Не запустить бы паука

НЕ ЗАПУСТИТЬ БЫ ПАУКА

Снился сержанту Ипатьеву сон, как он напряженно всматривается в горизонт, и уже появляется оранжевый диск солнца, но не доходя до полукруга исчезает, потом проглянется снова - опять что-то помешает - исчезнет, и так третий раз - уже навсегда, и вот ядовитый паук крадется, крадется так, как будто хочет заползти ему в самое нутро, и даже не отравить, а поселиться там навсегда, чтобы он сам стал частицей этого мерзкого насекомого.  Снился с непонятным постоянством, где бы он ни
находился, в любой лощине или овраге, где можно было схорониться и поймать пару часов приобретшего такую ценность
сна, но только сон обрывался, а ощущение не проходило.

Все дороги ведут в Москву, и по каждой из них туда может прокрасться враг, пока что очень удачно плетущий паутину, но самого главного, самого паука все еще не проникло в солнечное сплетение магистралей, не погасло восходящее солнце, только схоронилось.  Нервы у солдат были вымотаны, и дисциплина в роте начала расшатываться: начались "разговорчики" о капитуляции, стали обсуждать подробности отступления на других направлениях, да и разногласия во время маневров доходили до "после уроков поговорим".  Памятуя о том, что где тонко, там и рвется, Дмитрий внимательно следил, чтобы в его роте не было разговоров о том, как придется еще хуже и чтобы, переждав бомбежку, не расслаблялись и не упускали из виду главную угрозу для себя и для всей страны - танковое наступление.

Часть укрывалась в лесу в трех километрах от Людинова, издали поблескивало водохранилище.  У зенитки кончались ракеты, но думать об этом было некогда - пора было готовить противотанковые мины по вероятному пути следования колонн.  Потери росли, но враг тоже не был неиссякаем; в таких случаях кто не допустит критического натяжения и сохранит основной лист брони в исходном положении, тот и одолеет тоску, смерть и врага.

Враг тем не менее добрался до Среднерусской возвышенности, и своими действиями напоминал Ипатьеву непутевого одноклассника, который учился на тройки с пятеркой по черчению и который, как он особенно запомнил (и случай не остался назамеченным классной), как один парень отбирал у девочки циркуль (надо было дочертить), делая ей "крапивку" с карандашом под запястьем, а он с криком: "Тебе так не нравится - а мне и так годится!" - вставил учительский "метр" между его подбородком и его плечами.  Тут-то уж пришлось взвыть... впрочем, к делу не относилось.  Несмотря на то, что немцам многое удавалось, Дмитрий наметанным глазом наблюдал, как соскочивших вшей, их желание преждевременно закрепить успех, то и дело служившее им дурную службу.  Однако время шло, а прорыва не предвиделось.

Ипатьева, помимо прочего, очень настораживал приток добровольцев в регулярные части, особенно случай с 14-летним Лешей Шумавцовым, которого непонятно как отпустили родители.  Но спорить с начальством он не мог, вдобавок бреши затыкать было некем.  Облегчением было то, что все без исключения освоили непростой поначалу момент - когда теснят, нельзя прислоняться, т.к. противник с ходу понимает, где соответственный противник может задержаться.  Несмотря на то что Можайск еще держался, с Людиновым не повезло и сейчас оставшиеся в нем части прочесывали местность, ища возможность устроить засаду поодаль, но на почтительном расстоянии от Москвы.  Бифронтальная немецка тактика требовала быстрой езды на немазаной телеге, и частям приходилось не располагаться, как в гостинице, а загодя учитывать возможность спешно сняться.

Этого-то Ипатьеву не удавалось.  Сколько он ни бился, чтобы не разбредалась вверенная ему дюжина парней, своенравность и желание быть независимыми делали свое черное дело.  Рядовой Полесьев воткнул флажок, и рота, отступая в сторону Калуги, стала минировать длинный пролесок в расчете на возможную погоню.  Времени не оставалось, поэтому противотанковые мины почти не прикапывали.  Ракетница умчалась вперед по месту дислокации, пулеметы только начали грузить в полуторку.  Рядовой Солоухов пребывал в растерянности, еще не осознав необходимости отступления, Свешников преувеличивал грядущие опасности.  Солоухов в какой-то момент не выдержал и саданул его сапогом в бедро.
- Ох..л? - сержант не собирался шутить.
- Точно я?
- Извинишься, или под трибунал отдать?
- Под трибунал не хотелось бы, но вины не вижу, - смущенно усмехнулся Солоухов.
- Плохо всем.  Держи свои сомнения при себе, - сплюнул Ипатьев.

Рота догоняла первым сорвавшийся ЗИС.  Киевское шоссе было пустынно.  Шофер Киселев из новобранцев делал над собой тяжелые усилия, чтобы не заснуть.
- Сверху не ..нут?
- Типун на язык.  Некогда, видишь, упиваются каждым мигом наступления.
- Надеюсь, подавятся шкурой неубитого медведя.
- Хер знает, - об этом-то точно думать не хотелось.

Рота свернула в проселок, не доезжая Малоярославца.  Там ее должны были пополнить уцелевшие артиллеристы из 67й и дожидаться дальнейших указаний.  Перейдя вброд речушку Суходрев, стали располагаться на привал, как вдруг Свешников услыхал урчание дизеля.
- Танки! - и точно, вдали на только что проеханном проселки показалось два БТРа с характерной символикой.
Солоухов не раздумывая вырвал оставшуюся мину из-под завалившего ее в полуторке скарба, немедленно активировал и рванул наперерез колонне.  Подсунув под гусеницы буквально в шаге, он не успел отскочить - рвануло.

Взрывной волной Солоухова сбило в канаву, поросшую иван-чаем.  Подбежавший Свешников, разорвав рукав, стал ощупывать пульс.
- Кажись, убило.
- Недооценивал, - сокрушенно вздохнул сержант.