Даша Тонконг

Высота различается по слоям, в зависимости от холода, от потока, а также – от имени ветра, который хозяйничает в этом районе. Но объяснить это простыми словами не так уж просто – нужен рисунок. Вы можете сами спросить у ветра – как твоё имя? Но ветер – не человек, и за просто так к нему не подойти – наверное, необходимо, правильно раствориться, хотя и какой тут может быть раствор? Разве сам он знает, чего ты хочешь? Атмосферу можно представить в виде океана, только в океане смысл жизни рыбы гораздо очевидней, и здесь не нужны объяснения – достаточно удочки.
Удочка есть и у жизни.
На облака сидит черный бог. Почему не белый? Не знаю. Он так и сидит и удит, лицо его ничего не выражает, улов стандартен, частота насадки на крючок составляет 1 душа в час. Не густо. Зато, можно похвастать необыкновенной длиной лески, моделью удулища и прочими дополнениями – в последнее время ментальное поле планеты оцифровывается с большой скоростью, сами цифры группируются в блоки, образуя элементы больших моделей.
Начнем с них.
- Восемь бит, - говорит черный бог.
Да и потом, кто сказал, что он – бог. Должно быть, демон, служащий в каком-нибудь из отделений ада.

- Зачем тебе восемь бит? – спросил у него Густафссон.
- По чем вопросы? – осведомился черный.
- Ты о цене?
- Нет. Не понимаю тебя. Почему ты летаешь на метле?
- Обкатка, - ответил Густафсон.
- А спрос есть?
- Откуда? Всех ведьм сожгли еще в средние века. Живу на гранты.
- Везёт. Опа - поймал.
Черный потянул удочку и вытащил новую душу. Душу трепыхалась, повинуясь своим собственным внутренним принципам.
- Человек, может быть, был никакой, - проговорил черный, - а как что-то вырвется из него, так и обнаруживается, что у него немало буйства.  Вот сейчас пойдет в мою корзину, а потом, посмотрим, что делать. Идей никаких у меня нет. Есть курить?
- Забыл, - ответил Густафссон.
- Как же ты так, без сигарет. Тогда покедова.
- Покедова.

В старину говорили о невероятных городах, что лежали поверх кучерявых облаков, утопая в их краях, высовывая поверх лишь острые башни и синие верхушки титанических небоскребов. Что гиганты земные? Думал ли человек о толщине облаков? Они кажутся ему сооружениями краткими, достойными, может быть, лишь объектива фотоаппарата, да и то – в особенно редкие моменты, когда уровень синевы неба достигает большой прозрачности.
- Где-то еще могут быть эти облака, - размышлял Густафссон, - разве кому-то приходило в голову, что гиганты могут носить постоянный характер, и быть и не совсем облаками, но лишь внешним контуром для такого города? Если просмотреть Интернет на предмет свидетельств, то найдем мы немного, а большая часть будет принадлежать выдумщикам, ну и пусть – фантастам, их можно простить, так как воображение – это самая большая страсть.
Он поднялся выше и летел больших белых облачных горбов, догоняя пассажирский самолёт. Наконец, догнав лайнер, он уцепился за хвост. Здесь можно было немного подышать, наконец, спрятаться от потока и прикурить. Конечно, он наврал демону относительно сигарет – впрочем, демоны и сами не отличаются особенной честностью.  Спроси у него курить – скажет, не курю, а сам курит. Но, если так подумать, то мода на спорт и здоровый образ жизни пошла и у них – Густафссон как-то даже просматривал журнал, что-то вроде адских новостей, и там уж много чего говорили о спорте, а также и об обыкновенной физкультуре.  А уж как это могло выглядеть в натуре, можно было только догадываться. Ношение свинца на спине, скоростное выдувание горящей нефти изо рта, жонглирование урановыми палочками…. Все это лишь функции. Густафссон знал это прекрасно. Создатели жизни, как модели, запрограммировали нижний, темный мир, как базис, а также систему по прокачке, круговороту всего сущего. Кто-то, наверное, мог бы сказать, что все оно вертится и просто так, без посторонней помощи, но все это не так – темный мир и есть насос. Души идут вниз, а потом, после технической обработке на нижних фабриках, снова наверх. Само строение насоса понять сложно, но, чтобы просмотреть визуально, нужно пройти полукруг – от смерти, до нижних широт, а потом – подняться наверх внутри линии-колеса, при этом, обрабатывающий механизм попытается забрать у вас текущее сознание, чтобы, после обработки, могло возникнуть новое.
Густафссону было известно, что и демоны не решилась прокатиться на линии, так как и у них машина стирала личность, а уж для демона это – вещь самая главная.
Некогда ад и адом-то не был. Оставаясь службой и теперь, он пережил много событий, и ныне является нишей, местом, где помимо демонов-служащих, расплодилось огромное количество паразитов, а также выросла настоящая собственная культура.
Чем, например, занят почтовый демон? А тем же, что и демон виртуальный в операционной системе – отсылает письма. Что делает черный демон на облаке? Его задача – отслеживать так называемые «покачнувшиеся души», но он давно расширил свои полномочия и занимается рыбалкой – но ведь и мир не тот. Возникли новые перверсии, и не все души попадают в колесо, многие застревают, и на счет них ведь должны быть определенные инструкции.
Основная служба – доставка умерших к началу линии. Но черный давно обособился личностно – хотя, он и выполняет свою работу. Но что мешает ему стать человеком? Так ведь и такие случаи бывают, и тут всеобщему вниманию могут явиться новые мессии, цари особые, пророки во власти и прочие нарушители режима.
Густафссон же проник в самолёт и сел в свободное кресло.
- Откуда вы взялись? – осведомилась стюардесса.
- Прилетел.
- Не на этой ли метле?
- Именно на ней. Принесите мне, пожалуйста, коньяку.
Стюардесса улыбнулась.  Энергонаркотик, как известно, принуждает к любви. Любовь эта – самая жуткая из всех существующих, жертва совершенно теряет контроль надо собой, и даже самая сильная боль не способна разорвать этот узел. Но у Густафссона никаких планов не было. Он просто отдыхал. Самолёт лег в долгий дрейф над океаном, и пассажиры развлекались, кто чем, включая сон.
Сон находился в отдельном кармане пространства. Густафссон, как и положено, носил в себе все степени лукавства. Переключившись в поле сна, он бродил между светящихся сфер, наблюдая, что кому снится.
Вот старик.  В его сне почти ничего нет, прожитые дни разбиваются на часы, часы вырабатывают сок слов, слова эти текут, стекают, проникают назад, снова текут, человек напоминает дерево. Допустим, дуб. Хотя, если говорить о соке, то есть и другие растения.
А вот и смерть. Смерть подбирается медленно, издалека, и она еще не так уж близка, и старик ее не чувствует. Он ни о чем не думает. Система взаимосвязей рождает в нем цепочки мыслей, которые обеспечивают удовлетворение, комфорт.
Густафссон сел за стол и налил чай из чайника.
- Так вот, Дэвид, - сказал он старику, - проснувшись, ты меня запомнишь, зато, у тебя будет, чем гордиться – такие сны не снятся так уж часто. Впрочем, тебя тут же начнут убеждать – сон, да что такое сон? Мало ли, что может присниться? Пей чай.
Дэвид улыбнулся. Он ничего не понимал.
- Можно дарить зло, а можно – наоборот. Возьми для примера удильщиков. Удильщики, становясь людьми, чаще всего озадачены вопросами власти, тщеславия. Но слава измеряется всего лишь какими-то цифрами в голове. Пойду. Пока.
Самолёт в этой сфере был каким-то другим, и те, кто не спал, находились будто бы за пеленой.
- Ага, вот и Дежурная смерть, - сказал Густафссон.
Дежурная сидела просто так – видимо, ее клиент сейчас бодрствовал. На руке у Дежурной были часы – там значилась цифра в несколько дней.
- Скучное, автоматическое, занятие, - заметил Густафссон.
- Хочу, - ответила Дежурная смерть.
- Если накормить тебя, ты временно поумнеешь, ты будешь словно на курорте. Но ведь тебе не дают хорошо отдохнуть. Пока.
- Хочу! – крикнула она вслед.
Лайнер заходил на посадку в Рейкьявик. Пассажиры пристегивали ремни. Перед тем, как покинуть салон, Густафссон подошел к стюардессе.
- Ну, мы же еще встретимся? – спросила она чуть не плача.
- Если я скажу «да», энергонаркотик будет выветриваться из твоей души очень долго, и ты будешь страдать, и, в конце концов, могут начаться рецидивы. Пока.

Облака пошли в сторону севера, образовав свою отдельную страну, полную скрытых радиоволн и ментальных значений. Метла отдохнула. Скорость возросла до предела, и Густафссон был необыкновенно рад. Один облачный караван шел параллельно другому, еще более массивному.
Облака любят группироваться, но, самое главное – это их дух, а также – большое количество материи особенного сна. И это не сон человека, но сон другой, и потребовалось бы много сил, чтобы рассказать об этом. Густафссон мог лишь сказать: очень хорошо. Метла работала как надо. Восходя, производя большую дугу, он ворвался в пределы облачной страны, и здесь он едва не закричал – внизу, среди белых теней, нарисовался настоящий город, один из тех, о которых ходило много легенд – нечто странное, неуловимое, недостижимое. Стоило обследовать большие массивы облаков, чтобы отыскать нечто подобное, и вряд ли кто-то ставил перед собой подобные задачи. Лишь однажды Густафссон встретил того, что знал о древних городах нечто определенное – это был Сергей Смерть. Подъезжая как-то к заправке неподалеку от Оденсе, он увидел странного человека, который заправлял своего коня бензином через рот. Густафссон не мог отвести глаз.
- Обычно никто не удивляется, - сказал человек, - потому что они воспринимают меня лишь как части природы.
- Ну да, - произнес Густафссон.
Поговорили они недолго, и Сергей заметил:
- В один из городов империи облаков я заезжал на коне, и там так хорошо, что нет слов, чтобы это описать – кажется, в этом месте сосредоточена самая настоящая чистота. По вывеске я понял, что название города – Pulchritudo. Живут там лишь птицы и коты. Если люди и обитали, то очень давно – хотя, в отдельных домах можно было обнаружить утварь, мебель ну и все, что должно находиться в шкафах таких людей. Я думаю, город всю свою эпоху город мог существовать и без людей, и все вещи шли лишь комплектом. Но я этого не знаю, и никто из демонов не знает. Таких городов много. Ты, как любитель полетать, можешь вполне натолкнуться на что-то подобное. Так что я поехал. Увидимся.
- Увидимся.

И вот теперь, совершив пологий спуск, Густафссон пронесся над черепичными крышами, каменными улицами, пологими спусками и площадями. Тот ли это был город, о котором говорил Сергей Смерть? Спустившись и оставаясь на абсолютно средневековой площади в течение некоторого времени, Густафссон просто собирал глазами всю окружающую реальность. Память человека – лучший накопитель информации. Смотри и запоминай. Память, формируясь в периферийных районах мозга, затем перетекает в природные карманы, которые вообще не зависят от физического носителя, а значит, способны сохранять образы вне человеческого тела.
Густафссон продвинулся вперед, по площади к выходящей из нее улице – на его пути было несколько памятников – некие капитаны в одежде прошлых эпох были вылиты в бронзе, их головы служили удобными площадками для птичьих приземлений. Стоило отметить, что голуби выглядели чрезмерно породисто. Чем они могли тут питаться, на столь серьезной высоте, в гигантской кучевой впадине? Уж если бы жили в этом городе люди, Густафссон давно бы это приметил. Да и потом, человек, помимо внешних примет, обладает и признаками энергетиками. Но и жил бы тут кто-то другой, то, скорее всего, было бы это видно.
Он прошел еще дальше, осматривая дома, сравнивая их с существующими внизу, в настоящем человеческом мире, а также – на каких-нибудь, может быть, картинках. Но что тут было сказать? Любое знание – суть сравнение. Если  ты видишь что-то новое, то должен иметь возможность провести параллели, иначе, ты становишься самым первым, и это – всего лишь звание. Ты первый, но понимаешь ли ты, что видишь? Но что, если ты первый, и ты – единственный.
- В таких местах могут быть засады, - подумал Густафссон.
И правда, его мысль словно была предвестником, потому что в переулке он увидел кровать, ножки которой были словно ноги стройного существа, а спинки – высокими странными крыльями, и там сидела она – ее белизна излучала свет, который, должно быть, был предназначен для ослепления душ. Густафссон остановился как вкопанный, готовый, меж тем, ретироваться в любой момент. Он даже прикинул – один прыжок в сторону, потом – метла, набор скорости на маленькой высоте, чтобы не подставлять спину, а потом – до самого края, нырок в туман, и так – да края облачной страны.
Она повернулась и улыбнулась. Должно быть, она не была такой уж белой, и весь свет и правда находился вне видимого диапазона. Самое главное, девушка была прекрасно обнажена, впрочем – на талии горел ярко красный поясок, а на ногах имелись такие же светящиеся туфли-шпильки.
- Привет, - сказала она по-домашнему.
- Привет, - ответил Густафссон.
- Я спала, - ответила она, - тут ночью прохладно, но у меня теплое одеяло. Хочешь посмотреть?
Густафссон пожал плечами.
- Ты демон?
- Нет. Я просто летаю, - ответил он, - я делаю мётлы. Сейчас их почти никто не делает. А ты кто?
- Даша. Даша Тонконг. Я из международной организации «Летающая кровать». Хочешь любви? Я всегда готова.
- Я слышал лишь что-то отдалённо, - ответил Густафссон, - у одного моего знакомого есть кот, они летают вместе по какому-то заданию, и мне это мало понятно. Про такую организацию сказал ему кот, но кот это подслушал – они взлетели на одну очень большую крышу и там наблюдали за людьми, которые живут сразу в нескольких измерениях. Мысль была очень яркая и особенная, и в ней как раз и говорится, что существуют летающие кровати, и что в каждой кровати лежит прекрасная дама, и что она летает для того, чтобы пригласить тебя к себе, в кроватку.
- Всё именно так, - подтвердила Даша Тонконг, - так будем смотреть одеяло? Как тебя зовут?
- Улф.
- Хорошее имя.
Тут уж и посмотрели они одеяло. И правда – была эта штука большая, стеганная, теплое, хотя и легкое. Даша улыбалась, предоставив прежде всего для обзора свои соски, словно тайные кнопки. Густафссон даже ощущал, как от них исходит жар, и все было верно – при приближении ладони жар этот оседал на коже, проникал внутрь и заставлял кровь вибрировать.
- Правда? – спросила она.
- Ты про жар. Да, жарко.
- Со мной не бывает холодно, хотя, без одеяла все же можно замерзнуть. Я нашла этот город, когда летала над полюсом, и со мной был один мечтающий полярник, и всё это происходило в его сне, потому что простому человеку сложно попасть во мне в состоянии бодрствовании. Я даже спросила – кто же приятнее – человек из сна, просто человек или демон.
- Демоны могут причинить вред, - проговорил Густафссон.
- Могут, но что ты, Улф, за это идёт такая пеня, что лучше им не пытаться. Демоны должны платить, а им это неприятно, поэтому, у них свои дела? Полетели?
Густафссон вдруг понял, что опьянел от запаха какого-то запредельного молока, и что он совершенно собой не владеет – весь странный небесный город вдруг ушел на второй план, и он уже совершенно им не интересовался. Хотя и нельзя было сказать, что это было началом запредельной страсти, однако, посмотрев ей в глаза, он понял, что действительно попался. Было слишком тепло, слишком идеально, чтобы оставаться собой.
- Хочешь? – спросила она.
Он усмехнулся.
- Ты, наверное, только прикидываешься, что знаешь. Ладно. Хочешь послушать, как стучит моё сердце?
- Давай.
- Слушай.
- Хорошо стучит, - ответил он, послушав, - ты горячая. Не холодно над полюсом летать?
- В кровати всегда тепло. Скажи, куда лететь?
- Ты почти такси, - заметил Густафссон.
- Как скажешь. Нет, такси – это когда тебе надо куда-то по делам. Со мной нет никаких дел, Улф. Будешь еще слушать?
Он улыбнулся.
Так вот, и полетели они, и сначала кровать летела по узким улочкам странного города – улиц же тут оказалось очень много, и, проходя всеми этим маршрутами, кровать словно что-то чертила – линии, зигзаги, некий график. Никто кроватью не управлял. Она жила своей жизнью, а Густафссон мог только спросить сам у себя: что сильнее пьянит? Ведь можно ничего не пить, а быть абсолютно пьяным, совершенно вне всяческого контроля. Бесконечная любовь, потеря себя, слияние, секс. Кровать – абсолютное значение всех кроватей в мире.
- Ты знаешь, как делать все, что хочешь? – спросила Даша.
- Если это ловушка, то мне конец, - ответил он.
- Это лучшая из ловушек.  Не сомневайся.
Кровать взмыла вверх, делая дугу и даже вызывая определенную перегрузку, что уже совершенно не занимало Густафссона. Если он где-то еще слышал раньше о «Службе Летающей Кровати», то было это, наверное, где-то на самом краю восприятия, а, может быть, во сне – но сны чаще всего являются обратной стороной жизни. Особенно, если бы удалось внутри сна проснуться – а тут уж делай со временем всё, что захочешь. Хоть не возвращайся.
Он посмотрел на сидящую на нём Дашу. Весь фон занимали важные, густые, очень вдумчивые волосы облаков, и Даша на их фоне выглядела абсолютно идеальным существом. Ее прекрасная грудь работала будто печь.
- Я вспомнил, - сказал он, - я вылетел тогда в северные районы, но это был сон-не-сон, потому что всё было каким-то другим, и я все думал – когда же я замёрзну. Если сразу же начнешь наслаждаться морозом, то уже никогда не замёрзнешь. Но если чрезмерно наслаждаться, то тоже – можно замерзнуть, хотя это будет какое-то наслаждение. Ты постепенно превращается в лёд, всё сильнее и сильнее, и не обязательно в этот момент находиться без движения. Можно лететь и леденеть. Будет большая скорость, и она только поможет превратиться в льдину.
- Я бы тебя разбудила, - сказала Даша.
- Разморозила для любви?
- Для любви.
- Ты, наверное, никогда не устаешь.
- И ты не устанешь. Когда ты находишься в этой кровати вместе со мной, ты никогда не устанешь. Любовь будет вечной.
- Так не бывает.
- Хорошо. По прейскуранту.
Она засмеялась, и Густафссон ощущал это так – смех проникал внутрь, и там уже был каким-то веществом, белым и молочным, наполненным запахом служащей летающей кровати, идеальным ментальным полем. Кровать выскочила из облачной пелены и продолжала набирать высоту – земля внизу совершенно округлилась, принимая форму огромной капли.
- Я прилетел тогда на север, - сказал Густафссон, - и там была авиабаза. Совершенно во льдах. Я подумал, что не может быть в природе такой авиабазы, но ведь я ее видел перед собой, а значит, надо было смириться с тем, что это правда. Я приземлился, прошел в ангар, нашел отапливаемое помещение, а там – теплую куртку с нашивками, таким образом, я ни от кого не отличался. Таким образом, мне удалось обойти всю базу. Самолеты были пропеллерными гигантами. Я думаю, это были Б-36. Я слышал, что в каких-то годах такая база существовала, но где же был я? Я думаю, это нельзя узнать. Когда я устал ходить, то пришел в помещение базы, потом – в столовую, и тут я подслушал разговор. Один говорит другому: вылет летающей кровати связан с осью земли, они начинают движение вертикально и похожи на огни. Один парень даже сфотографировал. Они не похожи в этот момент на кровати, но если ты увидел этот огонь, то он словно в тебя вцепляется. Но это не один случай, еще один летчик также заметил огонёк, при чем, больше никто из экипажа не видел. Тот обратился к товарищам – мол, как вы думаете, может быть это – неопознанные объекты? Они пожали плечами. Они словно идут по спирали и сверкают. Но когда он пошел в фюзеляж, то увидел кровать, в нем сидела настоящая королева, и тут уж он потерял чувство времени и реальности. Она говорит ему – вот и я. Я твоя. Можешь раздеваться. Он поначалу оглядывался, а потом понял, что сопротивление бесполезно. Как будто есть идеал, а есть кто-то выше, намного выше идеала, это словно достали что-то из тебя самого и реализовали. И, конечно, никто ничего не заметил – потому что оно происходило вроде бы и в этом времени, а вроде бы и нет. Словно во сне. Заснул ты, а сон изнутри увеличили, и увеличили почти до бесконечности.
- Значит, ты всё-таки знаешь? – спросила Даша.
- Но это же не имеет значение?
- Не имеет. Главное, что есть я, и есть ты.
- Главное, - он усмехнулся, взглянув вниз, - высоковато. Тут, наверное, и атмосфера разряженная. Самолёты проходят где-то внизу. Надеюсь, мы не вылетим на орбиту.
- На орбите другой оргазм, - Даша засмеялась, - на орбите правят ведьмы.
- Почему они не летают к космонавтам?
- У них своё.
- А ты?
- А я? Я – я здесь с тобой. Остальное – забудь.
Кровать вдруг свалилась в пике, увеличивая перегрузку, и Густафссон перевернул Дашу Тонконг и лёг сверху.
- Что на счет морей и океанов?
- Не знаю, - ответила она.
Летающая же Кровать, сделав бросок, вновь пошла вверх, и пространство вокруг менялось – тут словно ткань реальности сменила свой тип, и всё вокруг было залито странным золотым светом. Земля-гигантская-капля была скрыта равномерным покрывалом с редкими прорехами, и там, в этих прорехах, почти ничего не было видно. Зато здесь свечение усилилось, и нужно было пройти еще несколько облачным фронтов, чтобы вдруг все выяснить – оно появилось прямо по курсу – что-то огромное, круглое, золотистое – и Густафссон ахнул. Он никогда еще такое не видел. Словно бы в атмосферу земли поместили гигантский ячеистый шар размерами, может быть, в одну десятую луны, и здесь он висел, излучая величественное золото. При приближении можно было рассмотреть структуру поверхности, которая словно бы напоминала подсолнух с бесконечным числом пазов для семян.
Густафссон поднялся и смотрел на всё это ошарашено.
- Как сильно я тебе нравлюсь? – спросила Даша.
- Сильно.
- Мы можем делать все, что захотим.
- Да. Но что это?
- Ты не знаешь. Ну, ты даешь, Улф. Это же Бог. Тебе не нравится? Мы бы могли пройти и другим маршрутом.
- Нет, нравится.
- Бог – большой и золотой. Здесь его место.
- Бог, - прошептал он.
Кровать делала дугу, огибая величественную штуку. Густафссон подумал, что каждая семечка на подсолнухе есть душа, и вот сейчас они там растут, зреют, ожидая рождения, и нет, наверное, ничего более прекрасного в мире, если говорить о нашей планете. Золотой свет заливал воздух, который на этих высотах должен был быть очень разряженным.
Кровать продолжала свой путь. Густафссон провожал Бога взглядом.
- У тебя есть конкретные планы? – спросил он.
- Нет. Ты же не предлагаешь.
- Но здесь ты командир.
- Я просто предлагаю новые позы.
- Ладно. А маршрут?
- Выбирай.
- Любое место?
- Какое хочешь.
- Ладно. Летим в Париж.
- Летим.

Летающая кровать продолжала идти тем же, казалось бы, курсом – и еще долго большая золотая штука была в поле зрения, и еще долго вся земля оставалось укутанной в какой-то первозданный туман, и здесь она казалась совершенно необитаемой. Но вот, снижение, проход через облака, и Густафссон мог видеть, что и эти широты реальности кем-то населены – с большой высоты можно было видеть море прекрасных куполов. Все это были храмы – гигантские и величественные, совершенно неизвестные, и многие из них были сделаны, казалось бы, из чистого хрусталя. Можно было предположить, что вся земля есть огромное поле храмов, и все они что-то значат, и каждое значение есть набор больших метафизических формул, отображающих высшие законы. Эта картина заслуживала того, чтобы смотреть на нее бесконечно, используя пищей для глаз и разума.
Даша села на спинку кровати и улыбнулась.
- Ты знаешь, что это? – спросил Густафссон.
- Ты вроде бы всё знаешь, Улф, - ответила она, - но, оказывается, далеко не всё. Это главное место, и здесь живут только главные люди. Чувствуешь?
- Чувствую.
- Чувствуешь меня?
- Чувствую. А кровать не перевернется.
- Никогда. Я вся твоя.

И было еще много густых и странных облаков, невероятных строений и невозможных широт, пока кровать, наконец, не вынырнула над Парижем и сделала разворот над Эйфелевой башней, что означало конец путешествия.  Стояла прекрасная ночь. Париж был наполнен огнями. Густафссон оделся и поцеловал руку Даши Тонконг.
- Теперь ты еще долго будешь улыбаться, - сказала она, - ты же знаешь, есть просто отношения. Встречаются мужчина и женщина и используют тела для получения влаги. Только и всего. Но любовь как наркотик тоже должен иметь правильный состав. Немного больше тьмы – и он приводит к умопомешательству. А если вещество чистое и природное, то тебе нечего бояться. Доза еще не скоро выветрится. Это лучшее лекарство.
- Куда ты теперь полетишь?
- Мы поднимемся. Я и моя кровать. Я буду спать и видеть сны. В мире сон стоит на втором месте, после любви. Не забудь свою метлу. Она – свидетель.
Густафссон рассмеялся. Спустя полчаса он позвонил Харви.
- Как инструмент? – спросил тот.
- В порядке.
- Ты отрегулировал скорость сваливания?
- Да. По минималу. На маленьких высотах сможешь висеть на месте.
- А как пикирование?
- Главное, чтобы не скользили ручки.
- Не скользят?
- Не скользят.
- Когда же мне зайти за ней?
- Давай тогда завтра. Сегодня уже поздно.