Осёл и боги

                Эволюции человека нет, есть метаморфоз

…Камень был холоден и бесстрастен. Он лежал здесь миллионы лет и видел многое. На его глазах взрывались вулканы, и падал с черного неба пепел, закрывая солнце. Вонзался в небо Триасового времени яростно-ликующий вопль аллозавра-убийцы, рвущего на части  ленивого и глупого диплодока..  Приходили гунны, и вздрагивал объятый торопливым пороком Рим от тяжкого гула множества коней. Но сходились герулы и гепиды на Каталаунских полях с золотыми римлянами, и умирали, бежали варвары, заливая горячей кровью холмы Галлии. Это было незаурядное событие и грандиозное зрелище.
В году 451-ом, в глухую ночь, рубились вслепую и нелепо-случайно франки и гепиды. На встречных маршах произошла короткая и сумбурная резня. Пятнадцать тысяч человек не увидели утро. В день светлый и роковой открылась диспозиция, где Аэций ждал сражения на левом фланге, на правом – переминались в тревожном нетерпении  везеготы Теодориха. Король аланов Сангибарн, ненадежно верный Риму, должен был принять удар в центре, где был  с гуннами свирепоглазый Атилла и лучшие его войска.
Колебался Атилла и был тревожен, поскольку было ему предсказание, что, доселе непобедимый, примет он поражение и бесславие в этом бою. Но отступать было поздно. И тогда сказал Атилла своим солдатам просто и коротко: «Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен!». Страшно запели  буцины и трубы, гордо поднялись вверх императорские имаго и аквиллы легионов, а под ними вспыхнули золотом панцири декурионов и тораксы. Ряды гуннов были темны и по-звериному настороженны. Ударили пращники и в небо поднялись свистящие точки, встречаясь с тучами стрел. Войска сошлись.
«Битва лютая, переменная, зверская, упорная … Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах, сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости. Он от переполнения кровью превратился в целый поток».
                Иордан. «Гетика».

Камень видел все это, и у него было время подумать. Его холодный разум умел отсчитывать время и анализировать события. И, казалось, ничто не могло изменить мир вокруг него и сущность его самого. Невероятно сильные ветра, приходящие с востока, лишь полировали его поверхность, а бьющие в него молнии из яростных тифонов превратили его в крепкий монолит, оплавленный в местах ударов. Он знал, что вечен, и от этого ему было спокойно. Единственное, что иногда тяготило его и заставляло страдать глубоко внутри, это невозможность совершить какие-то действия. Участвовать в событиях и, может быть, стать первым среди первых. Но он гнал от себя эти мысли, рассудив, что рациональное наблюдение за суетой неразумных и непредсказуемых человечков оправдано холодной логикой. Это философское созерцание и скрупулезный анализ событий могли когда-то принести свою пользу. Какую?.. Камень не мог этого объяснить себе, но твердо знал, что его время придет. И от собственной значимости ему снова было спокойно и легко провожать года и века, наблюдая за событиями с ироничной и легкой усмешкой.
 Но однажды пришли люди, вырыли под камнем большую яму и закатили в нее множество каких-то бочонков. Камень с любопытством наблюдал за этими суетливыми людьми, не понимая причины и цели их работы. Не было такой силы, чтобы причинить ему, вечному, какой-то вред. Он здесь был всегда и видел, как погибали цивилизации и приходили им на смену другие. Но тяжко вздрогнула земля, поднимаясь в небо со столбами огня и дыма, и камень раскололся, теряя форму и цельную структуру, данную свыше. В коллоидах молодой породы, хранящей память рождения, забилось, угасая: «Это все».
…Камень был молодым деревом и помнил свою вечную жизнь созерцательного бытия среди скал только вначале, когда пробивался сквозь палую листву в виде ростка и юного деревца. Первое время, когда его кора стала твердеть, он ощущал ее как свою прежнюю и жесткую поверхность отколовшегося от скалы валуна. Но затем эти воспоминания становились все более смутными, а потом он совсем забыл то время, когда на его теплом боку грелись юркие ящерицы и приходящая ночь проникала в его трещины, оставляя на краях серебристый иней. Он стал крепким и высоким деревом, глядевшим сверху на молодую и торопливую листву его конкурентов. Они тянулись к свету, но Камень уже разросся, и его крона закрывала солнце этим молодым деревьям, стремящимся обогнать его в гонке к небу. Он снисходительно смотрел на этих юнцов, а его корни уже перехлестывали и опутывали корни спешащих наверх выскочек. Камень знал, что он вечен и силен. И он никогда и никому не позволит закрыть от него солнце. Но однажды веселые люди развели под ним костер. Они смеялись и жарили мясо на вертелах. Камень тоже был рад, что теперь он не один, а его густые ветви послужили убежищем этим людям, закрывая их от знойного солнца. Но ему было больно от жгучего пламени у подножия его ствола. Когда люди ушли, не загасив пламя, костер продолжал тлеть, забираясь все дальше под его корни. Высыхая на склоне холма и умирая, Камень снова вспоминал, как глядел в розовую даль, ощущая себя тяжелым и вечным монолитом. А потом совсем ясно чувствовал и слышал, как шелестел он листвой на теплых ветрах и сверху на его крону падали торопливые дожди, стекая по жилистому стволу. А когда Камень упал, то по его высохшим ветвям побежали молодые побеги других деревьев, стремящихся к солнцу.
Он был нежной личинкой, в сладкой муке выползающей из хрустящего кокона, а затем вдруг ставшей красивой бабочкой. Камень гордо порхал над сонной водой пруда и все восхищались его радужными крыльями, покрытыми тонкой пыльцой. «Ах, какая красивая бабочка!» – кричали дети ему вслед. Камень знал, что это так. Не было красивей создания в этом мире, чем он. И от этого чувства превосходства и свободы он еще сильней размахивал крыльями. Но что-то темное быстро накрыло его, обволакивая тонкой сеткой. Вскоре Камень стал сухим и красивым экспонатом, пришпиленным иголками к твердым картонным листам.
Камень парил над горами, опираясь на сильные крылья, и слабые люди-букашки кричали ему снизу: «Эль кондор паса»… Теплые потоки поднимали его над горными хребтами, за которыми были далеко видны изумрудные долины. И Камень знал, что этот мир под ним принадлежит только ему. Но откуда-то пришел свистящий ветер, и горячая струя от самолета бросила Камень на острые скалы.
А затем он сидел у тихой реки и глядел на поплавок, от которого расходились круги. Камень поднимал удилище, чувствуя, как бьется его сердце, и на леске тяжело упиралась серебристая рыбина. Она сонно и беззвучно открывала рот в его руке. От рыбы пахло водным шелковником и теплыми струями реки. Он уходил в дом на берегу, где его встречала светловолосая женщина. Она брала у него рыбу, целовала  в губы и жарила рыбу на углях. Ночью они обнаженные купались в реке, и только Луна глядела на них. Утром Камень ушел на войну и к реке больше не вернулся. Но светловолосая женщина верила, что он придет, и готовила каждый вечер рыбу на углях.
…Камень ждал. Он умел ждать. Он знал, что эта ночь опять будет принадлежать ему. Молодое бьющееся тело под его сильным и ждущим телом, белая грудь с бутонами-сосками, ленивыми и розовыми; трепещущая жилка на шее, короткий всхлип, агония, легкая судорога. Так уже было не раз. Но не было Элис. Он решил: она тоже будет его женщиной, пусть через силу, через ее неприятие, придушенная и не способная к сопротивлению. Она будет его собственностью… вся, безвольная и нежная, с гладкой кожей и золотым локоном на его пальце. Элис… Он ее встречал в колледже, дышал ей вслед, поднимая долгим взглядом юбку, где светились сильные ноги и перекатывались под Коко Шанель тряские ягодицы. Он пытался с ней заговорить, но она только смеялась над его неповоротливой речью, грубым и прыщавым лицом. Над ним смеялись все ее друзья. Они никогда не узнают, что под внешностью неудачника он такой сильный и уверенный. Не узнают… Наверное, он хотел, чтобы они узнали…на короткий и ликующий миг яростного превосходства. Но главное, что сейчас он знает об этом, и будет обладать каждой, кого выберет. Она уже идет, его избранница…
      - Элис, подожди! Постой, я прошу! Остановись, она пошутила, она все лжет! Элис, я не смогу без тебя жить! –  за порывистой фигуркой, едва видимой в полумраке аллеи, спешил человек в распахнутом плаще.
      - Она очень неудачно пошутила, Харви! Отстань и проваливай к своей шлюхе! – бросила через плечо Элис, не оборачиваясь.
«Правильно, девочка, гони его. Он не входил в мои планы. Его не должно было быть, – шептал Камень, трогая рукоять за поясом. – Уходи, иначе мой Боуи не подведет. Тебя не должно было быть, слизняк. Ничто не должно было мне помешать. Я так решил. Нет, похоже, ты не уйдешь по-хорошему, сентиментальный прилипала».
Он ударил его в спину и перешагнул через упавшего. Так тоже было не раз, и удар клинка был надежно выверен. Левая лопатка, слабый хруст и дрогнувшая плоть на холодной углеродистой стали Боуи. «Теперь ты моя. Я тороплюсь, ты ждешь меня, Элис?». Но что-то было не так. Что-то не вписалось в его педантичную систему, выверенную до мелких деталей, расставленных в привычный порядок. Что-то его беспокоило. Распахнутый плащ, слишком широкий, широкие плечи… Дистрофичный юнец, мутирующий ублюдок с ломающимся баском и комплексами!.. Камень уже был уверен, что только задел это тщедушное тело под слипоном, сшитым на два размера больше. Надо было добить! Он резко обернулся, но его встретила короткая вспышка.
Лежащие на серой земле равнодушные  камни, ушедшие в себя… Кажется, он их знал, удар… Страшно. Одинокая и влажная темнота, свет, мама!.. Наглый Билл, рослый и уверенный. Он опять отнял игрушку… Насмешки и жестокие шутки ровесников, презрение высокомерных денди, проклятых метросексуалов. Лица-гримасы, кровь, жадная страсть и белые ноги, раскинутые на траве под задранной юбкой. Слабое горло с пульсирующей под ладонью жилкой, опять это слабое горло, опять… Сколько их было? Это моя добыча! Ты будешь моей!.. И горячая пуля под сердцем… Я иду к тебе, Господи!..
      - Я боюсь, я достоин ада
      - Земная жизнь и есть ад. Многие из людей это понимали и знали, проходя невыносимые испытания.
      - А библейское: да воздастся…
      - Человеческая психология так устроена, что только страх наказания удерживает людей от преступления, а библия – программа поведения, нарушение которой влечет страшное и вечное наказание. Но это не совсем так. Программа записана на языке, понятном для людей с их примитивной логикой. Существа света и разума, которых люди называют ангелами и богами, не кровожадны. Они сами прошли все ипостаси от условно мертвой материи до разумных в кавычках людей. Так рождаются боги, так заполняются пространства Вселенной и многомерных параллельных миров. И настоящая жизнь начинается для тебя только сейчас. Стоит тебе сделать выбор, перейти эту условную черту и ты соединишься с ноосферой, где ты сможешь путешествовать во времени, увидеть динозавров, узнать все тайны и наполниться безмерной информацией обо всех временах и вселенных. Ты ведь был недоволен социальной несправедливостью и жестоким устройством мира. Ты был зол на бога, на его предвзятость и двойные стандарты при сотворении бытия. Одним – все, другим – ничего кроме страданий. Но даже в земной жизни ты уже прошел пути нищего, отверженного маньяка-насильника и самого богатого из людей. Только ты этого не помнишь. Ты любил старых  дешевых проституток и самых красивых женщин планеты Земля. Социальная справедливость свершилась. А теперь тебе будут не нужны плотские утехи, ты забудешь про болезни и горечи. Вечность перед тобой, стоит только переступить эту черту. Ты имеешь право выбора…
 Камень разговаривал с какими-то людьми, стоящими перед ним в легких светлых одеждах. Они приветливо глядели ему в лицо, и от этого ему становилось спокойно и безмятежно. И все равно его мучили проклятые вопросы.
     - Но зачем нужен мой опыт насильника и убийцы божественному «Я»? Не лучше ли было привнести в формируемое совершенное сознание плоды жизни святого праведника? Его путь гораздо важнее для наполнения моей души или как там у вас… существа света и разума. По крайней мере, полезней.
     - Ты раскаялся. Твое раскаяние было искренним и эмоционально сильным. А праведником ты уже был. Причем таким скучным и лицемерным, что заботясь о спасении своей души, денно и нощно читал молитвы, забывая делать простое добро другим людям. Для личности небожителя важны все эмоциональные проявления на пути своего становления, пусть это будет вскрик женщины во время оргазма или сладострастные амбиции маленького фюрера. Это могут быть эфемерные образы в мечущемся вдохновении писателя и мечты бомжа о стакане дешевой водки. На выходе Путь от черного камня до киноактера Мэла Гибсона дает личность, которую невозможно создать ни в каких пространствах и взрывах сверхновых Вселенной. Да, инкубатор под названием Земля жесток и несправедлив с точки зрения большинства людей, обитающих на планете. Оттого и проклятия, вскинутые к небу кулаки матерей, потерявших своего ребенка, оттого и невыносимые мучения узников концлагерей, оттого и нелепая смерть едва родившегося дитя, не успевшего еще согрешить, но прошедшего и завершившего свой путь. В этом и есть смысл жизни, который люди ищут все века и не находят. Только в этом есть смысл, так как человек никогда не удовлетворится тем, что он имеет. И поскольку таких инкубаторов во Вселенной мало, планета Земля тщательно оберегается не только ради жизни на Земле, но и ради жизни в мирах бесконечных. Ты уже в преддверии настоящей и вечной жизни. И тебе остается сделать только один шаг.
     - Кто-то отказывался от этого шага, пожелав вернуться в грешную и плотскую жизнь? Это возможно?
     - За всю историю человеческой цивилизации таких желающих было ничтожно мало. Даже умершие при рождении дети хотели объединиться с великим и бесконечным разумом. С тем страстно желаемым, что люди называют Раем. А несчастным особям, пожелавшим вернуться назад, приходилось начинать все с нуля. И все опять повторялось: мучительная неподвижность камня, где присутствие сознания только отягощало вечное существование; пожирание друг друга в сонмище микробов и воплощение в пучок травы, чтобы стать вскоре кучкой навоза в конюшне, смутные инстинкты и борьба за существование в стае волков; существование в стае людей… голод,  страх, зависть, зависть даже тогда, когда уже все есть, но хочется еще все больше и больше… Бросать курить, зарекаться, снова курить и снова бросать. Просыпаться с похмелья и умирать в холодном поту от запоя. Хотеть любить женщину, но иметь лишь возможность ее купить. Хотеть женщину, но не мочь… Иметь много разных женщин, но не любить ни одну из них.  Хотеть богатства, но только пить по утрам дешевый растворимый кофе и спешить на проклятую работу. Иметь богатство, но мечтать о старом деревянном доме, где тебя ждала любящая женщина… до тех пор, пока ты не стал богат. И отбиваться от похотливых самок, зарящихся на твои деньги. Хотеть увидеть еще одну свою рукопись изданной, но понимать, что книг уже почти не читают…
      - Я смогу вернуться к той реке, у которой я целовал женщину со светлыми волосами, дотронуться до ее белой кожи? Закинуть удочку в реку и ждать когда клюнет большая рыба, а потом есть ее, горячую, и запивать белым вином? Я смогу ощутить запах теплой реки и тины, почувствовать азарт от поимки сильной рыбы и горечь, когда рыба оборвет леску?
     - Нет, но ты будешь владеть всеми тайнами мира.
     - Я могу сделать выбор?
     - Да, но если ты вернешься, все начнется сначала.
Камень повернулся и пошел назад в темноту. Вслед ему глядели люди в белых одеждах, и лился яркий и мягкий свет.
Камень обернулся и спросил:
     - У меня будет какое-то имя? Или я опять стану обломком скалы?
     - Нет, ты заслужил большего. Тебя будут звать Иа.
«Странное имя», – подумал Камень и пошел дальше.
 … Камень проснулся от грубых толчков в бок.
     - Вставай, вислобрюхий, на работу пора. Вставай, лентяй упрямый. Иа, кому сказали?!.
Иа брыкался и ревел тоскливо и натужно, словно в брюхе рвались кишки: «Иа-иа!». Потом он шел на работу и водил по кругу деревянное колесо, качая из арыка воду и отмахиваясь хвостом от мух. На минарете тонко голосил муэдзин, и солнце палило все сильнее и сильнее. Впереди был день, казавшийся ослу вечностью…