» я приступила к своим новым обязанностям. К «остарбайтерам» относились по-разному. Были те, кто следовал бесчеловечным инструкциям нацистских властей, были и те, кто помогал «остам». Немцы получали точные инструкции, как вести себя с подневольными работниками, как избегать всяких контактов, демонстрировать «расовое превосходство». За любую форму поддержки их ожидало суровое наказание, как и нас. Более всего мы страдали от выходок подростков в форме « гитлерюгенд». Они забрасывали нас камнями, обливали водой и кричали: «Русские свиньи».

Меня научили, как правильно обустроить дом, как крахмалить постельное и столовое бельё, как сделать причёску или красивый головной убор из обычного платка.
     Через некоторое время в нашем местечке появились французские военнопленные. Они были другие, не как мы. Относились к ним тоже более лояльно. Они были под защитой Красного Креста и получали даже посылки.

    Однажды я возвращалась домой рано утром. Я разносила молоко соседям, которые покупали его у моих хозяев - австрийцев. Навстречу шли двое французов – военнопленных. Я смутилась, и мне хотелось убежать другой дорогой, но места к отступлению не было. Один из них смотрел мне прямо, не отрываясь, в лицо.
- Привет, Саша, -  сказал он на ломанном русском языке и протянул мне плитку  шоколада.
Ничего не ответив, я быстро ретировалась.
И, вот уже перед сном в моей голове кружились в мыслях мечты. Днём некогда мечтать. Моя очередная ночная мечта: увидеть его снова, была особенна нежна. Я уже знала, что его зовут Матис.
Следующая наша встреча состоялась в поле на сенокосе.
- Привет, Саша! Рад тебя встретить! Ну, рассказывай, как прошёл день?
- Здравствуйте!- только и вымолвила я на немецком.
- Волнуешься?  Волнуюсь тоже... Живу! Дышу!
Лишь для тебя …сегодня …здесь… Сегодня вместе, рядом - здесь!  Мы теперь не одиноки! Спасибо господу, что он свёл нас вместе.

      Со всех ног лечу домой. Сердце из груди так и рвётся: «Опять!». В мыслях страх: «Видел, кто или нет? » Убегаю, успев крикнуть:
 - До завтра!
Засыпаю, в надежде увидеть волшебный сон, чтобы всё в нём повторилось в точности до  мельчайших подробностей.
- Пусть всё в нём точно повторится, - шепчу я. – Я влюблена … я влюблена, и он влюблён …
        Он стоял рядом с велосипедом, в другой руке держал полевые цветы, наспех сорванные по дороге.
- Я взяла цветы и шоколад. Наклонившись, он что-то шептал мне о любви. Слова любви на непонятном мне языке, но мне казалось, что я всё понимаю:
- Готов любить, боготворить…
Я так явно чувствую его дыхание … Быть может, я во сне? Как хорошо, что я живу!
Он обнимает меня за плечи, прижимает к себе, и я испытываю полёт… Любовь не шутит. Возможно, грех нам быть вместе? Сердце просит откровения:
- Я не смогу тебя забыть! Всё, до завтра!
Тяжело расставаться, хорошо, что есть точка для возврата. Он нежно меня обнимает, и говорит, что мы встретимся опять во сне.

  Так хочется проснуться от прикосновения твоей руки ещё во сне… Ещё чуть-чуть… одно мгновенье побыть наедине с тобой. Не уходи, ведь ещё слишком рано.
    Наши встречи продолжались недолго. Оказывается, не всегда есть точка возврата.
 Он приносил мне всегда что-нибудь, чтобы удивить меня. Сейчас это кажется такой малостью, но тогда для меня это было почти чудо среди войны: кусочек туалетного мыла, открытка или шоколад.
 Наши встречи не остались незамеченными.
   Как-то утром меня позвала хозяйка , фрау Грета. По её словам, я поняла, что не хватает белья после стирки, а именно женской кружевной сорочки. Это был для меня шок. Как она могла помнить все свои вещи, при таком количестве белья в её гардеробе. Мне пришлось сознаться и вернуть взятую вещь. Эту мечту моих длительных стирок. У меня никогда не было такой вещи, да и перед Матисом хотелось выглядеть красиво. Я была жестоко наказана. Мне не разрешалось выходить за двор.
Матис тревожился и передавал мне записки, что тоже было опасно, так как в любой      момент меня могли отправить обратно на работы в прачечную или в шахту. В последней записке Матис писал: «Любовь моя, — не надо бояться! Не бойся ничего,
верь в нашу любовь. Побудь со мной, моя дорогая. Я тебя жду».
Как не страшно было мне, но я, улучив момент, бросилась навстречу своей любви. При виде своего француза у меня заблестели глаза. Такой же блеск я увидела и в глазах красавца- француза. И этот блеск легко перешёл в огонь любви. Влюблённые должны бледнеть в присутствии своих возлюбленных, и мы бледнели…
Матис  рассказал мне, что закончилась война, и что теперь меня уже никто не будет наказывать. Мы будем встречаться свободно, а затем мы мечтали с ним и строили планы, как мы будем жить после войны.
- Давай немного помолчим.
- Давай.
- Я не хочу  с тобой расставаться.
- У нас осталось ещё время.
- Люблю тебя.
- И я люблю.
Ну, не грусти. Завтра мы опять встретимся с тобой.

  Дома я узнала, что завтра утром меня отправляют в город. Я проревела всю ночь. С опухшими глазами, простившись с хозяевами, я была доставлена в комендатуру, где готовили на нас документы и отправляли домой, на Родину. Я была счастлива, что увижу своих родных, что, наконец-то закончилась эта страшная война. Мне было грустно и больно от того, что я никогда не увижу больше Матиса, что я не смогу с ним остаться, что мне придётся стереть его из своей памяти:
- Люблю тебя и прошу у тебя прощения за то, что не смогла с тобой остаться.
Со временем из памяти стирались его черты, только глаза, его глаза, в которых застыла мольба о счастье, долго ещё мне не давали уснуть длинными ночами.
- Люби меня…
           Я не могу точно вспомнить своих ощущений в первый день приезда на Родину из-за суеты, царившей на вокзале, да  и в моей голове. Все-таки я преодолела такой путь.
Я несмело сошла на перрон и услышала крик:
- Саша!
    На мгновение мне показалось…
-- Шура! Шура!- Я здесь… Я увидела Николая, своего брата, и слёзы покатились из моих глаз…

Тамара Белян-Иванова
2017г.
Минск