ч. 1 Пристанище

Новелла


 
Этот мир был другим. По здравому рассуждению, он являлся плодом нашего воображения. А может, только моего. Он предстал новеньким и весьма локальным, похожим на остров. Иногда я добирался до его края, садился на каменистом утёсе и размышлял. Передо мной, сколько хватало глаз, простиралась туманная субстанция. Очень хотелось различить что-нибудь там, внизу: услышать, например, грохот прибоя или разглядеть волны за плотной пеленой тумана, менявшего свой цвет от бело-золотистого до густо-фиалкового, но он всегда был непроницаем. Воздух казался чист и свеж, напоминая запахом Атлантику. И я по аналогии окрестил один из утёсов Мысом Рока.
 
Иногда мне составлял компанию один старик, иссохший, загоревший и выгоревший. Хотя, с моей точки зрения, назвать это компанией можно было с большой натяжкой. Просто мы встречались по дороге на мыс, приветствовали друг друга поднятием руки и шли молча. Затем молча садились и смотрели в бездну. Каждый думал о своём, и это никому не доставляло неудобства.
 
В этот раз к запаху океана добавилась слабая тёплая нотка корицы. Я жадно ловил её носом, боясь упустить, поскольку с ней нахлынуло воспоминание, вернее, его смутное очертание, которое мне очень важно было оживить.
 
 
Помнится, выйдя на улицу, он окунулся в пряную жару уходящего дня. Доносился слабый запах парфюма, сигаретного дыма, рыбного ресторана, разогретого асфальта и припаркованных у входа автомобилей. Как ни странно, но каждый запах в этом коктейле чувствовался по отдельности. Электронное табло на противоположном здании показывало двадцать семь по Цельсию.
 
Безумно захотелось в отпуск. И чтобы на Тине были лёгкие белые сандалии и сарафан на бретельках, чтобы выгоревшая на солнце чёлка – на глаза, и радость близости, и шум прибоя. Когда он думал о женщине, всё время вспоминал её, хотя были и другие.
 
Тина, этническая болгарка, была темноволоса, смугла, имела тонкую кость и напоминала античную статуэтку. Она свободно говорила на болгарском и русском, неплохо знала английский.
 
Познакомились они неподалёку от Бургаса, в древнем Несебре, где новоявленная Клио работала экскурсоводом, водя туристов по истории, насчитывающей более трёх тысячелетий. В то время она с маленькой дочерью снимала жильё в этом старинном городе и находилась в состоянии развода со своим русским мужем. Кажется, парень совсем спятил, подсев на компьютерные игрушки, разленился, опустился, растолстел и полностью выпал из социума. При уме и энергичности Тины такая жизнь и бесплодная борьба за сохранение семьи были невыносимы.
 
Их столики оказались рядом в открытом кафе у старой мельницы, где они ели запечённых рыб, выложенных на крупные листья хрена. Белокурая дочка её, выпив свой молочный коктейль, бегала рядом, собирая на берегу красивые камешки. Тонкие бретельки белого кружевного сарафана открывали красивые плечи Тины, на которые падали солнечные пятна сквозь поля соломенной шляпы. Это была редкая по тем временам идиллия.
 
 
Ведомство Брэда находилось на берегу океана, в бывшем форте, утыканном всевозможными антеннами и переоборудованном под офисы. За оградой форта, после груды мегалитических камней, начинался широченный пляж, тянущийся на три километра. Океанские волны мощно накатывали на него. Из-за этой мощи, всегда холодной воды и ветра желающих купаться не было. Разве что сёрферы в гидрокостюмах.
 
Немногочисленные загорающие жались поближе к красным обрывам берега, на котором где-то там, высоко, благоухали заросли кустарника с пряным запахом корицы да шумели пышными кронами редкие коренастые сосны.
 
Распрощавшись с коллегами, он впервые за полгода захотел пройтись по этому пляжу. Снял обувь, ослабил галстук, закатал штанины и отправился по плотной прибрежной полосе песка. Волны иногда дотягивались до его ног, и тогда песок под ними приходил в движение, щекотал подошвы. Солнце светило в лицо, тело двигалось пружинисто, не доставляя неудобств, и от этого было радостно на душе, хотелось идти долго-долго, до ощущения усталости. Ветер приятно обдувал шею и короткий ёжик волос.
 
«Лепота!» – подумал он, произнеся вдруг мысленно это старинное русское слово. И мозг насторожился.
 
На фоне палящего солнца абрисом нарисовались трое, идущие навстречу. И одна из них – боже мой! – была Тина, которую он узнал при первом же взгляде. Его тренированная память не упускала ничего. Тина, о которой лишь недавно подумал, почти не изменилась, разве что располнела малость. Второй была, вероятно, её дочь. Он помнил её дошкольницей. Паренёк показался ему знакомым, и в то же время в их общей жизни его не было…
 
Брэд почувствовал, что узнан, хотя внешние признаки этого не выдавали. Но ведь это Тина! Именно он учил её владеть собой в экстремальных ситуациях. А она была хорошей ученицей, с прекрасной памятью и самообладанием. А главное – она просто умна, что не часто встретишь.
 
 
«Как хорошо, – думал я, – что память вытащила то, что нужно, из своих глубин». С тех пор как попал сюда, всё пытался вспомнить ту, прежнюю, жизнь в деталях. Себя там я почему-то называл в третьем лице. Но к этому я пришёл не сразу.
 
Первым было воспоминание о своём пути сюда.
 
Что-то творилось тогда в том мире… и, возможно, происходило всё очень стремительно. Так быстро, что человечество не успевало дать этому объяснения. На что уж я был тренирован, и то нервы сдавали.
 
Но были среди нас и те, кто продолжал радоваться жизни, кому не снились кошмары по ночам от того, что мы сотворили с нашей планетой, кого не угнетал животный страх перед надвигающейся катастрофой. Встречались люди, особенно среди старшего поколения, которые подолгу могли торчать перед телевизором, где были специальные каналы, вещавшие с утра до ночи об ужасах конца всему сущему – и ничего, жили себе дальше, но становились безразличней ко всему и всем!
 
Однажды по делам бизнеса я оказался в России и, закончив деловую программу, поехал на могилы своих предков. Посетив памятные места, завернул в деревеньку своей бабушки, где случалось проводить лето.
 
Вот и знакомая одноколейка железной дороги, заросшая травой и поржавевшая. На высокой насыпи мы пацанами собирали здесь клубнику. Под насыпью был сделан довольно высокий тоннель, где когда-то протекал ручей. Сейчас его русло пересохло, и мне захотелось спуститься туда.
 
Выбеленное солнцем русло, выбеленные временем стены короткого тоннеля, мои шаги, гулко отражающиеся от его стен. Сюда мы когда-то приезжали на великах, чтобы покричать. И вдруг – чудо! Я почувствовал дрожание почвы и явственно услышал шум приближающегося поезда, хотя помнил, что путь наверху казался давно заброшенным. И вот уже поезд совсем близко. Потом – то ли вспышка, то ли звуковая волна сбила с ног. Поднявшись, пошёл из тоннеля и оказался не там, откуда пришёл. Я оказался здесь, и дороги назад не было.
 
Первое ощущение – паника. Мозг лихорадочно молотил информацию о новом месте нахождения и не отыскивал аналогов. А ещё полное неприятие вселенского безмолвия, где ты слышишь только ток крови в своей сосудистой системе, неприятие безразличной декорации окружающей среды. И всё это длилось и длилось…
 
Через некоторое время удалось взять себя в руки. Появилось ощущение, что сзади постоянно кто-то наблюдает за мной, и я стал оглядываться, но не находил ничего, кроме всё той же равнины, плоской, как стол.
 
Позже эмпирическим путём дошёл до понимания того, что всё необходимое появлялось тут из ниоткуда, простым усилием воли, но то, что добывалось, надо было очень хорошо представлять мысленно: в деталях, в цвете, запахе, тактильных и вкусовых ощущениях. Иначе еда, например, была просто муляжом, не пригодным к потреблению. Правда, прежде чем я дошёл до этого, чуть не погиб от жажды и голода.
 
Сначала у меня появилась вода, когда, уже в горячечном бреду между жизнью и смертью, мне померещился бабушкин родник, выложенный жёлтым камнем, на дне которого перекатывались разноцветные песчинки под давлением фонтанчика воды. С одного края его был вделан жёлоб, и по нему вода вытекала из сооружения и тоненьким ручейком стремилась прочь.
 
Тогда-то я и услышал среди абсолютной тишины своего нового пристанища звенящий голос родника. Это был мой первый счастливый день, первый инородный звук! Счастье было таким всеобъемлющим, что я, напившись вкусной родниковой водицы, носился словно дитя малое вокруг и кричал: «Спасибо-о!..»
 
Потом появилась еда в виде буханочки бородинского хлеба. Наверно, потому, что ничего так явственно не мог себе представить, как этот продукт, покупаемый всегда по приезде на родину. Ну а благодарить за всё, что удавалось мысленно воскресить, стало традицией. К счастью, хлеб появился на плоской тарелочке, как в последней гостинице, где я остановился, а не в целлофане, который здесь был бы лишним.
 
К тому моменту я обошёл уже довольно большое пространство и не обнаружил никого, то есть ни одной живой души. Даже птиц и насекомых здесь не было. А ещё по ночам тут не было звёзд и луны, тут не было облаков и солнце днём палило нещадно.

Создавалось впечатление, что этот абсолютно плоский мир был только что сделан, но ещё не оснащён системой жизнеобеспечения. Изумрудно-зелёная трава чахла у меня на глазах и только вдоль родникового ручейка оставалась ещё живой. Тогда я сделал ещё несколько родничков – точных копий. Других моя мысль не помнила. Неудачные создания, вроде непригодной пищи или неуклюжей постели таяли в течение ближайшей ночи. Зато удачные можно было дорабатывать руками, что доставляло огромное удовольствие.
 
Вскоре у меня были четыре сосны, дававшие прекрасную тень в палящий зной, причём сразу взрослые, и одна виноградная лоза, появившаяся уже зрелой, в комплекте с парой металлических подпорок и проволочек, натянутых между ними. На лозе уже наклёвывались первые грозди винограда.
 
Однажды явился он – старик. Возникнув из ниоткуда, проницательно взглянул на меня своими карими глазами и только покачал головой. Потом отвернулся и пошёл прочь. Его появлению предшествовала спонтанная вспышка памяти: мне вдруг припомнился аэродром на Гибралтаре, где этот яркий типаж встречался несколько дней подряд на закате солнца. Несмотря на возраст, он обладал военной выправкой, ни с кем не общался, но чувствовалось, что многие его знали и приветствовали при встрече, на что он по-военному кивал. Казалось, что старик приходил проводить на взлёт не частые там самолёты.
 
Помнится, в один прекрасный день мне ужасно захотелось яичницы. Тем утром я проснулся от навязчивой мысли о ней, скворчащей на сковородке. Умывшись и попив водицы из родника, я сел размышлять. И надо же, что на ум пришла картинка из детства: как мы с бабушкой заходим в курятник, где на гнезде сидела её Пеструшка, любимая курица. Пошептав что-то, бабушка вытащила из-под неё бежевое яичко. А я уже стоял наготове с завёрнутой футболкой, чтобы принять его. После этого бабушка погладила Пеструшку по гребешку, на что та дружелюбно ответила «ко-короко-ко!»
 
И тут же сзади себя я услышал характерный этот звук и увидел Пеструшку. От неожиданности аж вздрогнул, ибо совсем уж не ожидал этого. Потом услышал заразительный хохот старика, который к тому времени неслышно подошёл сзади и оказался свидетелем этого воплощения.
 
– Ну вот и разрешён спор о том, что появилось раньше, курица или яйцо! – изнемогая от смеха, хрипло выговорил он. – Меня зовут Хосе.
 
– Я Брэд. Скажи, только честно, ты сердит на меня, что оказался здесь, в этом странном мире?
 
– Брось! Меня там всё равно уже нет. Великолепные сосны у тебя получились, как у нас в Испании, – и снова, хохоча, он потрепал курочку по спине, обращаясь к ней. – А теперь попроси дядю, чтобы он тебе петушка изваял!
 
– Не сегодня!
 
– Я тут неподалёку расположился. У меня там есть теперь гора футов на пятьсот высотой с прекрасной белокаменной пещерой и даже с окнами. Заходи.
 
И мы отправились в путь. Я рад был, что мы начали общаться. По дороге выяснил, действительно ли его запомнил тогда на Гибралтаре. Оказалось, что он стоял ещё у истоков создания этого аэропорта, бывшего изначально военным аэродромом. Я аж присвистнул…
 
– Так ты же можешь воссоздать аэродром!
 
– И?..
 
– И у нас будет море! Ведь единственная взлётно-посадочная полоса этого аэродрома уходит насыпью в море!
 
– Но через эту полосу, между прочим, проходит автодорога… Думаю, не стоит спешить! А потом… свято место пусто не бывает. Разве ты хочешь, чтобы сюда приземлился или, как бы это выразиться… сел, упаси боже, военный самолёт? Давай-ка, парень, отдохнём немного и хорошо подумаем! Сдаётся мне, что мы теперь в ответе за всё, что тут произойдёт.
 
За разговором мы подходили к горе. Передний край её был словно срублен, и на этой стене прорисовывались белокаменные окна. Было красиво, как в туристическом буклете.
 
– Потрясающе! – воскликнул я.
 
– Это ещё не всё. Смотри, что у подножия!..
 
А у подножия горы был цветник, вернее – благоухающий розарий. Из самой горы, с высоты футов в двадцать пять, выбивался изящный водопад, который, разбиваясь о камни, создавал радугу в водяной пыли брызг. А ещё там рос шикарный кипарис и кустились несколько тамарисков. Я с уважением посмотрел на Хосе.
 
Внутри пещера оказалась сухой, светлой и приятно прохладной. Её желтоватые стены были гладкими, словно оплавленными.
 
– Ну вот! – сказал я. – Теперь можно рисовать на них всё, что знаешь о жизни на Земле. Понять бы ещё, где мы… и будет ли здесь зима. Меня всё не покидает постоянное чувство тревоги, завладевшее мной в том мире.
 
– Угощайся персиками, – предложил Хосе, – они у меня получаются, а вот само деревце – нет. Психоз твой мне понятен. Думаю, что здесь это не менее опасно, чем там. Ты можешь натворить такие мыслеформы, что мало нам не покажется! Да и я тоже. Предлагаю сначала расслабиться и стараться думать о прекрасном. Изваяй свою Галатею, что ли, заведи подсобное хозяйство, займи себя чем-нибудь! Но пока не придёт полное умиротворение, никаких глобальных воплощений! Они могут оказаться враждебны. И страхи тоже подавляй – нам ведь не нужны тут змеи, опасные насекомые, хищные звери и ужасы холодной зимы! Ха!.. А петушка-то создай!.. Они забавные, – снова рассмеялся Хосе, – и прекрасный способ отвлечься от тяжких дум.
 
– Слава богу, неудачные творения тут исчезают, – беззаботно парировал я.
 
– Нежизнеспособные исчезают. А это большая разница. Будь осторожен! В том мире мы уже имели печальный опыт, когда созданные нами вещи стали активно нас же убивать. И ещё, постарайся наконец максимально освободиться от механического вращения в кругу привычных стереотипов, паттернов, размышлений и немедленного реагирования на любой раздражающий фактор. Иначе ни отдыха, ни просветления не получится.
 
– Это уж точно!.. Я размышлял о своей Галатее, но она, к сожалению, не появлялась.
 
– Значит, ещё там нужна, – глубокомысленно изрёк Хосе.
 
– А твоя?
 
– Я думаю о ней и готовлюсь. Грейс покинула тот мир много лет назад. Ох и любил же я её! Лучшей жены у офицера и быть не могло…
 
 
На трапе самолёта в лицо дохнул тёплый ветер, наполненный запахом океана, авиационного керосина, пряностей и закатного дня.
 
«Вот оно, счастье!» – подумалось ей. Дети радостно гомозили рядом. Быстро и комфортно добрались до отеля, разместились, поужинали. Ребята, остроумничая друг перед другом, сели изучать карты, а она, выбрав кровать у балкона, провалилась в сон.
 
Снился бушующий океан, волны которого мощно, с грохотом обрушивались на песок, пытаясь утащить в пучину. Наконец одна волна сбила её с ног и понесла за собой. Тина пыталась выплыть, но кто-то тянул за ноги вниз. Она закричала и проснулась. Дети сбежались, испуганно тараща глаза. Пришлось рассказать сон, после чего они дружно смеялись вместе. Сын демонстрировал свои бицепсы и говорил, что уж он бы её вытащил!
 
Отпуск начался. Они челночно путешествовали по стране. Тина фотографировала и зарисовывала великолепно сохранившуюся каменную архитектуру. Сына интересовали, конечно же, флот и тайны древних орденов. Дочь восхищалась великолепными садами, и все они любовались отважными сёрферами.
 
Когда пребывали в отеле, непременно отправлялись бродить по широченному пляжу. Океанский ветер и брызги, слетавшие с гребней волн, хлестали их уже загоревшие тела, и она всё повторяла мысленно: «Вот оно, счастье!» На фоне происходящих в мире событий это действительно было так.
 
В тот день, когда палящее солнце начало клониться к закату, они шли втроём, перебрасываясь радостными восклицаниями по поводу красивых камешков, выброшенных волнами. Ветер дул в спину. Далеко, в конце пляжа, виднелись зубчатые стены форта, до которого они намеревались дойти. Туристов сегодня было мало.
 
Увидев знакомый силуэт, вернее даже, почувствовав его каким-то шестым чувством, она чуть не потеряла сознание. Ещё бы! Не каждый день покойники оживают. Но благодаря тому, что узнала его ещё издали, успела взять себя в руки. Пройдя мимо, они даже не повернули головы, хотя узнали друг друга.
 
Она сразу поняла, что та разбившаяся «Cessna» в горах северной Австралии была просто жертвой во спасение. Изменившееся его лицо тоже.
 
 
Сегодня я решил активно заняться созданием своего жилища. Оказалось, что гора Хосе прекрасно видна от меня. Восходящее солнце осветило её, и я даже увидел белокаменные окна, похожие издали на венецианские. Странным для меня было то, что видимой она стала только после того, как я побывал там. Объяснения этому я не находил.
 
Наш с Хосе разговор всю ночь вертелся у меня в голове, и наутро я пришёл к выводу, что надо продумать эдакий статут под кратким девизом «Не навреди!».
 
Подтянувшись раз пять на удобной сосновой ветке и проделав утреннее омовение у родника, я, растираясь белым махровым полотенцем с названием бизнес-отеля «Riviera» (почему-то явственно запомнилось именно оно), понял, что разговор тот куда глубже и серьёзней, чем показался сначала. И даже свод каких бы то ни было правил тут не в помощь.
 
Этот мир – совсем другая реальность с неимоверными возможностями, зачем-то данными нам. А я, даже оказавшись в нём, всё никак не могу выйти за рамки привычных действий и размышлений.
 
Определённо, тут не хватало Тины – историка по образованию, книгочея и эрудита! Ведь помнится, она что-то рассказывала об ином пути развития человечества – не нашем, техногенном, пути. И те, кто пошли другой дорогой, оказались более продвинутыми и нужными космосу, чем мы – человеки.
 
Нужно отойти от своего, земного, прагматизма и даже не пытаться оживлять тут наше бунгало с его коммуникациями… Это мы уже проходили. «Ко-ро-коко!..» – миролюбиво согласилась курочка, повернув головку набок и разглядывая меня одним глазом.
 
– Пеструшка, умничка ты моя! – Подхватил её на руки и с удовольствием чмокнул в гребешок. – Хватит нам и прекрасного гамака, только обещай не взлетать больше ко мне среди ночи. Я тебе насест сделаю, вон там, на последней сосне, не то дядя Хосе засмеёт меня напрочь.
 
К вечеру в моём подсобном хозяйстве появился петушок с необычайно красивым оперением, чем я был очень горд. А у дальней сосны нижняя ветка склонилась изгибом почти до самой травы. Куриная чета, поклевав хлебных крошек, разгребала камешки у родникового ручейка. Иногда они набирали в клювы воды и запрокидывали головки, чтобы проглотить её.
 
Налюбовавшись этой буколической картиной, я отправился на Мыс Рока, зная, что туда придёт и Хосе.
 
Туман сегодня был золотистого оттенка, вернее, он словно был соткан из золотых нитей и весь искрился. Подошёл Хосе, сел рядом, и мы пожали друг другу руки.
 
– Что бы это значило? – указав на неземную красоту, спросил я.
 
– Думаю, что реакция на наши действия.
 
– Или наши мысли… – и я рассказал о своих переживаниях по поводу вчерашнего разговора: о том, что когда-то узнал от Тины в связи с иным путём развития человечества, о том, что я чувствую, но не могу выйти из стереотипного поведения.
 
– Полагаю, как говорится, ты один их тех, кого разыскивала полиция семи стран?
 
– Девяти… И не полиция, а другое ведомство. Но к чему ты это?
 
– Я ведь военный. Приметил тебя ещё там, на Гибралтаре. А тут, увидев, даже огорчился. Но дело не в этом, а в том, что ты сумел уже многое, сможешь и теперь. Верь этому! Держи глубоко в уме, что, возможно, это новый эксперимент, а может, игра, а может - это работа, – рассуждал Хосе.
 
– Да!.. Здесь не то, что там. Тебе не показалось, что мы перехватываем мысли друг друга? – спросил я.
 
– Хм! А откуда я знаю, что ты воплотил сегодня Петушка, – ведь так ты его назвал? Что ты отказался от мысли возводить жилое строение из-за опасности коммуникационных сооружений и всего, что ему сопутствует? Что ты сегодня после утренней зарядки мечтал ополоснуться под моим водопадом? Кстати, я там как раз в это время плескался.
 
– Уф-ф! Я так не умею.
 
– А ты готовься к этому. Мы меняемся, – очень серьёзно ответил Хосе.
 
– Я думал об этом… и решил довериться этому миру, а не противостоять. Вспоминая свою прошлую жизнь, вернее, глядя на неё с недосягаемой дали, меня вдруг осенило: что бы я ни предпринимал там во спасение себя, жизнь ловко меняла условия игры и я снова оказывался перед задачей. С годами груз этот становился всё тяжелее, а решение проблем его не уменьшало. И получалось, что беззаботное детство стало самой счастливой порой моей жизни. Дальше счастье предлагалось только в виде коротких вспышек. Видимо, чтобы я не забыл, что оно бывает, чтобы продолжал свой путь к нему. И ещё… Думаю, что миры эти живые и, если так можно выразиться, высокоинтеллектуальные. На наши действия у них всегда находится адекватный ответ или новая задача.
 
– Может, это и к лучшему. Во всяком случае, у меня перестанет идти мороз по коже от того, что кто-то стоит за моей спиной. Неизвестность не лучший спутник в нашем положении. Я знаю, что ты вспоминал кодекс чести русского офицера. Почему он пришёл тебе на память? – прищурившись и разглядывая меня, спросил Хосе.
 
– Он неожиданно вышел из памяти, когда я вздумал создать свод правил поведения и действий здесь.
 
– Опять наш земной стереотип! А что ты помнишь из этого кодекса?
 
– Всё! Например, «Меньше откровенничай – пожалеешь!», «Будь всегда начеку и не распускайся», – отбарабанил я.
 
– Ну… это уж точно из твоей прошлой жизни. А как тебе «Ничто так не научает, как осознание своей ошибки»? – при этом он снова расхохотался, видя моё удивление и даже растерянность. А потом добавил: – «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!» – И этот последний пункт кодекса мы закончили стройным дуэтом.
 
Возвращаясь с мыса по домам, мы заметили на небе первую звезду. Первую в этом новом мире. Потом скорее почувствовали, чем увидели, всходившую из-за горизонта луну, похожую на нашу – земную, только голубоватого цвета.
 
Так мы и стали жить, ожидая своих жён, испытывая на себе этот неизвестный мир.
 
 
Москва, 2017
Фото из интернета