Йорки-ёлки, один хрен

        Поздно ночью они собрались на конспиративной квартире, находящейся в каком-то захолустье, хоть и в самом сердце их любимой Родины, которую они патриотично любили и обожали, являясь действующими и бывшими сотрудниками  спец. служб и отрядов специального  назначения.
 
На улице стоял декабрь, но Некрасов со своим крестьянином  и  зимним торжеством, был более, чем не уместен, потому что давно уже не 19-й и не 20-й век, и уверенно и плотно шло глобальное потепление всей планеты Земля,  что значит, обещанный прогноз обычных русских морозов мог уже  как всегда,  не состояться.
 
 Тем не менее, предстоящие   новогодние  праздники  никто не отменял,  новый год,  он и в Африке новый, пусть и под пальмами и в юбках из листьев от   баобаба, ну,  а на русской земле ели и сосны ещё не перевелись, и  потому  паролем для прохождения на сходку по поводу их общих дел служила фраза: «Ель кремлёвская стоит?!» а ответить надо было: « Так точно, ещё не спилили» и при этих словах, словно после произнесённого «сезам откройся» отворялась тяжёлая железная дверь, укреплённая огромным количеством замков от разных, правда не отечественных,  производителей и  впускала  внутрь очередного посетителя тайного вечере, следом с шумом закрывалась за ним, бряцая давно не смазываемыми   дверными петлями.

   Не потому,  что так было надёжней, а потому что,  квартира всё же была конспиративной  и шифроваться надо было во всём, и в тех запорах тоже, что громко лязгали на весь подъезд и не только соседи с этого этажа, но и  всего этого  дома   знали, что пожаловал очередной  член на  заседание совета по кремлёвским елям.
 
 Ведь на носу был Новый год.
 
 
                ***
 
 
      А годом раньше они так же собирались все вместе и тоже,  в это же время…  Их было шестеро. И выглядели они, как каждой твари по паре, потому что, так и ходили словно, «мы с Тамарой санитары. Мы с Тамарой ходим парой».
 
    И действительно, Макс и Мирончиков Андрей, что являли собой действующих сотрудников  с Лубянки,   сидели вместе  в одном кабинете, чуть ни  на одном стуле, во всяком случае, каждый мечтал о том, чтобы занять его и властвовать уже  единолично и  на все сто, хотя бы в этом помещении, где не было даже кондиционера и летом,  дыша дуэтом  утренними испарениями вчерашних возлияний, они почти задыхались от невозможности глотка свежей  озоновой струи, ибо только и могли, что через душный застоявшийся воздух, раскалённый до температуры кипения, изрыгать друг другу в лицо огненную лаву, будто один  дракон,  но о  двух головах. От чего дружелюбней они не становились по отношению к каждому, но вынуждены были терпеть, не только эти невыносимые условия совместного существования,    будучи напарниками в работе.
 
Вот потому - то очень часто Макс и  жаловался,  сидя с кем-нибудь посторонним  за столиком в кафе, находившегося поблизости от знаменитой площади:
 
          —  У нас кондиционеров нет.  —  С обидой в голосе докладывал он. А  работа,  с его же  слов,  вредная, не только его напарник такими качествами обладает - "Вреден до не возможности,   и дурак,  ко всему прочему"  —   всё приговаривал он  себе под нос, глядя на товарища, сидящего напротив, о вытянутые длинные ноги которого, торчащие из-под стола, словно «лежачий полицейский»,  он вынужден был каждый раз спотыкаться, направляясь к выходу. А следом присовокуплял:
 
               — Облучение.   —  Не забыв со значением  в голосе  прибавить, имея в виду и свой мобильный телефон, и в первую очередь, который  он, как  ретивый сотрудник,   по обычаю кидал где-нибудь в зоне желаемой  не досягаемости для самого  себя,  и так,  с пустыми руками, лишь с зажатой под мышкой тоненькой папочкой с нужными,  по его словам,  документами,   и разгуливал по служебным делам, заходя в кабинеты к своим сослуживцам,  не торопливо перемещаясь с этажа на этаж.
 
 Тем временем, Мирончиков,  скучно и вяло зависнув над очередной рюмкой, он очень не против был,  выпить,  а правильнее был не дурак накатить,  хотя называл это почему-то,   рабочими делами,  делился очередной историей, из разряда басен про Белку и Стрелку,  отправленных на ракете  в космос,  как они мебель таскали, экие, ведь задачи государственной важности  перед ними стояли. Это когда им «мебелюшку» прикупили новую, выражаясь его же словами.
 
 Так они и работали на пару, два санитара,  Мирончиков с Максом, оправдывая свои вечные  опоздания на службу,  каждый раз  встреченным по дороге  высшим начальством, гордо и чуть плаксиво,  произнося при этом:
 
             " Не мог же я генерала на х # й послать!"
 
       Вторая  пара, сильно напоминающая первую,  из  этой ячейки или сообщества патриотов Отчества,   на фоне  уже  упомянутых, что отличались   даже  разными размерами в вышину и ширину,  ибо Макс был маленький и ожидающий вот-вот  сильно растянуться в ширь, будучи уже  обладателем небольшого круглого брюшка и пухлых щёчек, а Андрей  Мирончиков при этом и  вовсе был недосягаем, мог достать при желании и не по просьбе,  воробышка,  и даже слиться  с фонарным столбом, из-за которого даже его вечно  вытянутое  лицо, словно вопросительный знак,  не было бы заметно, так вот, Ермоленко и Семёнчиков,  не только были тайными,  в отличие от тех, кто,  не вытирая ноги у подъезда,  каждый день прилюдно просачивался в  массивную дверь, а и бывшими сотрудниками тех же структур и походили  внешне друг  на друга настолько, что глядя на них,  тут же в голове всплывал образ сказочного   зверька Тяни-Толкая.
 
Их туловища почти  ничем различались, были квадратно-широкими, местами со свисающим жирком, что полностью свидетельствовало  об их экс-статусе, как они оба настойчиво  кричали везде и повсюду.  И,  ходили они одинаковой походкой,  перекати-поле, как ни странно,  довольно быстро при этом,  преодолевая достаточно  большие  расстояния мегаполиса,  видно,  бывшая работа  вынуждала хоть в этом соблюдать режим стенд-бай -  «только что я  был здесь, а вот меня  больше уже и   нет…» и тут же  исчезнуть, словно  провалиться сквозь землю.  Хотя со стороны смотрелось такое  очень даже  потешно,  и можно было с успехом ощутить себя в партере   цирка на Цветном, покатившись кубарем от хохота. Усиливался   эффект  от увиденной картины, ещё и  их постоянным непреодолимым  желанием придать себе как можно больше значимости в этой жизни.
 
Поэтому  один,  по фамилии Семёнчиков и по имени Лаврентий Владимирович,  цеплял на свою, покрытую густой тёмной шевелюрой голову,  шляпу, на нос  —  очки в золотой оправе, чем сам себе да и остальным окружающим,   сильно напоминал одиозного политика, ещё и,  являясь  тёзкой того, а когда складывал важно на груди свои коротенькие пухлые  ручки,  и начинал целеустремлённо смотреть вперёд,   думая, конечно же,  о судьбе России, то  намекал  уже на  другого героя исторических времён, Наполеона - Бонапарта, но только позой, разумеется, ведь великий император Франции и  полководец  не носил фетровых  шляп, а важно  расхаживал в   чёрной треуголке. Короче, всё, что можно,  для самого себя и своего значения, тех,  золотистого цвета эполет, с которых при случае можно было стряхнуть  антикварную пыль,   было сделано, только всё же  окружающими было подмечено нечто другое.
 
     Был в  советские времена такой  мультик про бегемота, который боялся прививок, и Семёнчиков очень и очень  сильно  своей физиономией и фигурой походил на этого сказочного рисованного  персонажа, и  даже казалось, что у него под шляпой скрывались такие же чудненькие  маленькие ушки, которыми он так потешно шевелил при разговоре, как тот бегемот.
 
Но Лаврентий Владимирович,  когда звонил  кому-нибудь,  всё же  даже не дёргал себя за уши, не то что производил ими какие-то движения,  а говорил в трубку бархатистым баритоном,    с теми интонациями,  что,  по его мнению, должны были присутствовать у настоящего Лаврентия из учебников истории:
 
           —  Приветствую. Не от чего не отрываю?
 
И только после данного   заданного вопроса приступал к теме разговора. В общем, был он интеллигентен, пропитан культурой и вежливостью  до мозга костей, изъясняясь всегда,  как-то выспренно,  но при этом предпочитал, почему-то  выбирать  места для  деловых встреч  погаже. Вернее, подешевле. Где он только их находил, ещё и в таком огромном количестве, впечатление, что в столице вообще,  не было ни одного приличного заведения, а только конюшни для коней, но не для людей,  если б такое было возможно,  одному богу было известно, но,  тем не менее,  никогда не промахивался с ценами в меню.
 
       Вторая же  голова их общего туловища этого зверька совсем всё же  не из сказки,  что так же быстро рассекала по улицам города знакомой походкой перекати  - поле и  тоже шныряла по подвальным и полуподвальным питейного вида барам, где не виднелось даже  на горизонте обслуживающего персонала,  была  криклива, но в некоторых ситуациях мяукала   в трубку Чеширской улыбкой  - Алёёёу, это Димаа-аа-а, да-а-а,  —  катаясь на букве «а», как масленый кот на пасху.
 
Но тут же законспирированный  по самые уши  товарищ Ермоленко  мог блеснуть, как истинный корнет, коим он  себя считал и не только, а и  именовал так же  и  свой электронный  почтовый  ящик, непревзойдённой обидой,  и  с пафосом, но больше в истерике, мысленно кинув противнику в лицо лайковую перчатку,  громко  воскликнуть:
 
           —  Ну,  ты и   трепло! Да,  пошёл ты!!
 
     Собственно и Тяни-Толкай, и Тамара-Санитары очень походили друг на  друга.  Вообще,   Говорков Максим, он же Макс и единственный   в их команде секретных агентов без подпольной клички,  был умерен - из всей этой четвёрки   единственный всё же  без столь ярко-отличительных качеств. Он был просто вежливым  хамом, молча   мечтающим  о тёплом местечке  на гражданке, и так же молча оставляющим свой мобильный  телефон на рабочем месте у себя в кабинете, чем приводил в дикое  бешенство своего напарника, которого про себя называл исключительно, длинноногой жердью  и  дураком вместе со  сволочью взятым.  При этом  был  раним и тих. Но проявлялась его ранимость либо соплями в трубку, и  он совершенно реально плакал, можно было достоверно  слышать его не только шморканья носом, но и  текущие чуть не рекой слёзы, когда всхлипывая и хныча он  говорил:
   
              — Я тебе ничего плохого не делал!!!!
 
 Либо, его душевная уязвимость проявлялась иным   вариантом —  упёртым молчанием.

 
     В общем,  в отличие от «Берии»,  что пока тот  выполнял задание, ему было всё, абсолютно  всё равно, что значит  —  плюй ему  в глаза, а  он тебе   в голос: «Да,  всё это  божия роса»,  Говорков, который всё больше всё же молчал, говорящая у него была только фамилия,   мог и развернуться спиной  к  любому службисту,  и  вовсе положить на службу. И потому Максик,  как ни странно, но  всё же  больше     вызывал к себе  уважения,  у  него и жизнь-то  делилась  —  на ту,  другую, до ФСБ, и эту,  о которой он отзывался весьма  брезгливо.
 
Единственное,  чем страдал и мучился капитан  Говорков, когда его  неожиданно пробивало на многословие – это вопрос, который он задавал каждый раз любому новому,  встреченному им человеку, прибывшему из далека:
 
              —  А как у вас с медициной?  —  Таинственно, затаив дыхание,  спрашивал он, будто это была запрещённая  в  их  «конторе» тема для  обсуждений.
 
Видно,  тонкость его натуры и  периодические рыдания,  не  к месту,  и ни  впопад,  и  толкали бедолагу,    на  проявление  такого рода интереса к медицинской тематике.
 
Но была в этой тёплой кампании ещё одна —   каждой твари по паре…  и тоже уже тот,  знакомый Тяни-Толкай.
 
         Это тоже Дима, как корнет Ермоленко, но  по фамилии Красавкин,   в народе, просто «Красава» и  Олег, что больше внешне походил на питекантропа, своей большой, бритой по необходимости, он был самбист, головой,  и низкими надбровными дугами, из - под которых на мир взирали светлые, почти прозрачные,  глаза, которые вечно всему удивлялись и даже тому, что говорил его огромный  рот с сочными влажными губами, будучи при этом вычурно вежливым в отличие от своего более молодого и менее выдержанного  напарника, который, сходу,  если что было не по его,  всех неугодных ему лично,   звал  исключительно гнидами и жидами, что собственно,  не сильно удивляло, ибо было не ново в современной жизни людей. Да и учитывая ту разницу в возрасте, питекантроп всё же  при любом раскладе вежливо говорил: - что-то вроде, я  слушаю, а Красава - тихо молчал, а потом яростно  материл всех кого не попадя, не делая в запале уже никому абсолютно исключения.
 
 
Так как конспирация и здесь не отменялась, то достоверно не было известно, кто из них являлся действующим, а который  в отставке и значит,  бывший, но их туловище Тяни-Толкая было одинаково атлетически сложенным, что наводило всё же на мысль, что,   как принято считать, бывших военных и службистов  не бывает.

 
    Короче, не смотря на внушительную внешность их телес, у питекантропа  давно уже была кличка, и какая-то странноватая, вернее,  он сам весьма своеобразно назвал свой электронный почтовый ящик,  по имени породы маленьких собачек – Йоркшир, а так как сам он, как знало его близкое окружение, не был любителем четвероногих, тем не менее,  выставив  ещё и на личном на фото какого-то пса, совсем не маленького, что не могло не вызвать лёгкого недоумения,  и сходу, что было ожидаемо,   к нему  прилипло  это прозвище. Звали  его теперь,  даже его же  сподвижники  просто и лаконично  —   Йорки,  а не уважаемый  Олег Павлович, которому было уже хорошо за сорок.
 
       А Красавкин, за которым и так уже давно и прочно закрепилась «кликуха», как он сам говорил,  потому что изъяснялся он зачастую  на  языке тех, кого  сам же  и допрашивал, Красава, после их сегодняшней сходки стал именоваться ещё и Ёлкой  или Елью Кремлёвской, в зависимости,  от настроения собеседника  и ситуации, в которой к нему обращались.
 
                ***
 
          Поводом для очередного сбора на конспиративной квартире действующих и бывших сотрудников спец служб и отрядов специального назначения, как уже известно, послужил предстоящий,  грядущий Новый год,  а повесткой столь секретного обсуждения на тайном собрании явилась – ель. Не просто ёлка для детишек к зимнему празднику, что принято ставить и украшать на  Красной площади,  а её последующая судьба.
 
 Да, всю ночь решалось бывшими и нынешними оперативниками, что же они  будут делать с деревцом, когда отгремят песни и хороводы и закончится бой курантов.
 Поступало много различных предложений: и распилить никому уже  ненужную  ель на части, потом отвезти уже в качестве дров её  в ближайший детский дом в пригороде и там свалить на  участке под навесом, чтобы в случае чего,  было чем печку растопить и детки-сироты  не замёрзли, учитывая не лучшее финансирование таких заведений.  И,   было ещё  много разных идей, все они, конечно же,  были направлены на  помощь ближнему, раскрашенную в яркие цвета гуманизма и человечности.
 
Да и потом, это было пояснимо,  ведь практически у всех собравшихся были свои собственные дети, а у  кого-то даже, ни один, а двое.
 
 Вон,   у питекантропа-Йорка сыновьям уже  по двадцать, он только что молодой отец, ещё помнящий, что такое тяжёлое детство, вернее его не лёгкое  отцовство, когда денег не хватало на ёлочные игрушки, не то, что на подарки его тогда еще малолетним  мальчуганам. Впрочем, Йорк и сейчас не сильно был богат, а даже можно было сказать, всё так же   бедствовал. Во всяком случае, он  всегда был готов у кого-нибудь занять до получки. Сам  в долг не давал, ибо не  с чего было,  оплачивая  аренду спортивного зала, в котором  давал те самые уроки по самбо, попутно, подхалтуривая экспертом по  происходящим мировым  политическим событиям. Короче, высказывая своё   мнение, что вылетало из тех сочных мягких губ, по сути,  являясь певцом о трёх нотах, каких было ни мало во все времена, всё лихо  разъезжающих на теме патриотизма и тем самым, имея небольшое подспорье к своим поющим,  зачастую проникновенные  романсы,   финансам.
 
     Всю ночь шло бойкое голосование, члены этого  тайного сообщества не стесняясь и не боясь быть услышанными посторонними, старались как можно больше перекричать друг друга, ссылаясь периодически  на свои  бывшие  контузии, полученные в боях  при исполнении   служебных обязанностей.
 
Больше всех надрывался Красава, что стал чуть позже Елью, и  ни  потому что тоже был туг на ухо, хотя, по любому он выглядел контуженным,  и на вообще,  все части тела, но больше всего у него пострадала   голова,  вечно не только обидно обзываясь, кидая людям в лицо,  своё  традиционное  – жид и гнида,   а потому что имел свой личный интерес  в этом общем   вопросе.
 
Тем не менее, решив не озвучивать всё  полностью, а то,  как бы не остаться в дураках, как его лучший друг и напарник,  который не только  здоровье положил на плаху собственного  патриотизма,  хотя и    выглядел всё таким же  мускулистым и весёлым, как в молодости,  а и так,  и сидел с пустым карманом, в котором зияла  огромная дыра в его массивный кулак спортсмена, не смотря на долгие годы службы,  и  которого он, Красава, всё  при случае называл наивным  идиотом. Хотя тот таковым не являлся на самом деле. Ну,  или не в полной мере, не    соответствовал всё же  данному   суждению о себе.
 
     Часа полтора оратор в лице Димы Красавкина всё рассказывал о той заманчивой  перспективе, что ожидала всю их команду, яростно,  почти  плюя в разные стороны  длинной злостной слюной, хотя по близости не было ни одного  ненавистного им  жида и соответственно гнид здесь тоже  не наблюдалось.
 
Он, представив  на минуту,  как сажает  своего  четырёхлетнего сынишку Петю себе  на плечи, которого после развода видел крайне редко и такая возможность, почувствовать тепло родной крови через гимнастёрку,  была для него теперь праздничным исключением, настолько сильно вдохновился, что, плача от своего же собственного благородства, он говорил в тот момент о детях всего мира, чуть не рыдая уже  в носовой платок  под конец фразы, которую произносил с особым пафосом:
 
               — И, да, мы обязаны помочь!  И мы это сделаем! Мы изготовим клюшки!   —   Чуть не стукнув в воздухе кулаком,   в этом месте  он даже произвёл размашистое  движение рукой, как заправский хоккеист, и,  не успев добавить, что они ещё сделают, украсят их  яркой  надписью:  «из кремлёвской ели», уже  совершенно молча  и в сопровождении глубокой тишины,  слетел с воображаемой  трибуны, которой послужил простой деревянный стул, почти о трёх ногах, и так же молча продолжил  лежать уже    на грязном полу, страшно вращая глазами, потому что  ему казалось, что он  продолжает ещё что-то  говорить, но по сочувствующим лицам соратников, склонившихся над ним,  медленно и неохотно въехал в суть дела,  поняв наконец, что ничего не происходит… Потому что кончик его розового языка, застрял у него  между зубов, и мертвой шкуркой выглядывал наружу, на которой даже показались крохотные  капельки  крови алого цвета.
 
      В общем, даже без учёта,  что оратор закончил раньше регламентированного  им самим срока, всё же они -  Йорк, Макс, Берия и все остальные пары,  не были очень  глупыми людьми, не смотря на расхожие анекдоты про не умных  работников ФСБ,  и успели понять из беспорядочной речи добропорядочного отца и гражданина, то,  что,  а это самое главное,  что  и им, что-то перепадёт, после того, как они дружно, навалившись всей своей значимой массой -  кто фетровой  шляпой, кто мощными бицепсами, а кто просто  русским матом,   в общем, кто во что горазд  и на что способен,   распилят новогоднее дерево под названием  «кремлёвская ель».
 
  Так теперь называлась не только их предстоящая боевая операция,  но  и так звали теперь их преданного друга Диму  Красаву, которого прямо сейчас   надо было срочно  выручать из беды,  иначе  они не смогут узнать всех  подробностей   этого  хитроумного  стратегического  плана, из-за которого пострадал  их  старый  сослуживец, не успев всё изложить до конца,  что всё так же молча и почти без движения, боясь пошевелиться  от боли,  снизу наблюдал за реакцией, которую он произвёл на своих   друзей  столь  пламенной речью.

 
                ***
 
         Давно уже отбили положенные двенадцать раз куранты,   даже за два дня  до положенного срока, прихода такого долгожданного  нового года, выпал белый пушистый снег, накрыв всю площадь белоснежным ковром, как и положено в это время. Природа  смилостивилась над людьми, которые с нетерпением  ждали морозных зимних дней, что становились теперь редким явлением даже там, где всегда был трескучий мороз, и господствовала Матушка Вьюга. Потому  и дети, которым чуть не суждено было на велосипедах, а не на санках и лыжах спускаться  с привычных горок, сумели поводить дружные хороводы вокруг высокого традиционного лохматого зеленого дерева,  что стояло посреди площади  и ласково,  и приветливо раздавало приветы всем – всем – всем, кто пришёл отметить  сюда этот любимый всенародный праздник,  размахивая своими огромными еловыми лапами, на которых весело раскачивались блестящие шарики и колокольчики…  узорчатые ленточки в виде серпантина, лошадки и белые  снеговички с искрящимися снежинками…  не было на дереве только обещанных службистами клюшек и ещё ручек деревянных, что входило в их планы тоже…  Ель то всё стояла на месте.
 
Тем не менее, спустя какое-то время, когда уже отгремели весёлые  празднования,  от Лубянской площади,  с визгом тормозов на поворотах,  отъехал здоровый грузовик, в кузове которого сидела знакомая команда,   в надетых по случаю ватных тулупах зелёного маскировочного цвета,  под ель,  в руках все пары тяни - толкаи и остальные   держали по  топорику, и смотрелись совсем, как на маскараде,  в  костюмах  лесорубов, и с грохотом направилась к другой площади, где уже одиноко и в ожидании своей участи стояла кремлёвская ёлка,  судьбу которой они так активно со слюнобрызжанием  обсуждали на конспиративной квартире.
 
Их недолгое турне оттуда и сюда,  закончилось почти в знаковом,  лобном месте, около поваленной, как и предполагалось, ели с разноцветными игрушками, на которую всё же успели нацепить   те,  заказанные,  и поделенные полученные за них доходы на шестерых,  деревянные  клюшки и ручки, с полагающимися надписями,   произведённые на фабрике  «Красава энд Йо», но, правда,  в количестве всего-то,  двух-трёх штук, почти что. Что значит,  это и были  те испытательные образцы, что так и не успели поставить на поток, но поделить полученные  авансом гонорары за невыполненный заказ всё же сумели сотрудники спец служб и отрядов особого назначения.
 
Потому, собственно,  у  них–то,  как раз и был повод развести костёр прямо  там,  где они сейчас,  дружно взявшись за руки,   находились, выложив  это место  дровишками из спиленной и порубленной на кусочки ели,  и весело встретить уже старый новый год, ибо новый остался позади,  и  не важно, что и стиль календаря не соответствовал, но открытые бутылки с шампанским, и летящие  высоко вверх с звонким  выхлопом  пробки  из бутылок не отменялись.

 
                ***
 
            «Весело, весело, встретим новый год… »  —  пели  потеплевшие от счастья и захмелевшие фэсбэшники, прыгая в своих маскарадных костюмах лесорубов  вокруг уже тлеющего костра,  а в морозном воздухе плавно парили бумажки, тоже зелёного цвета, как и спиленная ими  ель, те купюры, что так же незаметно и весело вылетели из их дырявых карманов, полученные за не сделанные подарки ребятишкам.
 
     А,  где-то рядом слышался громкий рёв сынишки Красавы, потому что  его папа опять, уже в какой раз,  подарил ему игрушечный автомат, почти ПЗРК, хотя обещал шариковую ручку с клюшкой имени  самого себя.
 
 Но на всю жизнь сильно контуженный и не в бою отец, и потому  не слышащий детского плача,  ещё  теперь и будучи   не в силах произнести не  единого слова,  ибо прикушенный во время падения с трибуны,  на которой он так пламенно светился своими идеями, прямо, как звезда на Спасской башне,  язык не просто болел, его пришлось зашивать, ибо выглядел он, почти  как  у змеи, с  кончиком, поделённым на две части,  не имел возможности оправдаться не только перед сыном, но и перед товарищами, из карманов которых весело, словно разноцветное  конфетти,  сыпалась еловая хвоя, заполоняя собою всё  свободное пространство, накрыв уже не белым,  а буро-зелёным ковром ту площадь, на которой не оставалось даже пенька от  срубленного дерева,  чтобы присесть и подумать, а как же такое могло  случиться,  что  же это  было на самом деле -  волшебство всё же  пред-  и после новогодней  недели? И честно заработанные  деньги неожиданно  превратились в хвою? Или им, этой шестёрке службистов и вовсе вся эта история приснилась…? Тем более,  что под окнами не конспиративной, а  просто квартиры питекантропа раздавался уже битый час знакомый голос соседки снизу, которая громко на всю улицу звала своего собутыльника-алкаша Серёжу, всё повторяя и повторяя:
 
            —  Ключи, падла отдай! Отдай я тебе говорю… ключи…!
 
А следом,  раздавшийся  на весь подъезд громкий стук разбивающихся черепков,  что производила голова Сергея, плотно зажатая в руках  его пьяной вдрызг  дамы сердца, и   которой  та молотила во всю прыть об  металлическую дверь,   уже выколачивая из того свою бутылку водки, которую вроде покупала она, а не он.
 
     Вот, всё  это происходящее,  было   более, чем реалистично,   а не соратники-службисты, с топорами на плечах —  и Красава, и Лаврентий, но не Берия, а Семёнчиков, и Корнет-истерик,  и даже чистюля Макс со своим долговязым  дураком-напарником,  что в тот момент мирно спали в своих постелях в ожидании настоящего,  а не приснившегося кому-то   грядущего Нового года  21-го столетия. Но чего, всё таки,  не бывает в новогоднюю ночь, и вдруг  всё же эта история окажется чистой  правдой?  Подождём боя курантов и тогда уже  увидим.