Столовка. Год 1952-ой

отрывок из ненаписанного романа


- Григорий Иосифович, ты зайди ко мне через полчасика, разговор есть, - Александр Иваныч поздоровался крепким рукопожатием с бригадиром кондукторов. - Вот, Николай Ефимыч, это и есть Григорий Метёлкин, я Вам о нём рассказывал. Фронтовик, пятерых сыновей воспитал, третий год висит у нас на доске почета.
- Здравствуйте, товарищ, - спутник Александра Иваныча, седой худощавый гражданин в очках и с черным портфелем протянул Григорию руку. - А Вы на каком фронте воевали?
- На Сталинградском, после ранения был комиссован домой, - пожилой кондуктор смущенно опустил глаза.
- А меня на Ленинградском зацепило.
Только сейчас Григорий заметил, что одна нога у человека с портфелем не гнется, и он постоянно переступает с ноги на ногу... Протез, видимо.
- Николай Ефимыч, идёмте, нас уже в столовой ждут... Гриш, вобщем договорились, давай, у меня через полчаса.
И человек с портфелем вместе с Александром Иванычем засеменили в сторону столовой, огибая большие весенние лужи...

- Осифович, чё от тебя парторг-то хотел? - спросил подошедший к Григорию Иосифовичу Сенька Трутнев - давний его друг и сотоварищ.
- Да почём я знаю, велел зайти. Опять, наверное, агитировать начнёт в партию вступать. Чё ему еще партору надо-то?
- Так-то да... Дак тебя ждать?
Гриша с Семеном решили пропустить по стаканчику после тяжелой трудовой смены.
- Не, Сень, ты иди. Кто знает, сколько меня Иваныч промурыжит.
- Ну, как знаешь. Давай, Гриша, тогда до понедельника.
- Бывай, - друзья пожали друг другу руки, и Сенька, привычными шагами перескакивая через железнодорожные пути, двинулся в сторону станции.

- Заходи, Григорий Иосифович. Вот угощайся, капустные, в столовке только-только испекли, - Александр Иваныч развернул газетку, в которую были завернуты пирожки. - Разговор у нас будет серьезный.
- Спасибо, конечно, а что за дело-то?
Парторг сел на стул напротив бригадира и внимательно смотрел ему в глаза, словно не зная как начать беседу.
- Твоя бригада всегда в передовиках ходит, Григорий Иосифович. И дисциплину ты наладил - будь здоров! Ты сколько в бригадирах к нас уже?
- Пятый год... - ответил, Григорий, не понимая, к чему клонит парторг.
- Пятый год... - повторил Александр Иваныч. - Тут такое дело, Григорий Иосифович, к 35-ой годовщине Великого Октября нам на депо орден Ленина выделили для награждения лучшего из лучших. Мы с начальником депо посидели, подумали... и выходит, что лучший из лучших - это ты, Григорий Иосифович.
- Скажете тоже, и получше меня найдутся. - Гриша почувствовал, как кровь ударила ему в лицо и расстегнул ворот гимнастерки. - Вон Николай Артемьевич, потомственный машинист, и тоже на доске почета висит.
- Ты не скромничай, Григорий Иосифович, мы Николая три года тому назад награждали. К тому же директива была, чтобы непременно из простых рабочих кто-то был. По всему выходит, что лучше тебя кандидатуры нет.
- Так уж и нет?
- Но есть одна заковыка... - Парторг пропустил гришину реплику мимо ушей и продолжил. - Орденоносец должен быть коммунистом, понимаешь? Идейно так сказать выверенным. А я тебя какой год  в партию агитирую? А ты все в сторону норовишь. Или тебя взносы пугают?
- Да я что, я понимаю, взносы, конечно, тоже, но там на собрания ходить надо, а у меня в бригаде и так за троих работать приходится. Дети опять же...
- Ну, ты за собрания сильно не переживай, Григорий Иосифович, чего-нить решим... Вобщем так, заявление ты мне сейчас напишешь, я поддержу и поручителем выступлю на собрании местной ячейки. Пока документы в обкоме будут, в кандидатах походишь, а партию вступишь - отправим документы в Москву. Договорились?
- Дайте хоть подумать недельку.
- Некогда думать, собрание ячейки нашего депо назначаю на среду. А ты на-ка вот пока... почитай. - И парторг положил перед Григорием Иосифовичем новенькую брошюру в красной обложке «Устав Коммунистической партии СССР». - Я тут выделил карандашом, что тебе запомнить надо. Лично спрашивать буду. Понял? Лично...

Только выйдя из правления, Григорий закурил и перевел дух. Да, круто его парторг в оборот взял. И охнуть не успел...
Дорога домой пролегала через сосновый бор, где он знал каждую тропинку. «Надо же, орден Ленина. Кому скажу, не поверят. Нет, уж лучше помолчу до времени... Нет, Михаилу всё ж таки скажу, обидится еще». Старший брат Григория - Михаил Иосифович - служил в ту пору в прокуратуре города. «Да и то, что в партию вступил, от него скрыть не получится. А там по ниточке, по ниточке размотает весь клубок. Мишка, он такой. Нет, Михаилу надо рассказать».
Уже на выходе из соснового бора на глаза Григорию попалась столовая находящейся рядом базы потребкооперации. «Вот, пожалуй здесь и поужинаю. Фуса с младшими детьми уехала к сестре в Платошино, старшие бегают где-нибудь, дома не готовлено ничего... Эх, надо было в нашей столовке поесть, деповской…» Но возвращаться  в депо не хотелось, да и размокшие от весенних дождей тропинки к прогулкам не располагали.
В пустой столовой потребкооперации суетились повариха и кассирша:
- Мы скоро закрываемся.
- Да я быстро...
- Борщ будете? Есть еще биточки и рыбные котлеты.
Взяв борщ и биточки с гречневой кашей, Гриша остановился у кассы. Здесь же, возле кассы, стояли красное вино, портвейн и водка, которыми торговали в розлив.
- Девочки, налейте мне еще стакан портвейна.
Кассир, налив до краев граненый стакан, повернула ручку кассового аппарата:
- С Вас рупь восемьдесят пять.
Григорий Иосифович присел за ближайший стол, крякнул и залпом осушил стакан теплого крепленого вина. Потом немного выждал и принялся за первое. Тарелка была большая, глубокая, и вкус горячего борща, замешанный на портвейне, разливал по телу приятную истому. Желая продлить это удовольствие, Григорий Иосифович вышел на улицу и закурил. К вечеру небо расступилось и солнце, выглянувшее из-за туч, приятно слепило глаза и напоминало сияющий орден Ленина...
В дверях послышался лязг задвижки. Григорий выбросил окурок папиросы в урну и дернул дверь на себя. Она оказалась заперта. Он постучал, но на его стук никто не ответил. Тогда он забарабанил по двери кулаком, одновременно дергая ручку двери.
- Чего надо? Мы закрыты! - послышался из-за двери уже знакомый голос кассира.
- Девочки, я еще второе не доел.
- Слышь, Тонь, этот алкаш вернулся... - сказала кассирша поварихе. - Иди отсюда, сказала ведь - закрыто!
- Никакой я не алкаш! - от возмущения у Григория Иосифовича перехватило дыханье и он сильно ударил по двери кулаком. - Доесть-то дайте.
- А ну вали отсюда, - прикрикнула дверь голосом кассирши. - Щас милицию вызову!
Григорию Иосифовичу бы остыть и плюнуть на те унылые биточки с гречневой размазней, но его переполняло чувство несправедливости. Его - фронтовика, бригадира, всеми уважаемого человека, без пяти минут орденоносца и члена партии  - назвали алкашом. Да еще и биточки своровали, которыми сегодня будут кормить своих сопляков... Он несколько раз сильно пнул по двери сапогом.
- О-ё-ёй! Убивают! - послышалось из-за двери.
- А ну остынь, мужик! - раздался голос сзади. - И отойди от двери.
Григорий Иосифович обернулся. Милиционер. Вот те раз! «Да откуда ты взялся-то!»
- Зина, открой, это я, Пётр.
Дверь лязгнула и на пороге показалась кассирша с перепуганым лицом.
- Петя, а нас тут убивают! Дверь вон почти сломал, окаянный.
- Ты чего творишь, мужик? В каталашку захотел?.. - грозно прикрикнул старшина.
- Дак я... - начал было Григорий.
- Правильно, Петенька, там ему самое место, алкашу-паразиту. Пошли уже домой, а?
- А его, что ж, отпустить? А ну, мужик, дыхни.
От запаха вина старшина поморщился.
- Да черт с ним... Будет впредь наука... - начала было кассирша.
- Ну нет, Зин, и ты тоже собирайся, ты мне заявление напишешь на этого забулдыгу.
- Никакой я не забулдыга! И не алкаш! Я в депо работаю бригадиром...
- А ты не гоношись. Я видел, как ты тут дверь разносил. Сам в отделение пойдешь или наряд вызвать?
- Сам.

P.S. В связи с отсутствием потерпевших и материального ущерба, Метёлкину Григорию Иосифовичу, 1907 года рождения, вменялось в вину мелкое хулиганство. Ключевую роль на суде сыграла характеристика из депо, подписанная парторгом организации Александров Ивановичем Струковым, из которой следовало, что Метёлкин Григорий Иосифович неоднократно нарушал трудовую дисциплину, отмечен в халатном отношении к своим должностным обязанностям и политически безграмотен. В результате по приговору дед получил два года общественных работ. Историю эту рассказал мне отец уже после смерти деда, но ответить на вопрос, почему нельзя было ограничиться 15 сутками, так и не смог.
Как инвалида и фронтовика деда оставили в Кунгуре, где он проживал на казарменном положении в слесарных мастерских местного училища (на другом конце города). Днём там работали учащиеся, а по ночам – он. Весной 1953 попал под амнистию и вернулся в депо.

12 июля 2017
Пермь