Zoom. Квазилис. 3

Глава 3. Радость волка.

Волк думал, что же это за редкое и диковинное счастье выпало на его долю, чтобы его хоть как-то понять, осмыслить, проанализировать и идентифицировать, раз от него нет никакого спасу. Оно неспешно, но напористо влезало в него тонкой струей, как лезвие дырявит тело, начиная с одной только острой колюче-режущей точки взаимного касания, как растущий тростник протыкает тело при средневековой пытке. Это внезапное счастье подбирало ключи к ним обоим, шерудя отмычками, семеня шагами, звеня подковами, разрывая покровы зондами и щупами.

Волку было в диковинку, а лисе было каждый раз, как в первый раз. «Ой, а завтра что будет?!-завтра опять поплыву». Волк нещадно думал, насколько все всерьез, что они могут встретиться, и все между ними может сбыться, и имеет все шансы жить и здравствовать, существуют ли они вместе, а не порознь, за пределами этих посадочных неуютных мест, на которых они сидели колом, как вкопанные, как на раскаленных сковородках, как птицы на проводах, натянутых струнами щипковых инструментов, и тетивы, посылающей к горизонту и слепящему солнцу стрелы.

Волку казалось, что с ним происходит что-то душещипательное и остросюжетное одновременно, как в послеперестроечном фильме «Возьми меня с собой». Что-то с надрывом и пронзительное, как неизлечимая болезнь, недвусмысленное признание, как машина без тормозов. Ему хотелось с ней проявить себя во всей красе, будучи упрямым до невозможности, бросаться из крайности в крайность. Волк становился бережливым к источаемому ей теплу, как будто нес ведра до краев полные воды, чтобы не дать им расплескаться, и постараться не пролить ни одной драгоценной капли.

Исчезла прежняя размеренность, вальяжное «спокойствие сытого», что всем обеспечен, «все схвачено» в тихом, размятом самоуверенном и самодовольстве того, у которого все есть. В любом общении с женщиной хочешь быть принят и понят, и чтобы не превратно, но, чтобы тебя тоже все устроило. Спешишь, проявляешь нетерпение, невоздержанность, так бывает всегда, когда в тебе просыпаются одновременно любопытный ребенок и пылкий и палкий любовник, со своим трепетом «лав-фрилл». Он живет внутри тебя, за ним шумит трескотня амуровых крыльев, как пластиково-клеенчатых саранчи. Беспокойный ребенок и непоседливый дерганный ловец любви в одном флаконе с огромными путами и сетью, а не сачком для бабочек. Вопреки всем правилам и неписанным канонам, в неусидчивости и азарте, они синхронно ведут свою цель, и бьют по мишени, стреляя по ногам.

Не то, чтобы тебя сгоняли с места, и не побуждали к чему-нибудь. Ситуации для того ведь и созданы, чтобы понаблюдать за тобой, насколько далеко можешь зайти, заиграться, если не дать тебе никаких запретов, если тебя не долбать и не останавливать, что сделаешь, и будешь ли знать меру, если она тебя прогонит, станешь ее добиваться, если будет лежать бревном, будешь ли так настойчив, если она сама не знает, какой ты: тихоня или инициативщик, робкий или ловелас-путало, если она сама не может по внешности определить, чего ей стоит от тебя вообще ожидать. Глядите в оба! Вы оба в равном положении, непривычной обстановке, в ролях ведущего и ведомого, кто-то больше, кто-то меньше, постоянно меняетесь местами, в треклятом Мебиусе взаимных переплетений, жизнь еще постоянно выкручивает вас, тасуя, как колоду карт, присваивая ранг козырей, и одновременно низводя в отбой сданных карт.

Волк не тихоня, луноход и не пыжистый ловелас, ни нечто срединное и пограничное, словно балансер, который удерживается с такой декоративной и филигранной фигурой противовеса, как  страж с опахалом из павлиньих перьев, все балансирует между комплиментами и лестью, недосказанностью и паузами в разговоре, источая,  как нарратив, красивые, правильно и уместно подобранные  слова, поддерживая «светскую» и доверительную беседу, много рассказывая о себе, как будто избрал себе самое привычное занятие, которое оказалось «по душе»- «упасть на уши».

Волк во время контакта с ней мгновенно становился «падким» на красоту, поступал иррационально, искал себе выходы в когнитивном диссонансе, пытаясь что-то противопоставить в противовес своему желанию, для баланса, пытаясь угадать хотя бы направление, куда следует идти дальше, чтобы спастись, обрести равновесие, сохранить себя цельным. Для чего нам были важны эти встречи? Чтобы мы в других людях узнавали себя, чтобы с другими нам было привольно, широко, довольно и легко, так просто и спокойно, как будто целый век и даже сквозь седые века, через прошлые жизни, мы знали этих людей, как облупленных, как будто им можно было бесконечно доверять, и не чувствовать никакой угрозы для себя лично, как в крылатой фразе: «Я бы и сам обманываться рад!».

Чувство желания, возбуждения в тебе закипает, как будто постепенно набирает обороты, нарастает внутри, подзуживает. Ждешь, наблюдая, как оно еще может себя проявить, как оно обрастает новыми слоями и смыслами, отходя от привычного, пытаясь тебя заполучить, отвлекает своими блестками и обертками, пытаясь выцепить тебя, когда соизволишь благоволить и отреагируешь, отдав все свое внимание. Тебя ничего не выдает, справишься ли с ситуацией, как справляются с управлением, когда ведут целые сложные механизмы, и сам, как источник повышенной опасности, потому что плохо знаешь себя, и не знаешь всей своей силы, и поэтому делаешь поправку на этот фактор, чтобы поупражняться в своих намерениях, чтобы познать себя.

Когда приземлён в своих желаниях, невозмутим, и показываешь всем своим адекватным видом своим прилежание, воздержанность, степенность, благородство и умеренность во всем. Когда не проявляешь непослушания, резких движений, как одомашненный зверь, укрощённая порода, природа того, кто привык жить в установлениях и рамках, который ни нутром, ни кожей не чувствовал простора и дикой природы, привязанный к контурам того «как надо», случаются ведь житейские диспропорции! Когда чудишь оттого, что не привык себя так вольготно и развязно вести, как распоясавшийся и расшалившийся подросток, утративший чувство меры из-за отсутствия контроля, что можно было бы описать это символичной и глубокой фразой «обыкновенное чудо», но без излишеств и пафоса, в своей многогранной поступи, простоте без изящества, естестве без излишеств, лаконичности и сдержанности чувства меры, единожды позволяешь себе такую роскошь, как разговение после долгого воздержания и поста. Мясоед.

Прошу Вас поддержать меня на голосовании
http://www.nashe.ru/nashe20/ledokol46/
Буду искренне признателен