Глава 10. Строительство новой Империи

Предприятие Чижикова стремительно и крупно разрасталось вокруг себя и постепенно стало превращаться в империю не только своими размерами, но и названиями служб без изысканной фантазии, но вполне традиционными для русского духа и слуха. Ресторан он так и назвал «Империя», бани — «Имперскими», продуктовый магазин для сотрудников и разборчивых посетителей — «Империал N;1», соответственно намекая на будущую сеть назло бюджетной «Пятерочке», гостиница для командировочных и гостей — «Имперские палаты», детский сад для детей сотрудников — «Наследник», а спортзал для охраны «Гвардейский» с боксерским рингом и различными снарядами для поддержания физической формы и атлетической фигуры. Сам Чижиков мечтал победносно побороться в зале с коварным животиком, но каждый раз было не с руки, и живот, не встречая сопротивления, все больше уплотнялся и рос.
Планировалось еще построить небольшой «Имперский театр» мест на 500 для выступление звезд и самодеятельности, зал приемов с таким же названием, где Чижиков вознамеривался проводить ежегодно «Имперский бал», а также учредить магазин для малоимущих гастроном «Имперский Народный» для «секонд фуд», после открытия которого юмористы метко переименовал его в Ходынку N;2 из-за давки и нехватки продуктов на всех желающих. Консервы закончились через два часа раздачи, что вновь подтвердило основной закон благодеяния: хочешь всех осчастливить, а выходит исключительно беда и позор.
К сожалению, подобные недоразумения с Чижиковым стали случаться сплошь и рядом. Он захотел, как тогда было модно среди преуспевающих дельцов, увековечить строительство Империи в словах и пригласил для этого писателя Ивана Лермонтова-Толстого, но тот вместо панегирика ударился в ложную юмористику, и получилось совсем не то, что задумал Павел Иванович, не гимн, не акафест, а совсем обидное и полностью наоборот. Упоминать всуе и не привести в качестве примера этот текст было бы не совсем правильно. Однако с тем необходимым предисловием, что не отражает реальной картины и объективного положения вещей.

Один день Павла Ивановича Чижикова

                Ёжик птица гордая, не пнешь — не полетит.
      Закон Чижиков-ленда

Чижиков-ленд — это такое место на Руси, где жизнь протекает по своим законам, которые так динамичны, что меняются каждый день, однако, остаются при этом исконно русскими.
Здесь никто ничего не знает, не делает и не помнит до тех пор, пока кто не скажет магические слова «Павел Иванович», и тогда знание, жизнедеятельность и память мгновенно возвращаются.
Только тут человек погружается в пучину новостей о себе, потому что здесь о нем знают больше, чем знает о себе он сам.
Здесь единственное место в мире, где архитектор он же декоратор, он же изобретатель новых блюд, где дровосек по совместительству еще скульптор и палач, а телефонистка клеит коробочки по ночам.
Это единственное место, куда приходят, чтобы сфотографироваться с деревянными персонажами русских сказок, позировать на фоне богато сервированного стола или возле аквариума с голодными пираниями.
Это здесь тропические хищники могут погибнуть в результате уборки помещения безобидной и скромной уборщицей.
Сюда с любопытством заглядывают прохожие, а наевшись от пуза, уходят изумленные, с широко открытыми глазами.
Сотрудники с гордостью говорят всем: «Добро пожаловать в наш Чижиков-ленд, в наш рукотворный заповедник истинно русской жизни в самом центре России».

1.Утро. Доброе утро, Павел Иванович!
Чижиков, как всегда деятельный с утра:
- Так, лифт сегодня провести до четвертого этажа!
- У нас всего три.
- Достроить. Сколько вам надо дней?
- Год.
- Даю один день.
- На лифт?
- Нет, на четвертый этаж.
Чижиков:
- Ты кто такой, и куда бежишь?
- Я новый сотрудник.
- Куда тебя взяли?
- В ресторан.
- Ресторан в обратную сторону.
- А я в туалет.
- Ты еще на туалет не заработал.
- Бегу обратно.
Чижиков:
- Кто эти грабли к лампе приделал?
- Вы сами сказали.
- А почему не выпрямили?
- Вы не велели.
- Придет Валуев, встанет из-за стола, ему голову поцарапает.
- Хорошо, выпрямим.
- А почему у бокалов края острые?
- Такие купили. Самые дешевые.
- Посади кого-нибудь, пусть рашпилем края затупит.
Чижиков:
- Ты сколько белого вина в бокал налила?
- 200!
- Ты или расплескаешь, или ножка переломится. Скажи, пусть проволокой ножку обмотают, чтобы крепче была.
Чижиков:
- Так. А вы почему рекламный ролик снимаете без камер?
- Так ведь вы сами сказали, что с камерой каждый сможет.
- После обеда придете покажете, что получилось.
- Нам надо еще озвучить.
- Озвучите при мне, живьем.

2.День. Добрый день, Павел Иванович!
Чижиков:
- Где, этот?
- Я здесь.
- Дай задание работягам. Вот тут надо прорубить окно, а тут окно заделать.
- А можно наоборот?
- Можно наоборот.
- Короче, тут заделать, а тут прорубить.
- Хорошо.
- Что хорошо?
- Позвать работяг и оставить все, как есть.
Чижиков:
- Надо сделать большие рамы с укосинами.
- Зачем, Павел Иванович?
- Я хотел на крыше написать большими буквами Чижиков-ланд. Чтобы было издалека видно.
- Тогда лучше на горе.
- А где ты тут гору видел?
- Так у нас во дворе гора мусора. На нее и поставим.
- Из Кремля будет видно?
- Постараемся.
Чижиков:
- Так, рассказываю неприличный анекдот. Дамы могут не слушать, если хотят, если не хотят, могут слушать.
- Слушаем, слушаем!
- Один хохол...
- Ха-ха...
- Я уже рассказывал?
- Нет.
- А что тогда ха-ха?
- А у вас, Павел Ивановий, все анекдоты очень смешные.
3.Вечер. Добрый вечер, Павел Иванович!
Чижиков:
- Ты куда бежишь?
- В туалет. Я уже на туалет заработал.
- Ты у нас сколько получаешь?
- 5000.
- У нас таких цифр нет. У нас есть 4000.
- Но...
- Тогда 1650.
- А можно 4000, а я в туалет бегать не буду?
Чижиков:
- Почему у вас звук такой х***?
- Вы же сказали, чтобы мы сами озвучивали.
- Ну и что? Что, нельзя было другими голосами?
- У нас других нет.
- А что там за шорохи?
- Без студии и монтажной шум убрать нельзя.
- Я вас не пойму. Снять без камер смогли, а чтобы озвучить без студии — нет.
- Короче, шорохи убрать, голоса сменить.
Чижиков:
- Что это у вас?
- Четвертый этаж.
- А где лифт?
- Еще не построили.
- Я же сказал лифт!
- А мы подумали сначала 4 этаж.
- Слушать надо, а не думать, разбирайте свою самодеятельность нax***.
- Лифт?
- 4 этаж. На*** нам четвертый этаж, когда туда лифта нет.
Чижиков:
- Все пришли?
- Все.
- Все уволены.
- Хорошо, Павел Иванович.
- А что у вас с голосом?
- Вы же сказали голоса сменить.
- Завтра всем к 10 на планерку.
- Хорошо, Павел Иванович.
- И чтобы никто не опаздывал.
- Слушаемся, Павел Иванович.
- А то опять уволю.

4. Ночь. Доброй ночи, Павел Иванович!
Тишина. В аквариуме плавают две последние пирании.
Первая: Не понимаю, зачем ему это все надо?
Вторая: Кому ему?
- Павлу Ивановичу?
- Дура, тебе дают говяжье сердце на обед?
- Дают.
- Регулярно?
- Да.
- Вот и молчи, дура!

Согласно этому, с позволения сказать, произведению, Павел Иванович выходил каким-то самодуром, уродцем, то есть вполне типичным экземпляром среди неокапиталистов того времени. Сдается, Лермонтов-Толстой писал такие зарисовки под копирку, мало справляясь об истинном положении вещей. И хотя Чижиков был среди коммерсантов чуть ли не праведником с очень легким авторитарном уклоном, тем не менее ему не удалось избежать модного в то время обличительного мейнстрима. Обиженный Чижиков прогнал борзописца взашей, предварительно разукрасив автора словестно впух и прах, однако, полностью расчитался с ним за труд.
В этом был весь Павел Иванович, даже в глубоких противоречиях принимавший сторону добра и справедливости — Лермонтовым-Толстым была проведена определенная работа, а к работе этого дебила, не способного к творческому воспроизводству и сочинению панегирика, выбрал и привлек сам Павел Иванович.
- Стало быть, сам и виноват, - говорит себе в таких случаях Чижиков.
Конечно, сам виноват. Никто не спорит.
В действительности уже готов проект надстройки Империи известного архитектора Притягина не из четырех, как у так называемого писателя, а многих десятков этажей. Количество, правда, еще не было окончательно утверждено и постоянно менялось в зависимости от настроения хозяина. Тем не менее здание обещало превратиться в подобие Башни Федерации с вертолетной площадкой, предусмотренной с одной лишь целью, чтобы президент, увидя такой диапазон строительных работ и рост Империи, оказался потрясен уму Павла Ивановича, позвал его к себе на разговор и прислал бы за ним державный гелекоптер. А может, наградил бы орденом или сменил Кудрина на Чижикова, чтобы скроить новый бюджет на базе экспорта газа, нефти и Родового стресса, и наконец-то осчастливить весь народ, а не ту ее часть с уголовным прошлым, удачно сменившую нары на кожаное кресло. С этой одной целью и строилась вертолетная площадка — Павел Иванович летать не любил и не летал, если только не по сильнейшей надобности туда, куда не ходят пароходы, автомобили и поезда.
Свою охрану он стал называть Имперской гвардией, а всем сотрудникам назначил чины и звания согласно табелю о рангах. Себя же скромно нарек гвардейским полковником, что, кстати, соответствовало коллежскому советнику гоголевского Чичикова, и никогда с тех пор не повышал себя в звании, несмотря на успехи и ощутимые заслуги как финансового стратега, крупного воротилы, благодетеля и главнокомандующего Империи.
В целом все было внутри так ловко устроено, что в Империи можно было автономно существовать независимо оттого, что происходило вокруг, в глобальном мире, и куда неслась вся остальная, не на шутку разогнавшаяся, Русь. Павел Иванович велел обнести территорию со всеми вспомогательными службами от посторонних глаз глухим железобетонным забором, усилил численно охрану и установил камеры внешнего наблюдения по всему периметру стены. Прохожие между тем без всякой зависти смотрели на строительство, позолоченные надписи и двуглавого орла на воротах, полагая, что здесь скрывается солидное государственное учреждение, как и все госслужбы нацеленное исключительно на добро, справедливость и пользу обществу. Никого не смущало название «ЧИЖИКОВ и К°», выставленное огромными и заглавными буквами на всеобщее обозрение на крыше, как раньше СЛАВА КПСС в назидание простым гражданам и напоказ.
Павел Иванович, проезжая по городу в своем фешенебельном авто, частенько поглядывал в сторону Империи и с удовольствием констатировал, что надпись отчетливо виднелась из центра, чуть ли не из Кремля и многих прочих городских мест. Было очевидно — в его существовании наступали другие, а главное, накрепко утверждались сытые времена, как компенсация за скромные, бесцельно прожитые молодые годы, единственные ботинки за 12 рублей и мясные продукты не каждый день. И что прием в Кремле уже не за горами.
Павел Иванович, хоть и был человеком относительно малообразованным, но его знаний хватало на то, чтобы понимать психологию значения званий табеля о рангах в Российской империи, с которой он умышленно брал пример, создавая свою. Чины и чинопочитание имели свой сакральный смысл, и он ввел специальные обращения ваше благородие, высокоблагородие, чтобы каждый сотрудник подчеркивал положение собеседника при разговоре.
Исследуя у себя в кабинете старинные книги по геральдике, чтобы заказать для Империи герб взамен пресловутому двуглавому орлу, он с удивлением узнал, что Акакий Акакиевич Башмачкин, при его ничтожности, был «вашим благородием», по чину соответствовал званию гвардейского лейтенанта, пехотному капитану Копейкину, соседу по книжному тому в одном юбилейном издании Гоголя, или равен по чину Александру Сергеевичу Пушкину, тоже титулярному советнику, примерившему мундир придворного камер-юнкера.
Обладая живым умом, Павел Иванович вывел, что это совпадение неспроста, потому что лейтенант гвардии не очень высокое звание, но и ничтожным его не назовешь, когда есть еще 5 чинов пониже от девятого до четырнадцатого класса. И если служивый не пропоица, не мот и не игрок, а за Башмачкиным такое не наблюдалось, то шинель пошить для него было делом доступным без героизма, если не сказать относительно пустяковым.
А как же тогда другие жили, чином скромнее и жалованием поскуднее. Значит, загнул, напустил тут туману Николай Васильевич. Зачем? Может, тонко хотел уязвить одного своего великого современника, не называя по имени, почившего к тому времени в бозе, за акцептацию сомнительных почестей и звания, и таким образом высказать свое отношение к его поступку? Важно тут, очевидно, только одно — шинель эта — всего лишь не по Сашке, как говорится, шапка, а потому нечего было ее на себя кроить и примерять, как нечего было коронованному богом поэту прикидывать на себя Двор и камер-юнкерский мундир, который стеснял и опошлял душу. Пушкин мундир не надевал и являлся при Дворе во фраке. Так и Башмачкин только раз надел свою шинель. Правда, ее у него украли. Но и у того, и у другого титулярного советника украли жизнь.
«Придворная Контора честь имеет уведомить, что умерший 29-го прошедшего Генваря титулярный советник Александр Пушкин состоял при Высочайшем Дворе в звании камер-юнкера», — вот и весь сказ.
Но дальше мысль Чижикова не пошла, показав тем самым свою бесплодность. Ведь никто из великих после Гоголя не удосужился задать вопрос, а почему все-таки титулярный советник, 9-го, а не коллежский регистратор последнего, 14 класса, убедительно более ничтожная и жалкая личность в табеле о рангах и по разнице в жаловании?
И почему он жил «не по средствам» наоборот, то есть ниже своих жалованных и имущественных возможностей. Или Гоголь жизни не знал, знать не хотел и не вникал ни в какие мелочи? Что, кстати, для великого сочинителя совсем обыкновенно, как для аутиста или прочего гения. Ведь Эйнштейн, говорят, тоже не знал, что почем.
Что касается капитана Копейкина, то вся его история — сплошное очернительство пенсионной реформы и действительности Великой Российской империи, помощи инвалидам и ветеранам, из которой пехотный капитан, кстати, по благородию и по чину ровня Акакию Акакиевичу и А.С.Пушкину, физически выпал, пропав из реестров, не числился и как бы фигурально не существовал.
В итоге Чижиков не только утвердил у себя табель о рангах и обязал всех обращаться друг к другу соответственно должности «ваше превосходительство», «ваше высокородие», «ваше высокоблагородие», «ваше благородие», с целью как встарь: «Дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получать», — но он в созидательной эйфории не учел одного исторического факта, что однажды пришли безродные товарищи и мгновенно разнесли Российскую империю с Самодержавием вместе с Православием и Народностью в пух и прах, и никакой политес их не спас, а народ отдал предпочтение нахалам, тунеядцам и босякам.
Об этом обстоятельстве руссийской истории, то есть одновременно России и Руси, Чижиков, находясь в эйфории первоначального строительства Империи, как-то позабыл.

Перейти к следующей главе: http://www.proza.ru/2017/07/16/1439