Дневник моей матери

Тосик

Дневник моей матери

Олег Сенатов

Передо мной – небольшая, с картонным переплетом, тетрадь в линейку. Черный матерчатый корешок, такие же уголки. Поверх картона наклеен гладкий лист коричневой бумаги с орнаментом в виде разноцветной путанки. На расположенной внизу небольшой белой наклейке тушью от руки выведено: «Дневник Моргуновой Тосика от 17 до 18 лет 1930 год». Открываю тетрадь. Пожелтевшие страницы исписаны аккуратным детским почерком фиолетовыми чернилами.

«У меня новая тетрадь для дневника: старая уже закончилась.
25.07 уехала из Севастополя в Симферополь…Яшка провожать не пришел, я не знаю, чем это объяснить; в худшем случае он мою, отправленную в его учебный отряд открытку получил, и просто решил не приходить…С нами в одном вагоне ехал один чудак, интересный блондин, мы с ним познакомились - его зовут Борис. Во время остановке в Альме мы с ним вместе вышли из вагона. Перед выходом я уронила гребешок – мы его вместе искали, но нашел и подобрал его Борис. Когда мы вышли в поле, он сорвал целый куст колючей травы и, смеясь, подал его мне. Куст я выбросила, и сорвала красивый цветочек. В дороге я стояла на подножке, а он высунулся из окна, и мы разговаривали, пока проводник меня не прогнал в вагон. От вокзала, куда мы приехали в час ночи, он донес мою коробку до того места, где я поворачиваю к дому. Когда я брала у него коробку, Борис спросил, где он сможет меня увидеть. Я назначила свидание в Ленинском парке возле памятника в 7 часов.
Целый день я валяла дурака, а вечером, как условились, пошла на свидание. Только я пришла и села, как явился Борис. В Ленинском играла музыка, мы сидели в большой аллее, со стороны рабфака. Проходящие знакомые девчонки смотрели на нас, как будто никогда людей не видели. В полдевятого пошли в «Баян», смотрели фильм «Саламбо» из древней жизни. В половине одиннадцатого вернулись в Ленинский; посидев немного, пока музыка не кончилась, пошли домой, причем шли рука об руку. Мне это было непривычно. Подошли к парадному. Постояв минут пять, я вскочила на порог и вошла к дом, назначив свидание на 28 07.
В этот день утром я написала письмо Яшке. Начало было дерзким, ну а дальше - полегче. Бросив письмо в ящик, я вместе с Аней пошла на свидание, почему-то немного побаиваясь встречи после того, что было позавчера в кино. Когда мы пришли, Борис уже нас ждал. Он был со своим приятелем Сеней. Посидев два часа в парке, мы пошли в Горсад (билеты нам купил Борис): там было лучше, чем в Ленпарке. Потом мы пошли в кино и посмотрели не очень интересный фильм «Зелимхан». По окончании фильма мы с Аней просили нас не провожать, но они нас не послушались, и мы возвращались парочками: я об руку Борисом, а Аня – с Сеней. Борис попросил у меня фотокарточку, но я ему отказала.
   Я написала письмо Яше, и теперь с нетерпением жду ответа. Обратный адрес написала не свой, а Ани. Аня передаст письмо мне. Если бы он мне написал, я была бы на седьмом небе от счастья!
…С 1 августа начинаются чертежные курсы, что очень здорово – ведь я уже соскучилась по Шуре Сотникову. Между прочим, Шура из Архангельска, он учится там в ВУЗ’е, - уедет, - будем переписываться. Узнав, что я собираю открытки, он пообещал их часто мне присылать. Он собирается приехать зимой.
…Сейчас 9 часов, погодка, как у нас говорят, «на красоту»! Как я хотела бы сейчас оказаться в Балаклаве, на той скале, где я была с Яшей! Неужели он не напишет? Если бы у нас завязалась переписка, я бы сделала для него исключение, и послала бы ему свою фотокарточку. Если бы он знал, как много я о нем думаю, сколько о нем пишу, - ведь он герой второй книги моего дневника, а героем первой книги является Шурка.
…Как только я увижу моряка, то мои глаза впиваются в него, и тогда я не вижу никого, и ничего не слышу. Шурка это заметил, и как увидит кого-нибудь в белом, так говорит: «Тоня, вон моряк идет».
…Когда мы сидели с ним в кино, он сказал: «Я хочу видеть тебя одну. Без Ани». Ишь какой ушлый! А я – не хочу!»

В первый раз я попал в Симферополь в 1948 году, мне было девять лет. Думаю, что тогда он мало отличался от города, в котором писался этот дневник.
 Большая часть городских улиц представляют собой зеленые коридоры – так плотно закрывают небо своды из ветвей больших деревьев. По обеим их сторонам – заборы, за ними - одноэтажные дома. Улицы не асфальтированы. Исключение составляют несколько центральных улиц, среди которых главная – Дворянская (ул. Ленина). Она застроена одно - двухэтажными каменными, дореволюционной постройки, домами. В них расположены магазины, гостиницы. парикмахерские; над витринами – полотняные навесы («маркизы»), придающие улице курортный вид. Автомобили редки, преобладают конные повозки с низкорослыми лошадками, опустившими морды в подвешенные к дугам торбы с овсом. Облик людей мне не запомнился: немногочисленные абстрактные прохожие. Осталось только впечатление отсутствия суеты: жизнь течет плавно и неспешно.

«Я прямо не знаю, что со мной творится, я себя совершенно не понимаю. Мне ужасно скучно и грустно.
Однажды я откуда- то выписала: «Человек, которому никто не нравится, гораздо несчастнее того, который сам никому не нравится». Раньше мне нравился Жора, теперь же, когда я узнала его ближе, он мне уже не так нравится. То же и с Борькой.
…Читаю газету «Правда»; с сентября думаю выписывать журнал «Наука и техника» - он популярный и интересный».

А больше, наверное, читать было нечего.

«По окончании курсов встретила Аню с Сеней. В «Баяне» смотрели кинокомедию «Обезьяний театр» с новым комиком – Сидом Чаплином. Комедия ужасно смешная: я хохотала до упаду.
Я пришла домой и пошла спать во двор. Как хорошо: свежо, погода чудная…Луна, величественная и застывшая, и мириады звезд, так таинственно смотрящих с высоты. Веет слабенький ветерок…Чудесно! Засыпаю; в 6 утра меня будит солнышко, пришедшее на смену Луне».

Меня в Симферополе на вокзале встретила старшая сестра матери,  тетя Маня. Она повела меня в дом, где был написан этот дневник. Одноэтажный дом располагался на краю обширного пустыря, недалеко от вокзала. Тетя Маня занимала в нем лишь одну небольшую комнату (уплотнили). Окно закрывалось изнутри ставнем, который складывался гармошкой. На стене висела перевязанная бантом гитара. Тетя Маня заметно нервничала и очень суетилась.

«Вчера читала книгу «Фабрика Рабле» Михаила Чумандрина, посвященную Юрию Либединскому. Книга интересная, в ней изображена жизнь и деятельность партийцев, и ясно вырисовывается НЭП. Эта книга ничего не скрывает. Здесь описываются партийцы, бывшие герои, которые теперь разложились. На фронтах гражданской («Во время драки и старуха сильна») они были на высоте, а вот бороться с буржуями, восстанавливая хозяйство, не смогли – кишка тонка оказалась.

Представляю, какая дрянь эта книга! Выполнение идеологического заказа на дискредитацию Нэпа. Тем не менее, родители произносили слова «во время Нэпа» мечтательно, с придыханием.

«Позавчера смотрела картину «Страх» со своим любимчиком Густавом, но он там нехороший, в «Одиннадцати чертях» и «Зеленом переулке» он мне понравился гораздо больше, - многое зависит от роли, в которой играет актер».

«Только что вернулась из кино: смотрела «Бэлу». Фильм мне понравился; артистка, игравшая Бэлу, просто бесподобная. Печорин тоже хорошенький, но он герой не моего романа».

Фильмов начала тридцатых годов я видел мало. Когда-то, очень давно, смотрел «Путевку в жизнь». Впечатление осталось весьма смутное. Лучше знаю «Броненосец Потемкин». Но фильмы этой эпохи меня не волнуют. Они воспринимаются как часть  истории кинематографа - для меня это музейные объекты. Я не могу мысленно перенестись в кинотеатр «Баян».

«Сегодня, когда я шла домой, то вдруг почувствовала огромную пустоту, мне показалось, что я совершенно одна. Я часто задаюсь вопросом: вдруг я буду несчастливой? А потом думаю: романы иногда хорошо кончаются. Может, и мне повезет».

Экзистенциальная тоска была свойственна всем эпохам. От нее не защищен ни один человеческий возраст.

«Нужно мне взяться за голову – на курсах валяю дурака, чертить не хочется, дома тоже не могу себя заставить что-нибудь сделать. Завтра обязательно сошью платочки».

Мы рождаемся с чувством вины – никуда от него не деться.

«Дивные вещи
                творятся в мире!
Стали считать мы
                и просто, и метко.
Дважды два –
                Безусловно четыре
Значит:
             дважды два –
                пятилетка»
………………

А Безыменский  Арифметика революции

Длинное стихотворение выписано аккуратным почерком. Привожу лишь небольшой фрагмент этого бреда сивой кобылы. Но девичьи мозги промыты так основательно, что пошлая галиматья воспринимается, как откровение.

«Сегодняшний день замечателен тем, что не так много хандрила, что была весела, и сквозь веселость не смогла пролезть мрачная сторона жизни.
Так нет же – стоит войти в наш проклятый дом, и чудное настроение сразу испаряется. Ага! Я понимаю, в чем тут дело, - я тоскую по любви, мне хочется в кого-нибудь влюбиться!»

На заказ это не получается. Зато когда придет беда – отворяй ворота.

«Хорошая новость: я подписалась на журнал «Наука и техника». В первый раз в жизни я самостоятельно выписала себе журнал! Еще очень хочется подписаться на «Правду». Для этого нужно раздобыть денег. Подписка стоит 3 р. 70 к. за месяц.

К этому времени Булгаков уже высказался в «Собачьем сердце» о том, что не надо читать «Правду», так как там ничего, кроме чепухи, не пишут, но правоверной комсомолке такие произведения были, конечно, неизвестны.

«Я не могу равнодушно смотреть на краснофлотцев, и мне ужасно жалко, что с Яшкой вышло так нескладно. Хорошо бы его все-таки разыскать!»

«Море! Прекрасное море
О! Зачем тебя я так крепко люблю
Ты все манишь и манишь меня
К берегам, так волшебно красивым.

Видно, долго придется ждать. Чтобы моя любовь перешла от моря к человеку.
Люди мне надоедают, а море – никогда!»

Море тоже кажется привлекательным, когда смотришь на него со стороны.

«Самая моя большая радость – открытки. Сейчас их у меня 50 штук: 26 видов Крыма, 10 – фото артистов, 5 – Музей Изящных Искусств, 7 – Третьяковская галерея. Третьяковку хочу приобрести полностью. Когда-нибудь открыток будет 250 штук и больше – ведь на открытки я трачу все свои деньги».

Мать в первый раз сводила меня в Третьяковскую галерею, когда мне было пять лет. Подошла к картинам Куинджи, и любовалась ими очень долго. «Ты только посмотри» – тормошила она меня.

«Сегодня мне Сима (старшая сестра) сообщила, что Митя женат, а ведь он мне очень нравился, у него глаза очень красивые. Ах, какой он славненький, цвет лица, брови, ресницы длинные и густые, одним словом, он великолепен, можно влюбиться. Надо же, женат! Ну почему мне не понравился кто-нибудь другой? Мне просто ужасно не везет!»

Не в бровях счастье, и уж точно не в ресницах!

«Пора спать. Слышу, как колеса об рельсы стучат; поезд или пришел из Севастополя, или отправился в Севастополь. Скоро и я помчусь в поезде, только в Москву, а еще лучше – в Ленинград».

«Я пробыла 5 дней в Севастополе, таких поездок не забывают! Я познакомилась с двумя краснофлотцами. Один с 35 батареи, другой – с корабля «Червона Украина». Шура очень славный. Шура – вообще мое любимое имя. Он меня провожал, мы с ним поговорили наедине. Мне кажется, я пользуюсь взаимностью с его стороны, я с удовольствием называла бы его Шуриком. Второй краснофлотец мне почти не нравится, я его держу про запас. У меня есть его письмо: он написал, что я ему понравилась с первого взгляда».

В Севастополь я попал в 1960 году, до этого он был закрытым городом. Взору предстала окруженная крутыми склонами глубокая бухта, заставленная серыми военными кораблями. Залив тоже был полон кораблей. Они не только серыми громадами стояли  на рейде, - все берега были завалены корабельными корпусами, которые разрезали на части, чтобы отправить в переплавку. Проходило масштабное хрущевское сокращение ВМФ. Хотя город, разрушенный во время войны, к тому времени был восстановлен – Графская пристань, белые, взбирающиеся на гору домики – все было на месте, мне кажется, что мать в тридцатом видела несколько другой город.
А в Балаклаву не попал - она по-прежнему оставалась закрытой.

«Сегодня выпал первый снег; и удивительное совпадение, - в прошлом году снег выпал в тот же день - 19, но не ноября, а декабря. В прошлом году при виде снега я радовалась, как дитя. Не то сейчас – смотрю на снег хладнокровно. Чувствую, что сильно повзрослела. Сегодня сижу дома. В школе проводят перепись населения; всех учеников мобилизовали. Я же не хожу – у меня нет туфель.
Сегодня мне снились тяжелые сны. Сначала мне снилось, что М хотел меня насильно поцеловать в нашем доме, причем Сима этому способствовала. Она сказала: «Увлекла человека, позволила за собой ухаживать, а поцеловать не даешь!» Я во сне плакала и кричала, вырываясь из рук М.
Второй сон тоже неприятный. Захожу я в Беркову церковь, а там мама рыдает на всю церковь. Дело было под Пасху, мама плакала из-за того, что распяли Иисуса Христа. Рядом с мамой на коленях стоял Костандо, он на нее смотрел с большим сочувствием».

Фрейда тогда еще не читали, а в сонник – уже не смотрели: толкования сновидений нет. Интересно, что мать, выросшая в патриархальной, истово религиозной семье, была абсолютной атеисткой.

«8.12.30 Сегодня приснился Шура. Сон был очень приятным, не хотелось просыпаться. Со многими я была знакома, но никто из них не оставил следа в моем сердце. Видно, буду я несчастна от того, что люблю того, кто меня не любит.
О, Шура, Шура, зачем я тебя встретила!
Вот, сейчас веду переписку с краснофлотцем из Севастополя, знакомым с «Франца Меринга», но это – только от скуки. А нужен мне только Шура Сотников. Если бы он заболел, я бы не отходила от его кровати – жизнь бы за него положила» .

«20.01.31 Утром ходила на субботник. Там было интересно. Сегодня был вечер, на котором меня провели в комсомол».

А вот я, когда меня приняли в комсомол, нисколько не радовался. И на субботники ходил без всякого интереса.

«23.01.31 С некоторого времени я стала замечать за собой: случись хорошая погода, и я начинаю мечтать – вот бы сейчас погулять с товарищем, который к тебе с любовью относится, и ты отвечаешь ему взаимностью. Но мне почему-то кажется, что случится это в Москве, что вообще Москва сыграет в моей жизни огромную роль.

Так и получилось: через два года она встретит моего отца, с которым проживет всю жизнь.

«5.02.31 Сегодня один из тех дней, когда повседневную скуку и противную тьму вдруг озаряет луч света. Я в библиотеке писала сочинение по обвинительной речи против Раскольникова из «Преступления и наказания». Сочинение было почти закончено. Когда обернулась, то увидела в дверях Шурку. Он ко мне подошел, поздоровался. Как хотелось с ним поговорить, но в библиотеке разговаривать нельзя.
При встрече с ним мной овладевает внутреннее волнение, подчас боязливое, но очень трогательное. После каждой встречи с ним я становлюсь веселой и жизнерадостной, у меня появляется интерес к жизни – не то, что обычно. Да, молодость наша пропадает во цвете лет!»

В тридцатых годах, в отличие от моих ученических лет, в школьную программу, оказывается, входил Достоевский. Теперь мне понятно, почему мать приложила столько усилий, чтобы где-то добыть крайне  дефицитную подписку на первое послевоенное собрание его сочинений. Я тогда учился в университете. Заглянул в первый том, и не смог оторваться, пока, отчаянно прогуливая лекции, не прочел все.

« 16.03 31 Недавно увидела одного чудика, и мне показалось, что это – ШУРКА. Я сразу смутилась и покраснела…»

«4.04.31 Я окончила школу, получила среднее образование; теперь – работать! Это очень кстати – школа за последнее время мне здорово надоела. Теперь я свободный человек».

Передо мной – коллективная выпускная фотография. «Класс 9/2». Очень приличные  на вид преподаватели, очевидно, из «бывших». Много красивых юношей и девушек. Еще не погиб русский народ! В центре выделяется девушка с немного растрепанной прической. Выдвинув вперед плечо, девушка с вызовом смотрит в камеру. Нет, она не пропадет, вырастет, и станет настоящей бой-бабой! Это – Тосик, моя мама.

«В последнее время я подружилась с Илюшкой. Он удивляется, почему я ему не поддаюсь. Он рассказывает, что знал многих пацанок, но такие упрямые ему еще не встречались. Он все время пытается меня поцеловать. Но я не даюсь. Вчера клялся в любви ко мне, я же в ответ только смеялась. Он пытался меня побороть, но ему не удалось».

Молодец, с ними так и надо!

«Первого мая виделась с Шурой на ипподроме. Я его увидела, и улыбнулась невольно, он ответил улыбкой. Подошел, пожал нам руки. Немножко с нами постоял и ушел. А так хотелось с ним поговорить!
Вечером этого же дня ходила с Аней на станцию, где третья девятилетка провожала своих подшефных красноармейцев. Вдруг неожиданно появился Шурка. Я ему сказала, что собираюсь в Алупку. Он обещал приехать в гости. Разговаривая с нами, он кого-то все время искал глазами. Он сюда не ради нас пришел. Ему с нами было скучно, да и я была настроена меланхолично.
К морю, скорее к морю, где я всех забуду!
Я даже рада, что у меня нет привязанностей; так легче жить!».

Проницательность, удивительная для девочки 18 лет!

«22.05.31 Вчера вечером была великолепная погода. Я не могла сидеть дома, позвала Маню, и мы пошли в Ленпарк. Ветра нет, тихо стоят тополя, не шелохнется ни один листочек. Небо прекрасно – оно усыпано мириадами таинственных звезд. Как жаль, что я – не поэт, и не могу передать всей красоты открывающейся нам картины! В душе – да нет ее у нас – просто у себя внутри я чувствую прилив радости, когда вижу прекрасную природу. В такие минуты я хотела бы быть совсем одна, просто сидеть и молча любоваться».

Неважно, что не умеешь складывать стихи, в душе, которая на самом-то деле все-таки существует, ты – поэт.

«2 06 31 Наконец-то все решилось – меня направляют на работу в Алупку. Теперь больше нет места ноткам упадничества, которые у меня время от времени проскальзывали».

«Этот Колька сильный, как черт, из его объятий не вырвешься. Целовал меня, как безумец – поцелуи сильные и жгучие, он покусал мне губы, но ответного поцелуя от меня не дождался. На меня совсем не действуют их поцелуи, они мне безразличны.
Плохо, что я совсем не слежу за газетами. В Алупке выпишу журнал и газету. Буду следить за выполнением пятилетки, и ориентироваться на генеральную линию партии. Сейчас наша страна – великая стройка, а в нашем жалком Симферополе этого не чувствуется».

Хорошо там, где нас нет. А генеральная линия  – она и в Африке генеральная.

«3.06.31 Чудное весеннее утро. Еще нет и семи. Сижу у окна, слушая, как щебечут птички. Воздух свеж и чист, небо – нежно-голубое, кое-где оно чуть покрыто светлыми облаками. Солнце своими лучами обнимает деревья, что в этом году зеленее обычного. Под ними сгустилась манящая тень. Но я хочу пойти сегодня в степь. Третьего дня мы ходили туда с Ваней и Толей, забрались далеко, бегали наперегонки по шелковой траве, принесли много цветов. Маки, ромашки, шиповник, множество синих, красных, лиловых цветов, названий которых я не знаю. Я к ним безжалостна, - нарвала огромный букет, какой только смогла унести, и поставила его дома».

Во второй раз я оказался в Симферополе вместе с родителями в возрасте тех же 17 лет. Выяснилось, что стоит от центра города пройти каких-нибудь минут 20, и ты – в голой степи. Мы прошлись по степи до Симферопольского водохранилища; ярко светило солнце, и мы совершенно обгорели.

«Вчера просматривала журналы, обнаружила много для себя интересного. Например, в Сибири, на реке Курейке обнаружили месторождение графита, его хватит, чтобы заполнить весь мировой рынок. Как я радуюсь успехам нашей страны! Кажется, что непосредственно к тебе что-то ценное добавляется. И как огорчаешься, узнав об ошибках и неудачах, о наводнениях, землетрясениях, и других невзгодах».

«24.06.31 Вот уже 17 дней я живу и работаю на турбазе в Алупке. Здесь и погулять, и искупаться можно, красота!

В Алупке я в первый раз оказался с родителями в 1956 году. Мать всячески пыталась внушить мне восторженное отношение к этому городку. Да, конечно, море, скалы, олеандры, магнолии, кипарисы, Воронцовский дворец - на всем этом печать изобилия и роскоши. Но мне показалось, что всего этого на маленьком пространстве так много, что нарушается чувство меры – признак хорошего вкуса.

Сегодня у нас на базе побывал Шурик, пришедший в составе большой группы ребят. На обед они опоздали, но я накормила их хлебом, заказала ужин. Мы с Шуриком поговорили, потом пошли играть в волейбол. Шурик играет великолепно – бегает по всей площадке, способен поднять мяч почти от самой земли. Я с ним играла в одной команде.
Шура, наверное, поразился произошедшими со мной переменами. Во-первых, я стала смелее. Во-вторых, я стала лучше играть в волейбол. В-третьих, я заметно повзрослела.
P.S. Сегодня я отвела туристическую группу на пристань, хотя это и не входит в круг моих обязанностей.

В дальнейшем во время своих студенческих лет мать каждым летом будет для заработка работать экскурсоводом по южному берегу Крыма. От этого времени у нее на всю жизнь останется привычка говорить очень громко и отчетливо, и уверенный, командный стиль речи.

«Проснулась в пять утра; прекрасное утро, щебечут птицы, воздух напоен сладким очарованием. Ничто меня не тревожит – я свободна, и очень этому рада.
Днем меня, правда, немного угнетает присутствие Тамары. Да и то самую малость. Она – интеллигентка, занимающаяся пустяками, разводящая дискуссии по мелким и неинтересным вопросам».

Ясное дело, - все неприятности от этой ненужной прослойки - интеллигенции. Тем не менее, замуж она все-таки вышла за интеллигента в третьем поколении.

«Итак, в Алупку я прибыла вечером 7 июня, а уже восьмого была на дежурстве – выдавала талоны на питание и выписывала путевки.
Я присоединилась к группе, где экскурсоводом был Иранцев.
Когда мы вошли в Мисхор, Иранцев рассказал об истории здешних мест. Мисхор – имение Долгоруковых и одновременно крупный буржуазный курорт. К началу гражданской войны здесь пролетариата не было – население состояло из буржуазии и крестьян, из-за их пришибленности игравших подчиненную роль. Татарский националист Ибрагимов еще усугубил положение, раздав лучшие земли кулакам. Так что Деникин и Врангель здесь себя чувствовали, как рыба в воде.
Иранцев рассказал интересную легенду, с которой связан фонтан Арзы и русалка на берегу моря».

Мать, конечно, не написала, что ее отец симпатизировал белым, но мне она рассказывала, как вместе с отцом приходила на вокзал встречать Деникина – последнюю надежду тех, кто не хотел потерять Россию.

«26.06.31 Два часа ночи. Я, Тамара, и еще один чудак – турист из Ленинграда, только что вернулись с моря. Луна, бросавшая свой свет с высоты, сильный ветер, нагнавший сильный прибой - все создало замечательное настроение. Несмотря на большие волны и холодную воду, мы искупались. Только мы вышли из воды, как со стороны Мисхора показался, весь в огнях, большой пароход. После всего этого я почувствовала радость и огромный прилив сил. Потом ветер усилился, засверкала молния, громко зашумели деревья, стало немного жутко, но настроение поднялось еще выше».

Мать всегда любила грозу. У нее начинали сверкать глаза, раздувались ноздри, расправлялись плечи, - она сама излучала энергию, как будто зарядившись атмосферным электричеством.

«Вчера в курзале был концерт.
В первом отделении выступал восточный этнографический ансамбль под управлением Ашота Аруста. В программе – бытовые и революционные песни Востока.
Потом  Трофимовская (сопрано) исполнила несколько номеров из классического и современного репертуара.
После нее выступали крафт-акробаты братья Руденко; Долохова и Стоянов исполнили 3 танца.
Завершил концерт автор – рассказчик Искренев. Просто влюбилась в него - до того он чудный.
У рояля - А. Гурович.
Очень довольна».

А по-моему, так себе концерт.

«14 10.31 Уже третий день живу в Одессе. Город прекрасен: широкие улицы, красивые дома. Познакомилась с командиром Митей, дивный мальчик, он мне очень нравится. Он меня называет ребенком, «Тонюсиком», очень приятно это слышать именно от него. Вчера ходила с ним ужинать в военную столовую, сегодня собираемся в театр. Сейчас я его жду – мы собираемся погулять по городу. Сказал, что придет через час, но час прошел, а его все нет. Скучно без мужчин!»

В Одессе я был в 1989 году. Город, не похожий на любые другие города. Лестница Ришелье, порт со стоящим у пристани океанским лайнером, на котором на Мальте состоялся саммит Горбачев-Буш, Дерибасовская, замечательные дворики, пляж в Аркадии с набегающей на берег упругой волной, чистая прохладная морская вода (стоял ноябрь). Вернувшись, я поделился своими впечатлением с матерью. Она молчала с таинственной полуулыбкой на оживившемся лице.

«11.11.? (1932 или 1933 г.) Давно, как давно я не брала в руки дневник, и как много накопилось того, что было бы нужно записать! Мрачное, как небо Ленинграда, настроение. Скука и одиночество. Видимо, я не способна к той жизни, какой живет пролетариат. У меня в душе царит пессимизм, значит – я не человек! Сегодня у меня был большой разговор с Олей (славная девушка, я с ней познакомилась в вечернем институте, когда там занималась), - так она чувствует то же, что и я. Пусто: жизнь меня не захватила, я не ощущаю энтузиазма, который охватил народные массы, я не причастна к большевистским темпам, о которых так много говорят и пишут. Отмечаю: у меня очень возвышенное представление о жизни, я ненавижу убогую официальщину – будущая жизнь мне всегда рисовалась красивой и интересной.
Цель жизни – а есть ли она у меня? Живя в Симферополе, мечтала  о Москве. И вот я в столице – и ничего во мне от этого не изменилось. Работая, хандрила, мечтала поступить в институт. В борьбе преодолев трудности, поступила на вечернее отделение. Захотелось перейти на дневное. Сначала это мне не удавалось, потом, наконец, перешла. Но цель не оправдала своего назначения.
Все время пытаюсь ухватиться за нить, которая выведет меня к моей цели, но ее никак не нахожу.
Послезавтра поговорю с Шурой. Постараюсь ему все объяснить. Он меня совсем не понимает, что не удивительно: я и сама себя не понимаю.
В нашей комсомольской ячейке жизнь загнила и воняет, - все потому, что это не рабочая ячейка, а несчастного Моснарпита! Как хорошо, что я оттуда ушла.
Ясно одно: мне надо учиться и учиться, иначе никакой жизни не будет.

Прошло каких-нибудь два года с момента начала дневника, и за это время глупенькая девочка превратилась во взрослого, не простого человека. Пройдет шесть лет, и она станет моей матерью. Но уже в приведенных здесь строках характер моей матери вполне узнаваем. Более того, с поправками на время и возраст, ее натуру я чувствую в глубине себя.
Велика тайна человеческого существа!


Эпилог

Когда вышел фильм Алексея Германа – старшего «Мой друг Иван Лапшин», я сразу повел родителей в кино. По окончании сеанса я подошел к матери. «Ну как, это похоже на время твоей юности?» Мрачно глядя в землю, мать сказала: «Похоже. Настолько похоже, что лучше бы я этого фильма не видела».
Это был приговор, вынесенный эпохе тридцатых ее дочерью, которая в юношеские годы жила в полном согласии со своим временем, но, по мере обретения зрелости постепенно прозревала его скрывавшиеся за фальшивым фасадом истинное уродство и глубокую лживость.

Февраль 2013 г.