Старческие вопросы

         
Никогда у меня не было таких вопросов: зачем писать? Для кого писать?
Такие вопросы: для кого я пишу ставили меня в тупик.
Существовал кантовский императив – надо.
И опять же безо всякой расшифровки, рефлексии кому это надо!
По правде говоря, я не задумывался над этим, как не задумывается пчела, собирающая нектар, или навозный жук, скатывая шар из навоза для своих личинок.
И в случае этих примеров и в моем случае действовал инстинкт.
Писательство в любом его жанре это инстинкт, возведенный в принцип профессионализма, или же оставшийся на уровне инстинкта и тогда болезнь - графомания.
В замечательной книге Яна Парандовского «Алхимия слово», много рассуждений на эту тему, но много – значит или ни о чем потому, что множества еще должно быть осмыслено, приведено в систему, классифицировано и лишь тогда становится возможной для человека истиной.
Однако «множество» могут  свидетельствовать нам и о том, что нет, и не может быть универсального ключа к вопросу: зачем писатель пишет?
Не станем, касается низких истин: для денег и для славы, которая является эквивалентом денег. Остановимся на тех, кто годами пишет в стол, но не случай, ни иные счастливые для писателя обстоятельства не открыли эту шкатулку с драгоценностями.
Сейчас, конечно полно литературных сайтов, где обретаются сотни тысяч лиц причисляющие себя к писателям и миллионы их творений.
Выбрать  жемчужину из этой кучи трудно, да и никто этим не озабочен, да и с какой стати кому-либо перелопачивать эти миллионные творения? По сути дело и это писание в стол.
Почему же пишут?
Вообще-то ясно – творчество пьянит и это опьянение, несравнимо ни с каким иным состоянием.
Это особого свойства духовный наркотик и кто его раз испытал, тот все время в тоске по нему.
Но вот что я замечаю за собой: всё чаше и чаще подступает ко мне расслабляющий душу вопрос: зачем?
И это странно на фоне прежнего безудержного горения, когда по 14 часов без перерыва сидел за компом и писал, писал и откуда-то лился и лился поток слов, складываясь в сюжеты,  удивляя меня прихотливостью поступков героев повестей и рассказов.
Не скажу что сейчас нет этого. Иной раз в моей голове складываются довольно заманчивые тексты и неожиданные сюжеты. Но в расслабленном состоянии возникает всё та же мыслишка – зачем?
Раньше обычно соскакивал с кровати и лихорадочно записывал – неважно с конца со средины. Потому что еще не знал, что будет началом, а что концом.
Для меня главным было схватить и удержать этот поток слов, эти извороты сюжетов.
Сейчас только расслабляющее – зачем?
Так, наверное, приходит старость, и я возвращаюсь к тому, с чего начинал, к стихам.
Стихи приходят, случатся, иногда сразу пишутся, но чаще остаются недописанными и летят в папку «Недоделано».
О, это огромная папка!
Перебирая её, я вдруг вижу, как доделать стихотворение, написанное может быть и три, и четыре десятилетия тому назад.
Вспыхивает пригасший костер, выстреливает из его нутра огненная искра    и  вопроса - зачем не возникает!
Но не всегда! О, далеко не всегда так бывает!
А вот когда перечитываю, не меньшую папку с неоконченной прозой этот вопрос возникает – зачем?
Наверное, потому что невозможно войти в ткань повествования вот так сходу как это бывает со стихами. В прозу нужно вчитаться. Нужно волевое усилие. И опять же, зачем?
Творческий наркотик уже не пьянит как прежде, да и вино, водка и прочие горячительные напитки не дают прежнего эффекта, а только погружают в болезненное состояние. Зачем? То ли эхо в горах, где я рожден был, троекратно задает этот вопрос, то ли эхо в ушах, что вероятнее всего заводит эту унылую шарманку: зачем это тебе? Ты уже старик.
Насмехается – не сумел усидеть на литературном коне-Пегасе, держась за гриву, чего же хватаешься за хвост?
Лишний роман или повесть ничего не добавят к тем книгам, которые уже изданы.
Люди здравой мысли, практичных расчетов прибавят к этому – зачем, еще не один десяток аргументов и старость будет им кивать головой в знак согласия.
Вот тебе и заповедь: «душа обязана трудится…».  Душа может и обязана, да вот дух творчества ни кому, ни чем не обязан!
И все-таки творческий дух повинуется  зову души, ибо такая привилегия человека, дана ему Творцом – повелевать духами.
Но куда чаще  он приходит по своей воле и начинает играть на том инструменте, который для него приготовил человек, трудом своим и тем, что дано ему от рождения.
Сдаётся мне, что чаще он приходит к тем, у кого диапазон словарных возможностей шире и кто чаще вступает с ним в содружество. И тут уж без волевого усилия души не обойтись.
Ведь это надобно написать, отредактировать, словом довести до ума, а это без воли невозможно сделать, потому что тут нет ни малейшего наслаждения одна досада от непокорности фразы, слова.
Чувства, продираясь сквозь заросли орфографии, синтаксиса оставляют на его шипах и крючья много чего такого, что первоначально было в горящей душе писателя.
Профессионализм и заключается в умении писателя донести до читателя как можно больше этого пламенного огня.
Самое удивительное, самое таинственное в писательском труде, что это ему удается и тогда над вымыслом слезами обливаются.

P.S.
О книге Яна Парандовского, прослушанного старческими ушами  и прочитанного иными, старческими глазами, я может быть, еще напишу.
Конечно не повторяя прекрасную  вступительную статью Сергея Залыгина.
Я буду говорить о другом, чем Залыгин. О другом, разумеется о себе, но в преломлении «Алхимии слова».

Прокопьевск 15.07.2017