В то время, когда я мог быть человеком

по мотивам романа Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту»

Если тебе дадут линованную бумагу,
пиши поперёк
Хуан Рамон Хименес

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Монтэг, пожарный
БИТТИ, начальник Монтэга
МИЛДРЕД, жена Монтэга
КЛАРИССА, соседка Монтэга
ФАБЕР, дядя Клариссы
СТОУНМЕН, сослуживец Монтэга
МИССИС ФЕЛПС, подруга Милдред
МИССИС БАУЭЛС, подруга Милдред
ДОКТОР
ПОЛИЦЕЙСКИЙ
ЭМИЛИ

Роли Стоунмена, Доктора и Полицейского может играть один актёр. Эти персонажи — служители Системы, поэтому не будет слишком большим допуще­нием их похожесть. Напротив, в этом появится дополнительный смысл.

Скрин фликер (от англ. screen flicker — мерцание экрана) — 20-ти или 30-секундные вставки, предположительно музыкальные, предшествующие основному действию или следующие за ним; поддерживают ритм действия, придают ему метафорическое звучание, добавляют в него объём и раскрывают новые смыслы, «мерцая» между сценами как экран телевизора.


До начала спектакля слышен отдалённый гул автострады с проносящимися автомобилями, работает потрескивающее радио, которое транслирует анонсы ток-шоу, развлекательную музыку и новости. В них говорится о готовящейся войне и о том, что горожанам нечего бояться, потому что самое лучшее в мире правительство заботится о своём народе. Этот фон периодически заглушается пролетающими в небе самолётами. Всё это продолжается ещё минуту после затемнения, затем всё стихает, кроме шелестящего звука шин о мокрый асфальт ближайшей автострады.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
ТЛЕЮЩИЙ ПЕПЕЛ


СЦЕНА ПЕРВАЯ. ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Улица. Темноту зала оглушает свист тормозов и прорезает свет фар, в которые попадает человек, пытающийся защититься от слепящего его света. Полицейского не должно быть видно, он стоит в контровом свете, словно тень. Заметны вспышки красно-синих огней мигалки.

Полицейский. Не двигайтесь с места.

Монтэг. Я ничего не сделал.

Полицейский. Держите руки так, чтобы я их видел.

Монтэг. Но я ничего не сделал.

Полицейский. Вы нарушили закон, предписывающий добропорядочным гражданам сидеть в это время дома, смотреть телевизор или слушать радио.

Монтэг. Сэр, я чту закон. Но он всего лишь предписывает, а не запрещает. У вас нет никаких оснований меня останавливать. И я не обязан смотреть телевизор.

Полицейский. Этим заявлением вы вызываете ещё большее подозрение. Назовите своё имя, сэр.

Монтэг. Почему я должен вам его говорить? В законе про это ничего не сказано. И насколько я знаю, комендантского часа у нас пока нет.

Полицейский. Сэр, не вынуждайте меня быть с вами грубым и назовите своё имя. Я действую по инструкции.

Монтэг. Ослеплять светом фар добропорядочного гражданина — это тоже по инструкции?

Полицейский. Сэр, предупреждаю вас. Имя…

Монтэг. Монтэг. Гай Монтэг.

Полицейский. Что вы делаете в такой час на улице?

Монтэг. Я просто иду домой.

Полицейский. Откуда, мистер Монтэг? Где вы были?

Монтэг. На работе, сэр.

Полицейский. На какой работе?

Монтэг. Что значит на какой? На обычной.

Полицейский. Мистер Монтэг, есть несколько специальностей, которые смогут вас оправдать перед законом. Назовите хотя бы одну.

Монтэг. Но я не нарушал закона.

Полицейский. Сэр?

Монтэг. Я пожарный сто восемьдесят четвёртого звена. Моя смена закончена, и я возвращаюсь домой. Может теперь вы уберёте этот чёртов свет?

Полицейский. Лучше поднимите-ка руки вверх, чтобы я их видел.

Монтэг. Я что, арестован? Но за что?

Полицейский. Мистер Монтэг, не вынуждайте меня…

Монтэг неохотно повинуется. На землю падает книга. Свет фонарика останавливается на ней.

Полицейский. Что это?

Пауза.

Монтэг. Это книга, сэр. Разве вы не видите? Я же говорю вам, что я пожарный.

Полицейский. И что это означает?

Монтэг. Если вы держите меня за дурака, то это напрасный труд. Я сжигаю книги.

Полицейский. Тогда почему эта ещё не стала пеплом, а до сих пор лежала у вас за пазухой? Вы разве не знаете, что это федеральное преступление? Теперь я вынужден, мистер Монтэг…

Монтэг (опуская руки и раздражаясь). Вы вынуждены знать, что внутренний устав разрешает пожарным время от времени брать книги домой, чтобы воспылать к ним ещё большей ненавистью. При условии, конечно, что вы действительно полицейский.
Напряжённая пауза. У полицейского «заговорила» рация.

Полицейский. Я знаю это, мистер Монтэг. Это простая проверка. Советую вам пока держать руки поднятыми. Не понимаю, почему вы так при этом нервничаете, если уверены в собственной правоте? (Включая рацию) Пятьдесят третий на связи.

Монтэг. Я не нервничаю. Меня раздражают ваши вопросы, как будто вы меня уже в чём-то подозреваете. Может всё-таки скажете в чём?

Полицейский (говоря по рации). Билли, проверь: Гай Монтэг, пожарный, сто восемьдесят четвёртое. (Небольшая пауза перед неразборчивым ответом рации) Спасибо, Билли. (Обращаясь к Монтэгу.) Мистер Монтэг, при всём моём уважении к вашей профессии, вы уже дали несколько поводов вас подозревать. Находитесь на улице в не рекомендованное правительством время — раз, носите с собой книгу — два. Пререкаетесь с полицейским — три. Этого достаточно, чтобы забрать вас в участок и предъявить вам серьёзные обвинения.

Монтэг. Вы уже всё выяснили по рации. Полагаю, участок будет лишним.

Полицейский. Мистер Монтэг, где вы живёте?

Монтэг. Мой дом уже в двух шагах, сэр, не беспокойтесь.

Полицейский. Мистер Монтэг, вы не поняли. Это не предложение вас проводить, а вопрос полицейского. Не заставляйте меня его повторять.

Монтэг. А вы спросите у своего Билли?

Полицейский. Мистер Монтэг!

Монтэг. Южная сторона, Сент-Джеймс стрит, одиннадцать.

Полицейский. Так уже намного лучше.

Монтэг. Теперь я могу, наконец, идти.

Полицейский. Теперь можете. Приятных вам снов, мистер Монтэг.

Слепящий свет резко гаснет. Звук хлопающей двери и отъезжающего автомобиля. Слышен гул пролетающих над городом самолётов, на фоне которого сцену плавно начинает освещать пульсирующий отсвет пожара.


СКРИН ФЛИКЕР ПЕРВЫЙ:
Медленно, со скрипом, сами по себе раскачиваются качели.


СЦЕНА ВТОРАЯ. БИТТИ
Сцену освещает пульсирующий отсвет пожара. Появляются обнажённые по пояс Монтэг и Битти. Они обтираются полотенцами и во время сцены одеваются.

Битти. Сегодня жечь было наслаждением. А, Монтэг?

Монтэг. Так точно, брандмейстер.

Оба смеются.

Битти. Славно поработали. Сожгли столько книг, отравляющих жизнь простым людям.

Монтэг. А их хозяин кричал, что они наоборот, спасают человеческие жизни.

Битти. Его жизнь они не спасли. Но оставим это дело полиции, надо же им чем-то заниматься.

Монтэг. Вот здесь я полностью согласен с вами, сэр. Пусть уж лучше допрашивают преступников, чем останавливают на улице пожарных.

Битти. Вас остановила полиция?

Монтэг. Представьте себе, прямо у моего дома.
Битти. Чего же она от вас хотела?

Монтэг. Понятия не имею. Видимо забрать в участок так же, как забрала сегодня этого человека.

Битти. Но забрала она всё-таки его, а не вас, не правда ли. Вот скажите, Монтэг, вы верите этому человеку? Верите в то, что бумага, на которой напечатаны какие-то слова, спасает человеческие жизни?

Монтэг. Нет, сэр.

Битти. Ну вот видите. И как вы сами могли убедиться сегодня, эта бумага только уничтожает человеческие жизни, а не спасает их. Поэтому этот человек преступник, а вы нет. Поэтому полиция забирает его, а не вас. Правительство же, напротив, этой проверкой оказывает вам, Монтэг, своё исключительное доверие. И вы его оправдываете, сжигая книги того, кто этого права не заслужил, потому что он опасен для общества, он — враг государства. Всего-то четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту и больше нет никакой опасности. И всё это происходит благодаря нашим добропорядочным гражданам, которые так же, как и вы, не попадают в коварные сети этих преступников и указывают нам на их чердаки и спальни, где хранятся внушительные тома лжи. Мы же, напротив, дарим людям счастье, Монтэг, которого они так хотят. Вот скажите мне, вы счастливы?

Слышен гул пролетающих в небе самолётов.

Монтэг. Да, сэр.

Битти. Ну вот, видите как это просто — быть счастливым. И другие люди тоже хотят быть такими же. Они не хотят испытывать беспокойство, тревогу и страх.
Монтэг. Согласен, сэр. Но эти самолёты в небе всё же заставляют их испытывать… Как вы думаете, война будет?

Битти. А вы считали сколько самолётов пролетело над городом?

Монтэг. Нет.

Битти. Больше двух тысяч, Монтэг. Это очень много. И всё для того, чтобы мы чувствовали себя в безопасности. Я уверен, что наше правительство позаботиться об этом. Когда-нибудь на земле не останется ни одного врага и наша работа будет окончена. Вот цель, поставленная перед нами. В то время, пока наши генералы разбираются с внешними врагами, мы боремся с внутренними, с теми, кто подрывает счастливое существование нашего общества. И сегодняшняя наша удача в виде сотни сожженных книг только приближает тот миг, когда мы с вами будем нежиться где-нибудь на пляже с бокалом первоклассного коктейля.

Монтэг. Скорей бы. Надеюсь, что сегодняшний костёр был заметен пилотам и вдохновит их на новые подвиги. Если честно, за всё время службы не припомню такого количества книг, сожжённых за один раз.

Битти. А как долго вы у нас работаете, Монтэг?

Монтэг. Десять лет, сэр.

Битти. Ого, да вас пора уже повышать. (Смеётся.) Вы правы, за последние десять лет это действительно одна из самых больших библиотек. Сжечь за один раз такое количество книг, что может быть приятнее, а?

Монтэг. Только сжечь ещё большее количество книг, сэр.
Битти. Достойный ответ, Монтэг, очень достойный.

Монтэг. Сэр, позвольте вопрос.

Битти. Спрашивайте.

Монтэг. Вот вы говорили про счастье. Но человек, чьи книги мы жгли, выглядел очень расстроенным. Почему так?

Битти. Это только лишний раз подтверждает нашу правоту. Видите ли, Монтэг, в этих книгах скрыта разрушительная сила, они лишают человека радостей жизни и погружают его в тёмную пучину либо безволия, либо бунтарства. И то, и другое противозаконно. Сегодняшний пример был очень показателен. Как вы верно подметили, человек прочёл такое количество книг, а по-прежнему остаётся несчастным и беззащитным, хотя всегда будет уверять вас, что всё ровно наоборот. Спрашивается, зачем отравлять жизнь себе и окружающим тебя людям? Именно поэтому я и не устаю повторять из раза в раз: сжигая книги, мы избавляем людей от их же будущих несчастий.

Монтэг. Но вряд ли избавляем их от прошлых, сэр.

Битти. А разве это наша вина, Монтэг, что человек запудрил себе мозги всякой дрянью? Как говорил Гёте, мысль есть зло, а записанная и прочитанная мысль только множит это зло, вы знаете об этом?

Монтэг. Даже не задумывался, сэр.

Битти. И правильно делаете, Монтэг. Голова пожарного должна быть ясной и чистой.

Монтэг. А кто такой Гёте, брандмейстер?
Битти. Лжец и мечтатель, который обманул много прекрасных людей. Как вы думаете, кто мы по-вашему?

Монтэг. Пожарные, сэр.

Битти. Нет, Монтэг. Мы — менестрели огня, очищающие мир от скверны. Мы — инквизиторы нового Средневековья. И наш огонь священен. Помните наш девиз? — Сжечь всё до пепла…

Монтэг. … и сжечь даже пепел, сэр.

Оба смеются.

Битти. Отлично, Монтэг. Вы — прекрасный солдат. Спасибо за службу. До завтра.

Битти уходит. Монтэг остаётся один и на несколько секунд задумывается. Он словно замер, выключился, остался без энергии. Свет начинает меркнуть, а затем с небольшими паузами гаснуть. В одну из таких пауз Монтэг исчезает, после чего свет начинает «раскачиваться», словно фонарь на ветру, возникают звуки дождя.


СКРИН ФЛИКЕР ВТОРОЙ:
Монтэг открывает окно, и впускает в мир своего дома свежий воздух, который тут же принимается «играть» с занавесками. Монтэг стоит, раскинув руки, у окна.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ. КЛАРИССА
Улица. Звуки порывистого ветра, раскачивающийся фонарь. В одну из мерцающих пауз появляются Монтэг и Кларисса.

Монтэг. Вы, очевидно, наша новая соседка?

Кларисса. А вы, должно быть… пожарный?

Монтэг. Быстро же вы определили, кто я.

Кларисса. Я догадалась бы даже с закрытыми глазами.

Монтэг (смеется). Запах керосина, да? К сожалению, это издержки профессии. Моя жена тоже всегда на него жалуется, но для меня он всё равно, что духи.

Кларисса. Довольно странные духи.

Монтэг. Почему бы и нет. А вы…

Кларисса (протягивая руку). Кларисса Маклеллан.

Монтэг. А меня — Гай Монтэг. Что вы тут делаете одна в такое время?

Кларисса. Просто гуляю.
Монтэг. Просто гуляете?

Кларисса. Да. Бывает, что я брожу вот так вот всю ночь напролёт и даже встречаю восход солнца.

Монтэг. И вам не страшно одной ночью? Вы не боитесь полиции?

Кларисса. Как много вопросов вы сразу задаёте, я точно на допросе. А вы не боитесь?

Монтэг. Пожарные на особом положении. А вот вас очень даже могут забрать в участок. Сколько вам лет?

Кларисса. Мой дядя говорит, что если спросят, сколько мне лет, надо отвечать, что семнадцать и что я — сумасшедшая. Так что мне семнадцать, я сумасшедшая, мне не страшно одной и я не боюсь полиции. Я даже вас совсем не боюсь.

Монтэг. А почему вы должны меня бояться?

Кларисса. Многие боятся пожарных. Даже полицейские. Хотя вы, в конце концов, просто человек…

Монтэг. Человек?

Кларисса. Да. Такой же, как и все.

Монтэг. И такой же, как вы?

Кларисса. Да, именно.

Пауза.

Монтэг. Мне этого никто раньше не говорил.
Кларисса. Может это потому, что с вами никто не разговаривал по душам?

Монтэг. По душам?

Кларисса. Да, по душам. Когда вы можете без стеснения и страха говорить с другим человеком о чём думаете, мечтаете и что чувствуете. Вот как мы сейчас. (Смотрит на Монтэга, у которого на лице застыл недоумённый взгляд.) Но если вам это не нравится, я могу замолчать.

Монтэг (поспешно). О, нет, нет, прошу вас. Продолжайте.

Кларисса. Давно вы работаете пожарным?

Монтэг. Уже десять лет.

Кларисса. Но вы не похожи на других пожарных. Я видела некоторых — я знаю. Когда я говорю, вы смотрите на меня. Те, другие, никогда бы этого не сделали. Те просто ушли бы и не стали меня слушать. А то и пригрозили бы мне. У людей теперь нет времени друг для друга. А вы так хорошо отнеслись ко мне, даже разговариваете. Это редкость. Поэтому мне странно, что вы пожарный. А как это началось? Как вы попали туда? Как выбрали эту работу и почему именно эту?

Монтэг (смеётся). Так, похоже теперь я на допросе.

Кларисса. Вам нравится ваша работа?

Монтэг. Да, мне нравится. Это очень неплохая работа, если не считать, конечно, запаха керосина. Но к этому быстро привыкаешь. Зато во всём остальном сплошное разнообразие, так что скучать не приходится. В понедельник жечь книги Гёте, в среду — Толстого, в пятницу — Брэдбери. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз. Слышали такой?

Кларисса. Нет, никогда. А вы когда-нибудь читали книги, которые сжигаете?

Монтэг (рассмеявшись). Вообще-то это строго карается законом… Я пытался, но ничего не понял.

Кларисса. Может потому, что вы живёте чужой жизнью?

Монтэг. Чужой жизнью?

Кларисса. Да. Вы разве не видите, что вам со всех сторон говорят, что нужно делать. Реклама, устав, законы, мнение большинства, мнение босса, мнение телеведущего — все диктуют, как вам надо жить. А сами-то вы что чувствуете? Свободны ли в своём выборе? Способны жить своей жизнью, никем не навязанной? И есть ли у вас она вообще — своя жизнь?

Монтэг. Я об этом не думал.

Кларисса. Так же как и о том, что когда-то давно пожарные тушили пожары, а не разжигали их?

Монтэг. А вот здесь вы не правы, поверьте моему слову. Это всего лишь слухи. У нас даже в уставе это написано…

Кларисса. Опять реклама, устав, законы. И первое, и второе, и третье написано людьми для определённых целей. Я слышала, что было время, когда от какой-нибудь неосторожности загорались дома и пожарные были нужны, чтобы тушить огонь.

Монтэг (смеясь). Ну что за чушь? Дома всегда были несгораемыми.

Кларисса (резко переменившись). Зачем вы смеётесь, я ведь не сказала ничего смешного? Вы даже совсем не задумались над тем, что я сказала.

Монтэг. А запах керосина вам разве ни о чём не говорит?

Кларисса (смущаясь). Говорит… я просто… Вы какой-то особенный, мистер Монтэг. Я даже забыла, что вы пожарный… Скажите, вы когда-нибудь обращали внимание, как по бульварам мчатся с огромной скоростью автомобили?

Монтэг. Быстро же вы меняете тему разговора.

Кларисса. Мне иногда кажется, что те, кто в них едут, просто не знает, что такое трава или цветы. Они ведь никогда их не видят. Покажите им зелёное пятно и они скажут: это трава. Белые пятна — дома, коричневые — коровы. Вот как вы думаете, фиолетовое пятно — это что?

Монтэг. Не знаю.

Кларисса. Это кусты цветущей сирени. А жёлтые пятна?

Монтэг. Понятия не имею.

Кларисса. Подсолнухи.

Монтэг. А синие?

Кларисса. Это озёра. Наш мир гораздо больше, чем он кажется нам из окон своих автомобилей и квартир. Он просто другой.
Монтэг. Откуда вы это знаете?

Кларисса. Однажды мой дядя попробовал проехаться по шоссе со скоростью не более сорока миль в час.

Монтэг. И что из этого вышло?

Кларисса. Его арестовали и посадили на два дня в тюрьму. Смешно, правда? И грустно. А когда он вышел, то рассказал мне, что кроется за этими пятнами на самом деле.

Монтэг. А вы и правда очень странная. Вы какая-то особенная, на вас обижаешься и вместе с тем вас легко простить. Вы говорите, вам семнадцать лет?

Кларисса. На самом деле мне двадцать, семнадцать — это для полиции.

Монтэг. Странно. Очень странно. Моей жене — тридцать, но иногда мне кажется, что вы гораздо старше её. Не понимаю, отчего у меня такое чувство.

Кларисса. Может это потому, что я редко смотрю телевизионные передачи, не бываю на автомобильных гонках и не хожу в парки развлечений. Вот у меня и остаётся время для всяких сумасбродных мыслей. (Пауза.) Вы видели на шоссе за городом рекламные щиты? Сейчас они длиною в двести футов. А знаете ли вы, что когда-то они были длиною всего в двадцать футов? Но теперь автомобили несутся по дорогам с такой скоростью, что рекламы пришлось удлинить, а то бы никто их и прочитать не смог.

Монтэг. Нет, я этого не знал!

Кларисса. А я ещё кое-что знаю, чего вы, наверняка, не знаете.
Монтэг. И что же это?

Кларисса. По утрам на траве лежит роса… А если посмотреть туда (кивает на небо), то можно увидеть человечка на луне или зайца, который толчёт в ступе эликсир бессмертия.

Монтэг (запрокидывает голову). Но я вижу только самолёты.

Кларисса. А вы представьте, что их нет. Правда, на это способны очень немногие. Только те, у кого есть мечта. Сейчас это такая редкость, всё равно как ходить пешком. Кстати, а я вам уже говорила, что моего дядю ещё раз арестовывали, но уже за то, что он шёл пешком?

Монтэг. То есть как?

Кларисса. Очень просто, он шёл и мечтал о том времени, когда не будет слышно гула самолётов… А у вас есть мечта?

Монтэг (воскликнув от неожиданности). У меня?! Мечта?! (Ищет взглядом Клариссу, но её уже нет.) Конечно у меня есть мечта! Меня тоже хотели арестовать!! И я тоже шёл пешком, как ваш дядя!!!

Пульсируют красно-синие огни, словно от мигалки полиции, и остаются на начало следующей сцены, из которой станет понятно, что это огни «скорой».


СКРИН ФЛИКЕР ТРЕТИЙ:
Милдред смотрит на стену с новостями, не глядя открывает банку с таблетками, берёт одну, глотает, запивает. Снова открывает банку, берёт таблетку, глотает и запивает. Берёт, глотает, запивает. Её движения автоматические, она словно запрограммирована.


СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ. ДОКТОР
Дом Монтэга. Пульсирующие красно-синие огни «скорой».

Доктор. Не волнуйтесь, всё будет в порядке. Нам недавно модифицировали перекачивающие машины. Они теперь работают на новом составе, так что ваша жена скоро проснётся, как ни в чём не бывало… (смеётся) только сильно голодная. Это единственный побочный эффект.

Монтэг. А что здесь смешного, доктор? Неужели вам никогда не страшно за тех, кому вы прочищаете вены?

Доктор. Нет, не страшно, сэр. У нас ведь не бывает летальных исходов. Я вам так скажу: мой страх взяло на себя наше правительство. Слышите эти самолёты? Они уносят отсюда мой страх и очень скоро превратят его в бомбы, которые полетят на головы наших врагов.

Монтэг. Так значит война всё-таки будет?

Доктор. А как иначе очистить мир от преступников?

Монтэг. А кто они, наши враги, доктор? Вы видели хоть одного из них живьём?

Доктор. Живьём? Да они повсюду окружили нас и очень скоро мы дадим им самый настоящий отпор и не оставим никого в живых. Так что скоро весь мир очиститься от скверны. Вы разве не смотрите телевизор?

Монтэг. Моя жена смотрела, теперь вы с ней возитесь.

Доктор. Что вы хотите этим сказать?

Монтэг. Только то, что самолёты, улетевшие, как вы говорите, «бросать бомбы на головы наших врагов», ещё ни разу не вернулись обратно.

Доктор. Знаете, а я просто верю в счастливый исход этой военной компании, тем более, что он не за горами. А вы разве нет?

Монтэг. Мы даже не знаем с кем мы будем воевать.

Доктор. Не всё ли равно? Всё дело в доверии к правительству, не так ли?

Монтэг. Доверие должно иметь более серьёзное основание, чем этот ежедневный гул в небе, который только расшатывает нервы. Простите, если наговорил вам лишнего. Для сегодняшнего дня произошло слишком много событий. Но лично я мечтаю о том, что когда-нибудь эти самолёты перестанут пролетать над моим домом. Я мечтаю о другом мире, не об этом.

Доктор. Мечтаете?

Монтэг. Похоже на то. А вы разве нет?

Доктор. Мне не о чем мечтать, меня всё устраивает. Я — счастливый человек.

Монтэг. Даже о том, чего вы очень сильно хотите?
Доктор. Поверьте, если я чего-то очень сильно хочу, то просто покупаю это.

Монтэг. Но ведь есть вещи, которые невозможно купить.

Доктор. Не понимаю, о чём вы говорите. Купить можно всё.

Монтэг. Даже возможность жить своей жизнью?

Доктор. Своей жизнью?

Монтэг. Да. Каждый раз, когда вы приходите в наши дома, то совершаете насилие: вырываете сердце и высасываете из нас кровь, заменяя её на новую. Вы стираете личность. Поэтому мы становимся хуже тех, какими были раньше. Мы теряем себя и становимся чужими. Никто больше не хочет знать друг друга и разговаривать друг с другом.

Доктор. Судите по себе?

Монтэг. По своей жене. Да и по себе, и по вам тоже. Признайтесь, доктор, ведь я вам безразличен. Вы сейчас сделаете своё дело и укатите на станцию, где дежурный врач введёт в единую систему чек на пятьдесят баксов за процедуру обновления крови моей жены. И на этом ваше знание обо мне заканчивается.

Доктор. Давно не переливали себе кровь?

Монтэг. Мне не нужно.

Доктор. Напомню вам, что каждый человек должен переливать кровь один раз в год. Это обязательная процедура, узаконенная нашим правительством. Таким образом, мы гарантируем вам иммунитет, который спасёт вас от опасных болезней.
Монтэг. А что вы называете опасными болезнями?

Доктор. Чтение книг, например. Не проходит и дня, чтобы нам не показали ещё одного безумца, у которого обнаружили дома очередную порцию этой макулатуры.

Монтэг. Вы боитесь этих людей?

Доктор. Конечно. Они очень опасны для общества. Они разрушают наш мир.

Монтэг. Кто вам это сказал?

Доктор. Все об этом говорят.

Монтэг. Но это означает, что все эти самолёты в небе, которые будут скоро сбрасывать бомбы на других людей тоже посланы теми, кто читает книги.

Доктор. Это ещё почему?

Монтэг. Потому что они таким образом тоже разрушают мир. Другой мир, который мы с вами даже не знаем. Значит они тоже преступники?

Доктор. Сэр, мне кажется вы нездоровы и вам не помешает переливание. У нас есть запасной комплект усовершенствованной плазмы. Мы могли бы…

Монтэг. Нет. Достаточно того, что вы сделали с моей женой. После вас я бы предпочёл отдать её душу в чистку, чтобы её там разобрали на части, вывернули карманы, отпарили, разгладили, а утром принесли обратно… Я хотел бы заменить ей плоть, мозг и память и вернуть её к нормальной жизни.
Доктор. Сэр, поверьте специалисту, ваша жена вернётся к нормальной жизни через несколько часов. А вот у вас налицо раздражённость и усталость, и я прихожу к выводу, что вы давно не делали переливания. Повторяю, я готов провести его сейчас. Вам незачем упорствовать. Через несколько часов, как и ваша жена, вы проснётесь совсем другим человеком.

Монтэг. Доктор, как раз другим я и не хочу быть.

Доктор. В таком случае я вынужден позвонить в полицию, поскольку дело принимает серьёзный оборот. Могу я просканировать вашу пластиковую медицинскую карту?

Монтэг. Можете, но в этом нет смысла.

Доктор. У меня инструкции, согласно которым вы…

Монтэг. Я пожарный. (С усмешкой.) Часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Слышен мерный гул тяжёлых самолётов в небе, который продолжается и в начале следующей сцены.


СКРИН ФЛИКЕР ЧЕТВЁРТЫЙ:
Монтэг стоит посередине сцены и озирается по сторонам. Слева загорается табло «вход». Он идёт налево, но как только подходит к надписи, она меняется на «выход», а табло «вход» загорается на противоположной стене. И Монтэг не может ни войти, ни выйти.


СЦЕНА ПЯТАЯ. МЕХАНИЧЕСКИЙ ПЁС
Пожарная станция. Слышно металлическое рычание. Появляется взволнованный Монтэг.

Битти. Что случилось, Монтэг?

Монтэг. Он меня не любит.

Битти. Кто, пёс? Бросьте. Он не может любить или не любить. Он просто «работает» или «не работает». Он — механизм, который следует заложенной в него программе. Сам находит цель, сам возвращается обратно, сам выключается. Медная проволока, аккумуляторы и электричество — вот всё, что в нём есть. Как он может кого-то любить или не любить?

Монтэг. Я имел в виду, что его обонятельную систему можно настроить на любую комбинацию из химических формул. Так?

Битти. Вам это известно не хуже меня.

Монтэг. Химический состав крови каждого из нас зарегистрирован в общей картотеке. Что стоит кому-нибудь взять и настроить «память» Механического пса на тот или другой состав — не полностью, а частично, ну хотя бы на аминокислоты? Этого достаточно, чтобы он сделал то, что сделал сейчас, — он реагировал на меня.

Битти. Такие случаи конечно бывают. Не так давно в Сиэттле один пожарный умышленно настроил пса на свой химический комплекс и выпустил его из конуры. Неожиданный способ самоубийства, не правда ли! Но чтобы это было в моей части, Монтэг, даже не думайте! Чепуха!

Монтэг. Но он раздражён, хотя и не разъярён окончательно. Кто-то настроил его «память» ровно настолько, чтобы он рычал, когда я прикасаюсь к нему.

Битти. Да кому пришло бы в голову это делать? У вас нет здесь врагов, Гай?

Монтэг. Насколько мне известно, нет.

Битти. Хорошо, завтра механики проверят пса. Бросьте об этом думать.

Монтэг. Не могу отделаться от мысли, что он что-то почуял.

Битти. Почуял? Монтэг, давайте ещё раз. Как может машина «почуять»?

Монтэг. Можете надо мной смеяться, брандмейстер, но у меня такое ощущение, что этот пёс лежит по ночам в своей конуре и думает. Мне даже кажется, что он оживает, когда бросается на человека.

Битти. У вас ощущения? Вам кажется? Монтэг, что за чушь вы здесь несёте? Вы же видели фильмы, где демонстрировались способности этого «охотника за книжными головами». Наглядней некуда. Возможно, вы и сами вскоре увидите его в действии. Любители книг в последнее время стали чрезмерно активными. Боюсь, что и для нашего пса наступают рабочие будни. Запомните, Монтэг, он ничего не думает, кроме того, что мы в него вложили.

Монтэг. Но вкладываем в него мы только одно — преследовать и убивать. И ничему другому его научить просто не можем!

Битти. Не можем? Экий вздор, Монтэг! А вы хотели, чтобы он по утрам жарил вам яичницу? Или стриг вам газон? (Cмеётся.) Да что с вами? Наш пёс — это прекрасный образец того, что только может придумать человеческий мозг. Он — совершенное оружие, которое само находит цель и бьёт в неё без промаха.

Монтэг. Вот это меня и беспокоит, брандмейстер. Мне, понимаете ли, просто не хочется стать его очередной жертвой.

Битти. Почему вас это так беспокоит? (Пристально всмотревшись в Монтэга.) У вас совесть не чиста, Монтэг?


СКРИН ФЛИКЕР ПЯТЫЙ:
Монтэг, озираясь по сторонам, прячет книги в вентиляционный люк.


СЦЕНА ШЕСТАЯ. МИЛДРЕД
Дом Монтэга. На протяжении всей сцены Милдред ест и читает сценарий присланной ей телепьесы.

Монтэг. Как ты себя чувствуешь?

Милдред. Не понимаю, почему мне так хочется есть.

Монтэг. Ты…

Милдред. Ужас как проголодалась!

Монтэг. Вчера вечером…

Милдред. Я плохо спала. Отвратительно себя чувствую. Господи, до чего хочется есть! Не могу понять почему…

Монтэг. Вчера вечером…

Милдред. Что было вчера вечером?

Монтэг. Ты разве ничего не помнишь?

Милдред. А что такое? У нас были гости? Мы кутили? Я сегодня словно с похмелья. Боже, до чего хочется есть! А кто у нас был?

Монтэг. Несколько человек.
Милдред. Я так и думала. Надеюсь, я не натворила вчера каких-нибудь глупостей?

Монтэг. Нет.

Милдред. Ты тоже, кстати, неважно выглядишь. (Пауза.) Почему ты на меня так смотришь?

Монтэг. Я думаю.

Милдред. Смотрите-ка! Он думает!

Монтэг. Да. Потому что мне надо поговорить с тобой. Вчера вечером ты проглотила все таблетки снотворного, все до единой, сколько их было во флаконе.

Милдред. Этого не может быть!

Монтэг. Флакон лежал на полу пустой.

Милдред. Да не могла я этого сделать. Зачем бы мне?

Монтэг. Может быть, ты приняла две таблетки, а потом забыла и приняла ещё две, и опять забыла и приняла ещё, а после, уже одурманенная, стала глотать одну за другой, пока не проглотила все тридцать или сорок — всё, что было во флаконе.

Милдред. Чепуха! Зачем бы я стала делать такие глупости?

Монтэг. Не знаю. Об этом я и хотел с тобой поговорить.

Милдред (раздражённо). Не стала бы я этого делать. Ни за что на свете. Гай, пожалуйста, не отвлекай меня своими глупостями.

Монтэг. Глупости? (Пристально смотрят друг на друга.) Хорошо, пусть будет по-твоему. Что это у тебя в руках?

Милдред. Это моя роль в сегодняшней телепьесе. Мне прислали её сегодня утром. Она начнётся уже через полчаса, а ты меня отвлекаешь. Из-за тебя я не успею дочитать её до конца. У них совершенно новая идея! Представь себе, пьесу пишут, опуская одну роль. И эту недостающую роль хозяйки дома буду исполнять я. Когда наступает момент произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. И я её произношу. Например, мужчина говорит: «Что ты скажешь на это, Элен?» — и смотрит на меня. А я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отвечаю… я отвечаю… (Водит пальцем по строчкам рукописи.) Ага, вот: «По-моему, это просто великолепно!» Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: «Ты согласна с этим, Элен?» Тогда я отвечаю: «Ну конечно согласна». Это безумно интересно, Гай! (Монтэг молча смотрит на Милдред.) Право же, это очень интересно.

Монтэг. А о чём говорится в пьесе?

Милдред. Я же тебе сказала. Там три действующих лица — Боб, Рут и Элен.

Монтэг. А!

Милдред. И будет ещё интереснее, когда у нас появится четвёртая телевизорная стена. Как ты думаешь, долго нам ещё надо копить, чтобы вместо простой стены сделать телевизорную? Это стоит всего две тысячи долларов.

Монтэг. Треть моего годового заработка.

Милдред. Гай, всего две тысячи долларов. Не мешало бы хоть изредка и обо мне подумать. Если бы мы поставили четвёртую стену, то в ней жили бы разные необыкновенные люди. Можно же на чём-нибудь сэкономить.

Монтэг. Мы и так уже на многом экономим, с тех пор как уплатили за третью стену. Если помнишь, её поставили всего два месяца назад.

Милдред. Только два месяца?

Монтэг (раздражаясь). Представь себе. Может вместо стены мы будем просто говорить друг с другом?

Милдред. Да ты с ума сошёл? Как ты себе это представляешь? Ты даже не персонаж из телепьесы, для тебя не написана роль, ты не вписан в сюжет. О чём с тобой говорить?

Монтэг. То есть с этими «телеродственниками» на экране тебе есть о чём говорить, а со мной не о чем? Не хочешь, например, спросить, «как у тебя дела на работе, дорогой»?

Милдред. А разве не хорошо?

Монтэг. Да. Хорошо. Но ведь можно же и спросить?

Милдред. Придумала! Если у нас появится четвёртая стена для общения с «телеродственниками», тогда и тебе досталась бы какая-нибудь роль и мы смогли бы разговаривать вдвоём в одной телепьесе. Правда же, я хорошо придумала? Что ты на это скажешь, Гай?

Монтэг. О чём мне с ними разговаривать? Я хочу говорить с тобой. Они меня даже не знают.

Милдред. Милый, ошибаешься, они знают всё.
Монтэг (взрываясь). Чёрта с два. Может быть они даже знают, когда и где мы впервые встретились? А?! А может быть ты мне напомнишь, когда мы с тобой в первый раз увидели друг друга? Где это было и когда, Милли?

Милдред. Это было… Я не знаю.

Монтэг. Неужели ты не можешь вспомнить?

Милдред. Это было так давно.

Монтэг. Десять лет назад. Всего лишь десять!

Милдред. Что ты так расстраиваешься? Я же стараюсь вспомнить… Это смешно, Гай! Право, очень смешно! Да ведь это не имеет никакого значения.

Монтэг. Да, пожалуй, что и не имеет. (Пауза.) Откуда в нас эта опустошенность, Милли? Почему всё, что было в нас, ушло и осталось лишь безвоздушное пространство? Мы больше ни в кого не влюблены, Милли. Почему?

Милдред. Всё, Гай, замолчи! Начинается моя телепьеса.

Всё внимание Милдред сосредоточено на голосах, которые говорят следующее: «Надо что-то сделать!» — «Да, да, это необходимо!» — «Так чего же мы стоим и ничего не делаем?» —«Ну давайте делать!» — «Я так зла, что готова плеваться!»

Монтэг. О чем они говорят, Милли?

Милдред. Подожди и сам увидишь.

Голоса продолжают свой диалог: «Теперь всё будет хорошо» — «Ну, это еще как сказать» — «Пожалуйста, не злись» — «Кто злится?» — «Ты» — «Я?» — «Да. Прямо бесишься» — «Почему ты так решила?» — «Потому».

Монтэг (кричит). Кто они такие, Милли? Из-за чего у них ссора? Кто этот мужчина? И кто эта женщина? Кто они, муж и жена? Жених и невеста? Разведены? Помолвлены? Ведь ничего же нельзя понять! Они люди вообще?!

Милдред. Они… Видишь ли. Они… Ну, в общем, они поссорились. Они часто ссорятся. Ты бы только послушал!.. Да, кажется, они муж и жена. Да, да, именно муж и жена. А что?

Монтэг разворачивается и идёт к выходу. Хлопает входная дверь.

Милдред. До свидания, милый.


СКРИН ФЛИКЕР ШЕСТОЙ:
Кларисса и Монтэг стоят друг перед другом. В руках у Клариссы одуванчик. Она медленно подносит его ко рту и дует на него в направлении Монтэга. Пух разлетается и медленно кружит под музыку в меняющемся свете. Кларисса улыбается.


СЦЕНА СЕДЬМАЯ. БИТТИ
Пожарная станция. Стоунмен, Битти и Монтэг сидят за столом и играют в карты.

Битти. Что с вами, Монтэг? Ваш ход.

Монтэг. Я... я задумался. Вспомнил пожар на прошлой неделе и того человека, чьи книги мы тогда сожгли. Что с ним сделали дальше, после того как его обработали полицейские?

Битти. Отправили в сумасшедший дом. Он орал как оглашенный.

Монтэг. Но он же не сумасшедший!

Битти. Если человек думает, что можно обмануть правительство и нас, он сумасшедший.

Монтэг. Я просто пытаюсь представить себе, что должны чувствовать люди, когда к ним неожиданно вламываются пожарные и начинают жечь книги. А если это будут наши дома и наши книги.

Битти. Но у нас нет книг, Монтэг. Вы что же, испытываете к этим преступникам жалость?

Монтэг. Жалость? Нет, сэр, я просто пытаюсь представить себя на их месте!
Битти. Может, у вас и книги есть?

Монтэг. Книги? Но… у меня нет книг.

Битти. Вы в этом уверены?

Монтэг. Уверен, сэр, но… (Пауза.) …но иногда я думаю, всегда ли... всегда ли так было, брандмейстер? Пожарные станции и на­ша работа? Когда-то, давным-давно…

Битти (выходя из себя). Когда-то, давным-давно!..  Это что ещё за слова? Всё ещё ваш ход, Монтэг!

Монтэг. Я хотел сказать, в прежнее время. Когда дома ещё не были несгораемыми... Разве тогда пожарные не тушили пожары, вместо того чтобы разжигать их?

Битти. Вот это здорово! (Резким движением положив перед Монтэгом устав.) Давненько, Монтэг, как я посмотрю вы не заглядывали в эту книжицу. Откройте и прочитайте! Вслух прочитайте! Что там написано?

Монтэг (читает). «Пожарные команды основаны в 1790 году для сожжения книг. Правило 1. По сигналу тревоги выезжай немедленно. Правило 2. Быстро разжигай огонь. Правило 3. Сжигай все дотла. Правило 4. Выполнив задание, тотчас возвращайся на пожарную станцию. Правило 5. Будь готов к новым сигналам тревоги».

Битти. Отлично, Монтэг. А теперь ответьте на вопрос, в каком месте здесь написано, что пожарные тушат, а не разжигают пожары? На какой странице?


Звучит сирена вызова. Все выбегают. Сирена вызова затихает. Слышен гул низко летящих самолётов.


СКРИН ФЛИКЕР СЕДЬМОЙ:
Битти роется в картотеке и находит личное дело Монтэга.


СЦЕНА ВОСЬМАЯ. ФАБЕР
Улица. Появляется Монтэг и Кларисса.

Монтэг. Почему мне кажется, что я уже очень давно вас знаю?

Кларисса. Потому что вы мне нравитесь и мне ничего от вас не надо. А еще потому, что мы понимаем друг друга.

Монтэг. С вами я чувствую себя старым-престарым, как будто гожусь вам в отцы.

Кларисса. Да? А скажите, почему у вас у самого нет дочки, такой вот, как я, раз вы так любите детей?

Монтэг. Не знаю.

Кларисса. Вы шутите!

Монтэг. Я хотел сказать… Видите ли, моя жена… Ну, одним словом, она не хотела иметь детей.

Кларисса. Простите. Я ведь, правда, подумала, что вы смеётесь надо мной. Я просто дурочка.

Монтэг. Нет-нет! Очень хорошо, что вы спросили. Меня так давно никто об этом не спрашивал. Никому до тебя нет дела… Очень хорошо, что вы спросили.
Кларисса. Ну, давайте поговорим о чём-нибудь другом. Знаете, чем пахнут палые листья?

Монтэг. Нет.

Кларисса. Корицей! Вот понюхайте.

Монтэг. А ведь верно… Очень напоминает корицу.

Кларисса. Как вы всегда удивляетесь!

Монтэг. Это потому, что раньше я никогда этого не замечал… Не хватало времени…

Кларисса. А вы посмотрели на рекламные щиты? Помните, я вам говорила?

Монтэг (смеётся). Посмотрел.

Кларисса. Вы теперь уже гораздо лучше смеётесь.

Монтэг. Да?

Кларисса. Да. Более непринуждённо.

Монтэг. Почему вы нигде не работаете? Целыми днями бродите одна.

Кларисса. Я пыталась, но видите ли, они говорят, что я необщительная. Будто бы я плохо схожусь с людьми. Странно. Потому что на самом деле я очень люблю разговаривать с людьми. Всё зависит от того, что понимать под общением. По-моему, общаться с людьми — значит болтать вот как мы с вами… Или разговаривать о том, как удивительно устроен мир. Я люблю бывать с людьми. Но дать всем в руки компьютер, засунуть в уши наушники и посадить их перед телевизором, лишив возможности разговаривать — какое же это общение? Знаете, мы никогда не задаём вопросов. По крайней мере, большинство из нас. Сидим и молчим, а нас бомбардируют ответами. Где же тут общение? Сотня воронок, и в них по желобам льют воду только для того, чтобы она вылилась с другого конца. Да ещё уверяют, будто это вино. К концу дня мы так устаем, что только и можем либо завалиться спать, либо пойти в парк развлечений — задевать гуляющих или бить стёкла в специальном павильоне для битья стёкол, или большим стальным мячом сшибать автомашины в тире для крушений. Или сесть в автомобиль и мчаться по улицам — есть, знаете, такая игра: кто ближе всех проскочит мимо фонарного столба или мимо другой машины. Да, они, должно быть, правы, я, наверно, такая и есть, как они говорят. У меня нет друзей. И это будто бы доказывает, что я ненормальная. Но все люди либо кричат как сумасшедшие, либо колотят друг друга. Вы заметили, как теперь одни люди стали беспощадны к другим людям?

Монтэг. Вы рассуждаете, как старушка.

Кларисса. Иногда я и чувствую себя древней старухой. Я боюсь людей. Потому что им ничего не стоит убить друг друга. Сколько в этом году уже убитых, вы знаете? И ещё близость этой войны. Слышите? Эти бесконечно летящие самолёты в небе. Неужели всегда так было? Мой дядя говорит, что нет. Когда-то люди считали, что у каждого должно быть чувство ответственности. Но больше всего я всё-таки люблю наблюдать за людьми. Иногда я целый день езжу в метро, смотрю на людей. Мне хочется знать, кто они, чего хотят, куда едут. Иногда я даже бываю в парках развлечений или катаюсь в ракетных автомобилях, когда они в полночь мчатся по окраинам города. Полиция не обращает на них внимания, лишь бы они были застрахованы. Есть у тебя в кармане страховая квитанция на десять тысяч долларов, ну, значит, всё в порядке, и все счастливы и довольны. Иногда я подслушиваю разговоры в метро. И знаете что?

Монтэг. Что?

Кларисса. Люди ни о чём не говорят.

Монтэг. То есть как ни о чём?

Кларисса. Да вот так. Ни о чём. Сыплют названиями — марки автомобилей, бренды модной одежды, названия известных ресторанов и ко всему прибавляют: «Вау». Все они твердят одно и то же. Как трещотки. А в кафе включают музыкальную стену и смотрят, как по ней бегут цветные узоры, но ведь все это совершенно беспредметно, так переливы красок. А картинные галереи? Вы когда-нибудь заглядывали в картинные галереи? Там тоже всё беспредметно. Теперь другого не бывает. А когда-то, так говорит дядя, всё было иначе. Когда-то картины рассказывали о чём-то и даже показывали людей.

Монтэг. Дядя говорит то, дядя говорит это. Ваш дядя, должно быть, замечательный человек.

Кларисса. Конечно, замечательный. А вот, кстати, и он.

Входит Фабер.

Фабер. Кларисса, я же тебе говорил, что надо быть осторожной. Здравствуйте, молодой человек, и простите её за назойливость.

Монтэг. Так это и есть ваш дядя? Наслышан о вас, мистер Фабер. (Кивает на Клариссу.) Вы вложили в эту голову весьма любопытные мысли.
Кларисса. Дядя, познакомься. Это — мистер Монтэг, о котором я тебе рассказывала.

Фабер. А, так вы тот самый мистер Монтэг. Представьте себе, я тоже о вас весьма наслышан. (Кивает на Клариссу.) Похоже, что на эту голову вы тоже имеете влияние. Однако нам лучше побыстрее уйти отсюда. В последнее время здесь стало слишком много полицейских. Того и гляди…

Звучит резкий звук тормозов и сцену прорезает свет фар. Кларисса прячется за спину Монтэга.

Фабер. Боже мой, что теперь будет?

Полицейский. Крайне советую, господа, не делать никаких резких движений.

Монтэг. Мы и не собирались.

Полицейский. Вот и хорошо. А теперь потрудитесь объяснить, что вы делаете в столь поздний час на улице?

Монтэг. Мы беседуем.

Полицейский. Беседуете?

Монтэг. Да, беседуем. Так же как и вы сейчас с нами.

Полицейский. И о чём же вы беседуете?

Монтэг. А вот это вас уже не касается.

Полицейский. Возможно. Но меня точно касаются ваши имена. И я жду, когда вы мне их назовёте.
Монтэг. Моё вы уже знаете. Полагаю, что ваш Билли будет сильно удивлён, услышав от вас второй раз за неделю запрос на идентификацию пожарного Гая Монтэга.

Полицейский. Гай Монтэг?

Монтэг. Он самый, сэр. А это мой хороший знакомый.

Полицейский. И у вас снова за пазухой книга?

Монтэг. На этот раз нет. Но если хотите, можете проверить. Вам только стоит приказать мне поднять руки.

Полицейский. Ладно, Монтэг. Но я бы всё-таки посоветовал вам поостеречься столь часто дышать свежим воздухом в ночное время и уж тем более беседовать. Не будь вы пожарным.

Монтэг. Но я пожарный, сэр. Теперь это знает даже ваш Билли.

Полицейский. Это вас и спасает.

Свет фар гаснет. Слышен звук отъезжающей машины.

Фабер. О, дорогой Монтэг, вы нас просто спасли. Человек в наше время — словно бумажная салфетка: в неё сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают. Люди перестают иметь своё лицо и уже не представляют ценности. И вдруг вы совершаете поступок, достойный мужчины. Спасибо вам. Но что я слышал? Вы читаете книги?

Монтэг. Вам лучше забыть про это, мистер Фабер.

Фабер. Забыть? Человека, который читает книги и совершает поступки? Всё в порядке, молодой человек. И знаете что, мне бы хотелось с вами поговорить об этом. Я живу в восточной части города по Стоун-авеню, в доме номер 44. Буду ждать вас, начиная с завтрашнего дня. Только не затягивайте, пожалуйста, потому что в любую минуту может начаться война.

Слышны звуки пролетающих самолётов. Фабер, Монтэг и Кларисса смотрят на небо.

А сейчас извините, нам с племянницей нужно идти.

Кларисса. До свидания, мистер Монтэг.

Монтэг. До свидания.


СКРИН ФЛИКЕР ВОСЬМОЙ:
Фабер читает книгу, медленно перелистывая страницы. Книга начинает гореть.


СЦЕНА ДЕВЯТАЯ. ЭМИЛИ
Дом Эмили.

Эмили (цитирует). «Будьте мужественны, Ридли. Божьей милостью мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую, я верю, им не погасить никогда».

Битти. Довольно цитат! Где они?

Эмили. Вы знаете, где они, иначе вы не были бы здесь.

Битти. Монтэг, что написано в вызове?

Монтэг (читает). «Есть основания подозревать чердак дома №;11 по Элм-стрит».

Битти. Отлично. За работу! Стоунмен, за мной! Монтэг, следите за ней.

Голос Битти за сценой: «Джек, вы только посмотрите на это. Бог ты мой. Как вы там говорили миссис? „Зажжём сегодня в Англии свечу“? Будьте покойны, с такой свечой можно будет пересекать Ла-Манш без маяка». Раздаётся смех Битти и Стоунмена. Голос Стоунмена: «Смотрите, брандмейстер. Я такого отродясь не видел. Здесь есть скрытые ниши. Вот это будет факел». Голос Битти: «Сжечь всё до пепла, Джек…» Голос Стоунмена: «… и сжечь даже пепел, сэр».
Во время этих разговоров из люка на сцену летят в большом количестве книги. Монтэг подбирает разлетающиеся в стороны, задерживает на них взгляд, открывает жадно, прочитывает несколько строк и бросает в кучу. Неожиданно одну из них прячет за пазухой.

Битти. Эй, там, внизу! Монтэг! Сюда! Что вы там встали, как идиот!

Монтэг (Эмили). Выходите! Скорее!

Появляются Битти и Стоунмен и разбрызгивают на книги жидкость из баллона за плечами.

Битти. Ого. Вот это улов.

Эмили. Не получить вам моих книг.

Битти. Все так говорят, миссис. Но закон вам известен. Где ваш здравый смысл? В этих книгах всё противоречит одно другому. Настоящая вавилонская башня! И вы сидели в ней взаперти целые годы. Бросьте всё это. Выходите на волю. Люди, о которых тут написано, никогда не существовали. Выходите из дома!

Эмили. Даже с места не сдвинусь.

Битти. Так я и знал. На этот счёт у нас есть чёткие инструкции. Предупреждаю вас, сейчас здесь всё вспыхнет как в аду.

Монтэг. Нельзя же бросить её здесь!

Битти. Монтэг, она не хочет уходить.

Монтэг. Надо её заставить!

Битти (потрясая коробком со спичками). Монтэг, нам пора возвращаться на пожарную станцию. А эти фанатики всегда стараются кончить жизнь самоубийством. Дело известное.

Монтэг. Пойдёмте со мной.

Эмили. Нет. Но вам — спасибо!

Битти. Я буду считать до десяти. — Раз, два…

Монтэг. Пожалуйста.

Эмили (Монтэгу). Уходите.

Битти. Три. Четыре…

Монтэг (схватив Эмили за руку). Прошу вас.

Эмили. Я останусь здесь.

Битти. Пять. Шесть…

Эмили. Можете дальше не считать. (В руках у Эмили спичка. Все пятятся к выходу.) Уходите.

Сцена озаряется мерцающим светом с характерным потрескиванием огня, который постепенно становится громче и ярче, становясь огромным пожаром, отсвет которого освещает следующую сцену.


СКРИН ФЛИКЕР ДЕВЯТЫЙ:
Монтэг смотрит в окно, включая и выключая свет.


СЦЕНА ДЕСЯТАЯ. МИЛДРЕД
Дом Монтэга. Отсвет пожара. Милдред и Монтэг сидят за столом напротив друг друга. Ужин. Милдред в наушниках и сначала не слышит Монтэга.

Монтэг. Милдред! (Громче.) Милдред! (Ещё громче.) Милдред!

Милдред вынимает из уха наушник.

Милдред. Что?

Монтэг. Милдред, помнишь, я тебе говорил про девушку?

Милдред. Какую девушку?

Монтэг. Девушку из соседнего дома.

Милдред. Какую девушку из соседнего дома?

Монтэг. Её зовут Кларисса.

Милдред. А, да.

Монтэг. Я уже несколько дней её нигде не вижу. Четыре дня, чтобы быть точным. А ты её не видела?

Милдред. Нет.
Монтэг. Я хотел тебе рассказать о ней. Она очень странная.

Милдред. А! Теперь я знаю, о ком ты говоришь.

Монтэг. Я так и думал, что ты её знаешь.

Милдред. Она...

Монтэг. Что она?

Милдред. Я хотела сказать тебе, но забыла. Забыла...

Монтэг. Что ты хотела сказать?

Милдред. Её, кажется, уже нет.

Монтэг. Как так — нет?

Милдред. Кажется, она умерла.

Монтэг. Ты, должно быть, о ком-то другом говоришь.

Милдред. Нет. О ней. Маклеллан. Да, её звали Маклеллан. Она попала под автомобиль. Четыре дня назад. Не знаю наверняка, но, кажется, она умерла. Во всяком случае, их дом выставлен на продажу. Точно не знаю. Но, кажется, умерла, да.

Монтэг. Ты уверена?

Милдред. Нет, не уверена. Впрочем, да, совершенно уверена.

Монтэг. Почему ты раньше мне не сказала?

Милдред. Забыла.
Монтэг. Четыре дня назад!

Милдред. Я совсем забыла.

Монтэг. Четыре дня.

Милдред. Приятного аппетита, милый.

Милдред снова вставляет в ухо наушник. Громко звучит музыка. Монтэг ошеломлён. Милдред как ни в чём не бывало продолжает есть. К музыке примешивается гул самолётов. Музыка стихает. Затемнение. Но гул самолётов не прекращается и слышен в течение всего антракта.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
ВСПЫХНУВШИЙ ОГОНЬ


СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ. БИТТИ
Монтэг сидит в кресле, он укрыт пледом. Слышны голоса «телеродственников».

Милдред. Ты болен, Гай? Не может быть! Но ведь ещё вчера вечером ты был совершенно здоров!

Монтэг. Нет, я и вчера уже был болен.

Милдред. Тебе пора вставать. Уже полдень. Ты проспал лишних пять часов.

Монтэг. Пожалуйста, выключи гостиную.

Милдред. Но там сейчас «телеродственники»!

Монтэг. Можешь ты уважить просьбу больного человека?

Милдред. Хорошо, я уменьшу звук. (Уходит и возвращается. «Телеродственники» стали «говорить» тише.) Так лучше?

Монтэг. Да, так лучше. Милли, послушай, я не пойду сегодня на работу.

Милдред. Ты шутишь? Но почему? Что-нибудь вчера случилось?

Монтэг. Пожар. Больше ничего.
Милдред. А я очень хорошо провела вечер… Смотрела восхитительную программу… Представляешь, там играла вся труппа…

Монтега тошнит на пол.

Милдред. Что ты делаешь?

Монтэг. Вчера вместе с книгами мы сожгли женщину…

Милдред. Хорошо, что ковёр можно мыть. (Милдред вытирает пол.) А я вчера была у Элен.

Монтэг. Тебе не хочется узнать, что у нас было прошлой ночью?

Милдред. А что такое?

Монтэг. Мы сожгли добрую тысячу книг. И вместе с ней мы сожгли женщину.

Милдред. Ну и что же?

Отчётливо слышен гул самолётов.

Монтэг. Позвони Битти и скажи, что я не пойду на работу.

Милдред. А почему не ты сам?

Монтэг (кричит). Я сказал, позвони!

Милдред. Не кричи на меня!

Монтэг. Я не кричу. Я не могу сам позвонить. Не могу сказать ему, что я болен.

Милдред. Почему?

Монтэг. Потому что боюсь. Притворяюсь больным, как ребенок, и боюсь позвонить потому, что знаю, чем кончится этот короткий телефонный разговор: «Да, брандмейстер, мне уже лучше. Да, в десять буду на работе».

Милдред (до неё доходит смысл сказанного Монтэгом). Ты вовсе не болен.

Монтэг. Да, я не болен, но я болен. Мне не по себе. Милли, что ты скажешь, если я на время брошу работу?

Милдред. Как? Ты хочешь всё бросить? После стольких лет работы? Только из-за того, что какая-то женщина со своими книгами…

Монтэг. Наконец-то до тебя дошло. Если бы ты её видела, Милли…

Милдред. Мне до неё нет дела. Не держала бы у себя книги! Сама виновата! Надо было раньше думать! Ненавижу её. Она совсем сбила тебя с толку, и не успеем мы оглянуться, как окажемся на улице, — ни крыши над головой, ни работы, ничего!

Монтэг. Ты не была там, ты не видела. Есть, должно быть, что-то в этих книгах, чего мы даже себе не представляем, если эта женщина отказалась уйти из горящего дома. Должно быть, есть! Человек не пойдет на смерть так, ни с того ни с сего.

Милдред. Просто она была ненормальная.

Монтэг. Нет, она была нормальная. Как и Кларисса Маклеллан. Как ты или я. А может быть, даже нормальнее нас с тобой. И мы её сожгли.
Милдред. Это всё пройдёт и забудется.

Монтэг. Нет, это не пройдёт и не забудется. (Бьёт себя в грудь.) Этот пожар мне не потушить уже до конца моей жизни. Я старался, мучился всю ночь, но так и не смог. И уже не смогу никогда. Я не хочу возвращаться к прошлому. Поэтому ты звонишь Битти.

Милдред. Об этом надо было думать раньше, до того, как ты стал пожарным.

Монтэг. Да разве у меня был выбор? Мой дед и мой отец были пожарными. Я даже во сне всегда видел себя пожарным.

Милдред. Сегодня ты в дневной смене. Тебе полагалось уйти ещё два часа тому назад. Я только сейчас сообразила. Но если ты пойдёшь на работу прямо сейчас, то оправдаться будет легче.

Монтэг. Дело не только в гибели этой женщины. Прошлой ночью я думал о том, сколько керосина я израсходовал за эти десять лет. А ещё я думал о книгах. И впервые понял, что за каждой из них стоит человек, который думал, вынашивал в себе мысли и тратил бездну времени, чтобы записать их на бумаге. Мне это раньше и в голову не приходило. У кого-то, возможно, ушла вся жизнь на то, чтобы записать хоть частичку того, о чём он думал, того, что он видел. А потом прихожу я, и пфф! — за две минуты всё обращено в пепел.

Милдред. Я в этом не виновата. Оставь меня в покое.

Монтэг. Оставить тебя в покое! Хорошо. Но как я могу оставить в покое себя? Видишь ли, нас нельзя оставлять в покое. На­до, чтобы мы беспокоились, хоть изредка. Скажи мне, сколько времени прошло с тех пор, как тебя в последний раз что-то тревожило? Не твои дурацкие программы, а что-то значительное и настоящее?

Милдред плачет, стоя у окна.

Милдред. Ну вот, ты добился своего. Посмотри, кто подъехал к дому.

Монтэг. Мне всё равно.

Милдред. И он идёт сюда.

Монтэг. Брандмейстер Битти?

Милдред. Да, брандмейстер Битти.

Монтэг. Впусти его. Скажи, что я болен.

Милдред. Сам скажи.

Раздаётся искусственный голос: «Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли. Миссис Монтэг, к вам пришли». Монтэг спокойно садится в кресло и укрывается пледом. Милдред идёт открывать дверь. Входит брандмейстер Битти.

Битти. Выключите-ка «телеродственников». (Садится на стул, набивает трубку и закуривает.) Решил зайти, проведать больного.

Монтэг. Как вы узнали, что я болен?

Битти. Я видел, что к тому идёт. Знал, что скоро вы на одну ночку попроситесь в отпуск… Ну что ж, отдохните… Когда думаете поправиться?
Монтэг. Завтра. Или послезавтра. Или в начале той недели.

Битти. Каждый пожарный рано или поздно проходит через это. И надо помочь ему разобраться. Надо, чтобы он знал историю своей профессии. Раньше новичкам всё это объясняли. А теперь нет. И очень жаль… Только брандмейстеры ещё помнят историю пожарного дела… Сейчас я вас просвещу. (Пауза.) Как всё это началось, спросите вы, — я говорю о нашей работе, — где, когда и почему? Настоящий расцвет наступил только с введением фотографии. А потом, в начале двадцатого века, — кино, радио, телевидение. И очень скоро всё стало производиться в массовых масштабах. А раз всё стало массовым, то и упростилось. Когда-то книгу читали лишь немногие — тут, там, в разных местах. Поэтому и книги могли быть разными. Мир был просторен. Но, когда в мире стало тесно от глаз, локтей, ртов, когда население удвоилось, утроилось, учетверилось, содержание фильмов, радиопередач, журналов, книг снизилось до известного стандарта. Этакая универсальная жвачка. Вы понимаете меня. Монтэг?

Монтэг. Кажется, да.

Битти. Постарайтесь представить себе человека девятнадцатого столетия: собаки, лошади, экипажи, — медленный темп жизни. Затем двадцатый век. Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объёме. Сокращённое издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!

Милдред. Скорее к развязке.

Битти. Произведения классиков сокращаются до пятнадцатиминутной радиопередачи. Потом ещё больше: одна колонка текста, которую можно пробежать за две минуты, потом ещё: десять — двадцать строк для энциклопедического словаря. Я, конечно, преувеличиваю. Словари существовали для справок. Но немало было людей, чьё знакомство с «Гамлетом» — вы, Монтэг, конечно, хорошо знаете это название, а для вас, миссис Монтэг, это, наверно, так только, смутно знакомый звук, — так вот, немало было людей, чьё знакомство с «Гамлетом» ограничивалось одной страничкой краткого пересказа в сборнике, который хвастливо заявлял: «Наконец-то вы можете прочитать всех классиков! Не отставайте от своих соседей». Понимаете? Из детской прямо в колледж, а потом обратно в детскую. Вот вам интеллектуальный стандарт, господствовавший последние пять или более столетий.

Монтэг. И что же дальше?

Битти. А дальше быстрее крутите плёнку, Монтэг! Ещё быстрее! Намного быстрее! Сокращайте и ужимайте! Пересказ пересказа! Экстракт из пересказа пересказов! Одна колонка, две фразы, заголовок! И через минуту всё уже испарилось из памяти. Крутите человеческий разум в бешеном вихре руками издателей, предпринимателей, радиовещателей, так, чтобы центробежная сила вышвырнула вон все лишние, ненужные бесполезные мысли!.. (Милдред подходит к креслу Монтэга и поправляет его плед. Монтэг прерывает её «ухаживания» красноречивым жестом.) Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется всё меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки и пригонять болты?

Милдред. Дай я поправлю плед.
Монтэг. Не надо.

Битти. Застежка-молния заменила пуговицу, и вот уже нет лишней полминуты, чтобы над чем-нибудь призадуматься, одеваясь на рассвете, в этот философский и потому грустный час.

Милдред. Ну же.

Монтэг. Уйди.

Битти. Жизнь превращается в сплошную карусель, Монтэг. Все визжит, кричит, грохочет! Бац, бах, трах!

Милдред. (дёргая за плед). Трах!

Монтэг (в отчаянии). Да оставь же ты меня наконец в покое!

Милдред видит под пледом книгу.

Милдред. Что это?

Монтэг (испуганно). Сядь! Не видишь мы разговариваем?

Милдред садится, потом встаёт и уходит.

Битти. Вы, конечно, любите бейсбол, Монтэг?

Монтэг. Бейсбол — хорошая игра.

Битти. А кегли любите.

Монтэг. Да.

Битти. А гольф?
Монтэг. И гольф — прекрасная игра.

Битти. Баскетбол?

Монтэг. Великолепная.

Битти. Биллиард?

Монтэг (раздражённо). Хорошие игры, брандмейтсер. Не забудьте ещё про футбол.

Битти. Как можно больше спорта, игр, увеселений — пусть человек всегда будет в толпе, тогда ему не надо думать. Больше развлекательных фильмов. А пищи для ума всё меньше. (Милдред выходит, хлопая дверью. В гостиной снова стали слышны голоса «телеродственников».) Возьмём теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-ни­будь из них — любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, христиан, техасцев, бруклинцев, ирландцев. Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, — и не дай бог как-нибудь их задеть! В итоге писатели зачехлили свои пишущие машинки и остались только комиксы и эротические журналы! Так-то вот, Монтэг.

Монтэг. То есть люди сами перестали читать?

Битти. Да, и всё это произошло без всякого вмешательства нашего правительства. Не с каких-либо предписаний это началось, не с приказов или цензурных ограничений. Нет! Техника, массовость потребления и нажим со стороны этих самых групп — вот что привело к нынешнему положению. Теперь благодаря им вы можете всегда быть счастливы: читайте себе на здоровье комиксы, разные там любовные исповеди и торгово-рекламные издания.

Монтэг. Но при чём тут пожарные?

Битти. Ну, это очень просто. Когда школы стали выпускать всё больше и больше бегунов, прыгунов, скакунов, пловцов, любителей ковыряться в моторах, летчиков, автогонщиков вместо исследователей, критиков, ученых и людей искусства, слово «интеллектуальный» стало бранным словом, каким ему и надлежит быть. Человек не терпит того, что выходит за рамки обычного. Вспомните-ка, в школе в одном классе с вами был, наверное, какой-нибудь особо одаренный малыш? Он лучше всех читал вслух и чаще всех отвечал на уроках, а другие сидели, как истуканы, и ненавидели его от всего сердца? И кого же вы колотили и всячески истязали после уроков, как не этого мальчишку? Мы все должны быть одинаковыми. Не свободными и равными от рождения, как сказано в конституции, а просто мы все должны стать одинаковыми! Пусть люди станут похожи друг на друга как две капли воды, тогда все будут счастливы, ибо не будет великанов, рядом с которыми другие почувствуют своё ничтожество.

Монтэг. К чему вы клоните?

Битти. Книга — это всегда заряженное ружьё. Оттого и опасна. Сжечь её! Разрядить ружьё! Обуздать человеческий разум. Почём знать, кто завтра станет очередной мишенью для начитанного человека? Может быть, я? Но я не выношу эту публику! И вот, когда дома во всём мире стали строить из несгораемых материалов и отпала необходимость в той работе, которую раньше выполняли пожарные (раньше они тушили пожары, в этом, Монтэг, вы были правы), тогда на пожарных возложили новые обязанности — их сделали хранителями нашего спокойствия. В них, как в фокусе, сосредоточился весь наш вполне понятный и законный страх оказаться ниже других. Они стали нашими официальными цензорами, судьями и исполнителями приговоров. Это — вы, Гай, это — я, это все мы.

В дверях появилась Милдред.

Монтэг. Но это вовсе не означает, что мы…

Битти (прерывает его резким жестом). Вы должны понять, сколь огромна наша цивилизация. Она так велика, что мы не можем допустить волнений и недовольства среди составляющих её групп. Спросите самого себя: чего мы больше всего жаждем? Быть счастливыми, ведь так?

Монтэг. Наверное.

Битти. Но согласитесь, всю жизнь вы только это и слышали. Мы хотим быть счастливыми, говорят люди. Ну и разве они не получили то, чего хотели? Разве мы не держим их в вечном движении, не предоставляем им возможности развлекаться? Ведь человек только для того и существует. Для удовольствий и острых ощущений. И согласитесь, что наша культура щедро предоставляет ему такую возможность.

Монтэг. Но они ни о чём не мечтают.

Битти. Мечты разрушительны, Монтэг. Они предполагают изменение жизни. А мы утверждаем, что жители нашей прекрасной страны уже счастливы и поэтому им незачем мечтать. Иначе мы получим бунт.

Монтэг. Поэтому в небе так много самолётов?

Битти. А вы не так глупы, как кажетесь. Возможно. Но речь сейчас не о них, а о нас. Хотя мы друг с другом связаны. Мы — первая, самая ответственная ступень, Монтэг. И поэтому методы у нас очень простые. Если цветным не нравится книга «Маленький чёрный Самбо», то нужно сжечь её, чтобы не вызывать волнений. Если белым неприятна «Хижина дяди Тома», сжечь и её тоже и по той же причине. Мы сохраняем равновесие в нашем обществе. Мы — его главные весы. И мы не должны допустить отклонения той или иной чаши. Прочь всё, что рождает тревогу. В печку! Мы не будем оплакивать умерших. Мы забудем их. Огонь горит ярко, огонь очищает.

Монтэг. Очищает? Тут, по соседству, жила девушка. Её уже нет. Кажется, она умерла. Я даже хорошенько не успел её запомнить. Но она была не такая, как… От таких как она очищает наш огонь? Как это вообще могло с ней случиться?

Битти. Время от времени случается — то там, то тут. Это Кларисса Маклеллан, да? Её семья нам известна. Мы держим их под надзором. Наследственность и среда — это, я вам скажу, любопытная штука. Не так-то просто избавиться от всех чудаков, за несколько лет этого не сделаешь. Домашняя среда может свести на нет многое из того, что пытается привить школа. К нам уже поступали сигналы о Маклелланах, ещё когда они жили в Чикаго, но сигналы все оказались ложными. Книг у них мы не нашли. У дядюшки репутация неважная, необщителен. А что касается девушки, то это была бомба замедленного действия. Её интересовало не то, как делается что-нибудь, а для чего и почему. А подобная любознательность опасна. Начни только спрашивать почему да зачем, и если вовремя не остановиться, то конец может быть очень печальный. Для бедняжки лучше, что она умерла.

Монтэг. К несчастью, она умерла.

Битти. К счастью, такие, как она, встречаются редко. Мы уме­ем вовремя подавлять подобные тенденции. В самом раннем возрасте. Без досок и гвоздей дом не построишь, и если не хочешь, чтобы дом был построен, спрячь доски и гвозди. Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не давай ему возможности видеть обе стороны вопроса. Пусть видит только одну, а еще лучше — ни одной. Пусть забудет, что есть на свете такая вещь, как война.

Монтэг. Так это всё-таки мы развязываем эту войну?

Битти. Видите ли, Монтэг. Если правительство плохо, ни черта не понимает, душит народ налогами, — это всё-таки лучше, чем если народ волнуется. Спокойствие, Монтэг, превыше всего! Устраивайте разные конкурсы, например: кто лучше помнит слова популярных песенок, кто может назвать все главные города штатов или кто знает, сколько собрали зерна в штате Айова в прошлом году. Забивайте людям головы цифрами, начиняйте их безобидными фактами, пока их не затошнит, ничего, зато им будет казаться, что они очень образованные. У них даже будет впечатление, что они мыслят, что они движутся вперёд, хотя на самом деле они стоят на месте. И люди будут счастливы, ибо «факты», которыми они напичканы, это нечто неизменное.

Монтэг. Но если всё же что-то начнёт меняться…

Битти. Тогда тем более отнимите у них способность мыслить. Не давайте им такой скользкой материи, как философия или социология. Не дай бог, если они начнут строить выводы и обобщения. Ибо это ведёт к меланхолии! Человек, умеющий разобрать и собрать телевизорную стену, — а в наши дни большинство это умеет, — куда счастливее человека, пытающегося разобраться в устройстве человеческой души, ибо нельзя её ни измерить, ни исчислить, не ощутив при этом, как сам ты ничтожен и одинок. Я знаю, я пробовал! Нет, к чёрту! Подавайте нам увеселения, вечеринки, акробатов и фокусников, отчаянные трюки, реактивные автомобили, порнографию и таблетки счастья. Побольше такого, что вызывает простейшие автоматические рефлексы! Если драма бессодержательна, фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего — ударьте по нервам оглушительной музыкой! Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует.

Монтэг. Думаете этого достаточно?

Битти встаёт.

Битти. Лекция окончена, мне пора. Надеюсь, я вам всё разъяснил. Главное, Монтэг, запомните: это мы хранители счастья — вы, я и другие. Мы охраняем человечество от той ничтожной кучки, которая своими противоречивыми идеями и теориями хочет сделать всех несчастными. Держитесь крепче, Монтэг! И следите, чтобы поток меланхолии и мрачной философии не захлестнул наш мир. На вас вся надежда! Вы даже не понимаете, как вы нужны, как мы с вами нужны в этом счастливом мире сегодняшнего дня.

Милдред уходит.

Монтэг. Без меня не справитесь?

Битти. Ещё одно напоследок. У каждого пожарного хотя бы раз за время его служебной карьеры бывает такая минута: его вдруг охватывает любопытство. Вдруг захочется узнать: да что же такое написано в этих книгах? И так, знаете, захочется, что нет сил бороться. Ну так вот что, Монтэг, уж вы поверьте, мне в своё время немало пришлось прочитать книг — для ориентировки, и я вам говорю: в книгах ничего нет! Ничего такого, во что можно бы поверить, чему стоило бы научить других. Если это беллетристика, там рассказывается о людях, которых никогда не было на свете, чистый вымысел! А если это научная литература, так ещё хуже: один учёный обзывает другого идиотом, один философ старается перекричать другого. И все суетятся и мечутся, стараются потушить звёзды и погасить солнце. Почитаешь — голова кругом пойдёт.

Монтэг. А что, если пожарный случайно, без всякого злого умысла унесёт с собой книгу?

Битти. Вполне объяснимый поступок. Простое любопытство, не больше. Мы из-за этого не тревожимся и не приходим в ярость. Вы знаете правила, Монтэг, не хуже меня. Книга может находиться у пожарного не больше суток. Через сутки, если он сам её не сожжёт, мы это сделаем за него.

Монтэг. Да. Это я знаю.

Битти. Ну вот и всё, Монтэг. Может, хотите сегодня выйти попозже, в ночную смену? Увидимся с вами сегодня?

Монтэг. Не знаю.

Битти. Не знаете?

Монтэг. Может быть, я и приду.

Битти. Жаль, если сегодня не придёте. Ну, поправляйтесь. Выздоравливайте.

Битти уходит. Слышно, как отъезжает автомобиль.


СКРИН ФЛИКЕР ДЕСЯТЫЙ:
Кларисса в немом ожидании раскачивается на скрипящих качелях.


СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ. МИЛДРЕД
Монтэг. Если сегодня не пойти на работу — можно уже не появляться там никогда.

Милдред. Но ты ведь пойдёшь сегодня?

Монтэг. Я ещё не решил. Пока у меня только одно желание — это ужасное чувство! — хочется всё ломать и разрушать.

Милдред. Возьми машину. Поезжай, проветрись.

Монтэг. Нет, спасибо.

Милдред. Ключи от машины на ночном столике. Когда у меня бывает такое состояние, я всегда сажусь в машину и еду куда глаза глядят, только побыстрей. Доведёшь до девяноста пяти миль в час — и великолепно помогает. Иногда всю ночь катаюсь, возвращаюсь домой под утро, а ты не знаешь ничего. За городом хорошо. Иной раз под колеса кролик попадёт, а то и собака.

Монтэг. А людей ты сбивала?

Милдред. Ну... Разве можно понять на такой скорости кого ты там сбил. Никто не останавливается и не проверяет. Как будто ты сам не знаешь, что написано в правилах: шоссе переходить запрещено.

Монтэг. А если это всё-таки был человек? Может быть это ты...

Милдред. Гай, не начинай, а. Зачем человеку лезть под колёса? Возьми машину, проверь сам. Заодно развлечёшься.

Монтэг. Не сегодня. Я не хочу, чтобы это чувство рассеивалось. Что-то кипит во мне! Не понимаю, что это такое. Как будто я слишком многое держал в себе и теперь оно рвётся наружу… Но что это такое, я не знаю. Думаю, мне нужно начать читать книги. Может я в них найду ответ?

Милдред. Но ведь тебя посадят в тюрьму.

Монтэг. Ну и пусть. Может, так и надо, посадить меня, пока я ещё кого-нибудь не покалечил. Ты слышала Битти? Слышала, что он говорит? У него на всё есть ответ. И он прав. Быть счастливым — это очень важно. Веселье — это всё. А я слушал его и твердил про себя: но разве возможно счастье без мечты? Для чего оно тогда? Для удовлетворения инстинкта? Это мы называем счастьем? В таком случае я несчастлив, я очень несчастлив.

Милдред. А я счастлива. И горжусь этим!

Монтэг. Я должен что-то сделать. Не знаю что. Но что-то очень важное.

Милдред. Гай, мне надоело слушать эту чепуху.

Монтэг. Милли! Это ведь и твой дом тоже, не только мой. И, чтобы быть честным, я должен тебе рассказать. Давно надо было это сделать, но я даже самому себе боялся признаться. Я покажу тебе то, что я целый год тут прятал. Целый год собирал, по одной, тайком. Сам не знаю, зачем я это делал, но вот, одним словом, сделал, а тебе так и не сказал… (Монтэг достаёт из вентиляционного отверстия книги и бросает их к ногам Милдред.) Похоже, что мы с тобой оба запутались в этой истории.

Милдред стоит как громом поражённая, затем бросается к книгам, беспрестанно повторяя имя Монтэга, и судорожно пытается их поджечь. Монтэг обхватывает Милдред так, что сковывает её движения. Милдред визжит, царапается и пытается вырваться.

Монтэг. Нет, Милли, нет! Подожди! Перестань, прошу тебя. Ты ничего не знаешь… Да перестань же!… (Бьёт её по лицу, чтобы привести в чувство. Милдред последний раз повторяет имя Монтэга и начинает плакать.) Милли! Выслушай меня. Одну секунду! Умоляю! Теперь уж ничего не поделаешь. Нельзя их сейчас жечь. Я хочу сперва заглянуть в них, понимаешь, заглянуть хоть разок. И если брандмейстер прав, мы вместе сожжём их. Даю тебе слово, мы вместе их сожжём! Ты должна помочь мне, Милли! Хочешь не хочешь, а мы все равно уже запутались. Я ни о чём не просил тебя все эти годы, но теперь я прошу, я умоляю. Мы должны наконец разобраться, почему всё так получилось — ты и эти пилюли, безумные поездки в автомобиле по ночам и смерть Клариссы. Я, моя работа и этот визит Битти. Мы катимся в пропасть, Милли! Но я не хочу, чёрт возьми! Нам будет нелегко, мы даже не знаем, с чего начать, но попробуем как-нибудь разобраться, обдумать всё это, помочь друг другу. Мне так нужна твоя помощь, Милли, именно сейчас! Мне даже трудно передать тебе, как нужна! Если ты хоть капельку меня любишь, то потерпишь день, два. Вот всё, о чём я тебя прошу, — и на том всё кончится! Я обещаю, я клянусь тебе! И если есть хоть что-нибудь толковое в этих книгах, хоть крупица разума среди хаоса, может быть, мы сможем передать её другим. (Милдред обессиленно прислоняется к стене и тяжело сползает на пол. Слышен приглушённый шум дождя.) Эта женщина вчера… Ты не была там, Милли, ты не видела её лица. И Кларисса… Ты никогда не говорила с ней. А я говорил. Такие люди, как Битти, боятся их. Не понимаю! Почему они боятся Клариссы и таких, как Кларисса? Но вчера на дежурстве я начал сравнивать её с пожарными на станции и вдруг понял, что ненавижу их, ненавижу самого себя. Я подумал, что может быть лучше всего было бы сжечь самих пожарных.

Милдред (в ужасе). Гай!

Раздаётся искусственный голос: «Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли».

Милдред. Битти!

Монтэг. Не может быть. Это не он.

Милдред. Он вернулся!

Искусственный голос повторяет: «Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли».

Монтэг. Просто не надо открывать. Итак, с чего мы начнём? (Встаёт на колени, берёт книгу и открывает её.) Думаю, надо начать с начала…

Милдред. Он войдёт и сожжёт нас вместе с книгами.

Слышны удаляющиеся шаги. Их сменяет гул летящих самолётов.

Монтэг. Посмотрим, что тут написано: «Установлено, что за всё это время не меньше одиннадцати тысяч человек пошли на казнь, лишь бы не подчиняться повелению разбивать яйца с острого конца».
Милдред. Что это значит? В этом же нет никакого смысла! Брандмейстер был прав!

Монтэг. Нет, подожди. Нам нужно разобраться во всём этом. (Берёт другую книгу, открывает.) Вот ещё. «Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины».

Милдред. Гай, я больше не хочу этого слышать. Я не понимаю, что это такое. Мне это всё не нужно. (Плачет.) Я ведь была так счастлива.

Монтэг (дрожа, как при ознобе). Нет, нет, нет, подожди. Нужно просто начать сначала. (Берёт следующую книгу и читает.) «Трудно сказать, в какой именно момент рождается дружба. Когда по капле наливаешь воду в сосуд, бывает какая-то одна, последняя капля, от которой он вдруг переполняется, и влага переливается через край, так и здесь в ряде добрых поступков какой-то один вдруг переполняет сердце». Слушай, а может быть, это-то и было в той девушке, что жила рядом с нами? В Клариссе. Мне так хотелось понять её.

Милдред (сквозь слёзы). Она же умерла. Ради бога, Гай, поговорим о ком-нибудь живом. Давай поговорим лучше о себе.

Монтэг. Но для Клариссы это вовсе не было излюбленной темой. Она любила говорить не о себе, а о других. Из всех, кого я встречал за много, много лет, она первая мне по-настоящему понравилась. Только она одна из всех, кого я помню, смотрела мне прямо в глаза — так, словно я что-то значу. (Показывая на книги.) Люди, которые это всё написали, умерли много лет назад, но я знаю, что всё написанное ими здесь так или иначе связано с ней. И я должен понять, что в них написано.

Послышалась резкое металлическое рычание. Милдред вскрикнула.

Милдред. Там кто-то за дверью… (Внезапно разражается смехом.) Ты меня так сделаешь истеричкой, Гай. Это же невозможно так реагировать на собаку. Понимаешь, на собаку, только и всего! Я пойду прогоню её.

Монтэг. (кричит). Не смей! Сиди! (Пауза.) Продолжим.

Милдред (отшвыривая книгу ногой.) Книги — это не люди. Ты читаешь, а я смотрю кругом, и никого нет! А вот «телеродственники» — это живые люди. Они мне что-то говорят, я смеюсь, они смеются. А какие краски!

Монтэг. Да. Я уже насмотрелся на них сегодня.

Милдред. А кроме того, если брандмейстер Битти узнает об этих книгах… Он может прийти сюда, сжечь дом, «телеродственников», всё! О, какой ужас! Подумай, сколько денег мы вложили во всё это! Почему я должна читать книги? Зачем?

Монтэг. Почему? Зачем? Чтобы не накапливать в себе ту мерзость, которую из тебя недавно выкачала «скорая». Отвратительней этого нет ничего на свете! Хочешь взглянуть на отчёт, в котором подробно записано, что из тебя не так давно высосали. Может, пойдёшь туда и почитаешь, а? Не знаю только, под каким грифом её искать: «Гай Монтэг», или «Страх», или «Война», или «Грёбаное правительство», или «Задолбали уже эти самолёты в небе»? А может, пойдёшь посмотреть на дом, который вчера сгорел? Раскопаешь в пепле кости той женщины, что сама сожгла себя вместе с домом, который якобы должен быть несгораемым? А Кларисса Маклеллан? Где её теперь искать? В морге? Вот слушай! (Монтэг указывает пальцем в потолок. Над домом проносятся самолёты.) Каждый час они воют у нас над головой! Каждая секунда нашей жизни этим заполнена! Почему никто не говорит об этом? Мы тут так веселимся, что совсем забыли и думать об остальном мире. А почему? Ты знаешь?.. Я не знаю. Но, может быть, эти книги откроют нам глаза! Может быть, хоть они предостерегут нас от повторения всё тех же ужасных ошибок! Я что-то не слышал, чтобы эти идиотики в твоей гостиной когда-нибудь говорили об этом. Боже мой, Милли, ну как ты не понимаешь? Если читать каждый день понемногу — ну, час в день, два часа в день, — так, может быть…

Раздаётся звонок телефона. Милдред быстро снимает трубку. Монтэг стоит и заворожённо смотрит на телефон, как будто вспомнил что-то очень важное.

Милдред (смеётся). Энн! Да, Белый клоун! Сегодня в вечерней программе! Конечно буду! Конечно приходите! (Монтэгу, радостно.) Ну вот, сегодня у нас будут Энн и Клара!

Монтэг. Конечно Фабер, как же я мог забыть? (Бросается к вешалке, роется в карманах, находит клочок бумаги, на котором записан номер, бросается к телефону и судорожно набирает его.) Профессор Фабер?

Голос Фабера. Да.

Монтэг. Это мистер Гай Монтэг.

Голос Фабера. Да, мистер Монтэг?

Монтэг. Профессор Фабер, у меня к вам не совсем обычный вопрос. Сколько экземпляров библии осталось в нашей стране?

Голос Фабера. Не понимаю, о чём вы говорите.

Монтэг. Я хочу знать, остался ли у нас хоть один экземпляр библии?

Голос Фабера. Это какая-то ловушка! Я не могу со всяким разговаривать по телефону.

Монтэг. Сколько осталось экземпляров произведений Шекспи­ра, Платона?

Голос Фабера. Ни одного! Вы знаете это не хуже меня. Ни од­ного!

Слышны гудки прервавшегося разговора. Монтэг показывает книгу Милдред и тычет в неё пальцем.

Монтэг. Знаешь, Милли, что это такое?.. Это Ветхий и Новый завет…

Милдред. Гай, не начинай, пожалуйста, опять всё сначала!

Монтэг. Это, возможно, единственный уцелевший экземпляр в нашей части света.

Милдред. Но ты должен сегодня же её вернуть? Ведь брандмейстер Битти знает об этой книге?

Монтэг. Вряд ли он знает, какую именно книгу я унёс. Можно сдать другую. Но какую? (Поднимает с пола книгу.) Джойса? Или Брэдбери? Какая из них менее ценна? А с другой стороны, если я её подменю, а Битти знает, какую именно книгу я украл, он догадается, что у нас тут целая библиотека.

Милдред. Ну подумай, что ты делаешь! Ты нас погубишь! Что для тебя важнее — я или какая-то библия?

Монтэг (не слушая Милдред). Остаётся одно. До того как наступит вечер, и я буду вынужден отдать книгу Битти, надо снять с неё копию.

Монтэг идёт к выходу.

Милдред. Ты будешь дома, когда начнётся программа Белого клоуна и придут гости?

Монтэг (не оборачиваясь к Милдред). Милли!

Милдред. Ну что ещё?

Монтэг. А Белый клоун любит тебя? А, Милли? Твои «телеродственники» любят тебя? Любят всем сердцем, всей душой? А, Милли?


СКРИН ФЛИКЕР ОДИННАДЦАТЫЙ:
Монтэг стоит на коленях в песке и пытается наполнить им сито. Но чем быстрее он наполняет его, тем стремительнее, с сухим горячим шелестом песок просыпался сквозь сито, оставляя его неизменно пустым.


СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ. ФАБЕР
Дом Фабера.

Фабер. Кто там?

Монтэг. Это я. Монтэг.

Фабер. Что вам угодно?

Монтэг. Впустите меня.

Фабер. Я ничего не сделал.

Монтэг. Я тут один. Понимаете? Один.

Фабер. Поклянитесь.

Монтэг. Клянусь.

Фабер открывает дверь.

Фабер. Простите, приходится быть осторожным. (Взгляд Фабера прикован к книге.) Значит, это правда? Эта книга… Где вы?..

Монтэг. Я украл её.

Фабер. Вы смелый человек.
Монтэг. Вовсе нет. Просто моя жена умирает. Девушка, которая была мне другом, а вам племянницей, уже умерла. Женщину, которая могла бы стать моим другом, сожгли заживо всего сутки тому назад. И вы единственный, кто может помочь мне.

Фабер. Простите, но на меня в последнее время свалилось слишком много горя. И во мне почти не осталось никакой надежды, чтобы продолжать жить… (Протягивая руки к книге.) Можно?..

Монтэг (отдавая книгу Фаберу). Ах да. Простите.

Фабер. Боже мой, столько времени!.. Я никогда не был религиозным… Но столько времени прошло с тех пор… Всё та же, та же, точь-в-точь такая, какой я её помню! А как её теперь исковеркали в наших телевизорных гостиных! Христос стал одним из «телеродственников». Я часто думаю, узнал бы господь бог своего сына? Мы так его разодели. Или, лучше сказать, — раздели. Теперь это настоящий мятный леденец. Он источает сироп и сахарин, если только не занимается скрытой рекламой каких-нибудь товаров, без которых, мол, нельзя обойтись верующему. (Фабер нюхает книгу.) Знаете, книги пахнут мускатным орехом или ещё какими-то пряностями из далёких заморских стран. Ребёнком я любил нюхать книги. Господи, ведь сколько же было хороших книг, пока мы не позволили уничтожить их! (Бережно перелистывает страницы.) Мистер Монтэг, вы видите перед собой труса. Да, труса. Я ведь знал тогда, я видел, к чему идёт, но я молчал. Я был одним из невиновных, одним из тех, кто мог бы поднять голос, когда никто уже не хотел слушать «виновных». Но я молчал и, таким образом, сам стал соучастником. И когда наконец придумали жечь книги, используя для этого пожарных, я пороптал немного и смирился, потому что никто меня не поддержал. А сейчас уже поздно. (Фабер закрыл библию и вернул её Монтэгу.) Теперь скажите мне, зачем вы пришли?
Монтэг. Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только стены. Я хочу, чтобы кто-нибудь выслушал меня. И если я буду говорить долго, то, может быть, и договорюсь до чего-нибудь разумного. А ещё я хочу, чтобы вы научили меня понимать то, что я читаю.

Фабер. Что вас так всколыхнуло? Что выбило факел пожарного из ваших рук?

Монтэг. Не знаю. У нас есть всё, чтобы быть счастливыми, но мы несчастны. Чего-то нет. Я искал повсюду и никак не мог найти. А Кларисса однажды задала мне вопрос: есть ли у меня мечта? У меня была работа, на которой я десять лет сжигал книги, но у меня не было мечты. Этот вопрос перевернул меня. И я подумал: может быть, книги мне помогут её обрести?

Фабер. Вы — безнадёжный романтик. Это было бы смешно, если бы не было так серьёзно. Вам не книги нужны, а то, что когда-то было в них, что могло бы и теперь быть в программах наших гостиных. Нет, нет, книги не выложат вам сразу всё, чего вам хочется. Ищите это сами всюду, где только можно, — в старых записях, в старых фильмах, в старых друзьях. Ищите это в окружающей вас природе, в самом себе. Книги — только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть. Они помогут сшить лоскутки вселенной в единое целое. Но для этого нам не хватает всего трёх вещей.

Монтэг. Каких?

Фабер. Знаете ли вы, почему так важны такие книги, как эта?

Монтэг. К сожалению, нет.

Фабер. Потому что они обладают качеством. У этой книги есть поры, она дышит. Вы найдёте в ней живую жизнь, протекающую перед вами в неисчерпаемом своём разнообразии. Теперь вам понятно, почему книги вызывают такую ненависть, почему их так боятся?

Монтэг. Не совсем.

Фабер. В древности был герой Антей. Это был великан, обладавший непобедимой силой, пока он прочно стоял на земле. Но, когда Геркулес оторвал его от земли и поднял в воздух, Антей погиб. То же самое справедливо и для нас, живущих сейчас, в этом городе. Книга не даёт оторваться от земли. Она всегда соприкасается с жизнью и даёт о ней новые подробности.

Монтэг. Чего нам не хватает ещё?

Фабер. Досуга.

Монтэг. Вы шутите? У нас достаточно свободного времени!

Фабер. Да. Свободного времени у нас достаточно. Но есть ли у нас время подумать? На что вы тратите своё свободное время?

Монтэг. На развлечения.

Фабер. Да, Монтэг. Да! Либо вы мчитесь в машине со скоростью ста миль в час, либо играете в какую-нибудь игру, либо сидите в комнате с четырехстенным телевизором. А с ним уж, знаете ли, не поспоришь. Вас так стремительно приводят к заданным выводам, что ваш разум не успевает даже возмутиться и воскликнуть: «Да ведь это чистейший вздор!»

Монтэг. Моя жена говорит, что книги не обладают такой «реальностью», как телевизор.
Фабер. И слава богу, что так. Вы можете закрыть книгу и сказать ей: «Подожди». Вы её властелин. Но кто вырвет вас из цепких когтей, которые захватывают вас в плен, когда вы включаете телевизорную гостиную? Она мнёт вас, как глину, и формирует вас по своему желанию.

Монтэг. Можно ли этого избежать?

Фабер. Только при условии, что у нас будет третья необходимая нам вещь. Право действовать на основе того, что мы почерпнули из взаимодействия качества наших знаний и досуга, чтобы их усвоить. Однако сомнительно, чтобы один глубокий старик и один разочаровавшийся пожарный могли что-то изменить теперь, когда дело зашло уже так далеко…

Монтэг. Я могу доставать книги.

Фабер. Это страшный риск.

Монтэг. Знаете, в положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять — не боишься риска.

Фабер. Вы сейчас сказали очень любопытную вещь, и ведь ниоткуда не вычитали!

Монтэг. А разве в книгах пишут о таком? Мне это так, вдруг почему-то пришло в голову.

Фабер. Это и хорошо. Значит, не придумали нарочно для меня, для кого-нибудь другого или для самого себя.

Монтэг. Я сегодня другое придумал: если книги действительно так ценны, нельзя ли раздобыть печатный станок и отпечатать несколько экземпляров?.. Мы могли бы…
Фабер. Мы?

Монтэг. Да, вы и я.

Фабер. Ну уж нет!

Монтэг. Да вы послушайте — я просто изложу свой план…

Фабер. Если вы будете настаивать, я попрошу вас покинуть мой дом.

Монтэг. Но разве вам не интересно?

Фабер. Нет, мне не интересны такие разговоры, за которые меня могут сжечь. Другое дело, если бы можно было уничтожить саму систему пожарных. Вот если бы вы предложили отпечатать несколько книг и спрятать их в домах у пожарных так, чтобы посеять семена сомнения среди самих поджигателей, я сказал бы вам: браво!

Монтэг. Подбросить книги, дать сигнал тревоги и смотреть, как огонь пожирает дома пожарных? Вы это хотите сказать?

Фабер. Я пошутил.

Монтэг. А я нет. Вы считаете, что это дельный план? Стоит попытаться? Но мне нужно знать наверняка, что от этого будет толк.

Фабер. Этого вам никто не может гарантировать. Нужно просто пытаться спасти этот мир, — и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу. (Фабер внимательно смотрит на Монтэга.) Вы это серьёзно — насчёт пожарных?

Монтэг. Абсолютно.

Фабер. Коварный план, ничего не скажешь. Видеть, как по всей стране гибнут эти очаги предательства! Саламандра, пожирающая свой собственный хвост! Здорово!

Монтэг. У меня есть адреса всех пожарных. Если у нас будет своего рода тайное…

Фабер. Людям нельзя доверять, в этом весь ужас. Вы да я, а кто ещё?

Монтэг. Разве не осталось профессоров, таких, как вы? Бывших писателей, историков, лингвистов?..

Фабер. Умерли или уже очень стары.

Монтэг. Чем старше, тем лучше. Меньше вызовут подозрений. Вы же знаете таких, и, наверно, не один десяток. Признайтесь!

Фабер. Да, пожалуй. Есть, например, актёры, которым уже много лет не приходилось играть в пьесах Пиранделло, Шоу и Шекспира, ибо эти пьесы слишком верно отражают жизнь. Можно бы использовать их гнев. И благородное возмущение историков, не написавших ни одной строчки за последние сорок лет. Это верно, мы могли бы создать школу и сызнова учить людей читать и мыслить.

Монтэг. Да!

Фабер. Но всё это капля в море. Вся наша культура мертва. Самый остов её надо переплавить и отлить в новую форму. Но это не так-то просто! Дело ведь не только в том, чтобы снова взять в руки книгу, которую ты отложил полвека назад. Вспомните, что надобность в пожарных возникает не так уж часто. Люди сами перестали читать книги, по собственной воле.

Монтэг. То же самое мне говорил и брандмейстер Битти, мой начальник.

Фабер. И он сказал вам правду. Охотников бунтовать в наше время осталось очень немного. А из этих немногих большинство легко запугать. Как меня, например. Можете вы плясать быстрее, чем Белый клоун, или кричать громче, чем сам Главный Фокусник и все гостиные «телеродственники»? Если можете, то, пожалуй, добьётесь своего. А в общем, Монтэг, вы, конечно, глупец. Люди-то ведь действительно веселятся.

Монтэг. Кончая жизнь самоубийством? Или убивая друг друга?

Пространство сцены прорезал мощный рёв реактивных самолётов.

Фабер. Потерпите, Монтэг. Вот будет война — и все наши гостиные сами собой умолкнут. Наша цивилизация несётся к гибели. Отойдите в сторону, чтобы вас не задело колесом.

Монтэг. Но ведь кто-то должен быть наготове, чтобы строить, когда всё рухнет?

Фабер. И что они станут делать? Напомнят уцелевшим, что у человека есть и хорошие стороны? А уцелевшие только о том и будут думать, как бы набрать камней да запустить ими друг в друга? Идите домой, Монтэг. Ложитесь спать. Зачем тратить свои последние часы на то, чтобы кружиться по клетке и уверять себя, что ты не белка в колесе?

Монтэг. Значит, вам уже всё равно?
Фабер (возмущённо). Нет, мне не всё равно. Мне до такой степени не всё равно, что я прямо болен от этого. Если вы помните, я недавно потерял любимую племянницу. Кто мне её вернёт? Кто вообще вернёт юную жизнь снова в этот старый мир?

Монтэг. Так может вы всё-таки поможете мне?

Фабер. Спокойной ночи, Монтэг.

Монтэг (держа перед собой библию). Скажите, хотели бы вы иметь эту книгу?

Фабер. Правую руку отдал бы за это. (Монтэг вырывает несколько страниц из книги и бросает их на пол.) Сумасшедший! Что вы делаете? (Фабер бросается к Монтэгу, и пытается отнять у него книгу.) Не надо! Прошу вас, не надо!

Монтэг. А кто мне помешает? Я пожарный. Я могу сжечь вас.

Фабер. Вы этого не сделаете!

Монтэг. Могу сделать, если захочу.

Фабер. Эта книга… не рвите её! (Монтэг перестаёт вырывать из книги страницы и устало садится на стул.) Я устал. Не мучайте меня. Чего вы хотите?

Монтэг. Я хочу, чтобы вы научили меня.

Фабер (тяжело дыша). Хорошо. У вас есть деньги, Монтэг?

Монтэг. Есть. Немного. Четыреста или пятьсот долларов. Почему вы спрашиваете?

Фабер. Принесите мне. Я знаю человека, который полвека тому назад печатал газету, когда они умирали одна за другой, словно бабочки на огне. Сейчас он безработный. С его помощью мы можем отпечатать несколько книг и ждать, пока не начнётся война, которая разрушит нынешний порядок вещей и даст нам нужный толчок. Несколько бомб — и все эти «телеродственники», обитающие в стенах гостиных, вся эта шутовская свора умолкнет навсегда! И в наступившей тишине, может быть, станет слышен наш шёпот.

Монтэг. А ведь всего неделю назад, наполняя шланг керосином, я думал: чёрт возьми, до чего же здорово жечь книги!

Фабер. Кто не созидает, должен разрушать. Это старо как мир. Психология малолетних преступников.

Монтэг. Так вот, значит, кто я такой!

Фабер. В каждом из нас это есть.

Монтэг. И в вас тоже?

Фабер. Стояли бы вы сейчас здесь, если бы это было не так.

Монтэг. Надеюсь мне это поможет. Сегодня вечером я буду разговаривать со своим начальником. Но теперь всё изменилось. Мне есть, чем ему отвечать. Вам удалось пробудить во мне веру в другой мир, которого я никогда не знал.

Фабер. Вера всего лишь помогает побороть страх или снизить давление, как в моём случае. Чтобы её сохранить, слова не нужны, её сила в поступках, а вы их совершили уже немало. С нетерпением буду ждать от вас вестей, Монтэг. Вы всё же отчаянный романтик. Хвала небесам, что такие ещё остались. Моя бедная племянница не зря вами восхищалась.
Монтэг. Восхищалась? Это правда?

Фабер (смеётся). Правда, правда. Только и разговоров было, что о вас. Представляла себя Джульеттой, а вас прочила на место Ромео.

Монтэг. Кто это?

Фабер. Это Шекспир, но всему своё время, Монтэг. Всему своё время.

Монтэг (вкладывая библию в руки старика). Берите. Я попробую отдать что-нибудь другое вместо неё. А завтра…

Фабер. Завтра я повидаюсь с безработным печатником. Хоть что-то смогу сделать полезного.

Монтэг. Спокойной ночи, профессор.

Фабер. Вряд ли эта ночь будет спокойной. Дай вам бог её пережить, Монтэг. Удачи.


СКРИН ФЛИКЕР ДВЕНАДЦАТЫЙ:
Брандмейстер Битти, сидя за столом перед ёмкостью, вырывает из книги страницу и поджигает её от предыдущей, уже горящей в этой ёмкости.


СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. МИЛДРЕД
Дом Монтэга. Входят миссис Фелпс и миссис Бауэлс.

Милдред. У вас прекрасный вид!

Миссис Фелпс. Прекрасный!

Миссис Бауэлс. Ты шикарно выглядишь, Милли!

Милдред. Шикарно!

Миссис Бауэлс. Все выглядят чудесно!

Миссис Фелпс. Чудесно!

Милдред. Восхитительное ревю, не правда ли?

Миссис Фелпс. Восхитительное!

Миссис Бауэлс. Милли, ты видела прошлую программу?

Милдред. Конечно видела!

Монтэг (неожиданно резко и нарочито громко). Как вы думаете, когда начнётся война? Я вижу, ваших мужей сегодня нет с вами.

Миссис Фелпс. О, они то приходят, то уходят. То приходят, то уходят, не находя себе места… Пита вчера призвали. Он вернётся на будущей неделе. Ему сказали, что это будет короткая война. Через сорок восемь часов все будут дома. Так сказали в армии. Поэтому я не беспокоюсь. Пусть Пит беспокоится. А я и не подумаю даже.

Милдред. Да, да. Пусть себе Пит тревожится.

Миссис Фелпс. Убивают всегда чужих мужей. Так говорят.

Миссис Бауэлс. Да, я тоже слышала. Но я не знаю ни одного человека, погибшего на войне. Погибают как-нибудь иначе. Например, бросаются с высоких зданий. Это бывает. Как муж Глории на прошлой неделе. Это да. Но на войне? Нет.

Миссис Фелпс. На войне — нет. Во всяком случае, мы с Питом всегда говорили: никаких слёз и прочих сантиментов. Это мой третий брак, у Пита тоже третий, и мы оба совершенно независимы. Надо быть независимым — так мы всегда считали. Пит сказал, если его убьют, чтобы я не плакала, а скорей бы выходила замуж — и дело с концом.

Милдред. Кстати! Вы видели вчера на стенах пятиминутный роман Клары Доув? Это про то, как она…

Монтэг. А давайте всё-таки поговорим. (Женщины уставились на него.) Как ваши дети, миссис Фелпс?

Миссис Фелпс. Вы прекрасно знаете, что у меня нет детей! Да и кто в наше время, будучи в здравом уме, захочет иметь детей?

Миссис Бауэлс. Нет, тут я с вами не согласна. У меня двое. Люди должны размножаться. Мы обязаны продолжать человеческий род. Кроме того, дети иногда бывают похожи на родителей, а это очень забавно. Мне, разумеется, оба раза делали кесарево сечение. Не терпеть же мне родовые муки из-за какого-то там ребёнка? Да, сэр. Я сама настояла на этом.

Миссис Фелпс. И всё-таки дети — это ужасная обуза. Вы просто сумасшедшая, что вздумали их заводить!

Миссис Бауэлс. Да нет, не так уж плохо. Девять дней из десяти они проводят в школе. Мне с ними приходится бывать только три дня в месяц, когда они дома. Но и это ничего. Я их загоняю в гостиную, включаю стены — и всё. Как при стирке белья. Вы закладываете бельё в машину и захлопываете крышку. А нежностей у нас никаких не полагается. Им и в голову не приходит меня поцеловать. Скорее уж дадут пинка. Слава богу, я ещё могу ответить им тем же.

Женщины громко смеются.

Милдред. Давайте доставим удовольствие Гаю и поговорим о политике.

Миссис Бауэлс. Ну что ж, прекрасно. На прошлых выборах я голосовала, как и все — за Нобля. Я нахожу, что он один из самых приятных мужчин, когда-либо избиравшихся в президенты.

Милдред. О да. А помните того, другого, которого выставили против Нобля?

Миссис Фелпс. Да уж хорош был, нечего сказать! Маленький, невзрачный, и выбрит кое-как, и причёсан плохо.

Миссис Бауэлс. И что это оппозиции пришло в голову выставить его кандидатуру? Разве можно выставлять такого коротышку против человека высокого роста? Вдобавок он мямлил. Я почти ничего не расслышала из того, что он говорил. А что расслышала, того не поняла.

Миссис Фелпс. Кроме того, он толстяк и даже не старался скрыть это одеждой. Чему же удивляться! Конечно, большинство голосовало за Уинстона Нобля. Даже их имена сыграли тут роль. Сравните: Уинстон Нобль и Хьюберт Хауг — и ответ вам сразу станет ясен.

Монтэг. Чёрт! Да ведь вы же ничего о них не знаете — ни о том, ни о другом!

Миссис Бауэлс. Ну как же не знаем. Мы их видели на стенах вот этой самой гостиной! Всего полгода назад. Один всё время ковырял в носу. Ужас что такое! Смотреть было противно.

Миссис Фелпс. И по-вашему, мистер Монтэг, мы должны были голосовать за такого человека?

Милдред (улыбаясь). Гай, пожалуйста, не зли нас! Отойди от двери! Гай!

Монтэг. К чёрту всё! К чёрту! К чёрту!

В руках Монтэга оказывается книга.

Миссис Фелпс. Что это? Неужели книга? А мне казалось, что всё специальное обучение теперь проводится с помощью кинофильмов. Вы изучаете теорию пожарного дела?

Монтэг. Какая там к чёрту теория! Это стихи. Вы бы слышали сейчас себя со стороны. Что вы говорите о людях! О собственных детях, о самих себе, о своих мужьях, о войне!.. Вы же чудовища.
Миссис Фелпс. Позвольте! Я ни слова не сказала о войне!

Миссис Бауэлс. Терпеть не могу стихов.

Монтэг. А вы их когда-нибудь слышали?

Миссис Бауэлс (дрожащим голосом). Я ухожу домой.

Миссис Фелпс. Да вы почитали бы нам какой-нибудь стишок из вашей книжки. Будет очень интересно.

Миссис Бауэлс. Но это запрещено. Этого нельзя!

Миссис Фелпс. Но посмотрите на мистера Монтэга! Ему очень хочется почитать, я же вижу. И, если мы минутку посидим смир­но и послушаем, мистер Монтэг будет доволен, и тогда мы сможем наконец-то заняться чем-нибудь другим.

Милдред (пытаясь избежать скандала). Дорогие дамы, иногда каждому пожарному разрешается принести домой книгу, чтобы показать своей семье, как в прежнее время всё было глупо и нелепо, как книги лишали людей спокойствия и сводили их с ума. Вот Гай и решил сделать вам сегодня такой сюрприз. Он прочтёт нам что-нибудь, чтобы мы сами увидели, какой это всё вздор, и больше уж никогда не ломали наши бедные головки над этой дребеденью. Ведь так, дорогой?

Монтэг. Возможно.

Милдред со смехом вырвала у него книгу.

Милдред. Вот, прочти это стихотворение. Нет, лучше это, смешное, ты уже читал его сегодня вслух. Милочки мои, вы ничего не поймёте — ничего! Это просто набор слов — бла-бла-бла. Гай, дорогой, читай вот эту страницу! Как называется стихотворение, милый?

Монтэг. «Берег Дувра».

Милдред. Ну читай же — погромче и не торопись.

Монтэг. Доверья океан
Когда-то полон был и, брег земли обвив,
Как пояс, радужный, в спокойствии лежал
Но нынче слышу я
Лишь долгий грустный стон да ропщущий отлив
Гонимый сквозь туман
Порывом бурь, разбитый о края
Житейских голых скал.

Дозволь нам, о любовь,
Друг другу верным быть.
Ведь этот мир, что рос
Пред нами, как страна исполнившихся грёз,
Так многолик, прекрасен он и нов,
Не знает, в сущности, ни света, ни страстей,
Ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья,
И в нём мы бродим, как по полю брани,
Хранящему следы смятенья, бегств, смертей,
Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей.

Миссис Бауэлс застыла в онемении, Милдред заметно нервничает, миссис Фелпс плачет.

Милдред. Тише, тише, Клара. Успокойся! Да перестань же, Клара, что с тобой?

Миссис Фелпс. Я… я… Я не знаю, не знаю… Ничего не знаю.
Миссис Бауэлс (с упрёком взглянув на Монтэга). Ну? Теперь видите? Я знала, что так будет! Вот это-то я и хотела доказать! Я всегда говорила, что поэзия — это слёзы, поэзия — это самоубийства, истерики и отвратительное самочувствие, поэзия — это болезнь. Гадость — и больше ничего! Теперь я в этом окончательно убедилась. Вы злой человек, мистер Монтэг, злой, злой! (Книга падает из рук Монтэга.) Зачем мучить человека этакой чепухой?

Монтэг. Вы что, свято верите, что так будет всегда? Все эти ваши Белые клоуны и Чёртовы фокусники. Загляните в себя! (Указывая на миссис Фелпс.) Посмотрите на неё! Вы же все глубоко несчастны. Вы все живёте без мечты в сердце. Вам его просто нечем наполнить. Оно скользкое, пустое и холодное. Ему всё равно, что происходит в душе у другого человека. Но так будет не всегда. Вы просто не знаете, что вся ваша жизнь похожа на огромный пылающий метеор, несущийся сквозь пространство. И пока он летит, это выглядит красиво, но когда-нибудь он неизбежно упадёт и от вас ничего не останется. Вся ваша жизнь — это только нарядный, весёлый блеск.

Милдред. Гай, замолчи! Что ты здесь устроил? Клара, успокойся! Прошу тебя, перестань! Мы включим сейчас «телеродственников», будем смеяться и веселиться. Да перестань же плакать! Мы сейчас же устроим пирушку.

Миссис Бауэлс. Нет. Довольно. Теперь я точно ухожу и забираю с собой миссис Фелпс. Если захотите навестить меня и моих «телеродственников», милости просим, в любое время. Но в этом доме, у этого сумасшедшего пожарного, ноги моей больше не будет.

Монтэг. Уходите! Ступайте домой и подумайте о вашем первом муже, с которым вы развелись, о вашем втором муже, разбившемся в реактивной машине, о вашем третьем муже, который скоро тоже размозжит себе голову! Идите домой и подумайте о тех десятках абортов, что вы сделали, о ваших кесаревых сечениях, о ваших детях, которые вас ненавидят! Идите домой и подумайте над тем, как могло всё это случиться и что вы сделали, чтобы этого не допустить. (Кричит.) Уходите! Уходите, пока я не ударил вас или не вышвырнул за дверь!

Миссис Фелпс и миссис Бауэлс уходят. Милдред тянется за флаконом с таблетками. Над домом с оглушающим звуком пролетают реактивные самолёты.


СКРИН ФЛИКЕР ТРИНАДЦАТЫЙ:
Милдред звонит по телефону, озираясь по сторонам, словно преступница, после чего спешно собирает чемодан.


СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ. БИТТИ
Пожарная станция. Битти и Стоунмен сидят за столом и играют в карты.

Битти. А вот и наш любопытнейший экземпляр, на всех языках мира именуемый дураком. (Не оборачиваясь, Битти протягивает руку ладонью кверху. Монтэг вкладывает в неё книгу. Битти швыряет книгу в мусорную корзину.) Добро пожаловать, Монтэг. Надеюсь, вы теперь останетесь подежурить с нами, раз лихорадка у вас прошла и вы опять здоровы? Может в карты сыграем? (Монтэг садится за стол.) И держите, пожалуйста, ваши руки на виду, Монтэг. Не то, чтобы мы вам не доверяли, но знаете ли, всё-таки… (Стоунмен и Битти хохочут.) Ладно уж. Кризис миновал, и всё опять хорошо. Заблудшая овца вернулась в стадо. Всем нам случалось в своё время заблуждаться. «Правда всегда будет правдой», — кричали мы. «Не одиноки те, кто носит в себе благородные мысли», — убеждали мы себя. «О мудрость, скрытая в живых созвучьях», — как сказал сэр Филип Сидней. Но, с другой стороны: «Слова листве подобны, и где она густа, так вряд ли плод таится под сению листа», — сказал Александр Поп. Что вы об этом думаете, Монтэг?

Монтэг. Не знаю.

Битти. Или вот ещё: «Опасно мало знать, о том не забывая, кастальскою струёй налей бокал до края. От одного глотка ты опьянеешь разом, но пей до дна и вновь обрящешь светлый разум». Поп, те же «Опыты». Это, пожалуй, и к вам приложимо, Монтэг, а? Как вам кажется? (Монтэг молчит в ответ.) Сейчас объясню. Вы ведь как раз и опьянели от одного глотка. Прочитали несколько строчек, и голова пошла кругом. Вы уже готовы взорвать вселенную, рубить головы, топтать ногами женщин и детей, ниспровергать авторитеты. Я знаю, я сам прошёл через это.

Монтэг. Нет, я ничего такого не хочу.

Битти. Не краснейте, Монтэг. Право же, я не смеюсь над вами. Знаете, час назад я видел сон. Я прилёг отдохнуть, и мне приснилось, что мы с вами вступили в яростный спор о книгах. Вы метали громы и молнии и сыпали цитатами, а я спокойно отражал каждый ваш выпад. «Власть», — говорил я. А вы, цитируя доктора Джонсона, отвечали: «Знания сильнее власти». А я вам: тот же Джонсон, дорогой мой мальчик, сказал: «Безумец тот, кто хочет поменять определённость на неопределённость». Держитесь пожарных, Монтэг. Всё остальное — мрачный хаос! (Смеётся.) Вы же мне ответили на это: «Правда, рано или поздно, выйдет на свет божий. Убийство не может долго оставаться сокрытым». А я воскликнул добродушно: «О господи, он всё про своего коня!» А ещё я сказал: «И чёрт умеет иной раз сослаться на священное писание». А вы кричали мне в ответ: «Выше чтят у нас дурака в атласе, чем мудрого в бедном платье!» Тогда я тихонько шепнул вам: «Нужна ли истине столь ярая защита?» А вы снова кричали: «Убийца здесь — и раны мертвецов раскрылись вновь и льют потоки крови!» Я отвечал, похлопав вас по руке: «Ужель такую жадность пробудил я в вас?» А вы вопили: «Знание — сила! И карлик, взобравшись на плечи великана, видит дальше его!» Я же с величайшим спокойствием закончил наш спор словами: «Считать метафору доказательством, поток праздных слов источником истины, а себя оракулом — это заблуждение, свойственное всем нам», — как сказал однажды мистер Поль Валери. (Битти внезапно хватает Монтэга за руку.) Боже, какой у вас пульс! Здорово я вас взвинтил, Монтэг, а? Чёрт, пульс у вас скачет, словно на другой день после войны. Не хватает только труб и звона колоколов. Ну что? Поговорим ещё? Мне нравится ваш взволнованный вид. На каком языке мне держать речь? Суахили, хинди, английский литературный, русский — я говорю на всех. Но это похоже на беседу с немым, не так ли, мистер Вилли Шекспир?

Монтэг. Вы сказали Шекспир?

Битти. Ох, как вы испугались. Я и правда поступил жестоко — использовал против вас те самые книги, за которые вы так цеплялись, использовал для того, чтобы опровергать вас на каждом шагу, на каждом слове. Ах, книги — это такие предатели! Вы думаете, они вас поддержат, а они оборачиваются против вас же. Не только вы, другой тоже может пустить в ход книгу, и вот вы уже увязли в трясине, в чудовищной путанице имён существительных, глаголов, прилагательных. А кончился мой сон тем, что я подъехал к вам на Саламандре и спросил: «Нам не по пути?» Вы вошли в машину, и мы помчались обратно на пожарную станцию, храня блаженное молчание, страсти улеглись, и между нами снова был мир. (Битти отпускает руку Монтэга и она безжизненно падает на стол.) Всё хорошо, что хорошо кончается.

Раздаётся звон пожарного колокола. Стоунмен и Монтэг встают из-за стола.

Не спешите, парни. С этим вызовом можно подождать, как раз столько, сколько мне нужно, чтобы обыграть вас, Монтэг. (Монтэг положил карты на стол.) Вы устали? Хотите выйти из игры?

Монтэг. Да. Хочу

Битти. Ну! Не падайте духом! Можно закончить партию и после: вернёмся — доиграем. А теперь пошевеливайтесь! Живо! Монтэг, мне не нравится ваш вид. Уж не собираетесь ли вы опять захворать?

Монтэг. Да нет, я здоров, я поеду.

Битти. Да вы просто обязаны теперь поехать. Это особый случай. Ну, вперёд!..


СКРИН ФЛИКЕР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ:
Внезапно распахивается окно, и шум сильного дождя становится до дрожи ощутим. Ветер колышет занавески, сверкает молния, гремит гром и отчётливо слышны пролетающие в вышине самолёты. Слышен вой приближающейся пожарной «Саламандры».


СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ. МОНТЭГ
Перед домом Монтэга.

Битти. Что с вами, Монтэг?

Монтэг. Мы же остановились у моего дома!

Битти. Поздравляю вас. Вот вы и добились своего. Старина Монтэг вздумал взлететь к солнцу, и теперь, когда ему обожгло крылышки, он недоумевает, как это могло случиться. Разве я не предупредил вас достаточно ясно, когда подослал Механического пса к вашим дверям? Неужто вас одурачила эта маленькая сумасбродка Кларисса Маклеллан со своим избитым репертуаром? А, Монтэг? Цветочки, листочки, мотыльки, солнечный закат. Знаем, знаем! Всё записано в её карточке. (Монтэг бросает на Битти презрительный взгляд, полный ненависти.) Ого! Да я, кажется, попал в точку! Достаточно поглядеть на ваше горящее огнём лицо. Экая чушь! И что хорошего она всем этим сделала?

Монтэг. Она никому ничего не сделала. Она никого не трогала…

Битти. Не трогала! Как бы не так! А возле вас она не вертелась? Ох уж эти мне любители делать добро, с их святейшими минами, с их высокомерным молчанием и единственным талантом: заставлять человека ни с того ни с сего чувствовать себя виноватым. Чёрт бы их всех побрал! Красуются, словно солнце в полночь, чтобы тебе и в постели покоя не было!
Появляется Милдред с чемоданом.

Монтэг (растерянно). Милдред!

Милдред проходит мимо, даже не взглянув на Монтэга, всё время бормоча: «Бедные мои „телеродственники“, бедняжки, бедняжки! Всё погибло, всё, всё теперь погибло…».

Монтэг. Милдред, неужели это ты дала сигнал тревоги?

Битти. Стоунмен, начинайте.

За сценой раздаются звуки бьющегося стекла.

Монтэг. Теперь это случилось со мной.

Битти. Ах, скажите, какая неожиданность! В наши дни всякий почему-то считает, всякий твёрдо уверен, что с ним ничего не может случиться. Другие умирают, но я живу. Для меня, видите ли, нет ни последствий, ни ответственности. Но только они есть, вот в чём беда. Впрочем, что об этом толковать! Когда уже дошло до последствий, так разговаривать поздно, правда, Монтэг? (Щёлкает зажигалкой, высекая огонь.) Почему огонь полон для нас такой неизъяснимой прелести? Что так влечёт к нему? (Битти погасил и снова зажёг маленькое пламя.) Огонь — это вечное движение. То, что человек всегда стремился найти, но так и не нашёл. Или почти вечное. Если ему не препятствовать, он бы горел, не угасая, в течение всей нашей жизни. И всё же, что такое огонь? Тайна. Загадка! Учёные что-то лепечут о трении и молекулах, но, в сущности, они ничего не знают. А главная прелесть огня в том, что он уничтожает ответственность и последствия. Если проблема стала чересчур обременительной — в печку её. Вот и вы, Монтэг, сейчас представляете собой этакое же бремя. Огонь снимет вас с моих плеч быстро, чисто и наверняка. Даже гнить будет нечему. Удобно. Гигиенично. Эстетично. Я хочу, чтобы вы один проделали всю работу, Монтэг. Но не с керосином и спичкой, а шаг за шагом, с огнемётом. Вы сами должны очистить свой дом.

Монтэг. Моя жена дала сигнал тревоги?

Битти. Да. А ещё раньше то же самое сделали её приятельницы, только я не хотел торопиться. Так или иначе, а вы бы всё равно попались, Монтэг! Очень глупо было с вашей стороны декламировать стихи направо и налево. Совершенно идиотская заносчивость. Дайте человеку прочитать несколько рифмованных строчек, и он возомнит себя владыкой вселенной. Вы решили, что можете творить чудеса вашими книгами. А оказалось, что мир прекрасно обходится без них. Посмотрите, куда они вас завели, — вы по горло увязли в трясине, стоит мне двинуть мизинцем, и она поглотит вас!

Монтэг. И вы спустили на меня Механического пса?

Битти. Да, он и сейчас где-то поблизости, так что не вздумайте устраивать какие-нибудь фокусы. И имейте в виду, когда закончите, вы арестованы. Готовы?

Монтэг. Да.

Битти. Огонь!

Сцена окрашивается в цвет пожара. Монтэг наставляет на Битти револьвер.

Битти (опешив от неожиданности). Недурной способ заставить себя слушать. Что скажете на этот раз? Почему не угощаете меня Шекспиром, вы, жалкий сноб? «Мне не страшны твои угрозы, Кассий. Они, как праздный ветер, пролетают мимо. Я чувством чести прочно ограждён». Так, что ли? Действуйте же, чёрт вас дери! Спускайте уже курок!

Монтэг. Прощайте, брандмейстер.

Раздаётся выстрел.


СКРИН ФЛИКЕР ПЯТНАДЦАТЫЙ:
Стены вспыхивают военной хроникой, разрываются бомбы, слышны автоматные очереди, крики, стоны, глухие взрывы, звуки рушащихся зданий и рушащегося мира. Мелькает слово «война».


СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ. ФАБЕР
Дом Фабера. Невдалеке воют сирены. Раздаётся стук в дверь.

Монтэг (шёпотом). Фабер!.. Фабер, откройте! Фабер!! (Фабер открывает дверь, впуская Монтэга.) Я вёл себя, как дурак, с начала и до конца. Я наделал много глупостей. Мне нельзя здесь долго оставаться. Я ухожу, одному богу известно куда.

Фабер. Но что случилось? Вы так взбудоражены, я бы даже сказал не в себе. Как прошёл ваш разговор с брандмейстером.

Монтэг. Брандмейстер умер. Я застрелил его. (Фабер, ошеломлённый новостью, опускается на стул. Долгое время оба молчат.) Фабер, как всё это могло случиться? Ещё вчера всё было хорошо, а сегодня я чувствую, что гибну. Сколько раз человек может погибать и всё же оставаться в живых? Мне трудно дышать. Битти мёртв, а когда-то он был моим другом. Милли ушла, я считал, что она моя жена, но теперь даже не знаю. У меня нет больше дома, он сгорел, нет работы, и сам я вынужден скрываться. По пути сюда я подбросил книги в дом пожарника. О господи, сколько я всего натворил за одну неделю!

Фабер. Вы сделали только то, чего не могли не сделать. Так должно было случиться.

Монтэг. Да, я верю, что это так. Хоть в это я верю, а больше мне, пожалуй, и верить не во что. Да, я знал, что это случится. Я давно чувствовал, как что-то нарастает во мне. Я делал одно, а думал совсем другое. Это зрело во мне. Удивляюсь, как ещё снаружи не было видно. И вот теперь я пришёл к вам, чтобы разрушить и вашу жизнь. Ведь они могут прийти сюда!

Фабер. Впервые за много лет я снова живу. Я чувствую, что делаю то, что давно должен был сделать. И пока что я не испытываю страха. Должно быть, потому, что наконец делаю то, что нужно. Или, может быть, потому, что, раз совершив рискованный поступок, я уже не хочу показаться вам трусом. Мне и дальше придётся совершать ещё более смелые поступки, ещё больше рисковать, чтобы не было пути назад, чтобы не струсить, не позволить страху снова сковать меня. Что вы теперь намерены делать?

Монтэг. Скрываться. Бежать.

Фабер. Вы знаете, что объявлена война?

Монтэг. Да, слышал, но уменя не было времени думать о ней. (Протягивает Фаберу деньги.) Вот, возьмите. Пусть будут у вас. Когда я уйду, распорядитесь ими, как найдёте нужным.

Фабер. Однако…

Монтэг. К полудню меня, возможно, уже не будет в живых. Используйте их для дела, как мы договаривались.

Фабер. Постарайтесь пробраться к реке, потом идите вдоль берега, там есть старая железнодорожная колея, ведущая из города в глубь страны. На время можете укрыться там, а потом постарайтесь разыскать меня в Сент-Луисе. Я отправляюсь туда сегодня утром, пятичасовым автобусом, хочу повидаться с тем старым печатником. Видите, и я наконец-то расшевелился. Ваши деньги пойдут на хорошее дело. Благодарю вас, Монтэг, и да хранит вас бог. Может быть, хотите прилечь на несколько минут?

Монтэг. Нет, лучше мне не задерживаться. Я очень сожалею, что так всё вышло.

Фабер. Сожалеете? О чём? О том, что опасность грозит мне, моему дому? Я всё это заслужил. Идите, ради бога, идите! Может быть, мне удастся задержать их…

Монтэг. Постойте. Какая польза, если и вы попадётесь? Когда я уйду, сожгите покрывало с постели — я касался его. Бросьте в печку стул, на котором я сидел. Протрите спиртом мебель, все дверные ручки. Сожгите половик в прихожей. Включите на полную мощность вентиляцию во всех комнатах, посыпьте всё нафталином, если он у вас есть. Потом включите вовсю ваши поливные установки в саду, а дорожки промойте из шланга. Может быть, удастся прервать след…

Фабер (жмёт руку Монтэгу.) Я всё сделаю. Счастливого пути. Если мы оба останемся живы, на следующей неделе или ещё через неделю постарайтесь подать о себе весть. Напишите мне в Сент-Луис, главный почтамт, до востребования. Ну же! Уходите!

Монтэг. Прощайте!


СКРИН ФЛИКЕР ШЕСТНАДЦАТЫЙ:
Лучи прожекторов в поисках Гая Монтэга скользят по сцене и залу. Видны огни красно-синих мигалок, прорывается вой сирен, слышны голоса, усиленные громкоговорителем.


СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ГОЛОС
Бегство Монтэга должно быть похоже на переключение телеканалов. Во время всей сцены актёр, играющий Монтэга, в каждом эпизоде бегства, сопровождающимся голосом диктора, принимает какую-либо статичную позу, а за ним наблюдает один из персонажей. Это моментальный снимок, иллюстрация, краткое содержание пройденного пути. В первом — Монтэг и полицейский, во втором — Монтэг и Фабер, в третьем — Монтэг и доктор, в четвёртом — Монтэг и Милдред вместе с миссис Фелпс и миссис Бауэлс, в пятом — Монтэг и Битти. Эпизоды даются через затемнения. Каждый эпизод — новостной выпуск нового телеканала с новым дикторским голосом. В момент затемнения (переключения канала) звучит характерный шум отсутствующего телесигнала.

Эпизод  I
Голос первого диктора. Полиция предлагает населению Элм-террас сделать следующее: пусть каждый, кто живёт в любом доме на любой из улиц этого района, откроет дверь своего дома или выглянет в окно. Это надо сделать всем одновременно. Беглецу Гаю Монтэгу не удастся скрыться, если все разом выглянут из своих домов. Итак, приготовиться! Выглянуть по счёту десять. Начинаем. Один!..

Эпизод  II
Голос второго диктора. Все жители как один встали на защиту нашего счастливого общества. Телефоны полицейского колл-центра раскалились добела от напряжения. Непрерывный поток звонков сообщает о местоположении преступника Гая Монтэга. Сегодня нас ждёт увлекательная программа. Усаживайтесь поудобнее. Мы начинаем прямой репортаж погони. Не отключайтесь...

Эпизод  III
Голос третьего диктора. Мы продолжаем нашу прямую трансляцию по поимке Гая Монтэга. Он всё ещё разыскивается. Поиски ведут полицейские геликоптеры. Из соседнего района доставлен новый Механический пёс. Ну всё, теперь ему точно конец. Механический пёс действует безотказно. Это чудесное изобретение, с тех пор как впервые было применено для розыска преступников, ещё ни разу не ошиблось. Наша телевизионная компания гордится тем, что ей предоставлена возможность повсюду следовать за механической ищейкой, как только она начнёт свой путь по следу преступника…

Эпизод  IV
Голос четвёртого диктора. События развиваются очень стремительно. Погоня продолжается в северной части города! Полицейские геликоптеры сосредоточиваются в районе Восемьдесят седьмой улицы и Элм Гроув парка! Механический пёс взял след и бросился в погоню. Монтэгу уже не скрыться от преследования! «Скорее к развязке!» — говорим мы полиции...

Эпизод  V
Голос пятого диктора. Смотрите! Это Монтэг. Он только что появился из-за угла на пустынной улице. Механический пёс его видит. На него направлены все прожектора полицейских геликоптеров. Да, мурашки бегут по всему телу. Не хотел бы я оказаться в лучах такой славы. Смотрите! Механический пёс разбегается... делает прыжок — ритм и точность его движений поистине великолепны. Сверкает игла... (Слышен отчаянный крик). Всё. Это конец. Поиски окончены. Монтэг мёртв. Преступление, совершённое против общества, наказано. Теперь мы переносим вас в «Зал под крышей» отеля «Люкс». Получасовая передача «Перед рассветом». Сегодня в нашей программе…


СКРИН ФЛИКЕР СЕМНАДЦАТЫЙ:
Экран озаряет яркая вспышка, после чего на нём появляется видеоизображение ядерного взрыва.


СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭТОГО МИРА
Монтэг и Клариса раскачиваются на качелях.

Монтэг. Как думаешь, мы когда-нибудь вернёмся в этот мир?

Кларисса. Да. Но мы уже не узнаем друг друга.

Монтэг. Почему?

Кларисса. Потому что мы будем другими людьми.

Монтэг. Зачем?

Кларисса. Чтобы мир продолжил существовать дальше.

Монтэг. Тогда давай помечтаем, каким он будет, пока мы ещё вместе.

Кларисса. Начинай. Ты первый.

Монтэг. В то время, когда я мог быть человеком, я был бы Ромео.

Кларисса. А я была бы Джульеттой.

Смеются.

Кларисса. Кто это проникает в темноте
В мои мечты заветные?

Монтэг. Не смею
Назвать себя по имени. Оно
Благодаря тебе мне ненавистно.
Когда б оно попалось мне в письме,
Я б разорвал бумагу с ним на клочья.

Кларисса. Десятка слов не сказано у нас,
А как уже знаком мне этот голос!
Ты не Ромео? Не Монтекки ты?

Монтэг. Ни тот, ни этот: имена запретны.

Кларисса. Как ты сюда пробрался? Для чего?
Ограда высока и неприступна.
Тебе здесь неминуемая смерть,
Когда тебя найдут мои родные.

Монтэг. Меня перенесла сюда любовь,
Её не останавливают стены.
В нужде она решается на всё.
И потому — что мне твои родные?

Кларисса. Они тебя увидят и убьют.

Монтэг. Твой взгляд опасней двадцати кинжалов.
Взгляни с балкона дружелюбней вниз,
И это будет мне от них кольчугой.

Кларисса. Не попадись им только на глаза.

Монтэг. Меня плащом укроет ночь. Была бы
Лишь ты тепла со мною. Если ж нет,
Предпочитаю смерть от их ударов,
Чем долгий век без нежности твоей.

Кларисса. Кто показал тебе сюда дорогу?

Монтэг. Её нашла любовь. Я не моряк,
Но, если б ты была на крае света,
Не медля мига, я бы, не страшась,
Пустился в море за таким товаром.

Кларисса. Моё лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь «да». Но ты не торопись.
Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер
Не ставит ни во что любовных клятв.
Не лги, Ромео. Это ведь не шутка.
Я легковерной, может быть, кажусь?
Ну ладно, я исправлю впечатленье
И откажу тебе в своей руке,
Чего не сделала бы добровольно.
Конечно, я так сильно влюблена,
Что глупою должна тебе казаться.
Но я честнее многих недотрог,
Которые разыгрывают скромниц.
Мне следовало б сдержаннее быть,
Но я не знала, что меня услышат.
Прости за пылкость и не принимай
Прямых речей за лёгкость и доступность.

Монтэг. Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев…
Кларисса. О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, — это путь к изменам.

Монтэг. Так чем мне клясться?

Кларисса. Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.

Монтэг. Клянусь, мой друг, когда бы это сердце…

Кларисса. Не надо, верю. Как ты мне ни мил,
Мне страшно, как мы скоро сговорились.
Всё слишком второпях и сгоряча,
Как блеск зарниц, который потухает,
Едва сказать успеешь «блеск зарниц».
Спокойной ночи! Я тебе желаю
Такого же пленительного сна,
Как светлый мир, которым я полна.

Звучит музыка. Затемнение.