Смешная сказка на ночь

               
     Попытка приобщить длинного парня Олешку к безумному чаепитию предсказуемо и ожидаемо завершилась широко раззявленным ртом вышеупомянутого парня Олешки, потерявшим навыки юного бойца с кальмарами, не рифмующимися ни с чем, перед грозящей бесконечным триумфом воли наполненной душистым чаем фарфоровой чашкой китайской фабрикации, он, по всей видимости и по знакам, виденным мною за все эти годы, не терял Надежды на банкет, но Савченко срулила на ридну неньку в заботах о приведении к эре тотальной любви оставшихся  за кадром луганчан, Толокно так и сидела под кроватью, наткнувшись на минное поле, уложенное в шашечном порядке Женей Хасис, и утеряв все три ноги, а Бабкина, жирная сволочь и Кадышева, шаманила на " Первом ", пидорски возвышаясь вышитым оренбургским платком над хавающими пиплами Игоря Крутого, чье наименование стоило бы выдумать Вольтеру, начитавшемуся на ночь Бодлера и отполировавшего криминальное чтиво Задига Судьбоносного штыком и лопатой, после которой можно бы уже и посмеяться рыгающим смехом Оленьки Бузовой, еще одной причины моей бескрайней любвеобильности к лаково - блестящим перезрелыми фурункулами звезд шоу и бизнеса, широко открытыми глазами его отдыхающего братца, прикрытого хрен знает, за что, но несправедливо, в отличие от той же Хасис и шайтанистых нажимальщиков на курок пистолета, вальнувшего на мосту жулика и вора Немцова, широко растопыренными ушами, ослиным отличием, как знак почета Расула Кобзона, небрежно опадающими на перекошенные оптимизмом плечи борца с коррупцией, и широко раскинутыми в противоположные стороны конечностями забавного насекомого, нашедшего приобщение Криштиану Роналду на кажущемся таким же, но с перламутровыми пуговицами, месте чаепития, опустевшего за неимением интересных персонажей скучной действительности до состояния выпотрошенной царь - рыбицы рыбки боговой салакушки, перетянутой по молокам сеткой - рабицей политрука Клинцевича, еще одного злоупорного гада, решившего преследовать меня своей рачье - клювастой физиономией Ярмольника со всех экранов страны, притаившейся в ожидании скорой зимы перед голубыми экранами, перемежаемыми розовыми розами, желтыми тюльпанами и чорными иконами моего грустного существования в положении горизонтально, натужно пытающегося развеселить оскалившийся добротой мир, вообразивший себя дергающим за веревочки пидором - убийцей, как пираты называли Терминатора в середине восьмидесятых, перепутав половую принадлежность всякого бодибилдера с потолочными потеками чьей - то крови, залившей верхние этажи и теперь капающей на мою голову. Я отирал лицо рукавом тельняшки, полосатой и теплой, сохранившей запахи апельсинов мертвого Панина, криво ухмыляясь и куря одну за другой сигареты, надеясь на минимальное понимание сложившейся ситуации, но натыкался на свиноподобное рыло друзей и френдов, слившихся в каком - то кошмарном рисунке - наброске - эскизе мертвого Гюстава Курбе в подобие незавершенного абриса, силуэта выходца из ада со снятой кожей, утыканной булавками башкой, болванчиковыми движениями синхронно и зеркально повторявшего мои дерганья, дрыганья, метанья и трепет осыпавшимися крылышками попавшей в паутину неверно понятых целей мухи, хотевшей лишь приободрить выдуманных любимых, развеселить и приукрасить их насыщенные дни, занятые беготней по лестницам, обсуждением и свершением, движениями и встречами, нехватающим ни на что временем, которого у меня была куча, вагон и еще маленькая тележка, так, что я уже не знал, куда девать его, время, растянутое, будто рукава мягкого свитера, и неторопливое, текущее песком стеклянных городов на мою могилу, откуда я и высовывал свою глупую мордочку все никак неумирающего покойника, живой кукушкой отбивая склянки, копируя голос Левитана, объявляя время за час до беды.
     А беда всегда со мной, она лежит, откинув руку, между лейкоцитом, взъерошенным и кашляющим сумрачным голосом осеннего грибника, потерявшегося в бесконечном лесу Вергилия, и нерожденным тромбоцитом, просто неумеющим родиться, чуть выше какого - то неустановленного эритроцита, невероятно гордящегося своим названием, уводящим его в походы по следам армии вторжения дуче, к скользящим по окрашенным красным волнам у острова черноволосых гаэлов и пьяных друидов, развешанных, точно шишки, на ветках зеленых деревьев, к смешно пищащему роботу, везущему весть о гибели принцессе Лее через пустыни планеты Обезьян из говна Сандры, к рассказам Лавкрафта и астронавтам, задохнувшимся от любви внутри герметичных шлемов луннорадужной станции Сергея Павлова, она выпускает рожки улиток Лизы Готфрик, округлым телом глубокоподводной мины прикасаясь несмело, как девственный любовник, к стенкам сосудов, источенных жуками - короедами, так и непобежденными длинным парнем из первого абзаца, ждавшим помощи от сказочника и звездочета, но не угадавшего его вялотекущего умирания у ног придуманных друзей, отвернувших свои лица прямо в камеры смартфонов, слепящих их веселые глаза, сигналящих о скором последнем аккорде, завершающим последнее танго в России, в котором кружусь и кружусь я, танцуя со смертью, вылезшей из - за порога и нет никого, кто помог бы мне отогнать ее, обжигающую ледяным дыханием, подползающую все ближе и ближе, уже сомкнувшую свои худенькие руки на моей шее, еще несколько часов назад пузырящейся неоправданным весельем, исторгавшей пародийные звуки мелодий и ритмов неведомых стран, овеваемых бризами и ласковыми пассатами, несущими аромат яблок, бананов и манго, приторно - сладкий аромат духов Персефоны, титястой Моникой в красном платье презентованных мировому сообществу, уставшему выбирать из мириадов звуков, и запахов, и слов, и букв, и цифр то единственное, что им действительно нужно.