Поездка на малую родину

Стоял июль 1994 года.  Установилась жаркая погода в большинстве районов Хабаровского края, поэтому лететь в командировку не очень хотелось. Но по плану работы Хабаровского краевого управления здравоохранения мне, как первому заместителю начальника управления, надлежало побывать в медицинских учреждениях района имени Полины Осипенко.  Начать поездку я решил с  участковой больницы поселка Херпучи, моей малой родины. Я позвонил главному врачу центральной районной больницы Сергею Константиновичу Гулевичу, который должен был в принципе сопровождать меня при проверке, что его присутствие в Херпучах не обязательно, пусть ждет меня в районном центре.

И вот я в знакомом самолете Ан-2П лечу по такому же знакомому маршруту через Комсомольск-на-Амуре и село имени Полины Осипенко в Херпучи, где я был последний раз в далеком 1977 году.  В тот год мои родители жили последний год в этом поселке. Отцу в ноябре этого года исполнялось 55 лет,  и родители решили выехать в более теплые края, в город Хабаровск, где имели кооперативную квартиру.  И я решил  показать своей семье свою малую родину, где прожил от рождения до окончания школы, т.е. до 18 лет. А потом регулярно приезжал на каникулы, пока учился в институте, и  один  раз в отпуске во время службы на флоте.  Та поездка  запомнилась и мне, и всем моим домочадцам.  Старшие сыновья Саша и Сережа вылетели заранее, их захватил с собой мой младший брат Витя, который ехал к родителям. А мы с женой и младшей дочерью поехали теплоходом до Николаевска по Амуру, причем я купил билеты в первый класс. А потом на самолете АН-2 полетели из Николаевска в Херпучи. Жена, которая впервые летела на таком самолете, очень боялась болтанки в воздухе и весь час полета просидела не шевелясь, сжимая в реках бумажный пакет.  Ну а я хорошо переносил болтанку в воздухе на самолете и качку на море, так что этот почти четырехчасовой перелет с двумя посадками перенес как обычно.  Так что через 17 лет я снова летел в знакомый с раннего детства поселок, который в пору моего детства и юности называли прииск Херпучи.

Самолет, сделав полукруг над поселком, стал заходить на посадку против ветра.  Справа под самолетом я увидел знакомые очертания горы Дубовки, потом Каланчи. Что-то не совсем обычное  было в панораме поселка, но самолет уже шел на посадку и я не понял, что меня удивило.  Наконец, самолет коснулся колесами шасси взлетно-посадочной полосы аэродрома, которая представляла собой укатанный каменистый грунт среди  отвалов от работы драги, и побежал по ней, постепенно снижая скорость.   Развернувшись в конце полосы, самолет  покатил к знакомому зданию аэропорта, представляющему из себя небольшое деревянное сооружение с множеством антенн над крышей.  Винты самолета прекратили вертеться, и я в иллюминатор самолета  заметил, как от здания к самолету поехал УАЗик с крестами по бокам.  «Встречают», - подумал я.  И вдруг ощутил какую-то непонятную тревогу, как я потом охарактеризовал это состояние – зеленую тоску. Вспомнились слова из блатной песни:  «От злой тоски не матерись, сегодня ты без спирта пьян. На материк, на материк идет последний караван».  Но копаться в своих ощущениях было некогда. Летчик раскрыл дверь, приладил небольшой трап и я спустился на землю. Пассажиров самолета было немного, поэтому молодой мужчина, вышедший из кабины УАЗика, без труда узнал во мне  человека, которого  он был должен встретить в аэропорту.  Он представился главным врачом местной участковой больницы и предложил садиться в автомобиль.

По пути к центру поселка  он доложил мне о программе, которую он приготовил для меня.  Вначале я должен буду заселиться в гостиницу, где мне заказан номер, потом обед в столовой рядом с гостиницей, затем посещение больницы и обход всех её подразделений.  Я согласился с этой программой, с гораздо большим интересом выглядывая в окно и узнавая знакомые очертания.  И когда не увидел знакомого здания двухэтажной школы, я понял, что меня поразило в панораме поселка с самолета.  Мы проехали мимо нового здания школы, тоже двухэтажного, но напоминающего больше барак, с невысокими потолками, а не храм науки, каким мне запомнилась моя родная школа.

Я заселился в гостиницу и отпустил главного врача, который должен был приехать за мной через час.  Развешивая в шкафу свою одежду, я по-прежнему испытывал ту непонятную тоску, которая навалилась на меня, когда я вступил на родную землю.  Одевшись в более цивильную одежду, чем ту, в которой летел, я пошел в столовую.  Она была совсем рядом с гостиницей, которая теперь была на месте зданий вначале интерната, потом мастерских школы, где нас учили столярному и слесарному делу, девчонок домоводству, меня и радиоделу, а кого-то автослесарем.  Гостиница была новой, а столовая осталась старой.  Идя к ней, я смотрел на новую школу, удивился, когда не увидел первого от школы дома, где когда-то жили семьи Хлебниковых и Ереминых, а первым на улице был дом, где я провел свое детство и юность.

Столовая, которую я наблюдал все детские годы, не изменилась.  Прежние сени перед входом в помещение столовой, уже внутри слева буфет, где можно купить кое-что из продуктов, а также заказать обед и, пройдя к окну кухни, отдать заказ на первое и второе блюда.  Я сел за стол рядом с окном, которое выходило на улицу Центральную,  увидел свой дом напротив столовой. Тоска продолжала творить свое черное дело.  Даже аппетит, отсутствием которого я никогда не страдал, был неважным. Но есть надо было, ведь до вечера было еще далеко.

В оговоренное время в мой гостиничный номер зашел знакомый шофер и сказал,  что можно ехать. «Видно, главный врач еще совсем новенький, не знает сложившегося стереотипа работы с начальством», - подумал я. За те 6 лет, что я работал краевым чиновником, привык, что руководитель местного органа или учреждения здравоохранения неотлучно сопровождал меня во время командировок в районы.  Мало ли что может сказать подчиненный на вопрос начальника из края. Лучше уж подстраховаться. Все же от краевой власти много что зависит. И снабжение лекарствами, медицинским оборудованием, обеспечением кадрами. Да и мнение о руководителе складывается из мелочей.  Я помню, как мой отец после всех проверок школ, директором которых он работал, районным или краевым начальством, уже после завершающего педсовета, когда были озвучены все замечания в адрес коллектива и прочитана справка, приглашал членов комиссий к себе домой, и мама старалась угостить их местными деликатесами.  И это придавало в общем официальному статусу комиссии боле теплый характер отношений. Пару раз к такому застолью приглашали и меня. Однажды – еще студентом медицинского института, а второй раз – уже офицером военно-морского флота.

Мы ехали по знакомым улицам родного поселка. Центральная, Транспортная улица, в конце которой стоял больничный городок. Стационар на 50 коек и амбулатория, где велся прием больных,  котельная и другие подсобные здания стояли в лесу, где росли лиственницы – совсем молоденькие, с тонкими еще стволами деревьев и нежными маленькими иголками.  Да этого я был всего один раз в этой больнице,  когда учился в старших классах. Для меня более знакомым было другое здание Херпучинской больницы, на улице Клубной, где в родильном зале я увидел белый свет.  Тогда меня буквально в того света спас доктор Нечаев, чья могилка на хребтике, соединяющем вершина гор Каланча и Дубовка, у подножья которой и  стоит новая больница.  Всех остальных хоронят на кладбище за поселком.

Услыхав шум подъезжающего автомобиля, из здания вышел главный врач, который проводил меня в свой кабинет. Мы поговорили о больнице, коллективе, показателях работы и о том, что недостает в больнице, чтобы оказывать качественную медицинскую помощь. Главный врач оказался  по специальности акушер-гинеколог, работает в больнице пару лет и столько же лет исполняет обязанности главного врача. И стаж работы имеет такой же – два года. Совсем еще молодой, на курсах усовершенствования ни по акушерству, ни по гинекологии, ни по организации здравоохранения не был. Все знания получены в стенах Хабаровского медицинского института.  По его ответам я понял, что он не из отличников, опыта практической работы мало, и требовать многого с такого врача преждевременно.

Потом я сделал обход больницы. Заходил во все кабинеты и палаты, разговаривал с персоналом и больными, осматривал состояние зданий, сооружений, аппаратуры и оборудования.  Сложилось впечатление, что коллектив больницы вполне работоспособный, хочет работать на уровне современных требований. Но вот финансирование учреждения, обеспечение лекарствами, реактивами и оборудованием страдает. Но в те 90-е годы, в период «ельцинских» реформ это было повсеместным явлением.

Зайдя в рентгеновский кабинет, я был приятно удивлен, увидев рентгенлаборанта. Это был Саша Птаховский, уроженец Оглонгов,  который учился в школе на пару лет младше меня классом и с которым мы встречались на спортивных площадках. Он всегда был нагловатым парнем, таким и остался, обратившись ко мне не как  в краевому чиновнику, а как к своему однокласснику.  Но я не стал его поправлять, тем более что он был первый знакомый человек, которого я встретил на своей малой родине. Мы немного поговорили о его жизни, я поинтересовался, что он умеет делать, как рентгенлаборант.  Все же я имел к тому времени большой стаж по рентгенологии и совершенно недавно был главным рентгенологом края.  В рентгенологии многое зависит от личности врача и от требований, которые к нему предъявляет лечебная сеть – лечащие врачи. А в Херпучинской больнице врача не было, и задачи перед рентгенлаборантом были ограничены – делать снимки по  экстреннымх показаниям. С этим Саша Птаховский вполне справлялся.

Обойдя все подразделения больницы, я снова оказался в кабинете главного врача. Сказал ему, что хотел бы встретиться с медицинским персоналом. Но время к этому не располагало, многие врачи и медицинские сестры закончили работу,  и ушли домой.  Мы решили провести такую встречу на следующий день с утра. А пока я решил воспользоваться паузой и съездить в соседний поселок – Оглонги. Там мой отец проработал 15 лет директором местной восьмилетней школы.  Узнав, когда уходит следующий автобус до Оглонгов, я попросил на машине отвезти меня к гостинице, чтобы я мог переодеться в дорожную одежду.  Так и сделали.

Через какое-то время я на автобусе, который осуществлял рейсы между двумя поселками, ПАЗик, натужно ревя мотором, катил по дороге в Оглонги. Я помнил автобус, переделанный из автомобиля ЗИС-5, с деревянной коробкой салона на шасси этого грузового автомобиля, ужасно  холодного зимой.  Эту дорогу между двумя поселками зимой расчищал трактор, который тащил за собой деревянный клин, вернее, клином  был только нос этого деревянного сооружения, в кузове которого были тяжелые предметы. Это клин раздвигал снег в две стороны, образуя высокий бруствер по сторонам дороги. В некоторых местах трактор делал разъезды, чтобы встречные машина могли разъехаться. Но машин в те годы было мало,  так что и разъездов было не так много.  Однажды поздно вечером зимой я возвращался из Оглонгов. Вдруг перед автобусом на дорогу выскочила лиса и стала бежать в лучах фар. И бежала довольно долго, пока не нашла возможность запрыгнуть на бруствер из снега и скрыться из наших глаз.

 Первым маршрутом, по которому я ездил, была дорога через Успенский. Так называли несколько десятков домов, которые стояли вдалеке от центра поселка. Как я потом узнал, Успенским назывался прииск, один из целой группы приисков так называемой Херпучинской группы. Был прииск, который назывался Седьмая линия в другой части Херпучей.  Вот по Седьмой линии стал ездить автобус в более поздние времена. А теперь Херпчинский прииск проложил дорогу посредине, между Успенским и Седьмой линией, разравняв отвалы камней после  работы драг вокруг поселка.  Новой была и дорога, которая спускалась с перевала гор, разделяющих Херпучи и Оглонги.  Раньше здесь был крутой подъем, если ехать из Оглонгов в Херпучи, или спуск, если ехать обратно.  Не всякий автомобиль мог на него заехать или спуститься. Поэтому была сделана дорога в объезд, мимо кладбища, где хоронили жителей Оглонгов. А сейчас срыли часть горы, сделали насыпь и этот участок дороги стал более пологим. Вот по ней и проехал пассажирский ПАЗик.

Я пешком прогулялся по Оглонгам.  Этот поселок не очень изменился за те 17 лет, как я видел его в последний раз, в 1977 году. Меньше, чем Херпучи, или это просто мне так показалось. Я прошелся по улице, которая тянулась через весь поселок параллельно реки, так называемой Сомнинской протоки реки Амгунь. Дошел почти до здания электростанции, пройдя мимо здания школы, в которой был директором  мой отец и на спортивной площадке которой я когда-то выступал.  Тоска, которая отпустила меня чуть-чуть, когда я делал обход больницы, снова тяжелым грузом давила мне на психику. Что это, почему – я терялся в догадках. Никогда ничего подобного со мной не случалось.  Со мной здоровались незнакомые люди. Я похож на своего отца и видимо, многие местные узнавали Щербаковскую породу и знали, что я сын уважаемого директора школы Константина Ивановича, который к этому времени уже 7 лет покоился в земле.  Дожидаясь автобуса, чтобы ехать обратно, я зашел в магазин. И там со мной заговорила продавец, точно вычислив мое родство с директором школы, в которой она когда-то училась. Мы поговорили, я сказал про скорбную весть о преждевременной смерти моего отца. Она пособолезновала и сказала, что в её глазах это самый лучший учитель, которого она встретила в своей жизни. Подошел автобус и я уехал в Херпучи.

По приезду я поужинал в столовой, единственной в поселке, и потом решил пройтись по Херпучам, по той части, где меня не провезли на автомобиле.  Я перевалил через невысокую горку под названием Конторка,  и пошел на знакомой до боли улице Клубная.  Она имела такое название, потому что на ней стоял клуб имени А.А.Жданова, где я много сотен раз смотрел кино, где выступал со сцены со стихотворениями и где играл вместе со школьным духовым оркестром.  Шел по тротуару мимо двух бараков, которые были между горкой и клубом, зашел на территорию, окружающую клуб и библиотеку в пристроенном к старому зданию клуба двухэтажном здании. Потом пошел дальше по улице по направлению к зданию бывшей больницы, где я родился.  Вспоминал – вот с этой стороны дома жила семья Жулковских, одной из сестер которых, Лизе, моей однокласснице, я симпатизировал.  А через стену жила семья Головиных, с Колей из этой семьи я закончил вместе 11-й класс.  А вот и здание бывшей больницы, и в том части этого Г-образного здания, которое выступало на улицу, был родильный зал, а рядом операционная.

Я шел дальше, в сторону Камчатки. Так называлась периферия поселка по другую сторону Дубовки. Я прошел мимо дома, где жила семья учительницы Андреевой, с её дочерью Ритой у нас был школьный роман,  и у этого забора я провел несколько вечеров. А вот и здание, где жил мой троюродный брат Ян Щербаков, когда учился в старших классах школы. Жил он в семье своего дяди, Комаровского, брата его матери.  Потом будет время, когда он станет жить в том доме, где с 1943 по 1977 год жила наша семья.  Тогда Ян был уже парторгом прииска.  А вот уже и конец поселка, так называемая Камчатка, вот барак, где жил герой гражданской войны на Дальнем Востоке Бутрин, который запомнился мне большой седой бородой. Я пошел обратно к центру поселка.

В июле довольно поздно темнеет, и я решил подняться на Дубовку, поэтому пошел по тропинке, которая вела из одной части поселка, с улицы Клубной, на другую улицу – Транспортную.  Эта тропинка шла чуть выше здания старой больницы и вела к другой тропинке, которая и шла на Дубовку. Я шел по ней  и вспоминал, как когда-то на одном  месте горел пионерский костер. А выше были заросли стланника, а еще выше стояли дубы, очень редкие в наших местах. И под ними я собирал желуди, такие, как их рисовали на картинках.  Но тропинка показалась очень узкой, ближе к вершине Дубовки я буквально продирался между деревьями, которые подступили к тропинке. Поэтому я стал возвращаться с намерением пройти мимо могилки врача Нечаева, моего спасителя, и зайти на гору Каланча в центре поселка.

И вот я стою рядом с неухоженной могилкой Нечаева. Раньше, в пору моей юности, она была не такая. Видимо, та тяжелая жизнь, в какой оказались жители поселков Херпучи и Оглонги, когда не стал работать самый крупный в крае Херпучинский прииск, и многие лишились средств к существованию, сказалась на них. Они стали грубее, не такие чувствительные к памяти прошлого. Вот и могилка человека, которому обязаны жизнью многие мои односельчане, находится в запустении.  И то чувство тоски, которое не  отпускало меня ни на минуту, еще больше стало удручать.

Я подошел к знакомой вершине горы Каланча, к той груде камней,  вернее, разрушающейся пластами горной части вершины, и стал обозревать панораму поселка.  Она изменилась за те 17 лет, что я не был на ней и смотрел панораму последний раз. Лес приблизился к поселку, отвалы камней стали зарастать деревьями,  изменился сам ландшафт этих отвалов и котлованов между ними. Изменился и вид центральных улиц поселка – Центральной и Школьной, идущих  параллельно. Зримо ощущалось запустение всего, что было мне так дорого по долгим годам жизни здесь.  И тоска, которая давила тяжким грузом, просто требовала выхода. Хотелось завыть… Но я не мог этого сделать, я же не волк, да и Луны, на которую воют волки, пока не было.

Ночь прошла все в той же тревожной тоске, я не выспался, но впереди был рабочий день. Я планировал провести еще полдня в Херпучах и потом к обеду вылететь в Осипенко. Больше побыть в родном поселке не позволял график командировки.  Поэтому утром я появился в стенах больницы и вскоре начал встречаться с трудовым коллективом.  Высказал свое мнение о больнице, обрисовал трудную ситуацию, в которой находится здравоохранение страны и края, несмотря на принятие закона о медицинском страховании. Ответил на вопросы, весьма острые и неприятные, ответил, как понимал ситуацию в стране с высоты своего положения одного из краевых руководителей здравоохранения.  В это время скорая привезла женщину с болями в животе.  Врачи пошли осматривать её,  и я постарался быстрее завершить разговор. Работа есть работа, тем более что  эта новая больная была не совсем понятна в диагностическом плане.

К этому времени я уже знал,  что сегодня нелетная погода и я не улечу никуда.  В голове стали роиться мысли, чем занять сегодняшний вечер, и это меня волновало. Ведь тоска, которая хоть и отпустила чуть-чуть на время разговора с медицинскими работниками, никуда не делась,  и впереди меня ждал нелегкий вечер. Лето, все знакомые учителя поехали в отпуск в более теплые края, из одноклассниц лишь Таня Коростылева осталась в Херпучах.  Я включился в осмотр доставленной пациентки.  И терапевт, и гинеколог отвергали свою патологию, хирурга по штату в участковых больницах в то время уже не было, но больная металась от боли в животе.  Я, помня о том, чему меня учили на курсах повышения квалификации в Институте Склифосовского по неотложной рентгенодиагностике, предложил свои услуги. Больную привезли на коляске в рентгенкабинет и там, прямо на коляске, лежа на боку,  пациентке Саша Птаховский сделал снимок. Это называется латеропозиция по терминологии рентгенологов, и делается  в тех случаях, когда больная из-за тяжести  состояния не может встать.  Снимок был обработан и я его, еще мокрый, стал интерпретировать.  И увидел тонкую полоску свободного газа в брюшной полости там, где он и должен быть – под боковой стенкой брюшной полости. Мне диагноз стал ясен – перфорация полого органа. А какого, не столь важно. Больной требуется срочная операция. Я показал воздух в брюшной полости местным врачам и дал указание – вызывать санавиацию, чтобы доставить больную в Полины Осипенко, где есть единственный в районе врач-хирург.  Решил  сам доставить больную в районный центр, сопровождая в самолете.  Пока решили вопрос с санавиацией,  пока  самолет из Николаевска вылетел, несмотря на нелетную погоду, мне приготовили укладку для оказания экстренной помощи в самолете, я успел заехать в гостиницу за своими вещами,  и вместе с больной нас на санитарном автомобиле доставили к самолету АН-2. Но уже не к пассажирскому варианту, а  к грузовому, где можно было закрепить носилки с больной.  Ей сделали уколы с обезболивающим, в райцентр был сделан телефонный звонок о том, что везут экстренную больную, которой требуется срочная операция.

Мы вылетели. Я в полете поддерживал у больной уверенность в том, что все закончится благополучно, давал ей пить минимальное количество жидкости, ведь предстоит полостная операция, в общем, выполнял обычные обязанности врача скорой помощи.  В райцентре на аэродроме нас уже ждала машина скорой помощи, которая быстро доставила нас в больницу. Сергей Константинович Гулевич, по основной профессии врач-хирург, выразил большие сомнения, что у больной перфорация полого органа, скорее всего в желудочно-кишечном тракте, как я утверждал. У женщин это большая редкость, если верить статистике. Но поведение больной и мои доводы о наличии свободного газа в брюшной полости (я захватил с собой рентгеновский снимок) заставили его взять больную на операционный стол. И к его немалому удивлению, он обнаружил прободную язву 12-перстной кишки. Значит, я был прав, поставив такой диагноз.  Срочная операция спасла жизнь больной.

Уважаемые читатели, вы можете спросить, что же стало с той тревогой, тоской, что мучила меня больше суток?  Она прошла, бесследно исчезла, как только самолет приземлился в аэропорту Полины Осипенко. Я понял, что это было.   Это был знак свыше, что больше я не увижу свою малую родину.  Что это была моя последняя поездка в родные Херпучи.  Хотите верьте, хотите, нет, но так все и было. И с тех пор я верю, что у каждого человека есть его ангел-хранитель, есть Бог, который может каким-то образом сигнализировать человеку.  По крайней мере, я такой сигнал получил и он подтвердился.  Больше я Херпучи не видел, только на фотографиях.