преодоление 7

          Глава   шестая.


       Завьюжило.  На   улицу   носа   не   высунешь.  Ночью    никак   не   спится,  а   днём….   До    обеда    вроде   ничего.   Учебники,   контрольные,  одним   словом,   работа.  Она,  как   всегда,   отвлекает,   успокаивает.   Но   ближе    к   вечеру   одолевает   усталость,  и    мысли   приходят   тягостные.
         На   исходе   морозного   пасмурного    дня    стукнули   в   окно.   Оторвавшись   от   книги,  Таня    вздрогнула:   хоть   бы    пришёл    кто.  Скучища!   Но   кого    ждать?  Видно,   ошибся   кто-то,   дома    попутал.   Вышел   отец,  и   тут   же   послышался   говор,   засуетилась   мать:
   -  Дома,   дома,   где  же   ей   быть.   Проходите….   Нет -  нет,  не   разувайтесь….
   А   Таня,   услышав    знакомый   голос,   радостно    вскочила:   Ольга   Дмитриевна!  Откуда   она?   Вот   так   праздник!
    -   Решила,  Танюша,  тебя   проведать.  -  Гостья   улыбнулась,   поправляя   на   плечах   ажурный   платок.  -    Посадила   зима   на   прикол,  да?   Ну,  здравствуй.
      Они   присели   у    стола,  заваленного    учебниками.  Готовясь   к   экзаменам   за   восьмой   класс,  Таня   ещё    успевала   ознакомиться   с  программой    девятого.   Ориентируясь    по   зачётной    книжке,   написала    контрольные    работы    и    передала   сестрой   в   заочную    школу.   Владимир    Иванович    принял    её    туда   охотно,  и   не    переставал    удивляться    тому,   что,   не    посещая    школы,   Таня  сумела   добиться    завидных    знаний.   Однако,   уверенности    в   успехе    нет,   и   потому   так    любопытно    хоть     что-нибудь    узнать    от   Ольги    Дмитриевны,   ведь    она    в   курсе    дела.   Ну,   так   и   знала:  с   математикой    слабо.   А   остальное    хорошо,   и   сочинение    интересное,  и   по   биологии    пять,   а   по   обществоведению    контрольную,   Владимир    Иванович    принял   как    зачёт.
       -   Не   думай,   что   это    поблажка,  -   заметила   Ольга    Дмитриевна.   -   Он    у   меня   строгий   и   принципиальный.   -  Тут   она   улыбнулась,   и   продолжала    в   шутливом   тоне:  -   Похвалы    его    кое-чего    стоят,   учти.   Мы    с  ним   сегодня    даже   поспорили   из – за   тебя.   Заявил,   что    по   обществоведению    у  тебя   серьёзные   знания,  и   чтобы   я   не   забивала   тебе   голову   никакой    филологией.   А   филология  -   вот   она!  -  И,   открыв    сумочку,   вынула   стопку    тонких    брошюрок.  -   Обещанная   бандероль    из   пединститута,   вчера    прислали.   Пользуйся.
        Как   заворожённая    листала   Таня    эти    заветные   долгожданные    книжечки.   Сколько   интересного!   Сколько   тем,   названий   книг,   а   главное,   всё   по   порядку,   чтобы    шаг   за   шагом   можно   было   идти   к   цели.    Теперь   уже   не   надо   ломать   голову,  что    читать.    Вышивай     по   готовому   узору.   Учись!   Разумеется,   Ольга    Дмитриевна    всегда    поможет.   И   что   за   человек   такой  -   золото!   А    что    это   с  нею?   Лишь    теперь    вглядываясь    в   лицо    своей    старшей     подруги,    заметила    Таня    её    усталый    взгляд,   тёмные    круги    под    глазами.   Видно,   опять   с   сердцем   плохо.   А    она    и   спросить   не  догадалась.   
       -   Я   с   учёбой    как    дитя   с   погремушкой,  -   упрекнула    себя    вслух.   -   Спасибо    вам    большое    и   простите     меня….
        -  Фу  ты!   Что    за    торжественная    речь!  -    удивилась    гостья.
       -   Да   нет….   -   смущённо    промолвила    Таня.   -   Я    же    вижу,   что   вы    болели.   Да?
      Женщина    вздохнула,   на   лице    её    заметно    выступила    усталость,   собирая    притаившиеся     морщинки.
        -   Ну,  был    грех.   Прихватило.   Очнулась    в   больнице.   Первая    мысль:  дети!   Неужели    при   них?  Самой   жутко    стало    при   мысли,  что   они   видели….    Хорошо,   Юра    в  садике   был,   а   Наташа    в   школе.   Ничего.   Что    делать!   Отпустит  -   живёшь.   Прошла    чёрная   полоса,   значит,   посветлеет.
         А    Таня     мыслями    опять    уже   где – то   далеко.   Лицом    застыла,  а   губы,   чуть    слышно   шепчут:
       -    Хорошо,  если   так.   А    мне    вот    кажется:   так    и   будет….   Темно,   беспросветно.   Говорят,  писать    надо    о   том,   что  сердце    жжёт,   жить    не   даёт,  о   том,   что   в   самой    глубине    таится.   Я    же    всё    сдерживала    себя,   стеснялась:  как   можно?   Все    читать   будут…   засмеют.   Но   теперь   напишу.    Как   есть,   как   чувствую,   как    из    сердца    вырвется.    Если   же,   засмеют,   никому   никогда    ни   единой    строчки    не   покажу.
           Тёплые    мягкие    руки    Ольги    Дмитриевны    ласково    сжали    худенькие    Танины    плечи:
         -    Не   засмеют!   Зря   ты   так.   Ведь   говоришь    ты,   рассказываешь   -   мороз    по   коже.   Ты   только    г о в о  р  и,   забудь   слово  «писать»,   когда    работать    начнёшь.   Поняла?  Ну,   рассказывай,   что   дальше   было?
       Было.   Горькое    слово   болью    отозвалось    в   сердце    Тани.   Горько   стало    оттого,   что    именно    таким    видела    его   в  последний    раз.    И   что    это    проклятое    зелье   с   людьми    делает,   какую    силу     над    ними     имеет!   Чудно:   он    вроде   и   не    он.   Словно   пародия    на    него.   И   говорит   с   рассудком,   а   слушать    противно.   Так   было   противно   и   невыносимо,   что   и  сама    голову   потеряла.   Нет,   что – то   она   упустила,   в   чём  -  то   виновата.   Да    что   уж   теперь.   Поздно.   Исчез   Николай,   с   работы    уволился.   Где  он,   что   с   ним   -   никто    не  знает.   Всё   кончено.
      -   Ничего    не   кончено,  -   убедительно    возразила   Ольга   Дмитриевна.   -   Жизнь   порою    и   не   такие    кружева   плетёт.   А   напился   -   это   ещё    не   конец.   Гадко,  противно,  тяжело,  и   вообще   бы   эту   водку….   Ой    не    знаю!   Но    поверь    мне:   так    люди   не    расходятся.  Ты   подожди    его,   наберись    терпения.    Отлёживается    он    где  -  то,   как    раненый    зверь.   Оклемается   -   приползёт.   Ты   только    не   казни    его.   Он   же   сам   казнится!  В   него   любой    прохожий    камень    бросит.   А    уж    если    и   ты.…    Ведь     сердца    у  нас    не   вечные   и   не    из   комка    глины.   Сколько   таких,   как    он   пропадает,   гибнет.   Подумаешь,   вроде   сам    виноват.   Но   ведь    человек    же,   не   скотина    какая,  а    её   и  то   жалко.    Ты    сильнее,  чем   он.  Только    кто   знает:    может,   и   сила    эта     в    тебе…    от    него.
        Не   в   постели   провела    Таня    эту   ночь   -   за   столом.   Голова     гудела,   но   мысли    и   слова  разматывались,   как    нить   с   катушки,  -   конца    не    видно!    Перед   её    взором    вставала    сестра   Николая,   лёгкая,  светловолосая,  с  белыми   нежными    руками.   Алексей….   Он    представлялся   какой-то   тяжёлой    пугающей    глыбой,   способной    раздавить     всё    живое.    Шустрый    черноволосый    Колька,   угловатый   подросток    с  красивым    тонким    лицом.   Все   трое    связаны,  скручены   тугим    и   грубым    узлом….  Пальцы    деревенели,    а    на   бумагу    всё   ложились    и   ложились   новые    строчки.   Одни   из   них    тут   же   зачёркивались.   Однако,  те   что   оставались,   даже    её    саму    били    в    сердце,   как    оголённый   провод.
 






         ….Таня   держит   в   руках    газету,  которая   буквально   прыгает    в   её    ослабших    от   волнения    руках.  Напечатали!   Её    рассказ,   её   слова,   её   душа.   Изложено   так    просто,   бесхитростно,  однако    без   подражаний,   по -  своему.    Вроде   и   писала    не   о  себе,   но    в   строчках   этих,   будто   в   воде,   отражение    своё    увидела.
       И,  словно    очнувшись,   она    вздрогнула:  сзади    кто – то   смотрит    внимательно,   и    мать   подняла    голову.    Отец.   Увлёкшись    чтением,   не    заметили,  как   он   вошёл.   Удивительно:   Таня   смотрит   на    мать   и   уже   по    одному    её   взгляду   понимает,   что   за    спиной    отец,   и    никто    иной.    Да,   значит    мать….   Нет,   объяснить   подобное    невозможно.   Просто   захотелось,   чтобы    почувствовала    мать:  Николай   для   Тани   точно    так    же    дорог   и   ничего    тут   не    поделаешь.
       А   отец    уже    рядом,   близко.  Знакомый   запах   выкуренной   папиросы.   Грешит   куревом:   во   время    Таниной    болезни   пристрастился,  да    так   и   не   отвык.   Карие   глаза    щурятся    в   хитроватой    улыбке.
      -   Ну   и  дела!  Писатели    в   роду   завелись.  -  Кивнул    на   газету,  отложенную   Таней    в  сторону:  -   Знаю,   знаю,   читали.   Шумят,  слышу,   мужики    и   на    меня,   как    на    дурня,   пальцем    тычут.   Что   такое!   Ан   вон,    в   чём   дело.
       Посерьёзнел,   задумался,   устало    плюхнулся    в   кресло   и   опять   за   курево.
       -    Узнали   ведь,  про   кого    речь.   История    эта   ещё   не    забылась.   И   что   Кольке   чужое    пришили,   знают.   Верно,   у   тебя    получилось.   Чудно   как-то:   не   оправдываешь,   не   выгораживаешь,  а   жалко  его,  дурачка.   Эх,   жалко!   Мы    же    все    смолоду   что   щенки:   кто   поманил,  к  тому  и    несёмся.   Меня,   к   примеру,   на   фронт   взяли,  да    после    ещё   пять    годков     армии.   Когда   ж    там   баловать.   А   у   Кольки    вишь    как   всё   обернулось.
       Рассуждения   отца   были    так   неожиданны.     Что   это    с   ним?   Слушала,  Таня,  слушала   да   и   полоснула,  как    ножом   по   натянутой   нитке:
       -   Жалко?!    Где   она   раньше,  жалость    твоя    была?  -   Нервы,   как    всегда    подвели,  и   теперь   уже   не   унять   себя,  не     получится.
       -   И   кого    это    ты    жалеть    вздумал?   Какого    Кольку?   Где    он?    Сашка    -    у   меня    в   рассказе.   Сашка,   бандит   непутёвый.   За   шиворот   -   и   в   тюрьму   его.  И   поделом!..     Тоже   мне,  добренький!
           Косматые   брови    отца    съехалось    воедино,   образуя    уголки,   похожие   на   букву   «м».  И   это    «м»   сделало    его   лицо    грозным,   негодующим.
      -    А    к    чему    это    ты    клонишь?  -   заискивающе    прошелестел    вопрос.
      Опасной     была    эта     деланная   простоватость,   за   нею    мог    последовать     настоящий    гнев.   Но   в    глазах    дочери   не   было    робости.
        -   Всё    к   тому   же!  -   выплеснула    она.   -   Изжил     Кольку    с   работы,   из   дому,  а   теперь   великодушие    разыгрываешь.   Будто   не    рад,   что    всё   так    вышло,    как    тебе    хотелось.
         -   Таня!  -   испугавшись,   мать,   уронила   газету.
        -   Ладно,   мам,  не   дёргайся.   Поговорить   нельзя,   что   ли.   Не   зелёная   я,  и   сама    за   себя   отвечу.   Так    что   не   пеняй    на   других,   с   меня    спрашивай.
       -   Ну,  хватит! -   строго   оборвал   её   отец.   -  Спрошу,   коль    нужда    будет.
       Облокотившись    на    стол   и   устало    вздохнув,  он    смолк.
       А   Тане   кинулось    в  глаза,  как    он   осунулся.   Проступила   вдруг    вся   его   седина,   все    морщины   и   усталость   огрубевшего,   ещё    недавно,   красивого    мужественного    лица.    За    внешней    неприветливостью     выражения   -    немая    застарелая     тоска.   Прижилась   она,   притёрлась,    как    шрам    от   старой   фронтовой    раны  -    то    саднит,   то   ноет    притуплённо,  а   то    умолкнет    вовсе.    Да   ненадолго.
        Все    трое    так    и   молчали.    Долго    молчали.   И    стывшая    в   комнате    тишина     безмолвно    мирила     их,   приводя    к   затаённому,  невысказанному    согласию.    Отец    с   матерью    думали    о    Тане,   Таня    думала    о  них.   Но   никто    не    решался    заговорить.   Словами,   люди,   зачастую,   выражают   недовольство    или    радость.    Но    чем    глубже,   сложнее   и   мучительнее   их    переживания,   тем   неуверенней    становится    речь….     Однако   же,   вот   так    сидеть    и   молчать    становилось      нестерпимо.    Тане    чудилось,    что    вот -  вот   оборвётся    эта    тишь    отчаянным    рыданием.   Вдруг    мать    сорвётся   или    она    сама.   Но    уж   если    они,   не    стыдясь    друг   друга,   станут   плакать   -   это    конец,   это    поражение.
           Спохватившись,   она     вскочила    со    стула,   подошла   к   этажерке,  и   неловко    зацепившись    за    кресло,   чуть   не     упала   -   отец    подхватил.
         -   Книжку    мне   надо,   историю,  -   заикаясь,   промолвила   она,   остро   почувствовав   тепло    отцовских    рук.
        -   Чего   ж   не   сказала?   Я  бы   подал.   Ушиблась?
        -    Нет,   пап,   нет.    Зачёт   у   меня    завтра,   писать    надо.   А    я    расселась.
        Отец    усмехнулся…    Всего    лишь    на  миг     в  приливе   горькой    жалости    прижал    к  себе   дочь,    да    тут   же    и  отпустил,  будто    испугавшись.
        -   История,   значит.  Ну   пиши -  пиши.
        Тут    и   мать   оживилась ,   в   себя   пришла:
        -    Какое   «пиши»,   обедать   пойдём.   Вон    и    школьники    явились….





               Зачёт   по    истории  сдала    на    «отлично».   Тетрадку   эту    Владимир    Иванович    попросил    в   школе    оставить.   И   Таню   это   очень   взволновало.   А    учитель,   всех    отпустив,   попросил    её   остаться,   ссылаясь   на  то,   что   из -  за    плохой    дороги,   она    редко   бывает   на   занятиях    Но,   когда   остались    вдвоём,  снова    стал   перелистывать   эту   тетрадку.
       -    Сказать    по    правде,  Таня,   это    скорее   рассказ,   чем    контрольная    работа.   Я   к   тому,   что    язык    очень    выразительный,   богатый.    Ну,   а    историю,   само   собой,   в  классе    лучше   тебя   никто    не   знает.
      -    Льстите   вы    мне,  -   улыбнулась    Таня    и    вздохнула:   -   Просто    я   очень    люблю    про    декабристов     читать.   Ну   и   вообще   эта   эпоха…   завораживает    меня!   Пушкин,   Грибоедов.   Такие    судьбы….   Я   просто   все   свои  беды   забываю.
       Она    запнулась,  даже   покраснела.
        -   Вот   оно    что,  -   задумчиво    промолвил     учитель,  не   поднимая    головы.   Подперев    щёку    ладонью,   он   помолчал.   Потом    вдруг    оживился,    заговорил,  быстро    и   увлечённо:  -  Декабристы    и    мне,   в   своё    время,   вскружили   голову.  Дипломную    по   этой    теме    защищал,   насчёт    аспирантуры    идея    была.    Я    вот   принёс   тебе    книгу   о   Лунине.   Прочти   обязательно!
       -   А   как   же   аспирантура?  -   напомнила   Таня.
       -    Не   вышло.   Мать   заболела,   умерла.    Сестрёнка    десятилетняя    осталась,   работать    надо    было,   её    растить.    Поженились   с   Ольгой.   Она    у   меня    тоже,   вроде     декабристки,  -   сказал   и   улыбнулся.   -   В   деревню   за   мной   поехала….  Даже    тетей    своих    не    заводили,  пока    сестра   моя   не   подросла.    Много    всего   пережили.   Всё    откладывал,   до   лучших     времён.   А   когда    жена    заболела,  вовсе    перестал    об   этом    думать.   Она    половину    моей    ноши    на  себе    привыкла    нести,  а    такое    ей    уже   не    по   силам.   Да    я   и   не   жалею,   не  это    главное.   Хочется,   всё    что    имею,   другим    передать,   вот    хоть     тебе….   Скоро    потеплеет,   будешь    чаще    приходить,   с   людьми    общаться.   Тут    мои    коллеги    восторгаются,   что   ты,   мол,   сама    таких    знаний    достигла,   почти   из   дому   не   выходя.   А   меня   это   напротив,   гнетёт,   мучает.   Ведь   если    бы    ты    раньше   к   нам   пришла!   Плохо,   когда    человек   один.    Сколько    бы    трудностей    и    безвыходных    положений    поубавилось,   если    бы    люди    умели    вовремя    помогать    один    другому