Позолота забытых крестов исповедь на вольную тему

ПРОДОЛЖЕНИЕ 21
***
Вот так и протекала дружба Васятки и Айки: весело и беззаботно. Айка таскала для Васятки конфеты – летом, и санки – зимой. То есть, скатывался с горы Васятка сам, а вот санки, вместо него, частенько возила Айка. За это Васятка великодушно разрешал Айке оставаться рядом, а не идти к "такой же малышне, как и она". 
Глядя на Васятку, местные джентльмены попытались было навязать свое общество Айке. Особенно сильно старался Далбарай*. Был он мальчиком недалеким, но ушлым. Ему тоже хотелось, чтобы Айка таскала его санки. Далбарай решил, что Айке давным-давно пора пересмотреть родовые связи в пользу соплеменников, а не растрачивать пыл души заблудшей  на пришлых отщепенцев, несущих в монолитные ряды якутов лишь разброд и шатание, а также – отход от вековых традиций и устоев.
Образования Далбарай был небольшого. Едва закончив первый класс, он пришел к оптимальному выводу, что следующие девять классов, предусмотренные системой среднего образования, ему абсолютно ни к чему. Далбарая как-то вообще не тянуло во взрослую жизнь. Ибо надо было во взрослой жизни самостоятельно мыть ноги и чистить зубы. Много чего во взрослой жизни, кроме ног и зубов, надо было делать самостоятельно. И в том числе – работать. Именно это обстоятельство удручало Далбарая более прочих. На выручку Далбараю, сам того не ведая, пришел папа, которого звали Эрчимом*. Эрчим воспитывал семью в строгости и послушании. Для себя же отвел он неблагодарную роль главного наблюдателя, избрав рабочим местом продавленный диван, который очень редко покидал, в основном, по нужде. Выходило так, что основные тяготы и заботы о пропитании семьи ложились на хрупкие плечи мамы и пятерых дочек, обязанных принести и подать все, что нужно для более-менее нормального существования семьи. А папа лежал и думал: А как же дальше жить?  Глядя на Эрчима, Далбарай с ранних лет начал во всем подражать собственному папе.
Но если дома Далбарай добился кое-какой тенденции, то вне дома все его поползновения сводились к участию в банальных побоях. И всегда – в качестве избиваемого. Мальчики быстро прочувствовали суть Далбараевой доктрины, в коей связи,  Далбараю приходилось держаться от них подальше, предпочитая общество девочек: там, по крайней мере, не так часто били. А били девочки Далбарая  исключительно сообща, потому как в одиночку, девочкам, сделать это было трудно, почти невозможно: Далбарай только по уму был маленьким.
Наблюдая, как Айка пыхтя и отдуваясь тащит в гору двое санок,  Далбарай справедливо полагал, что не те санки таскает Айка. Но как-то не выдавался момент, дабы доходчиво объяснить дочери вольного якутского народа, кому она обязана возить санки.
И вот, момент подвернулся. Васятка приболел. Айка пребывала на горке в гордом одиночестве. Скатившись первым, Далбарай   терпеливо поджидал дочь вольного якутского народа внизу. Наконец, дождался. Предпочитая в разговоре с дамами исключительно повелительное наклонение, Далбарай небрежно бросил веревку, привязанную к санкам, в сторону Айки:
–Прихвати и мои заодно!
После этого, Далбарай  беззаботно вернулся к исходной точке: на вершину горки, в ожидании собственных санок время как-то вдруг замедлило свой бег.
–Да что она там так тащится? – Далбарай начал терять терпение, –  Пришлому, небось, побыстрей таскала...
Айка неторопливо подошла к вершине горки. За веревку она тащила только свои санки.
– А мои – где? – взревел Далбарай.
– Не знаю, – ответила Айка. Она тут же хлопнулась на санки и, весело крича, устремилась с горки вниз:
– Ого-го-о-о!
Вокруг Далбарая туда-сюда сновали дети. С санками. И только Далбарай, без санок, как-то не вписывался в антураж снежной горки. Разве что, в качестве – столба. И Далбарай понял, что санки никто везти ему не собирается. И вообще, запропастилась куда-то Айка, видать, на другую горку убежала, повыше и покруче. А с той горки Далбарай съезжать как-то опасался. С той самой поры, как полетел он с этой горки кубарем, не удержавшись в санях на крутом вираже. Чудом, как не разбился вдребезги.
Однако, давно пора было идти с горки вниз. За санками. Короток зимний день в якутском селе. Нежаркое февральское солнышко, послав прощальный скупой луч на заснеженную якутскую землю, скрылось за близкой тайгой. Ранние сумерки стремительно превращались в темноту. Темноты Далбарай откровенно побаивался. Злые якутские духи начинают рыскать в темноте*. А от злых духов можно ожидать чего угодно, кроме – добра.
Но еще больше злых якутских духов, боялся Далбарай собственного папу.  И вещее сердце подсказывало ребенку, что не стоит ему возвращаться домой без санок.
Сетуя на несправедливую детскую судьбу (вот же гадина, эта Айка!), Далбарай поплелся за санками. Но, не санки его, внизу, поджидали! А то, что от них осталось. Лучше всего сохранились полозья. А чего с ними станется? Железные они, полозья-то. Деревянная основа санок была вдребезги разбита об одинокую сосну, непонятно зачем выросшую, на излете снежной горки. С упавшим, дальше некуда, сердцем и остатками санок, побрел Далбарай домой. Ну, не ночевать же в самом деле, на улице, вместе со злыми якутскими духами?
Дома, сидя на продавленном диване, похлопывая широким ремнем по узкому колену, Далбарая поджидал не совсем трезвый папа. Бесплодные попытки Далбарая убедить папу в том, что это Айка разломала ему санки, не возымели на Эрчима убедительного действия. Да и связываться с Сайнарой папе ни коим образом, не хотелось. О прошлом годе забрел он к ней, излить посильно... мужской тоски. Встретила его Сайнара очень радушно: с распростертыми объятиями! С порога отходила скалкой так, что Айке пришлось за помощью бежать: дядю Эрчима убивают! После того случая дядя Эрчим стал десятой дорогой обходить дом Айкиной мамы.
Так что пришлось Далбараю, в тот вечер, ответить за все: и за разломанные санки, и за пробитую Эрчимову голову. Только через неделю появился Далбарай на сельской горке. Вид у него был не ахти. Видать, приболел! До конца зимы Далбарай катался с горки в старом круглом алюминиевом тазу.