63. Школа даосов о сущности жизни

 63.

ШКОЛА ДАОСОВ О СУЩНОСТИ ЖИЗНИ

Когда даосы говорили о чувствах, они подразумевали женщину, или чистую энергию «инь», когда они говорили о мыслях, оно имели в виду мужчин, с наполняющей его разум энергией «ян». Они верили, что женское начало находится во всём земном, а мужское начало лежит во всём космическом. Они считали, что чувства есть во всём, говорили так: «Всё сущее, утратив покой, начинает звучать. Деревья и травы безгласны, но ветер их всколыхивает, и они звучат. Волна безгласна, но всколыхивает её ветер, и она звучит, волнуется или устремится за ним, или остановит свой бег, или вспенится, заклокочет. Металл и камень безгласны, но стоит ударить по ним, и они зазвучат. Так и человек. Нахлынут чувства, и он не может молчать. Запоёт – выразит свои думы, заплачет – о печали расскажет или о радости». Природа наполняется всем естественным, а человек – искусственным. Когда искусственное превышает естественное, то возникает зло. Когда же естественное побеждает искусственное рождается добро. О сущности жизни Чжуанцзы говорил так:

СУЩНОСТЬ ЖИЗНИ

Познав природу, не станет ломать мечей мстительный,
Он понимает гнева допустимую границу,
Не станет гневаться на сброшенную черепицу
Случайным дуновением ветра подозрительный.

И если в Поднебесной всего поровну всем станет,
То смуты прекратятся, и народ весь подобреет,
Убийств и казней, нападений, войн быть перестанет,
И доброта в своей вечной борьбе зло одолеет.

А это значит, что сам по себе Путь развивает
Не человеческое, естественное в природе,
С развитьем природного он все свойства порождает,
С развитьем человеческого – злодеев в народе.

Когда естественным не будет в людях пресыщенья,
И заменять природу все искусством перестанут,
То к человеческому не будет пренебреженья,
В народе к истинной природе близкими все станут.

Даосы всегда положительно влияли на народ, упрощая его. Они говорили, что люди должны чувствовать и добро, и зло, и радости и печали, одинаково относиться как к жизни, так и к смерти. В природе ничто не нарушает естественней ход вещей, поэтому, человек, встречаясь с любым испытанием должен укреплять свой дух. Об этом Чжуанцзы говорил: 

УКРЕПЛЕНЬЕ ДУХА

Чжили, учащийся, и Хуацзе, его учитель,
Любители истории и утвари старинной,
Осматривали холм с названием Мёртвых Обитель,
Где Жёлтый Предок покоился в местности пустынной.

Чжили увидел опухоль у Хуазцы на локте,
Задумался тот с удивленьем, будто испугался,
- «Её страшитесь вы»? – спросил, потрогав её ногтем,
- «Нет, - тот ответил, - ничего я в жизни не боялся.

Ведь жизнь одолжена нам всем, я это понимаю,
Мы взяли её в долг, вот и живём, забот не зная,
Живущие все – прах. Жизнь, смерть – как день и ночь, сменяя
Друг друга, чередой идут у нас, я это знаю.

Того с тобой мы видим, кто прошёл чрез измененья,
Поэтому зачем чего-то в жизни нам страшиться?
К чему же раньше времени впадать мне в огорченья,
Когда настанет время, то готов я измениться».

Спокойствие и невозмутимость рождались в душе даоса потому, что он постоянно обозревал весь мир, и вся Вселенная находилась в его сердце. Он не мог в ней затеряться, также, как и она не могла затеряться в нём. Даосы вскрывали в себе новые ресурсы творческой интуиции, и их внутренние чувство несло в себе всегда космическую, вселенскую окраску, и отличалось от чувств, возникающих в ситуации обыденной жизни. Лишь человек, обладающий особой тонкой душевной организацией, был способен испытывать такие чувства. Поэтому жизнь и творчество даосов способствовали воспитанию этой чуткости в людях, пробуждали в них способности обострённо воспринимать мир. И это позволяло людям посмотреть на мир совсем другим взглядом. Но не всем обычным людям такой новый взгляд на вещи идёт на пользу, так как новые открытия могут взорвать их внутренний мир, поэтому не каждый человек подготовлен к восприятию истинных знаний. Широко известны такие мысли Чжуанцзы, которые он высказал в своей притче «Колодец и море».

КОЛОДЕЦ И МОРЕ
 
Царевич Моу услышал Гунсунь Луна сожаленья:
- «Я изучаю с юности царей путь легендарных,
И вывел истины и лжи законы утвержденья.
Я понял поведенье послушных и своенравных.

Объединяя тождество и разницу в ученье,
Смог отделить я от «белизны» «твёрдость» в пониманье,
И утомился, постигая сотен школ воззренья,
Усвоив тысячи способов на других влиянья.

Освоив мастерство ораторов и красноречья,
Пришёл я к высшей проницательности в достиженье.
Но вот я удивился, Чжуанцзы услышав речи,
Они не ясны, вызывают у меня сомненья. 

Не знаю, в чём отстал я, в красноречье или в знаньях,
Рта не открою до тех пор, пока я не узнаю,
В чём кроется секрет его, где – корень пониманья?
Скажите мне, царевич, что же я не понимаю»?

На стол, вздохнув, царевич Моу тут облокотился,
Задумался и помолчал, мыслям своим внимая,
И, устремив свой взор в окно, не небеса воззрился,
Стал говорить, едва улыбку на устах скрывая:

- «Как-то Лягушка Черепаху в гости пригласила,
Она зазвать в гости Черепаху давно желала,   
Её жильё дном обмелевшего колодца было,
А Черепаха же в Восточном море обитала.

- «Зайди ко мне, посмотришь, как я жизнью наслаждаюсь, -
Она сказала, - звёзды как со дна обозреваю,
И как, по стенам прыгая, наверх я поднимаюсь,
На выбоинах всех, где кирпич выпал, отдыхаю.

Зайду я в воду, а вода подмышками струится,
До подбородка, в иле я по голень погружаюсь,
Со мной не смогут даже головастики сравниться,
Я с наслажденье целой лужей там распоряжаюсь».

Лягушка гостье в колодце радушье оказала,
Та ногу подняла, колено сразу же завязло,
Топчась в грязи, пятясь назад, о море рассказала,
Лягушку сказанное Черепахой испугало.

- «Оно велико так, что его дали не измерить,
А глубина - что якорь стометровый не достанет,
Его размеры может вряд ли кто-либо промерить,
Хоть сто лет засухи, ниже вод уровень не станет.

Наличествует в нём разнообразье вод движенья,
И сколько бы в него вливалось или выливалось,
Оно же, не меняясь, таким всегда и оставалось.
Вот в нём-то жизнь у нас есть истинное наслажденье».

Лягушке не уподобляешься ли ты со знаньем,
В своём стремленье повсюду казаться острословом,
Не в состоянье речь его понять своим сознаньем,
В которой суть представлена в тончайшем свете новом.

Достаточны ли твои знанья для его познанья?
Посильно ль в его ученье твоё проникновенье?
Комар не сможет снести гору, имея желанье,
Паук не перегонит реку, имея стремленье.

Чжуанцзы без севера и юга, к небесам взмывая,
Способен странствовать в пространстве всём необозримом,
Своей душой в эфир весь изначальный проникая,
Он, погружаясь, живёт в Хаосе неизмеримом.

Желая одолеть его ученье, ты трепещешь,
И жаждешь знаньем отточить своё же красноречье,
Ты смотришь в трубочку на знанья, хотя знаньем блещешь,
Как шилом целишься ты в землю, произнося речи.

Не слышал, как гимнасты проходили подготовку
Из Шоулина в Хандане, и только утомились,
В своём искусстве вдруг утратив прежнюю сноровку,
Домой ползком же, все потратив силы, возвратились.

Ученье если Чжуанцзы сейчас ты не оставишь,
То прежнее своё искусство всё умом забудешь,
А, потеряв же ремесло, никем уже не станешь,
И в жизни в сторону из стороны метаться будешь».

Гунсунь стремительно, услышав это, удалился,
И не пытался больше исправлять мировоззренье,
В своём ученье мелком он спокойно утвердился, 
Поняв, в колодце море может сделать наводненье.

Ещё одна притча Чжуанцзы говорит о том, что не каждый человек способен встать на путь совершенствования своего Дао. Даже такой знаменитый мудрец как Конфуций, не смог утвердиться на этом пути.

ВРАТА ПРИРОДЫ

Конфуций в пятьдесят лет о Пути ещё не слышал,
И в мыслях у него не возникало стать даосом.
Решив отправиться на юг, из царства Лу он вышел,
Когда достиг Пэй, то был встречен Лаоцзы вопросом:

- «Я слышал, Добродетельным ты с Севера зовёшься,
Обрёл ли Путь уже ты»? Тот ответил отрицаньем.
- «Но как искал его ты? И на юге чем займёшься»?
- «Искал я в мерах, числах, за пять лет не обрёл знанья».

- «И в чём твой поиск состоял? Что делать ты собрался»?
- «Искал я в силах холода и жара, но напрасно,
Так десять лет я потерял, даже засомневался,
Найду ли я его, но обрести желаю страстно».

- «О если б Путь кому когда-то в дар бы подносили,
То я его поднёс государю бы непременно,
Но нет в истории такого, чтоб его дарили,
С ним происходит всё всегда не так обыкновенно.

Когда нет главного внутри, не может задержаться,
Не подойдёт к тому он, кто ему совсем не пара,
Когда он в нас внутри, не может вне восприниматься,
От мудреца не перейдёт он в качестве товара.

Но чтоб извне вошёл он внутрь, его необходимо
Там сделать в сердце главным, и не может быть иначе,
Тогда начнёт лишь действовать сам Путь неодолимо,
И мудрый человек его внутри себя не прячет.

Ещё скажу: слава – общественное достоянье,
И много от неё забрать – ни у кого нет права,
Для всех не может превратиться слава в состоянье,
Она изменчива, ввиду изменчивого нрава.

И милосердье и справедливость – двор постоялый
Государей древних, где переночевать ночь можно,
Однако жить в нём постоянно будет очень сложно,
Иначе укорять тебя начнёт большой и малый.

Дорогой милосердия все предки проходили,
Искали небольшое поле, чтобы прокормиться,
У справедливости порой ночлег свой проводили,
Чтоб в беспредельные пустоты в странствие пуститься.

На малом поле все вольготно жили в Недеянье,
От небольшого поля легко было прокормиться,
Не отдавать чтоб займов и не делать заниманья,
Ведь то, что не заложено, в свободе сохранится. (1)

Так сбором истинного древние всегда считали
Не власть, богатство, славу, где с потерей ждут мученья,
А странствие, в котором они дух свой устремляли,
Когда приходит человеческое к исправленью.

Кто овладел богатством, славой, властью, тот страдает,
Ни у кого из них нет зеркала, чтобы увидеть
Себя, когда другие у них это отбирают,
Удел их – огорчаться и других всех ненавидеть.

Взиманье, милость, гнев, возврат, советы, обученье,
Жизнь, казнь – Все восемь действий есть орудья исправленья.
Лишь тот способен находить им в жизни примененье,
Кто, за великим следуя, следит за измененьем.

«Исправит тот лишь, правильнее всех кто поступает», (2)
Стаёт природного убийцей тот, кто нарушает
Процесс природного развитья, что всем управляет.
Живущим сердцем же Природа Врата открывает».


Примечания:

1. Быть независимым, обходится малым – отрицание богатства – главная установка Лаоцзы.

2. Общепринятая в Китае фраза.

(продолжение следует)

Власов Владимир Фёдорович