Ева, 11

Конец первой недели августа. Я впервые за прошедшее время взялся за Евин дневник.

«20.05.13
Когда я только начала читать Уайльда, то довольно быстро ко мне пришло осознание того, что я выбрала совсем не то произведение для первого ознакомления (если об этом еще не писала – это была исповедь «De profundis», посвященная Бози). Я терпеть не могу сплетни и все эти скандалыинтригирасследования, отчего мне было одновременно и скучно и тяжело читать это двухсотстраничное письмо.
Сделала для себя в процессе чтения очередную заметку – очевидно, что у людей того времени была какая-то проблема с занятостью, коли они могли так объемно настрачивать текст. Не удивлюсь, если Уайльд это письмо написал за раз.
Сейчас смотрю фильм 97-го года как раз о жизни Уайльда, и, надо признать, очень сложно сосредоточиться на письме, когда на экране обыгрывается постельная сцена между двумя мужчинами.
(Пропущена строка, правда, в ее конце Ева нарисовала густую спираль.)
Дойдя до «Дориана Грея», сюжет которого я уже частично знала по ранее виденным фильмам, я почувствовала нечто вроде облегчения. На этот раз это было художественное произведение в полном смысле этого слова. Правда, иногда я чрезмерно зацикливалась на диагональном чтении, что значительно снижало мою возможность оценить весь колорит романа (и да, я еще не дочитала его, хотя могла бы уже миллионы раз это сделать).

23:17
Сумев адекватно скомпоновать полученные за прошедшие дни ощущения, я могу сказать, что оказавшись во Франции, по правде говоря, случайно выбранной на карте и для нас представляющей собой не более чем возможность сбежать от России со своими отношениями, которые попервоначалу напоминали какой-то жуткий хардкор или массовый предменструальный синдром, мы совсем растерялись.
Мы сами не могли точно сказать, что хотим друг от друга, что представляют из себя наши извращенные (неизвращенные) отношения и какой смысл несет в себе наша поездка тире побег. Можно сказать, что нас охватила тотальная неуверенность, вызванная обретением полной свободы и независимости (и то и другое обреталось не навсегда, но от этого голову кружило не слабее).

21.05.13
Я честно думала, что Рейхстаг намного больше.
Зато вид с купола был потрясающим, Глебу даже захотелось закурить от удовольствия.
На протяжении всего дня я забивала в мобильник заметки обо всем, что произвело на меня сильное впечатление, но сейчас, пересмотрев это все, перестала видеть в них какой-либо смысл. Хотя, я думаю, что в любой вещи можно перестать видеть смысл, если десять часов беспрерывно бегать по столице какой-либо страны, поставив целью увидеть все достопримечательности за один день.
Mission failed. Расходимся, посоны.
Поэтому я удалила всю эту пестрящую дребедень.
Нынешняя полуночная картина: Глеб отрешенно (слишком отрешенно для нормы) наигрывает что-то из Наймана, одновременно напевая вполголоса, когда как Егор только что сделал отчаянную попытку попасть ему в голову своим смятым из-за неудовлетворения эскизом, чем вызвал только незначительное повышение громкости Глебовского голоса, и поэтому, обиженный и поникший, он увалился спать рядом со мной.

22.05.13
Когда гуляли по музею Боде, увидели группу туристов, среди которых почему-то особо привлекла внимание женщина, до невероятия увлекшаяся рассказом гида и, вероятно, поэтому уморительно скрестившая перед собой пальцы рук попарно.
Сразу же вспомнилась меркелевская «крыша», и между нами немедленно начался симпозиум по выяснению причины происхождения этого жеста.
- Не, ну серьезно, - Егора уже не волновали никакие произведения искусства, - как можно так складывать пальцы? Это же неудобно.
- Это похоже на символ вагины, - авторитетно заявил Глеб.
Вполне возможно, что авторитетность его словам придавала пышная обстановка музея, будто заражающая посетителей атмосферой представительности и духовности, даже в случае, если их разговор не продвигается дальше обсуждения вагин.
- Насколько я знаю, его изображают по-другому, - вставила я, поймав их волну.
Глеб нахмурился, будто действительно в себе производил сравнение и подстановку одного образа на другой, а после выдал:
- Это более точное изображение, как я думаю. Исходя из физиологии, конечно.
- Ты дебил! – Егор дал ему затрещину.
Кто-то в соседнем зале громко засмеялся, и это поставило точку в данном разговоре.
Кстати!
Мы довольно быстро входим во вкус наших отношений. В этом я точно убедилась, когда, придя как-то из кондитерской, увидела бедлам в номере и парней, пьющих пиво под собственные шутки, с синяками на лицах от недавней драки. Поэтому перед выходом на улицу я насильно теперь усаживаю их и жирно маскирую все ссадины своей косметикой, что им очень не нравится.
Но, боюсь, в противном случае, нас не пустят ни в какие приличные заведения.
А еще они без замазки выглядят как бомжи, случайно одетые в мажорные шмотки.
Сказать по правде, в тот момент мне было даже стыдно – все-таки музей совсем не являлся местом для подобных обсуждений. Мы тогда спускались по лестнице с золоченными перилами, нас окружали статуи и повсеместная лепнина, и это еще более усугубляло остроту моих ощущений.
На всю экскурсию мы потратили часов пять, причем, последние два из них прошли в полном беззвучии, ибо на какие-либо звуки нужна была дополнительная энергия, которой у нас уже совсем не было, и мы только обменивались жестами (и даже понимали, что показывали друг другу).
Когда вышли на улицу, то абсолютно внезапно для нас всех Егор развернулся и громко закричал «Какая красивая башенка!», указывая вдаль, чем привлек всестороннее внимание.
Как после выяснилось уже в отеле, благодаря даровому wi-fi, это была Берлинская телебашня.

24.05.13
Как-то Глеб в очередной раз ушел совершать неоправданные траты денег, чем мы, признаться, втроем почти что ежедневно грешили, скорее всего, со скуки, а Егор пытался где-то в глубинах номера доделать свои работы, так что я, поймав момент, чисто ради любопытства решила изобразить давно мною забытую arabesque перед зеркалом, почему-то подсознательно чувствуя, что буду выглядеть как потягивающийся на солнышке бройлер…
Ан нет!
На долю секунды мне стало страшно. Страшно оттого, что я когда-то бросила балетную школу.
Так что теперь, когда выпадает минутка беспалевности, я стараюсь потихоньку тренироваться, правда, толком не зная, зачем мне это надо (и надо ли делать растяжку для шпагата). Я вижу, что база во мне сохранилась так, что я даже после многих лет забвения выполняю на автомате большинство выученных движений, но над грацией и некоторыми моментами все равно нужна работа.
Хотя я себя не подвела – иногда я действительно похожа на бройлера.
Лол.
Как-то после очередной мини-тренировки, ко мне вышел хандрящий Егор, и позвал меня позировать ему, как-то незнакомо, по-новому смотря мне в глаза (а я не люблю, когда мне долго смотрят в глаза). Он сказал, что я как-то иначе выгляжу в последние дни, что навело на мысли, что если из меня когда-нибудь и получится балерина…
То актриса нет. Никогда.

26.05.13
Увлечение Егора рисованием и Глеба музыкой за последние дни прогрессировало геометрически. Не было ни одного дня, который не был бы потрачен на это.
Интересно, насколько глубоко Сережа плевал на талант сына?
Когда болтали об этом за завтраком, Егор эрративно сострил: «Очень глебоко!». Но мы все равно не оценили эту шутку.
При этом он сам пошел на физмат только потому, что туда отдали Глеба.
Хоть запретный плод и сладок, но если бы их родители раньше позволяли им настолько отдаваться своим увлечениям, они бы никогда не проявили такого рвения как сейчас, войдя во вкус после долгого периода терпения.
В какой-то мере я счастлива осознавать то, что мои родители ни в чем меня не сдерживали, правда, по большому счету из-за своего полнейшего безразличия ко мне. Их вполне устраивало то, что я априори не приношу домой ничего кроме хороших оценок (отличных оценок), зачетов дважды в год и минимальной стипендии, которой, тем не менее, вполне хватало, так что они даже на мне в какой-то мере экономили.
Ненавижу их. Хотя, когда приеду в Россию, надо будет им позвонить.

27.05.13
Убила весь день на Егора. Если бы день был человеком, то в моем случае он умирал бы долго и мучительно.
Хотя с большим удовольствием я бы прибила Егора, ибо он надоел уже который день ныть из-за своей депрессии, вызванной полным отсутствием вдохновения.
Я сидела с ним на кровати и никуда не отходила, разве только за едой (опять же для нас двоих) и за его рисунками, которые я разбирала, проводя вместе с ним их анализ на качество и гладила его по волосам, которые он уже с неделю не мыл и которые поэтому липли к пальцам. Это очень задевало Глеба: я почти что физически чувствовала его ревность, из-за которой он ходил с видом побитой, но продолжающей сохранять бодрый вид собаки, отчего я пришла к выводу, что если не сделать что-то с Егором, к завтрашнему дню у меня прибавится на одного пациента.
Поэтому я устроила ему такую взбучку, что в какой-то момент она перешла к стадии физической расправы. Правда, скоро это переросло в простое дурачество с боем подушками, щекотанием и идиотскими разговорами на не менее идиотские темы, к чему присоединился Глеб, некоторое время наслаждавшийся где-то в сторонке первоначальным избиением Егора.
Оставшееся время в Берлине было героически спасено, и, как ни странно, Егор, на правой щеке которого еще некоторое время пылал след от моей ладони, а на руке – синяк от Глеба, к вечеру принялся дорабатывать свои черновики.

28.05.13
Не знаю, но как по мне, то «Топография террора» звучит. Очень.»

Далее было пропущено две строки - на первой из них нарисована волнистая линия, будто Ева хотела что-то написать, но в последний момент передумала или просто забыла об этом.
Остановившись на этом месте, я спрятал дневник и пошел спать в приподнятом настроении.  Я не ожидал от себя того, что буду так рад снова вернуться к чтению этих дневников, от которых я на время отказался из-за того инцидента с Сергеем, после которого мне нужно было привести собственные мысли в порядок.
После того, что мы наговорили друг другу, мне казалось полное примирение с Валиным весьма сомнительным, но совсем не потому, что я этого не хотел, а потому что чувствовал, что нам какое-то время вообще не следует контактировать. Поэтому я на некоторое время исключил все, что касается Сергея, посвятив эти дни Вике и нашему романтическому, каковым она его считала, отдыху. 
Но в тот момент, когда отдых превратился в рутину, а в Вике я опять перестал видеть объект страстного желания и просто любил ее как свою жену, как то, что надо любить, видя в ней не более, чем некую неотъемлемую часть своей повседневной жизни, я решил ступить на путь Валинского унитаза для эмоций, с которого на время сошел. Я решил, что достаточно отдохнул.
Единственное затруднение, смущающее меня, заключалось в том, что я не знал, как претворить свое внутреннее примирение с Валиным в реальную жизнь. Ведь, периодически думая о том, что он мне сказал в том кафе насчет Вики, думая ненамеренно, потому что подобные мысли посещали меня с десятками или сотнями других подобных и существовали не более как фоновой шум или задний фон в моей голове, я перестал воспринимать его слова исключительно как оскорбление или попытку показать личное недовольство моим выбором.
Определенно сложно признать, что у любимого мной человека не самая чистая репутация, и выбор именно его в свои спутники жизни может негативно сказаться на нас обоих, но что я могу сделать, если я ее люблю и мне, по сути, совершенно безразлично, как она жила до меня.
Я не занимаю настолько высокой должности, чтобы как-то беспокоиться об этом, я не миллионер или бизнесмен, обязанный поддерживать свою репутацию, чего бы ему это не стоило. Если прошлое Вики как-то может пошатнуть мое положение в обществе, где я вращаюсь, то незначительно, к тому же раздувать сенсации на секретах жены малоизвестного девелопера весьма неприбыльно и неинтересно как для этого самого общества, так и для интернета.
Тем более, я уже уничтожил весь возможный компромат.
Исключая этот фактор, я прихожу к выводу, что мой выбор – это исключительно мое собственное желание иметь дело с такой женщиной.
Да, я хочу быть с ней. Почему – уже объяснил.
Когда же Сергей начал раскрывать мне глаза на ее прошлый образ жизни, то он надеялся в очередной раз напомнить мне, на что я подписался. Да, он тогда выразился довольно грубо, но подобный тон никогда не был у нас под запретом, наоборот, когда Валин еще жил в России, то его язык был даже более жестким, чем сейчас, и возможно именно этот неожиданный переход к старой манере говорить вогнал меня в ступор, когда я даже слова не мог подобрать, чтобы ему ответить. Как я сперва про себя раскукарекался – мол, он ее оскорбил! Уж кто действительно тогда ее оскорбил, то это был я, а не Валин, я, потому что своими мыслями и желанием как-нибудь ему отомстить полностью подтвердил брошенные им грубые насмешки.
Я, конечно, еще тот молодец. Мог бы еще более скользкую историю рассказать из нашей с Викой жизни, чтобы уж наверняка испортить все впечатление о нас как о новой ячейке общества.
*
На следующий день, проснувшись, я лежал с ощущением неудовлетворения и скуки. Я понимал, что этот день никак не будет отличаться от предыдущих, проведенных с Викой после ссоры с Валиным, и одна мысль об этом портила мне настроение. Чем больше времени проходило в таком ритме, тем унылее я смотрел в завтрашний день и на этот отдых. Все чаще я начинал думать о том, что надо уезжать домой и чем быстрее, тем лучше.
Эти безотрадные думы закончились тем, что я решил не сидеть в отеле, а съездить к Сергею и окончательно с ним помириться.
Я хватался за последнюю соломинку.
Вика еще спала. Я не стал ее будить, зная, что если она меня потеряет, то позвонит, и поэтому, тихо собравшись, ушел.
Пока одевался, серфил по сети в поисках какого-нибудь бара или алкомаркета, где можно было бы купить Валину примирительную бутылку коньяка или вина. Посмотрев по картам, я решил заехать в «Wine by one», по-русски рассудив, что так будет и дешево и сердито. 
С «Грандсом» в руках я приехал к Валину домой без предупреждения.
Застал всю семью, – его с Сарой и ее дочерью – отчего мои планы на пространные примирительные разговоры по душам разрушились.
Валинская семья была из разряда таких сплоченных семей, в которых выходные дни проводились исключительно вместе, и эта традиция считалась нерушимой. Они стоили планы на неделю или на месяц вперед, поэтому всегда знали, как, где и с кем проведут уикенд, и, как следствие, весьма негативно относились к любым изменениям, которые могли произойти им наперекор. Точнее сказать, Сара и дочь относились негативно, Сергей же, следуя чисто русскому настроению, всегда радовался гостям, особенно из своей компании, и не был никогда против внезапных перемен, потому что знал, что если он планировал отдохнуть, он отдохнет в любом случае, в конце концов, в России он жил в бешеном ритме и такие мелочи, срывающие семейные посиделки, даже не воспринимал всерьез.
Но, тем не менее, семья была для него превыше всего и желания жены с дочерью играли решающую роль в его решениях. Пережив развод, ссору с единственным родным сыном, ничем хорошим не окончившуюся, смерть Евы и всевозможные скандалы, как мелкие так и крупные, о большинстве которых до сих пор не знали даже самые близкие люди, Сергей вцепился в то, что имел сейчас и пытался по максимуму отдаваться семье, будто в попытке наверстать упущенные годами и обстоятельствами эмоции.
Поэтому я сразу дал задний ход. Мы с Сергеем обменялись несколькими фразами (в каждую свою я пытался уместить смысл планируемого разговора по душам), благо, он всем своим видом демонстрировал мне, что все понял, и даже начал говорить про совместный обед с его семьей, от которого я отказался, зная прекрасно, что с ними буду как пятое колесо. Отдав ему виски, я закрепил примирение очередным чистосердечным рукопожатием и уехал вполне довольный тем, как сложились события, хотя тот прием, что оказала мне его семья, а не сам Сергей, стала неприятной ложкой дегтя, подпортившей впечатление от встречи.
Весь оставшийся день я повел с Викой: мы гуляли по набережной Сены, а после в номере шесть часов подряд смотрели скаченные сериалы на ноутбуке, поедая в процессе заказанную пиццу и запивая огромными порциями латте (когда последний закончился, мы, снизив планку собственных запросов, перешли к растворимому кофе).
Чем больше времени проходит в Париже, тем проще становятся наши развлечения.
За все это время я даже не подумал рассказать Вике о моей ссоре с Сергеем по вполне веским причинам, хотя она периодически донимала меня вопросами, которые иногда стихийно перерастали в сеансы психоанализа, так или иначе этого касающимися, совершенно неожиданно для меня проявив интерес к Валину, которого для нее до последнего момента не существовало, и к моим с ним отношениям. Я благополучно врал и переводил тему, уводя ее как можно дальше от этого разговора.
Иногда ее выходки выводили меня из себя, хотя, не могу не признаться, что мне даже льстило подобное отношение, эта наблюдательность, в которой я видел заботу с Викиной стороны, потому что в последнее время из-за отсутствия денег и былых развлечений она стала относиться ко мне холоднее и часто капризничала.
Хотя про себя я точно знал, что Вике не нужно ничего знать о том разговоре с Валиным, все равно временами ловил себя на мысли, что меня буквально подмывает ей рассказать. Меня подхватывало щекотливое ощущение, как младшеклассника, который знал, что если наябедничает на близкого друга, того обязательно поругают, и поэтому чувствовал даже особого рода азарт при выборе между дружбой и самоудовлетворением от осознания своего превосходства, пусть мимолетного и по определению ложного.
Я держался только от осознания того, насколько идиотична причина, что толкает меня на разрыв отношений, которые я вот как несколько часов назад еле восстановил.
Но иногда я возвращался к этой мысли, с усмешкой думая о том, как бы подобное откровение ускорило наше с Викой возвращение в Россию. Но я был трус, я боялся, что после того, как я все расскажу, возможно, переврав некоторые моменты, чтобы выставить себя в более благородном свете, она почувствует ложь и устроит мне скандал, после которого перспектива будущей свадьбы будет казаться уже не такой привлекательной.
*
«Таки в Дюссельдорфе.
Остановились в Breidenbacher Hof (я в который раз заметил, что иностранные слова Ева пишет совершенно другим почерком, чем весь остальной текст), опять втроем заселившись в номер.
Когда уставшая я приезжаю в новый город, то невольно начинаю складывать о нем первое впечатление именно по тому, нравится ли мне отель. Обычно дорога в такси у меня проходит в каком-то беспамятстве: я либо сплю на плече у Глеба/Егора, либо слушаю музыку, слепо смотря в окно, так, что после ничего не смогу точно описать из увиденного. (Еще буду про себя гадать, не навыдумывала ли я себе что-то по пути.)
Поэтому даже нечего об этом говорить.
Обстановка очень приятная, ничем не хуже берлинской. Но ненавижу эту псевдомодернистскую мазню, висящую вместо картин на стенах.
В прямом смысле мазню: желтые и красные неряшливые мазки на черном фоне, в которых Егор со своим чутьем художника смог увидеть тщетность бытия.
Попросили их снять до нашего отъезда.
Сняли.

31.05.13
Я в полной мере осознала, что этот город – город искусства и, в частности, архитектуры, когда ночью, мы, напившиеся на очередной вечеринке, прогуливались по Дришштрассе, и я до смерти напугалась лезущих по стенам разноцветных человечков с непропорционально большими ступнями и ладошками (наверное, надо сказать спасибо Егору за мои мысли о пропорциях). Я практически никогда не напивалась, поэтому мне даже подумалось, что у меня началась белая горячка.
А потом выяснилось, когда мы, значительно протрезвевшие за то время, что добирались в отель, загуглили, что это арт-проект.
Сколько видела за свою жизнь этих арт-проектов, ни один мне не нравился.

1.06.13
Сегодня ходили (уже при свете дня) смотреть на этот флоссис, оказалось, что он даже по-своему милый. Но, чтобы полностью перебороть первоначальный страх, мне придется еще не один раз туда пойти.
Кстати сказать, Дюссельдорф богат на своеобразные здания, так что вышеописанное – сущая капля в море. Правда, неправильная и порой парадоксальная архитектура нисколько не противоречит классическому представлению красоты, а скорее дополняет его. Я видела здание, в котором даже окна были расположены совсем под другим углом по отношению к самой стене, а сама стена будто пошла волнами и застыла, зафиксировавшись в этом положении. Вердикт один - ябпожила.
Там недалеко располагалась телебашня с рестораном на самом верху – там завтракали, правда, с высоты я так и не увидела то волнистое здание.

3.06.13
Ездили на одну из светских тусовок, когда в унисон почувствовали себя на пике безделья и морального разложения.
И все бы ничего - там было также скучно, как и везде, люди, по сути, ничем не отличались от нашего общества (все они гребанные конформисты), если бы я не встретила там Дайчи.
Дай-чи. Дай. Чи. Дайчи.
КАК?!
Но, надо отдать его явлению должное, во мне в тот момент выработалось столько адреналина, что вся скука и вызванное ею раздражение исчезли, а, следовательно, этот вечер прошел явно удачнее, чем можно было ожидать. Но с появлением Дайчи нам пришлось в срочном порядке ретироваться, чтобы он не успел как-либо среагировать.
Я даже не хочу представлять его возможные реакции. Нет.
Тогда я, наверное, впервые в жизни испытала страх такой силы. Страх не потому даже, что он мог надо мной сделать, а из-за собственной растерянности и незнания, что предпринять. В голове кричало, что надо бежать, с одной стороны, а с другой – что надо выглядеть достойно и не бежать ни в коем случае.
Очень слаборазвитое чувство самосохранение у этой второй части меня, надо признать…
Когда вышли (выбежали) на улицу, на нас накатила волна смеха из-за абсурдности и нелепости ситуации, в которой оказались, хотя в моем голосе явно чувствовалась нотка истерики, потому что я еще не отошла от первого ощущения. Странно, что парни так быстро среагировали на мои несвязные объяснения, мне казалось, что я сама себе не понимала, когда говорила…

7.06.13
На второй день пребывания в Британии к нам пришло внезапное осознание того, что у нас практически не осталось денег. Парни еще в России обналичили все свои карточки или перевели деньги на левые, прекрасно зная, что родители могут просто-напросто перекрыть кислород, лишив всех средств.
Но даже эта предосторожность не помогла – именно в Лондоне с левого счета Егора были сняты почти все деньги, и оставлена только совсем небольшая сумма, которой бы, тем не менее, хватило на место в самолете эконом-класса (и это как бы намекало).
Но надо отдать ему должное, он не растерялся в этой ситуации, к слову сказать, пробудившей во мне отзвук паникерства, и спустя дня два, которые он проводил за вызваниванием своих самых близких и находящихся в числе проверенных в подобных случаях друзей, Егор собрал вполне достаточную сумму, чтобы жить на нее безбедно где-то неделю-полторы.
Из всего этого мы заключили, что в Британии пробудем недолго – по плану у нас шли Лондон и Йорк, единогласно выбранные для посещения после того, как мы подробно изучили физические карты вместо чтения отзывов о гостиницах и просмотра фотографий достопримечательностей.
Положились на свое умение определять эстетический потенциал  города, основываясь на его цветовом выделении и скачущей кардиограмме границ.

8.06.13
Фотографировались с моста на фоне Биг-Бена, правда, на этот раз обошлось без тех эйфелевобашневских эксцентричностей.
Несмотря на то, что проходили совсем рядом, не катались на колесе обозрения (какая же там была очередь!), потому что я начала ныть из-за портящейся погоды, которая пошла в диссонанс с моим самоощущением, требовавшим солнца и легкой одежды. Но фотку на его фоне сделали.
Я ужасно получилась.
Когда добрались-таки до отеля, начался дождь.

11.06.13
Интересно, что в столицах даже невысокие дома могут производить впечатление и казаться невероятно огромными. В них может быть от силы шесть-семь этажей, но благодаря своей монументальности они кажутся выше построек Москва-сити.
Это немного просроченная заметка, которую я все-таки решила записать после очередных  прогулок на Пикадилли, где мы слонялись, слушая Hypnogaja и Rolling Stones.
Я каталась на спине Егора, качаясь в такт музыке, отчего наша двухэтажная конструкция становилась невероятно неустойчивой, за что я получала очень болезненные щипки за все места, до которых дотягивались его руки.
Вечерами у нас выработалась привычка напевать любые приятные на слух песни, используя свою функцию неносителя языка, позволяющую полностью абстрагироваться от смысла исполняемого текста и отдаться волнам мелодичности.
Сидя на скамейках черт знает где и грея руки о большие стаканы кофе, мы, кто во что горазд, старались петь этот текст максимально прочувствованно и душевно.

Kill the humans!
Their damage goes too deep.
Kill the humans!
Kill them quick
Cause I can't breathe.

Я до сих пор удивляюсь, как нас не забрала полиция.»