Пепел и кости. Глава 20

Утром мне хотелось повеситься ещё больше, чем это бывало в другие дни. Стоило солнцу взойти, медленно выплыть из-за горизонта и начать бросать мёртвый свет на серые острова городов и блёклые моря полей и лесов, я тут же почувствовал себя отвратительно. Каждая клеточка моего тела дрожала, хотела разрушить саму себя и больше никогда не быть в моём теле. Мне тоже этого хотелось, но почему-то я стоял напротив открытого окна и вдыхал свежий промышленный воздух, наполненный смрадом утреннего отчаяния и одиночества. Густав всё ещё спал, часы мирно тикали и, казалось, что это был самый спокойный момент моей жизни, но что-то внутри твердило о том, что это далеко не так. Тяжёлый камень лежал на душе и тянул вниз, глубже в бездонную яму существования, у которой, вопреки всему, было дно, в котором лежали тысячи, миллионы трупов таких же, как я: одиноких, беспомощных воителей жизни, боявшихся смерти, но каждый день думающие о ней. Стоило радоваться тому, что есть ещё много людей, похожих на меня, но внутри всё равно бушевала буря, и её эпицентр разрывал сердце на куски, расплёскивая кровь на холодном полу.
Когда пробило семь часов, солнце уже висело над городом и безмятежно просачивалось сквозь серую дымку. «Спокойный пейзаж, – подумал я и улыбнулся, – слишком спокойный, чтобы быть правдой. Так ведь не бывает: просыпаешься утром, а вокруг тишина и нет больше гудящего города за окном, нет света огней и голосов нелюбимых людей. Истинной тишины не бывает. Не бывает спокойствия и умиротворения. Это ложь... наглая, наглая ложь».
Во внутреннем дворе никого не было, только машина стояла на своём месте чёрным пятном – брезент ночью никто не набросил, и теперь она блестела яркими каплями, отражая солнце своим чёрным существом. Дневника тоже не было. На том месте, где он пролежал полночи, виднелись следы грязи от чьей-то обуви.
Сзади послышался скрип. Густав сидел на краю кровати и смотрел на меня слегка заплывшим глазом. Порезы и ссадины на его бледном лице теперь казались искусством, а не побоями жизни. В один момент мне даже хотелось пожалеть его, но знал, что у него были проблемы куда серьёзнее, чем разбитое лицо и изорванная одежда.
– Доброе утро, – прошептал я, облокотившись на подоконник, – сегодня великий день, правда?
– Я не знаю, – тихо ответил Густав. – Я ничего не знаю, kamerad.
– Пустяки. Каждый знает то, что ему положено знать. Вселенная никогда не даёт чего-то просто так. Может, твой... недуг – это всего лишь испытание судьбы?
– Или божья кара, – юноша помотал головой,  встал и, хромая на левую ногу, отправился в ванную. Он включил холодную воду и омыл ею лицо. Раковина вновь окрасилась в алый. – Раны вновь кровоточат. Больно, Оскар. Очень больно... и я хотел сказать тебе это вечера, но не смог. Теперь говорю: Спасибо тебе.
– За что? – я стоял на пороге ванной комнаты и вопросительно смотрел на него. Тот через зеркало буравил меня уставшим взглядом.
– За всё. Я должен быть тебе благодарен за то, что ты не отвернулся от меня. Наверное, это лучшая награда, которую я мог бы получить. Другие люди давно бы уже бросили, Оскар. Они бы ушли, хлопнув дверью, оставив утопать в тишине, – Густав на мгновение замолчал и развернулся. – А я так не хочу. Совершенно не хочу оставаться один.
– Ты не один, – прошептал я и вышел из ванной, подойдя к своей кровати. Достал чемодан и открыл его. Там лежали два моих последних костюма, которые я намеревался надеть позже. Но взглянув на разорванную одежду Густава, я понял, то должен поступить иначе. – Держи, мой друг. Это мой подарок тебе. Прощальный подарок.
– Благодарю, – ответил он и взял из моих рук серый пиджак и брюки. – Ты уже говорил с Грегом?
– Ещё нет, – сказал я, закрыв чемодан. – Я собирался это сделать сейчас. Вероника уезжает в восемь часов, у меня не много времени сталось в запасе.
– Удачи тебе, – улыбнулся Густав, застёгивая брюки. – Надеюсь, тебе удастся договориться с ними.
– Я тоже надеюсь, – кивнул я и вышел из комнаты.
В коридоре как всегда было пустынно. Свет ночников больше не озарял тёмные углы чистых лабиринтов гостиницы, только солнце, приветливо пробивающееся сквозь слегка запылённое окно. На втором этаже царила такая же пустота.
Я стоял перед дверью Вероники и не решался постучаться. Мне было странно просить их о таком, но больше всего мне хотелось, чтобы Густав продолжал жить, он был достоин этого не меньше меня, не меньше любого из нас. Каждый день, который он провёл в осознании скорой смерти, приближал его сухое, раздробленное изнутри тело к могиле, которую выкопали мы сами.
Вдруг дверь отворилась сама, обдувая меня свежим воздухом. Передо мной стояла Вероника в своём старом шёлковом халате с ветками цветущей сакуры на одной из грудей.
– Я знала, что ты придёшь, – прошептала она и крепко обняла. Я сделал то же самое, и девушка затащила меня внутрь, громко хлопнув дверью.
– Ты будешь по мне скучать? – спросила вдруг она, раскладывая свои яркие дорогие платья по трём разным чемоданам.
– Конечно, – ответил я и аккуратно сел на пустое кресло. – Конечно буду, Вероника.
– Это хорошо, – пробормотала девушка, сворачивая золотое блестящее платье во второй чемодан. – Потому что я тоже буду скучать по тебе. А когда двое скучают друг по другу, то разлука не так тяжела, и в голове постоянно крутятся мысли о том, как они встретятся и как вновь всё станет прежним.
– Мне казалось, что разлука наоборот заставляет людей страдать ещё больше, – прошептал я, бросив взгляд в открытое окно. – Ведь когда двое в разлуке, то время течёт в разы медленнее, и слёзы сами наворачиваются на глаза.
Вероника молчала. Я встал с кресла и начал прохаживаться по комнате, обходя разбросанную одежду.
– Ах, я буду скучать по тебе, – выдохнул я. – Ты даже не представляешь, насколько сильно. Наверное, я даже не смогу жить, не смогу есть и спать, пока не узнаю, что с тобой всё хорошо и что скоро мы вновь увидимся, – я обнял Веронику и почувствовал мертвенный холод её тела. – Хочешь, я буду приезжать к тебе?
– Нет, прошу не надо, – она отстранилась и на мгновение помрачнела. – Так мне будет ещё тяжелее жить, видя, что ты приезжаешь, а затем снова покидаешь меня. Да и Грегори не поймёт, а я очень хочу прожить эти страшные дни в пансионате спокойно.
– А где Грег? Он разве не должен собирать свои вещи?
– Он уехал на вокзал, – непринуждённо ответила Вероника. – Сказал, что будет покупать билеты на десять часов, потому что в девять мы уже не успеваем. Ты, думаю, знаешь, какие там бывают очереди в кассу, поэтому у нас есть с тобой время побыть вдвоём. Ты же для этого пришёл?
– Да-а... – криво улыбнулся я и протянул эти слова. – Давай выпьем немного.
– Как я ждала этих слов, – улыбнулась в ответ она и откупорила бутылку вина. – Нам нельзя сильно напиваться, иначе не заметим, как пролетит время. Вино – лекарство от времени, потому что с его помощью секунды летят не так быстро, и можно насладиться моментом.
– Значит, коньяк – это яд? – спросил я, взяв в руку полный бокал красной жидкости. – Странно, что мы не ещё не умерли.
– Он убивает душу, а не тело, – ответила она и сделала глоток. Затем протянула руку и попросила сигарету. Я достал свой портсигар и понял, что у меня их почти не осталось: всего-то шесть штук маленьких порций смерти. Протянул ей одну и вставил себе меж зубов другую. Поджёг. Мы оба выдохнули терпкий дым, и облегчённо рассмеялись.
– Это моё самое счастливое утро, – прошептала она, приближаясь к моему лицу. Я не отстранялся, потому что знал, что если сделаю так, то это разобьёт ей сердце, и она умрёт. Мне не хотелось быть причиной ещё одной смерти.
– И моё, – я вдохнул порцию смерти и выдохнул в потолок. Облачко белёсого дыма тут же растаяло. Мы молчали несколько минут. Вероника включила радиолу и вновь принялась раскладывать вещи по чемоданам. Теперь она делала это куда быстрее обычного, зажав тлеющую сигарету в зубах.
– Ты же знаешь, курение убьёт тебя быстрее? – сказал я.
– Знаю. Я не хочу умирать, но пока есть хоть какая-то возможность делать то, что хочу, то почему бы и не попробовать убивать себя чуть быстрее? Да и какая в общем-то разница, Оскар? Все мы однажды умрём. Кто-то в старости, кто-то в молодости, а кто-то умрёт ещё не родившись. Такая уж у нас, людей, тяжёлая участь. Наша жизнь обречена на смерть, а мы зачем-то сдерживаем себя, думая, что времени у нас бесконечное количество вплоть до скончания веков. Я начала это понимать только после того, как сама оказалась на грани смерти. Такие мысли обыкновенно людям не приходят в голову, потому что смерть и гниение обходят их стороной. Но это же не навсегда, – Она на пару секунд остановилась и переставив сигарету слева направо. Посмотрела на меня, вздохнула и вновь принялась складывать последние вещи в битком набитые чемоданы. Спустя несколько минут они уже были закрыты, а в комнате царила странная, до дрожи пугающая пустота. Я почувствовал, что очень много людей когда-то сидели на этом кресле и стояли посреди комнаты, как Вероника, но ни разу здесь ещё не жил будущий потенциальный мертвец. И мы оба это знали. Знали, но не хотели это принимать.
– У меня есть, – начал вдруг я и осёкся, – у меня есть просьба. Знаю, она может прозвучать безумно, невозможно, но это очень важно.
– Что случилось? – серьёзно сказала Вероника.
– Густав болен. Ему нужна помощь. В пансионате ему могут помочь. Но я совершенно не имею понятия, как мне туда его отправить. Поэтому хотел попросить тебя об услуге: довезти его в пансионат. Его там вылечат, я дам денег, чтобы обеспечить жизнь там хотя бы на месяц.
– Боже мой, Оскар, – вздохнула она и, оборвав меня на полуслове, подошла и обняла меня, положив голову на плечо. – Для тебя я сделаю, что угодно.
– Правда? – умоляюще сказал я.
– Правда.
– Но что скажет Грег?
– Ах, забудь ты об этом остолопе! – слегка нахмурилась она и рассмеялась. – Он ничего не скажет, пока я не возмущусь. А я возмущаться не буду.
– Ты серьёзно? – облегчённо спросил я, и улыбка сама расплылась по моему лицу. – Ты правда сделаешь это для меня?
– Да. Твои друзья должны жить, Оскар. И я должна жить. Как я могу бросить человека умирать, когда я сама умираю? Я прекрасно понимаю Густава, поэтому без проблем возьму его с собой.
– Спасибо тебе огромное, – сказал я. – Ты не представляешь, насколько я тебе благодарен.
– Ты у меня в долгу, – она ткнула меня пальцем в грудь и громко рассмеялась. – Как-нибудь рассчитаемся!
– Сколько денег нужно для лечения? – спросил я.
– Ах, не думай о деньгах! Грег всё оплатит, тем более, что они с Густавом друзья.
– Тогда мне нужно сказать ему, что нужно собираться.
– Только возвращайся поскорее. У нас не так много времени осталось.
Я кивнул и, выбежав из комнаты Вероники, быстро поднялся на третий этаж. Хлопнул входной дверью и застал Густава у окна. Он молча глядел вдаль, на расцветающий день.
– Сверху – такая красота, – вздохнул он, не смотря на меня. – А внизу – такая гадость, такая дрянь. Ума не приложу, как мы вообще могли здесь жить. И как мы теперь отсюда уедем?
– Ты уедешь сегодня, – радостно сказал я. – Они согласились взять тебя с собой в пансионат. Мало того, ты будешь жить. У тебя ещё есть вся жизнь впереди, Густав.
– Ты не шутишь? – удивлённо сказал Густав и ошеломлённо схватился за голову. – Это же замечательно! Как тебе удалось?
– Любящая женщина сделает что угодно для своего любимого мужчины.
– Я сделаю вид, что не слышал этого, – он развернулся и подошёл к шкафу. – Вещей у меня не особо много, я управлюсь быстро.
– Поезд уходит в десять, – сказал я и посмотрел на часы. Половина девятого. – У тебя есть время. Не торопись.
– Лучше уж торопиться, чем совсем бездельничать.
– Верно, – вздохнул я и направился к выходу. – Я буду у Вероники, вернусь, когда будете отправляться.
Густав кивнул и достал пыльный чемодан из-под кровати, а я спустился обратно к Веронике. Когда я вошёл, она держала в руке два бокала вина, один из них протянула мне.
– Он обрадовался? – улыбнулась она и сделала глоток.
– Больше, чем от любой другой новости, – сказал я и вновь достал портсигар. – Будешь?
– Конечно, – ответила девушка и, взяв сигарету, вновь закурила. – Откуда они?
– Из Бразилии, – ответил я, держа тлеющую сигарету в зубах. – Не помню, как я их раздобыл, но мне они кажутся довольно добротными. Лучше португальских, у тех нет такого вкуса.
– Наверное, соглашусь, – сказала она. – Я не пробовала португальские. А где ты их пробовал?
– Когда был в Лиссабоне. Давно это было, очень давно, Вероника. Но там прекрасно. Когда-нибудь мы с тобой туда съездим, тебе там точно понравится.
– Хочется надеяться на это, – вздохнула она и выдохнула облачко дыма в потолок, затем вновь сделала глоток. – Время застыло, ты чувствуешь?
– Чувствую. Вот бы оно остановилось навсегда.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись так искренно, как ещё никогда не улыбались.

Часы пробили девять. Мы с Вероникой убрались в комнате и готовились к отъезду. Густав присоединился к нам и теперь мы сидели в комнате втроём, ожидая экспресс навстречу жизни.
Вскоре пришёл Грег и сказал, что машина стоит внизу. Вероника объяснилась с ним и попросила Густава поехать с ними.
– Конечно, пусть едет с нами! – радостно сказал Грег и посмотрел на меня. – А ты не хочешь поехать с нами? Весело будет!
Я увидел разочарованный взгляд Вероники и понял, что нужно делать.
– У меня ещё есть дела в городе. Не могу, прости, друг мой, – ответил я и вышел из комнаты в коридор. – Может, я приеду в гости.
– Приезжай, мы всегда будем рады, – ответил Грег.
Мы спустились вниз, на улице царило оживление. Люди проходили мимо нас четверых и исчезали в утренней дымке. Они о чём-то говорили, слышался топот множества ног, гудение машин и утомлённый стон умирающего города. Я чувствовал смерть вместе с ним, но не знал, что с этим делать.
– Вероника, – сказал я тихо, когда Густав и Грег начали погружать вещи. – Шли мне письма. Не сюда, я скоро уеду отсюда, – порывшись во внутреннем кармане пиджака, вынул оттуда маленький листок с начертанным адресом.
– Где ты будешь теперь жить? – спросила она.
– Я вернусь на родину. В свой городок на побережье. Там очень красиво. Тебе понравится.
– Я люблю море, – задумчиво сказала девушка. – Надеюсь, ты меня дождёшься.
– Конечно дождусь. Только пиши письма, чтобы я знал, что с тобой всё в порядке.
– Да, да, хорошо, Оскар, – она несколько раз кивнула и повернулась с своему мужу и моему другу. Они уже готовы были уезжать.
– Прощай, – сказала Вероника, не смотря на меня. – Люблю тебя. Наше приключение продолжится, обещаю.
– Я тоже тебя люблю, – соврал я в очередной раз. С каждым словом, сказанным в её адрес, я всё больше чувствовал себя скотиной, потому что нагло врал и даже не дрогнул. Это лицемерие, за которое я так осуждал людей, стало моим основным жизненным принципом. Враньё, ложь, неправда – это можно было назвать как угодно, но суть от этого никак не менялась. Все мы были такими, это человеческая природа: лживая, эгоистичная, наглая и бесконечно несчастная.
В небе спокойно плыли облака и светило мертвенно бледное солнце. Оно даже не грело наши уставшие тела – лишь освещало бренную землю.
– Что же, Оскар, пора нам, – сказал Грег, когда Вероника села в машину. – Вспоминай нас добрым словом. Мы ещё вернёмся к обычной жизни! Так и знай!
– Я не забуду. Обещаю, – расстроенно кивнул я, и Грег сел на переднее сиденье. Водитель смиренно ждал своего часа.
– Надеюсь, мы ещё увидимся, – прошептал Густав и крепко обнял меня. – Ты же знаешь, что кроме тебя у меня больше никого нет. Я буду скучать.
– И я тоже, – а вот эти слова были уже абсолютно искренними, потому что Густав был моим настоящим другом, хоть и нарушившим обещания, но всё-таки другом. Да и я тоже некоторые обещания не сдержал.
В моих зубах вновь тлела сигарета. Густав по-доброму нахмурился:
– Не кури, ладно? Я же волнуюсь.
– Это последняя, – сказал я как тогда, когда мы только приехали сюда и стояли практически на этом же месте. – Правда, последняя.
– Я тебе верю, – ответил он и сел в машину, но дверь не закрыл. – Прощай, Оскар. Помни, что мы всегда будем рядом с тобой. Ты только жди нас.
– Хорошо, Густав. Прощай, – я выдавил из себя эти тяжёлые слова. Хлопнула дверь чёрного автомобиля. Он ещё секунду стоял на месте, и я уже был готов открыть двери и оставить всех в этом городе. Но вот взревел двигатель, и чёрная ласточка скрылась за поворотом, оставив после себя лишь дым из-под колёс да хлипкие воспоминания, которых у меня оставалось слишком уж много. И почему-то я не мог с ними расстаться. Они душили меня, а я душил их в ответ. Но каждый раз безуспешно.