С энтузиазмом в наших сердцах

               

Накануне очередной славной годовщины Октябрьской революции главный редактор областного радио вызвал к себе Кучеренко.
– Алексей, я тебя скоро выгоню к нехороший матери, с очень нехорошими рекомендациями, – по-другому главный уже давно общение с подчинённым не начинал. – Ты советский журналист! Ты пример показывать должен! А ты  что делаешь?
– Что я делаю? – полюбопытствовал Кучеренко.
– Ты мочишься в общественном месте. Недалеко от памятника большевикам-подпольщикам, заметь. И попадаешься милицейскому патрулю. И мне бумага на тебя из милиции приходит.
– Ну, вы же сами сказали, что советский журналист должен показывать пример. Я и показываю. Отрицательный. Типа, вот так дети делать нельзя.
– Алексей! Хватит ёрничать. В колхоз не поехал, в Народной дружине ни дня не отдежурил, на политинформации не заходишь даже, да ещё ёрничаешь.
– Я болел.
– Ты всё время, что ли, болеешь?
– Да, у меня сердце болит за неударные темпы социалистического соревнования в нашей редакции. Надо ударно. К примеру, могу взять на себя повышенные обязательства – готовить новогодние репортажи каждый месяц.
– Алексей! Опять ёрничаешь?
– Как можно! Соцобязательства беру!
– Выгоню к нехорошей матери!
– Это понятно. А вызывали-то зачем?
– Значит так. Нужно сделать  материал о праздновании годовщины Великого Октября. На час - двадцать. Чтоб всю программу «Итоги недели» занимал, кроме десятиминутного выступления ведущего. Там должно быть всё – и интервью, и рассказ о демонстрации, и цитаты наших вождей. Образцово-показательный репортаж должен получиться. И обязательно с изюминкой какой. С энтузиазмом в сердце. Понял задачу?
– Задачу понял, но есть два препятствия на пути к её выполнению. Первое – одному мне  не по силам. Техник нужен.
– Зачем?
– Магнитофон таскать, плёнку менять, монтировать сразу. Без Таракана не справлюсь.
– Хорошо. Бери Таракана в помощники, ещё что?
– Во-вторых, вдвоём с Тараканом тоже не справимся, так как полностью отсутствуют необходимые внутренние ресурсы. Проще говоря, нет денег. Вообще.
– Издеваешься?
– Если только над собой. Без денег репортаж не получится. Это я вам как лучший радиокорреспондент на весь радиус действия нашей вышки  заявляю.
– Алексей, выгоню…
– Дайте гонорар авансом, и вы получите самую энтузиастическое  освещение  праздника из всех слышимых вами потоков энтузиазма.
Редактор, матерясь под нос, написал несколько строк на листке из календаря и подал его Кучеренко.
– Аванс не дам, получишь премию к празднику. За участие в работе Народной дружины, в которой ты не участвовал. Иди в бухгалтерию. Но чтоб всем репортажам репортаж сделал!

Лучший Лёхин друг, самый верный собутыльник,  а по совместительству техник областной радиовещательной компании, Иван Араканов был огненно рыжим, к тому же носил длинные усы. Сочетание фамилии, масти и усов железобетонно определяли Ванино прозвище. Некоторые  знакомые даже имени его вообще не знали. Большинство многочисленных подруг – тем более.
Алексей заявился к приятелю в монтажную и молча выложил на пульт деньги, полученные в бухгалтерии.
– Что это? – спросил Таракан.
– Это инвестиции руководства в репортаж века. И это не всё! Ещё последует гонорар и Пулитцеровская премия! Делим честно, на двоих.
– О чём материал?
– Тараканище, нам доверили всесторонне осветить торжества по случаю победы великого Октября, переименованного позже в великий ноябрь. Репортаж с демонстрации, интервью с интересными людьми, пожелания ветеранов пионерам и наоборот. Простор для творчества на час - двадцать для «Итогов недели». Главное, как мы это чувствуем, со всем, что на сердце лежит.
– Что на сердце – нельзя. На сутки посадят. У нас мат в общественных местах запрещён, а радио это общественное место.
– Тараканище, надо сделать суперски, не юродствуй. Можно прямо сейчас начать. В четверг сдаёмся.
–Лёха, сегодня рабочая суббота, что не кошерно. Завтра законный выходной. На понедельник сегодняшнюю субботу перенесли. То есть партия сказала, что сегодня понедельник, а сразу после воскресенья суббота. Демонстрация только во вторник. Куда ты гонишь? Два дня отдыха впереди, ибо основную часть по любому на демонстрации запишем.  Но ты хочешь начинать сегодня?
– Ну…
– Поэтому прямо сейчас мы с тобой тихонечко сматываемся из редакции  брать интервью у деятелей советской культуры. Для материала же нужно с культурными деятелями поговорить? Вот и едем к Грицюку, он вроде как Родину, наконец, продал.
– Пить не будем…
– Ну, с пустыми руками не поедешь же… Берём бутылку вина. Одну. А там уж видно будет.

Член союза художников СССР Олег Грицюк, он же Олег Авангардов, ибо когда на портрете Маркса «Грицюк» написано – это одна цена, а когда «Авангвардов» - другая, имел шикарную просто мастерскую, переоборудованную из бомбоубежища в сталинском доме. Потолки четыре метра, общая площадь метров двести, три небольших отдельных комнатёнки с кроватями для свиданий служителей муз с самими музами, ванная, два туалета. Светло из-за множества ламп под потолком. Всё замечательно, но в СССР не бывает так, чтоб всё замечательно. Поэтому сквозь мастерскую, деля её на две половины, в полутора метрах над полом проходила труба горячего водоснабжения нового микрорайона. Ну, проектировщики для экономии средств ничего лучшего не придумали, как пустить теплоцентраль сквозь подвал жилого дома. Поэтому в мастерской у художника всегда было жарко как в дружественной СССР республике Ангола, лидер которой Жозе Эдуарду душ Сантуш  взасос целовался с товарищем Брежневым. Кроме того, гости Грицюка, да и сам художник частенько, перебрав с алкоголем, со всей дури бились о трубу головой.
Но были и плюсы. Во-первых, водки для полного счастья в мастерской Авангадова требовалось значительно меньше, чем в других местах города. А во-вторых, гости старались как можно быстрее максимально раздеться, так как здесь просто невозможно, мля! Все гости, включая муз. Что ускоряло процесс уединения в комнатах с кроватями.
Грицюк встретил товарищей в распахнутом шёлковом халате, сшитом из флагов союзных республик, боксёрских трусах из государственного флага и розовых тапочках в виде поросят, которые ему какой-то друг из-за границы привёз. Живописец выглядел отвратительно –  был неестественно бледен, волосы всклокочены, глаза мутные, руки тряслись. К тому же Грицюк вонял перегаром.
– Принесли чего? – спросил он вместо приветствия.
Таракан достал бутылку «Золотая осень».
– Чё, всё? – изумился художник и яростно поскрёб ногтями в районе серпа и молота.
– Олежа, мы ж не бухать. Мы ж тебя поздравить пришли. И по делу ещё,  – сообщил Кучеренко.
Авангардов молча направился вглубь мастерской. Там за столом сидела и красила ногти абсолютно голая девушка. Во вчерашнем состоянии художника, она, вероятно, казалась красивой. В сегодняшнем – не особо. На гостей нимфа  не отреагировала вообще никак.
Живописец взял у Таракана бутылку, сорвал зубами пробку и прямо из горлышка выхлебал не меньше половины. Затем сел в садовый шезлонг, откинул голову, закрыл глаза и стал ждать. Кучеренко и Таракан, люди опытные и много повидавшие в жизни, опустились на диван и тоже погрузились в медитацию. Наконец, служителя кисти и мольберта пробил крупный пот, он порозовел, дыхание выровнялось.
– Простите, парни. Налейте себе. Кстати, знакомьтесь, это Анжелика. Люська, дай гостям тару.
Анжелика - Люська ушла в ванную, долго гремела там посудой, затем вернулась с двумя вроде как чистыми стаканами. Кучеренко и Таракан вылили в них остатки «осени» и стали неспешно потягивать плодово-ягодное пойло.
– А с чем поздравить-то пришли? – поинтересовался Грицюк, – вроде всё мрачно и беспросветно.
– Так ты же Родину продал, не?
– Родину? Да ни фига, вон висит, падла, – художник ткнул пальцем в дальнюю стену, где среди прочих картин красовалось полотно «Советская Родина», – почти продал, парни! Почти взяли! Но сорвалось в последний момент! Мля, звездец обидно! Никому эта Советская Родина на хер не нужна!
Алексей допил вино, встал с дивана и подошел к стене, чтоб лучше рассмотреть картину. Вообще-то вполне себе нормальная Родина. На холсте два на метр девушка с развевающимися волосами держала в руках серп, молот и циркуль на фоне небоскрёбов, между которых колосилась пшеница.
– Замечательная Родина, – ¬ раздумчиво сказал Алексей, – и что людям не нравится?
– Да чёрт его знает. То – слишком молодая, говорят. То грудь большая, порнографией пахнет. Ладно, убрал грудь, говорят – нельзя без груди, она же мать. Опять пририсовал, но поменьше. Короче, не поймёшь. Смотрят, но не берут, суки.
– Олежа, ты нафига ей в руки циркуль-то дал? Она же наша Родина, а не ГДРовская?
– Ну, а какой атрибут интеллигенции ей в руки дать?
– Портвейн три семёрки.
– Да я серьёзно, парни!
– А хочешь, товарищ художник, я тебе подскажу, как эту самую Родину за неделю продать? – предложил Кучеренко.
– Ну?
– Короче, на грудь ей вешаешь комсомольский значок, вместо инструментов в руки суёшь книгу дорогого Леонида Ильича «Малая земля» и называешь картину «Самое главное».
Художник с минуту молча переводил взгляд с полотна на Алексея и обратно, затем с воплем «Лёха, ты гений» схватил палитру и кисточку. Трансформация Советской Родины в комсомолку, читающую главную книгу в жизни, заняла десять минут.
– Парни! Парни! Это ж великий день, – радовался Грицюк, рассматривая своё обновлённое творение, – это ж я её полгода сбагрить никому не мог, ну вы в курсе. А теперь из-за неё драться будут покупатели. Аукцион устрою. Жаль, до после праздников отложить придётся. Отметить бы… Но денег нет, увы.
– У нас есть, - подал голос с дивана Таракан. Полстакана вина сделали своё дело и настроили сознание на продолжение праздника.
– Ваня, мы работать пришли, – попытался образумит друга Кучеренко.
– Ага, заодно и поработаем. Вот только грустно без женщин, – Таракан выразительно посмотрел на Грицюковскую подругу.
– Мальчики, я не такая, чтоб со всеми подряд за просто так. С Олежиком да, из любви к искусству. А с прочими – за два рубля. Если на весь день, то пятёрка.
– Абонемент что ли, – поперхнулся Таракан.
– А хоть бы и так.
– Слушай Анжелика, а подруги у тебя есть?
– Есть. Такса та же. Два рубля за раз или пять за день. Позвонить?
– Звони.

Таракан убежал за бухлом. Нехотя одевшаяся Люська-Анжелика удалилась звонить и встречать неведомых подруг. Лёха решил поработать, так как делать всё равно было нечего. Расчехлил журналистский магнитофон М-75 «Репортёр-3»,  усадил на стул возбуждённого после полбутылки «Золотой осени» и предстоящего коммерческого успеха Грицюка и начал записывать интервью. Грицюк в деле интервьюдавания был человеком опытным, писать можно было сразу набело, без всякой предварительной подготовки.
– Весь советский народ с энтузиазмом в сердце встречает годовщину Великой Октябрьской революции новыми трудовыми достижениями. От рабочих и колхозников, от служащих и учёных не отстает и советская творческая интеллигенция. Вот, например, известный художник Олег Авангардов досрочно закончил к юбилею Октября новое живописное полотно. Олег, расскажите о вашей новой картине.
– Моя новая, не побоюсь признаться, выстраданная работа называется «Самое главное». Долгое время я размышлял о том, что же самое главное в жизни советского человека? Трудовые свершения? Новые города и колхозные поля? Безусловно. Но всё-таки самым важным для всех советских людей является бесценный опыт наших отцов и дедов, завоевавших и отстоявших рабоче-крестьянскую власть.
– Что изображено на вашей картине?
– Простая девушка, комсомолка читает книгу Леонида Ильича Брежнева «Малая земля». Именно это произведение я считаю настоящим символом героической мудрости старших поколений, полностью изменившим Советскую Родину и обозначавшим новые перспективы нашего развития.
Грицюк, давясь от смеха, сполз на пол и задрыгал ногами в иностранных тапочках, но продолжал говорить. Кучеренко одобрительно показал большой палец.
– Трилогия товарища Брежнева стал для всех творческих людей несомненным эталоном качества и коммунистического подхода к искусству. Во всех своих работах мы равняемся на высокие стандарты, заданные этими книгами. Творить стало сложно, но интересно.
– Олег, а что служит для вас источником вдохновения? Что помогает в творчестве?
– Их много на самом деле, – Грицюк выразительно потёр большой палец об указательный, – это и успехи социалистического строительства, и рост рабочего движения в капиталистических странах, и…
В мастерскую вернулся Таракан с двумя полными авоськами всяческого бухла.
– … а ещё незаменимыми помощниками служат мои друзья, товарищи,  в самые сложные периоды приносящие оптимизм, радость и новые идеи для совершенствования и углубления метода социалистического реализма.
Авангардов  малость запутался в последней фразе и жестом показал, что интервью закончено. Алексей  выключил магнитофон. Таракан разгружал авоськи. Грядущим поколениям даже представить невозможно будет, сколько  бутылок может поместиться в простенькую нитяную сетчатую сумку. Леха и Олег накрывали на стол. В мастерской нашлись банка бычков в томате, кусок заплесневелого сыра (во Франции все так едят, сказал Грицюк), полбуханки хлеба, ириски и зелёный лук, росший в ящике. Короче, вполне нормальный стол получился. Устав от трудов праведных, друзья распили бутылку водки.
Вскоре вернулась Анжелика-Люська с двумя подругами. Обеих звали Танями. Одну окрестили Таня-в-шляпе, потому как она в шляпе пришла. Другую  – Таня-колобок, почему ей говорить не стали. Таракан сразу выдал девушкам пятнадцать рублей за три суточных абонемента. Можно было, конечно, и потом рассчитаться. Но Таракан знал  удивительную способность денег заканчиваться абсолютно внезапно, оттого, во избежание скандалов, предпочитал авансовые платежи.
Наконец, сели за стол. Только тут Леха оценил ассортимент спиртного.
– Таракан, зачем ты набрал столько водки и лишь одну бутылку шампанского? С ними же дамы…
– Как писал Владимир Ильич Ленин «Российский пролетариат предпочитает водку другим напиткам в силу её простоты и прозрачности, что ясно указывает социалистам на необходимость простой и честной программы действий»
– Ленин вправду это писал? – удивилась Таня-в-шляпе.
– Конечно! Статья «Чем отличается программа большевиков от пустых обещаний ренегатов революции». Семнадцатый том полного собрания сочинений, страница сто сорок три, если не ошибаюсь.
– Однако, – выдохнул Кучеренко, даже не подозревавший у друга таких глубоких знаний трудов Ильича.
– За это надо срочно выпить, – предложил Грицюк.
Выпили, помолчали. Академические познания Таракана впечатлили всех присутствующих. Неожиданно тот расхохотался.
– Повелись, да? В натуре повелись? Ладно, не смущайтесь. Все ведутся. Я так институт закончил.
– Как это? – вновь удивилась Таня-в-шляпе.
– А так! С помощью универсального метода псевдоцитирования. Допустим, не знаешь ты чего по химии. Ну, про соляную кислоту, к примеру. Тогда нужно на экзамене толкнуть речь, что про соляную кислоту говорилось на последнем пленуме ЦК КПСС. Долго трындеть, пока слушать комиссии не надоест, и зачёт тебе не поставят. Прервать ни за что просто так не прервут – материалы пленума цитируешь.
– А если на пленуме ничего про кислоту не говорилось?
– Так в этом и фишка! Смысл в том, что для того, чтоб цитировать к месту и не к месту всяких-разных Марксов-Лениных-Брежневых и украшать свою речь фрагментами из постановлений ЦК КПСС, совсем ни к чему их знать. Вполне достаточно просто придумать что-нибудь по смыслу близкое и выдать за точную цитату, обязательно указав откуда она. Секрет в том, что Марксов-Лениных-Брежневых никто, особенно из тех, кому это по службе положено, никогда не читал. Но – хрен когда в этом признается. Поэтому  безбоязненно можно спрятать свою некомпетентность за авторитетным высказыванием.
Спрашивают, к примеру, на экзамене по новейшей истории: «А что ты, Иван Араканов  знаешь о героическом коммунистическом подполье Центральноафриканской республики?». Дык, ваще ничего не знаю, если честно. Да и не интересно совсем. Но так отвечать нельзя. Зато можно смело выдать такой текст: «На мартовском пленуме ЦК КПСС, в своей речи товарищ Суслов высоко оценил значение каннибализма в деле освобождения африканского континента от империалистического порабощения. В частности, коснувшись проблем Центральноафриканской республики он, как вы помните, (эта фраза очень важна при псевдоцитировании) отметил, что практика съедения колонизаторов абсолютно укладывается в диалектический, марксистский подход к классовой борьбе. И пообещал поддержать центральноафриканских товарищей лавровым листом и аджикой».
Таня-в-шляпе молча встала, нашла свою сумочку, достала оттуда пять рублей и положила перед Тараканом.
– Что это? – удивился тот.
– Это твой гонорар. Ну, или считай у нас всё взаимозачётом сегодня.
– За что?
– За замечательный метод сдачи экзаменов. Я в университете учусь, на четвёртом курсе. Теперь точно с красным дипломом закончу.
– И кем будешь, когда закончишь?
– Учительницей в школе. Буду разумное, доброе, вечное в мир нести. Доброе и вечное я и сейчас несу, буду ещё и разумное. Так что раз сказал Энгельс «Наградой за труд при коммунизме будет радость от самого труда. А при социализме любой труд, в том числе интеллектуальный, должен оплачиваться согласно его значимости» - деньги ваши.
– А это правда Энгельс сказал?
 – Понятия не имею.
– Девчонки, а вы чем занимаетесь, – спросил Таракан у Анжелики и Тани-колобка, – ну, в свободное от основной работы время.
– Я искусству служу натурщицей в художественном училище, – сказала Анжелика, – прикинь, в трудовой, наверное, так и написано, что работаю голой бабой.
– А я ничего не делаю больше, – вздохнула Таня-колобок, – а раньше в колхозе дояркой была.
– А мы вот с Лёхой на радио областном трудимся, – похвастал Таракан, – в программе новостей.
– Фи, это вообще скучно. Ну откуда в нашем городе новости? Тихо как в морге. Сами что ли придумываете?
– Не, у профессионального журналиста сенсации всегда найдутся, – вступил в разговор Кучеренко, – тут просто важно соблюдать золотые правила советского репортёра.  Во-первых – достоверность. Ни в коем случае нельзя придумывать новости из головы! Делать репортаж можно только о том, что на самом деле происходило. Иначе  первый же материал  может стать и последним.
 Но так как реальных новостей действительно  не так много, здесь срабатывает правило номер два – умение  пристегнуть местные организации ко всему, что происходит в мире. Замечательно смотрится  репортаж о том,  что «работники планетария нашего города делают всё для того, чтоб солнце всходило на востоке». Или - «Коммунистическая партия неуклонно борется за повышение рождаемости в СССР». Или – «Областное управление культуры  зажигает новые звёзды мирового балета». Доказать, что солнце восходит и без участие работников планетария; рождаемость в СССР повышают  жители среднеазиатских республик, а не коммунисты; управление культуры  к балету в частности  и к культуре вообще ну никакого отношения не имеет,  практически невозможно.
В-третьих, не существует маленьких дел, существует хреновое их освещение журналистами. Покурили ПТУшники после занятий, потрепались о том, что вьетнамки трахаются лучше француженок (ну, предположительно), так как во Вьетнаме до сих пор есть подпольные школы гейш (опять-таки, предположительно) – запросто замечательный материал можно сделать. «Среди учащихся профессионально-технических училищ состоялся диспут о преимуществах профессионального образования и о подлинном равноправии женщин в социалистических и капиталистических странах на сравнительном анализе ситуации в капиталистической Франции и социалистическом Вьетнаме».
 В-четвертых, следует избегать в репортаже фраз, которые, в случае чего, невозможно трактовать двояко. Например, «комсомольцы покрасили заводской забор» вообще никуда не годиться. А если плохо покрасили? Или вообще – два раза кистью провели и разбежались кто куда? А кроме того, ну не масштабно это, не величественно и не пафосно – покраска забора. То ли дело «члены комсомольской организации все, как один, беспрестанно заботятся о поддержании территории родного предприятия в чистоте и порядке, конкретными делами помогают администрации завода в благоустройстве, пекутся об эстетическом воспитании трудящихся». И звучит красиво, и краской можно не пачкаться.
И в-пятых, качественный репортаж должен быть настолько длинным и скучным, чтоб ни у кого не хватило терпения дослушать  его до конца. Мало ли, ошибся где. Ошибка должна потеряться в ворохе слов. Вот такая у нас девочки работа. Нелёгкая, но очень нужная людям.
– Хорошо вам, журналистам, – включился в разговор Грицюк, – правила есть универсальные, законы. Нам же, создателям вечных ценностей, всё приходится методом проб и ошибок постигать. Экспериментировать постоянно. Иначе останешься без средств на что выпить.
– Олежа, ну у тебя вроде всё замечательно? «Политрук под огнем неприятеля» сходу ушёл. «Радость  строительства» чуть не в Третьяковке выставлять хотят…
– А «Советская Родина» полгода на нервы действовала?  Ладно, Лёхе спасибо, теперь уйдёт. А «Горький в Горках у Ленина»? Я думал Союз писателей купит или театр какой. Не, никому Горький в Горках не нужен. Главное, и не переделаешь ни во что…
– Почему? Прически им поменяй, получится «Шарль де Голь консультирует  Жискар д'Эстена»
– Издеваешься? Вот Гоша Пирогов, знаете Гошу Пирогова, нашёл свою нишу. Теперь левой ногой рисуя, до конца жизни бабло грести будет.
– А что он придумал-то?
– Ходоков у Ленина он придумал. Исторический факт, к основателю всякие ходоки ходьмя ходили, и Ильич с ними беседовал, много где про это написано. Так вот, Пирогов сообразил, что ходоки могли быть разных национальностей и профессий. Доказательств нет, но и опровергать это никто не будет. Ну и перерисовывает один и тот же сюжет. То у него ходоки в халатах и тюбетейках – Туркменские товарищи любые деньги за такое полотно отдать готовы. То – в унтах и кухлянках. То – в строительных касках. То – с пейсами. Короче, под каждого покупателя свои ходоки. Как Крез Гоша разбогател, на чёрной «Волге» с личным шофёром ездит, над женским акробатическим классом в цирковом училище почти в открытую шефствует.
– Да, дела…
Беседа становилась все душевней и душевней. Потом Таракан удалился с Таней-в-шляпе в одну из спален. Потом Авангардову приспичило рисовать с Тани-колобка счастливую колхозницу. Потом…
Короче застолье приобрело тот самый богемный антураж, когда все занимаются своими делами в общем пространстве. Кто-то уединяется с дамой, кто-то спорит о судьбах России, кто-то пьёт. За столом участники вечеринки уже не собираются, иллюстрируя броуновское движение из школьного учебника физики. Водки было много. Закуски мало. Несколько раз вообще все по комнатам разбредались поспать. Сколько времени прошло – неведомо. Но вот наступило утро.

Ну, как утро… Окон в подвальной мастерской не было, как там на улице солнышко светит не известно. Просто логично тот период времени, когда водка закончилась вся, на столе стоит одинокая бутылка шампанского и вместе сползлись все участники застолья, весьма помятые, обозначить как утро.
Разлили по 125 грамм шампанского. Что, как всем понятно, вообще ни о чём.. Выпили, посидели, погрустили.
– Нет, так нельзя, – первым нарушил молчание Кучеренко, – вчера, конечно, тоже так нельзя было. На раз уж вчера так нельзя произошло, то сегодня точно так нельзя.
– Золотые слова, – подтвердил Грицюк, – давайте поищем, кто сколько найдёт.
– Кстати, а какой сегодня день? – поинтересовался Таракан.
– Вчера была рабочая суббота, значит сегодня воскресенье. Послезавтра демонстрация, работать надо.
– То есть сегодня ещё можно, а завтра выхаживаемся?
– Да.
Пошарили по карманам, наскребли двенадцать рублей шестьдесят три копейки. Анжелика-Люська отвела в сторону подруг, девочки о чем-то пошептались, а затем выложили на стол семнадцать рублей с мелочью.
– Мальчики, мы подумали и решили, что с вами мы исключительно по любви. Большой, светлой и чистой. Как в книжках написано. И можете звать меня просто Люся, Анжелика я для чужих.
– Ура, живём! – завопил Таракан, сгрёб деньги, накинул плащ прямо на голое тело, резиновые боты на босу ногу и умчался за хорошим настроением. Вернулся через полчаса с полной авоськой водки. Шампанское брать не стал, ибо бессмысленно. Праздник продолжился.

На следующее предположительное утро не оставили ничего. Традиционно, впрочем.  Поэтому Кучеренко с Тараканом сообщили, что с них хватит, надо привести себя в порядок и работать. Завтра главный день, демонстрация, народные гуляния, нужно основной материал записать.  Грицюк отнёсся с пониманием, девушки обиделись:
– Нехорошо вот так сразу всё и всех бросить, – заявила Таня-в-шляпе, – в песни даже поётся «если я заболею, к врачам обращаться не стану. Обращусь я к друзьям…». Мальчики, мы болеем и обращаемся к вам. Придумайте что-нибудь.
– Действительно, как-то не по-русски, – засомневался Таракан.
– Ладно, – Кучеренко принял решение, – я сейчас схожу к бывшей, недалеко тут. Займу денег, принесу. Но немного. Чисто подлечиться. Ждите.
Лёха вернулся через час, задумчивый и мрачный. Молча выставил на стол литр водки. Затем обратился к товарищам:
– Дамы и господа, а как вы думаете, что сейчас на улице?
– Утро. Мы же встали недавно, – логически вычислил Таракан.
– Не, не утро. День, к вечеру ближе, смеркается уже.
– Ну, проспали, не страшно.
– Это не страшно, согласен. А знаете какой сегодня день?
– Конечно, – подал голос Грицюк, – начали мы в субботу вечером. В воскресенье продолжили. Это вчера было. Значит сегодня понедельник, 6 ноября. Канун славного юбилея.
– Логично. А кто мне объяснит тогда, почему сейчас все на улице пьяные ходят с шариками, из мусорных контейнеров милиция портреты членов политбюро достаёт и трудящиеся друг друга с праздником поздравляют, перед тем как драться начать?
– Что ты хочешь этим сказать? – не понял Таракан.
– А то, дружище, что сегодня как раз седьмое, вторник. И демонстрацию мы с тобой просрали, никакого репортажа не сделали и вот теперь нас точно вышибут с областного радио с волчьим билетом. На сей раз без вариантов. Финита ля комедия…
– Подождите, парни, так не бывает. Ждите, я все узнаю и приду, – Грицюк натянул брюки, поверх халата из флагов накинул плащ и выскочил из мастерской.
Кучеренко открыл бутылку водки, налил себе сто грамм и залпом выпил. Остальные последовали его примеру. Пили молча, удивлённо и обескуражено. Художник вернулся через полчаса с большой спортивной сумкой:
– Есть две новости, хорошая и плохая, с какой начинать?
– Давай с плохой.
– Сегодня действительно 7 ноября, сейчас 16.30. По всей видимости, 6 ноября, понедельника в этом году не было. Ну, может каким специальным правительственным указом отменили.
– Понятно. А хорошая тогда в чём?
– В гастрономе работает знакомая одна. Мне открыли кредитную линию. Я пожрать принёс. Ну и… Раз уж всё равно…
Грицюк выложил на стол два батона хлеба и несколько кругов ливерной колбасы, а потом начал выставлять бутылки.
Посидели, выпили. Но вчерашнего ощущения праздника не было, так, обычная пьянка, ведущая к хроническому алкоголизму, а не новым творческим свершениям.
– Это из-за трубы отопительной всё, – строил догадки Авангардов, – так-то немного и вмазали. Но жарко тут у меня, развезло, вот день и потерялся.
– Да плевать уже почему! Главное репортажа с демонстрации нет, материал не сделать, с работы точно выгонят, – сокрушался Кучеренко.
– Слушай, Лёха… А зачем нам демонстрация-то? Давай здесь репортаж забебеним, – неожиданно разразился идеей Таракан, – что там на этих демонстрациях – наизусть знаем. Нас тут шестеро – вполне себе праздничная толпа, и беседы по душам замечательные получатся.
– Да как? А с работниками обкома как интервью делать? Без этого никуда.
– У меня брат двоюродный  в обкоме работает, – неожиданно заявила Таня-колобок, – могу позвонить, он подъедет.
– Ты чё, серьёзно?
– Да, третий год уже там дворником трудится. Еще в шестом ЖКО  на полставки. Трудовая в обкоме лежит..
– Лёха, давай попробуем! Чё  теряем-то? – все больше воодушевлялся Таракан. – Не прокатит – так и так выгонят. А тут шанс.
– Звони брату, – решился Кучеренко.

– Так, с чего начнём? Вначале нужно фон записать, – Алексей загорелся проектом, – Таракан, потом размножишь и наложишь на весь репортаж. Запись включим, я тоже поучаствую. Значит, все дружно ходим вперед-назад вдоль трубы теплоцентрали, она гудит и булькает, что создает эффект толпы. Олежек, ты вполголоса повторяешь лозунги, типа «Партия – наш рулевой», «Дело Ленина живо», «Выполним и перевыполним». Таня-колобок и Таракан шёпотом кричат «ура». Мы с Люськой просто разговариваем, типа демонстранты, но совсем уже шёпотом. Таня-в-шляпе поёт чуть громче нас революционные песни, ну «и вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди». Всем понятно? Поехали ребята.
Несколько раз прошли праздничной колонной по мастерской. Лёха с каждым разом вносил новые детали. То велел взять шмотки – рубашки, брюки, бюстгальтеры и размахивать ими над головой, имитируя  шелест знамен. То велел топать погромче. То зажимал пальцами нос и гнусавым голосом говорил «колонна индустриального техникума, сдвиньтесь вправо», изображая милицейских распорядителей. Наконец, Кучеренко остался доволен фоновым шумом.
– Таракан, на час с лишним растянуть сможешь.
– Обижаешь. Хоть на шесть часов, хоть с закрытыми глазами.
– Ладно, братцы, теперь самое главное – интервью. Говорим только правду, насчёт как зовут и где работаете. Никакой туфты.
– Да, слушай, а почему, к примеру, мне как работнику обкома нельзя интервью дать? – запоздало поинтересовался Олег.
– А его поймали уже один раз, – ответил за друга Таракан, – с тех пор Главный проверяет периодически, звонит героем репортажей, расспрашивает. Тогда с трудом скандал замять удалось, на второй раз точно выгонят.
– Ой, а что случилось, расскажите, – оживилась Люська.
– Ну… перед 23 февраля поручили мне интервью с каким-нибудь военнослужащим сделать, – сдался Лёха, – а у меня как раз период непростой был, со второй женой разводился, с третьей к свадьбе готовился. Короче, не до работы. Ну и дотянул до последнего. 22 уже спохватился, пошёл в военкомат. И смотрю, в сквере на лавке военный сидит, курит. Лет сорок, шинель офицерская распахнута, погоны, правда, спороты, но  на груди награды всякие висят. Я к нему, типа не дадите интервью областному радио? Он говорит «если угостишь, почему бы и не дать».
– И что?
– Пошли мы с ним в ресторан. Замечательный военный оказался. Обычно солдафоны двух слов связать не могут. А это грамотно, интересно, обстоятельно все рассказал. Майор спецназа 127 гвардейской дивизии имени маршала Баграмяна Авросимов Андрей Андреевич, в отставке сейчас. Где только не служил – в Египте Аусанскую плотину от израильских диверсантов спас, в Никарагуа у сандинистов инструктором был, в Арктике в одиночку радиомаяки для наших подводных лодок устанавливал. Я спрашиваю «а можно об этом в открытую-то рассказывать?». «Можно, – говорит, – гриф секретности уже сняли». Короче, потрясающий просто материал получился. В эфир вышел, все хвалили…
– Ну?
– А на следующий день из военкомата звонят. Типа нет никакой 127 гвардейской дивизии имени маршала Баграмяна в армиях стран Варшавского договора. И в армиях стран НАТО вряд ли такая дивизия есть. Ладно. Со школы какой-то зовут, решили назвать пионерскую дружину именем героя Авросимова, приезжайте делать репортаж. Потом мужик из КГБ пришёл, с двумя вопросами.  Откуда мне про маяки в Арктике известно и нет ли у меня случайно желания до конца жизни в Мордовии лес валить. А в конце концов и вовсе из психоневрологического стационара позвонили. Говорят, у них пациент сбежал в очередной раз, от шизофрении с детства лечится, Авросимов А.А.,  не знаем ли мы такого.  Главный тогда скандал замял, но с тех пор меня проверяет время от времени.
– А ты, когда разговаривал с ним, вообще не заподозрил что-ли?
– Ты всерьёз считаешь,  что можно отличить майора спецназа от рядового шизофреника просто по  разговору?
– Да уж… И что делать будем?
– Будем говорить правду и ничего, кроме правды. Вот ты, Таня-колобок, доярка бывшая, да? Расскажешь нашим радиослушателям, как встречают годовщину Октября труженики села.
Порепетировав минут двадцать и написав на бумажке тезисы, стали записывать интервью с Колобком.
– Татьяна Караваева долгое время проработала в колхозе «Заветы Ильича» дояркой. Но сегодня годовщину революции она решила отпраздновать в городе, вместе со своими верными друзьями. Таня, как труженики села встречают этот светлый праздник?
– С энтузиазмом в наших сердцах. Знаете, что важное хочется сказать? Вот за эти дни я почувствовала прямо каждой клеточкой своей,  ту неразрывную, все время крепнущую связь города и деревни, которую укрепляет наша родная партия.
Потом Кучеренко взял интервью у Люськи, представительницы рабочего класса. Ну, а к какому ещё социальному слою можно отнести её как натурщицу, а уж тем более по основной профессии? Работа физическая, значит пролетариат.
В качестве инженера Таракан долго распинался о прогрессировании научно-технического прогресса в СССР и регрессирование оного в странах капитала. Таня-в-шляпе выступила от лица всех студентов города.
Наконец приехал Танькин брат Валера, работник обкома. Парень добродушный, но слишком уж простой, даже несколько дебиловатый. Интервью с ним пришлось репетировать несколько раз, весь текст записали на бумажке, так ещё и девки рядом сидели, чтоб на ухо нужные слова пошептать при заминке. Таракан заверил, что в случае чего вырежет всё лишнее и скомпонует интервью хоть из слогов. Кучеренко махнул стакан, чтоб успокоится, и включил запись.
– А сейчас мы хотим поговорить с сотрудником областного комитета КПСС товарищем Скаловязовым. Валерий Геннадиевич, какие главные события произошли в жизни нашей области с прошлой годовщины Октября? Чем гордится областной комитет, рядовые коммунисты?
– Последний год ознаменовался поступательным движением к коммунизму всех отраслей народного хозяйства, новыми, невиданными ещё темпами социалистического строительства, преисполненностью энтузиазмом и законной гордостью сердец всех членов партии.
– Может что-то мешало нашему движению вперед?
– Вы правы, есть отдельные незначительные негативные явления в нашей жизни, с которыми мы успешно боремся, искореняя их как на производстве, так и в быту.
– Мы знаем, что годовщину Великого Октября отмечают не только в СССР…
– Самое значительное событие в мировой истории Великая Октябрьская Социалистическая Революция изменила навсегда судьбы всех народов мира. Этот замечательный праздник отмечают в любых  уголках Земли, во всех странах, каждый народ.
– Но в капиталистических странах это небезопасно…
– Несмотря на всё сопротивление сил реакции мирового империализма, несмотря на угрозы со стороны военщины, западных разведок, сионизма, колониализма и неофашизма, трудящиеся всего мира выходят в этот день на демонстрации с энтузиазмом и надеждой в сердце.
– Валерий Геннадиевич, что лично вы хотите пожелать нашему народу в этот праздничный день?
– От всей души желаю вам укреплять производственную дисциплину, вливаться в ряды новаторов и рационализаторов, участвовать в социалистическом соревновании, набирать новые, доселе неведомые, темпы ударничества.
– Огромное вам спасибо!
Кучеренко вытер со лба пот. Валера громко выдохнул, воскликнул «нифуя себя я дал!», подошёл к зеркалу и начал восхищенно себя разглядывать. Затем, получив обещанный гонорар – бутылку водки, покинул мастерскую.
Леха посчитал на листке бумаги хронометраж записанных пленок. Прослушать их на М-75 было нельзя, «Репортёр-3» предназначался только для записи.
– Пятьдесят минут получилось. Десять минут вырезать придётся, это по минимуму. На брак, кашель, мат. Итого сорок минут в чистом остатке. Ладно, ещё пятнадцать минут я сам наговорю, накомментирую прохождение праздничных колонн. Итого пятьдесят пять минут эфирного времени. А надо час-двадцать.
– Лёха, не переживай! – Таракану не терпелось продолжить застолья. Отчего та часть мозга, которая за продолжения застолья и отвечает, генерировала гениальные идеи. – Основной материал мы записали, большие интервью. А на двадцать пять минут я тебе нарезку из прошлых праздников сделаю. Ну, безличную нарезку, чтоб проверить невозможно было. Типа, дети кричат «да здравствует родная партия», весёлый беззаботный смех ветеранов труда, трудящиеся Кавказа шествуют под звуки лезгинки и тому подобное.
– Думаешь, получится? У Главного память хорошая, может догадаться…
– А сколько он у нас главным-то? Лет пять? До этого вроде мебельной фабрикой руководил. Возьму в архиве записи десятилетней давности, он их точно не слышал. Делов -то. Что у нас за десять лет изменилось?
– Ладно, все равно деваться некуда…Завтра доделовать будем.  А сегодня отдохнем, наработались.
Все расслабились, заулыбались, уселись за стол и продолжили праздник.
На следующее утро, даже не похмелившись, Кучеренко и Араканов убежали в редакцию монтировать материал.

Через две недели, прошедшие в рабочей суете и получении зарплаты, главный вызвал к себе Кучеренко.
– Алексей, я тебя скоро выгоню, если так дальше пойдёт.
– Иван Николаевич, давайте пропустим ритуальное приветствие и сразу перейдём к делу.
– Хм… Известный наш живописец Олег Авангардов представлен к званию народного художника РСФСР. И поэтому поводу у него открывается персональная выставка в Доме политического просвещения. Большое событие в культурной жизни нашего города. Так вот, он позвонил в редакцию и попросил откомандировать вас с Тараканом для всестороннего освещения этих событий, причем дня на три или даже больше. Говорит, день на интервью, день на репортаж с выставки, день на общение с героями его картин. Быстрее, говорит, не получится, служенье муз не терпит суеты.
– Ну, я готов. Таракан, наверное, тоже. Областное радио не может игнорировать важнейшее событие в мировом искусстве.
– Хорошо. Что странно, именно вас двоих просил прислать. Вы знакомы?
– Интервью у него брал на праздник.  Мне нравятся его картины. А ему, видимо, мои репортажи с Таракановским монтажом.
– Да? Ладно, идите. Но чтоб материал был убойный, с энтузиазмом в сердце!

Алексей втроём с Тараканом и бутылкой «золотой осени» вновь переступили порог мастерской живописца. Грицюк с объятиями встретил их на пороге. Художник  был одет почти официально, кроме халата из флагов союзных республик,  был еще и в галстуке, сшитом из вымпела «ударник коммунистического труда». За столом расположились  Люська, Таня-в-шляпе и Таня-колобок. Девушки сидели хоть и голые, но с торжественным праздничным макияжем.
А стол… Это было чудо, а не стол. Балык, икра, сырокопченые колбасы, дефицитнейшие картофельные чипсы, «пепси-кола» и «фанта». Спиртное:  экспортные водки «Золотое кольцо» и «Посольская», армянские и грузинские коньяки, шампанское «Абрау-дюрсо» и ликер «Старый Таллин».
Перехватив недоумённый взгляд друзей, Грицюк поспешил прояснить ситуацию:
– Парни, не смотрите так! На столе не всё, в запасниках полно. Так что бегать и занимать деньги не придётся, на три дня точно хватит.
– Олежик, а по какому поводу эта вакханалия? – спросил Таракан, – не, ты не пойми неправильно. Мы совсем не против вакханалии, мы всем сердцем за. Но надо же знать,  за что из приличия поднимать первый бокал.
– Вы помните нашу последнюю встречу?
– Забудешь, как же. Понедельник потеряли…
– Так вот, Лёха подал идею, которую я творчески развил. Ведь «марксизм не догма, а руководство к действию».
– Это ты моим методом псевдоцитирования пользуешься?
– Нет, это в самом деле кто-то из основоположников сказал. Маркс вроде. Не важно. Важно, что я нашёл свою нишу. Гоша Пирогов по сравнению со мной скоро будет безвестный нищеброд вместе со своими ленинскими ходоками. Смотрите парни!
Грицюк подвёл друзей к стене, на которой висели картины с одинаковым сюжетом: люди разных профессий и национальностей читали книгу Леонида Ильича Брежнева «Малая земля». Крановщик в белой инженерной каске прямо в кабине своего крана, маленькая девочка на лугу из ромашек, чабан в бурке и папахе на фоне отары овец. Казалось, что и овцы пытаются читать через плечо чабана. Хирург в маске перед операционным столом, гагауз с кавалом, Люська, правда не привычно раздетая, а в рабочем комбинезоне и косынке. Все читали «Малую землю».
– Парни, не то, что как горячие пирожки… как пиво первого января разбирают, верите? Очередь стоит, писать не успеваю. Весь неликвид под эту фишку переделал. Уже не только деньги дают – народного обещали, выставка персональная скоро. Лишь бы поскорее нарисовал по их заказу. Вот так оно!
– Круто, Олежик, реально круто.
Сели, наконец,  за роскошный стол.
– Парни, я вас двоих нарисую. «На передовой идеологического фронта» полотно назову, выставку им открою. Хрен кто вас когда из редакции выгонит! Ладно, хватит обо мне. Как репортаж-то?
– Дык а чё, замечательный репортаж получился, – ответил Лёха, – главный очень хвалил. В одном месте Таракан налажал малость, но никто, кроме нас и не заметил.
– Ну, я для страховки очень старые записи взял из архивов. Чтоб уж точно никто не вспомнил, – ухмыльнулся Таракан, – и пропустил случайно… Пионеры кричат «слава товарищу Маленкову». Впрочем, нормально, проканало. Нам даже премию хорошую за этот материал выписали.
– А у меня брата после вашего материала повысили, – сказала Таня-колобок, – в обкоме его интервью услышали, Первый заинтересовался, кто так политически грамотно на вопросы корреспондента отвечает. Думал, кто из инструкторов, в кадры запрос сделал, оказалось дворник. Ну, Первый брата вызвал и говорит, мол если ты такой идеологически подкованный, то негоже тебе в дворниках ходить. Тем более если ты из рабочих и крестьян выходец.  Назначил его парторгом в ЖКО, где брат раньше на полставки работал. А ещё в университет велел зачислить, на философский факультет. Это не смотря на то, что у того шесть классов образование. «Учись, – говорит,  – Валера, такие кадры нам очень нужны!».
– А я английскую литературу сдала Таракановским методом, – похвасталась Таня-в-шляпе, – двадцать минут рассказывала про то, что Энгельс и Плеханов говорили про Диккенса, пока мне зачёт не поставили. Теперь вот думаю по комсомольской линии в университете двигаться. И после университета тоже.
– А как же твоя древнейшая профессия? – поинтересовался Таракан.
– А что профессия? Очень полезная  для успешной карьеры профессия. Опять же, если мыслить диалектически, комсомол как раз и есть эволюционное продолжение моей профессии.
– Друзья, я хочу сказать тост, – поднял, наконец, первый бокал Кучеренко, – я предлагаю выпить за Советский Союз, страну самых парадоксальных возможностей, где любая неудача может обернуться триумфом, а любая победа – полным крахом.
И они выпили по первой. И что потом было ещё три дня, никто после не мог вспомнить.